bannerbannerbanner
полная версияНеобыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 1

Борис Яковлевич Алексин
Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 1

Полная версия


Мария Александровна Пигута (Шипова)

годы жизни 1855–1919

снимок 1902 г.

(бабушка автора)



Мария Александровна Пигута и Евгения Неаскина (двоюродная сестра автора)

снимок 1909 г.



Мария Александровна Пигута (Шипова)

снимок 1909 г.

(бабушка автора)



Мария Александровна Пигута (Шипова)

с внуком Борисом Алексиным

снимок 1910 г.



Болеслав Павлович Пигута, 29 лет

годы жизни 1847–1921

снимок 1876 г.

(дед автора)



Болеслав Павлович Пигута

снимок 1896 г.

(дед автора)



Старшая дочь в семье Пигута – Елена Болеславовна Неаскина (Пигута), 7 лет

снимок 1885 г.

(тётя автора)



Дети семьи Пигута: Дмитрий Болеславович, 12 лет (дядя автора)

и Нина Болеславовна, 10 лет (мать автора)

снимок 1893 г.



Нина Болеславовна Алексина (Пигута)

годы жизни 1883–1916

Гимназистка 7 класса

(мать автора)



Нина Болеславовна Пигута

(мать автора)



Алексины Яков Матвеевич и Нина Болеславовна

(родители автора)

снимок 1906 г.



Нина Болеславовна Алексина (Пигута) с сыном Борисом

снимок 1908 г.



Дмитрий Болеславович Пигута

Снимок 1904–1905 г.

(дядя автора)



Анна Николаевна Пигута (Николаева)

(жена Дмитрия Болеславовича)



Дмитрий Болеславович Пигута (верхний ряд, справа) с группой сослуживцев

снимок 1904–1905 г.

(дядя автора)



Анна Николаевна Пигута (Николаева)

(стоит) с сёстрами Красного Креста

снимок 1904–1905 г., г. Чита

(жена Дмитрия Болеславовича Пигуты)



Вечером на крылечке в Рябково

снимок 1902 г.

Слева направо: Дмитрий Болеславович Пигута (дядя автора)

Елена Болеславовна Пигута (тётя автора)

Нина Болеславовна Пигута (мать автора)

Мария Александровна Пигута (бабушка автора)



В Рябково на каникулах

снимок 1902 г.

Слева направо: Елена, Дмитрий и Нина

Глава девятая

Только к первому апреля прибыли наши путешественницы в город Темников. Едва-едва успели до разлива. Приехав, остановились на постоялом дворе. Лошадей не распрягали и имущество своё не разгружали. Даша осталась с ним, а Мария Александровна отправилась разыскивать женскую прогимназию. Очень скоро нашла это учреждение, так как от базара, где был постоялый двор, она находилась недалеко.

Женская прогимназия помещалась в одном из зданий мужской гимназии, и из двора этой гимназии ей был выделен кусочек территории. Зайдя на эту территорию, Мария Александровна увидела строение, снаружи очень непривлекательное: старое, деревянное, грязноватое, тёмное, оно производило довольно мрачное впечатление. Пройдя в учительскую, о чём свидетельствовала надпись на двери, Мария Александровна попросила находившуюся там молодую учительницу помочь ей найти начальницу гимназии. Та приветливо улыбнулась и сказала:

– Разрешите представиться, учительница математики Анна Захаровна Замошникова. А начальница гимназии, по-моему, вы и есть, по крайней мере, очень похожа на неё, если верить тому описанию, которое нам сделала Мария Александровна Новосильцева. Проходите, пожалуйста, располагайтесь, а инспектрису, которая замещала начальницу, я сейчас приведу, – и молодая женщина быстро вышла из комнаты.

Мария Александровна была приятно поражена и обрадована, что её уже, кажется, здесь знают, сняла пальто, прошла к большому столу, стоявшему посреди комнаты, села на стул.

Ждать пришлось недолго. Через несколько минут в учительскую вошла худая, прямая, как жердь, женщина с высоко взбитой прической, затянутая в строгое чёрное платье с белоснежными рукавчиками и воротничком. На носу у неё было пенсне, укреплённое чёрным шнурком, приколотым какой-то замысловатой булавкой к платью на груди. За широким поясом, очевидно, были часы, цепочка от которых, тоже закреплённая булавкой или брошкой, Мария Александровна так и не поняла, свисала по правому боку. У этой женщины был такой строгий, чересчур педагогический и неприступный вид, что Мария Александровна даже немного оробела.

Женщина, оглядев Марию Александровну с головы до ног, видимо, была тоже неприятно поражена, но, помня, что это новая начальница гимназии, хотя и одетая просто и даже бедновато, является подругой попечительницы, а следовательно, и хозяйки гимназии, постаралась изобразить на своём лице улыбку, что, надо сказать, удалось ей с трудом, и произнесла:

– Так вы уже приехали? А мы думали, что распутица вас задержит, как это вы не побоялись? Сейчас вас проводят в вашу квартиру. Позовите Егора, – бросила она вошедшей молоденькой девушке, а когда появился тот, приказала: – Егор, проводите госпожу начальницу в её квартиру и помогите там, если что нужно будет. Вот, пожалуйста, – закончила она, обращаясь уже к Марии Александровне.

А та, не проронив ни слова, оглушённая этим потоком вопросов, на которые не ожидалось ответа, и строгим сухим тоном отданных приказаний, уже одевалась, торопясь покинуть учительскую и едва сумев пробормотать какие-то слова благодарности. В коридоре её снова встретила Анна Захаровна.

– Ну, познакомились с нашим лейб-гвардейцем?

– Да нет, как-то не успела, – ответила машинально Мария Александровна.

– Ничего, ещё успеете, она нам вот где сидит! – показала Анна Захаровна себе на шею.

Да, эта инспектриса, окончившая в Петербурге какую-то особенную привилегированную частную педагогическую школу, была-таки «настоящим» педагогом! Она привыкла считать совершенно необходимым безукоризненный порядок, самую строгую дисциплину, невероятную строгость в вопросах поведения гимназисток и полное пренебрежение к тем знаниям, которые должны были получить её ученицы.

Она считала, что главное в женской гимназии – хорошие манеры, умение держаться прямо, красиво кланяться, учтиво приседать. А что касается арифметики, физики и прочих премудростей, то они девушкам необязательны. На этой почве у Ираиды Викентьевны Чикунской, так звали инспектрису, возникали постоянные споры с прогрессивно настроенными учителями, и в первую очередь с Анной Захаровной Замошниковой. Инспектриса недоумевала и возмущалась ещё и тем, что в этих спорах попечительница гимназии госпожа Новосильцева почему-то становилась не на её сторону. Она надеялась, новая начальница гимназии будет её поддерживать, и они тогда «наведут порядок». Но, увидев Марию Александровну, Чикунская сразу поняла – её надежды не сбудутся, и эта «старушенция», как она мысленно назвала уже про себя новую начальницу, не только не будет поддержкой, а, пожалуй, скоро окажется среди её врагов.

«Гимназия от этого лучше не станет. Ведь предлагал же окружной инспектор на это место меня. Была бы гимназия в надежных руках. Да куда там, Новосильцева и слышать не хотела. А теперь вот привезла своё сокровище. Да ей место классной дамы и доверить-то, наверное, нельзя! А её, видите ли, начальницей. Несправедливо!» – так думала Ираида Викентьевна. Но мыслей своих благоразумно никому не сообщила.

Мария Александровна, идя с Егором к постоялому двору, тоже думала про свою будущую работу; думала со страхом: «А ну как все или большинство преподавателей окажутся такими же «сухарями» (как мысленно она окрестила Чикунскую), что же я тогда делать-то буду? Может, и не начинать, отказаться сразу? Да нет, не трусь, Маша. Вон Анна Захаровна, сразу же видно – человек. А, впрочем, что я о ней знаю? Может быть, человек-то хороший, да педагог никудышный. Да, Маша, попала ты, кажется, как кур во щи. А ведь уже согласилась. Сама, можно сказать, навязалась, как теперь на попятный пойдёшь?»

Невесёлые были у неё мысли, но она тоже ни с кем ими не поделилась, решила, что сама должна расхлебать эту кашу.

Тем временем они подошли к постоялому двору, а через несколько минут были и у дома, в котором находилась приготовленная квартира. Дом этот нам уже немного знаком. Именно в нём дочь Марии Александровны должна была произвести на свет своего первенца. Комнату, в которой происходило это событие, мы описали в самом начале нашего рассказа. Теперь познакомимся со всем домом.

Он стоял на Богуславской улице. Полутораэтажное строение; деревянный верх, низ, полуподвал из кирпича. Внизу жили Егор с семьёй и другие служители гимназии, которым попечительница давала бесплатные квартиры. Весь деревянный этаж предназначался начальнице гимназии: пять комнат, кухня, длинный коридор и веранда, выходящая в небольшой фруктовый сад.

 

От дома до гимназии буквально несколько шагов. Стоило только обогнуть угол Богуславской улицы, пройти мимо стоящей на небольшом холме церкви Иоанна Богослова, свернуть на Гимназическую улицу, и вот через два дома твоя работа.

Чуть-чуть подальше, на большом участке десятины в две заканчивалось строительство здания новой женской гимназии. Тоже будет рядом с домом. В другую сторону, всего через один квартал, была базарная площадь с различными лавками и ларьками. Одним словом, место было выбрано очень удачно. Да и сама квартира с небольшими чистыми, оклеенными свежими обоями комнатами, с некрашеными, до блеска вымытыми полами, с большими окнами, выходящими на улицу и в сад, Марии Александровне очень понравилась. Обстановка была недорогая, но удобная. И в комнатах, и на кухне имелось всё необходимое. Очевидно, выбор и устройство квартиры производились чьей-то дружеской рукой. Мария Александровна недоумевала: «Неужели Мери, очень богатая и мало разбиравшаяся во всяких житейских мелочах женщина, так переменилась и стала такой внимательной, неужели это она всё устраивала сама? Вряд ли! Предполагать же, что это сделала инспектриса Чикунская, по меньшей мере смешно. Тогда кто?»

Ответ не замедлил явиться. Не успели новые жильцы распаковать внесённые Егором и ямщиком вещи, как в комнату влетела, именно влетела, маленькая, очень толстенькая и живая женщина лет пятидесяти.

– Где же тут моя Машенька? Где моя милая? – тонким и немного резким голосом кричала она на бегу.

– А-ах!!! – воскликнули обе женщины одновременно и бросились друг другу в объятия. Несколько минут были слышны только всхлипывания, вздохи и поцелуи. Затем раздались разборчивые слова:

– Ах, Машенька!

– Ах, Варенька!

– Да как же ты?

– Да ты-то откуда тут? – выкрикивали, смеясь и плача, обе женщины. Они уселись на диван и, продолжая глядеть друг на друга блестящими от слёз глазами, стараясь овладеть своим волнением, пытались что-то рассказать. Их попытки были так торопливы, так беспомощны, так трогательны и в то же время так смешны, что Даша, глядевшая на эту сцену вначале с некоторым изумлением и даже испугом, прослезилась, затем улыбнулась и, наконец, не выдержав, рассмеялась. Очень уж комична была «пышка» Варенька.

Этот смех как будто пробудил старинных подруг, они точно по команде достали из своих карманов платочки, прижали их к глазам, слегка провели по губам и одновременно свернув их, спрятали обратно.

– Нет, Машенька, – сказала «пышка» Варенька, – по твоим институтским привычкам тебя всегда узнать можно. Ведь тебе уже за пятьдесят, а ты всё так же платочек складываешь. Помнишь, бывало, как мадам Жюли распеканцию устроит, так вот тоже так платочком вытрешься и обязательно должна его в кармашек положить, свернув перед этим аккуратно, а если, не дай Бог, забудешь в расстройстве, так ещё больше попадёт.

– Ну, Варенька, нечего на других кивать, посмотри-ка лучше на себя. Сама-то точь-в-точь с платочком, как и я, поступила. Позволь-ка я тебе представлю мою рябковскую подругу, а вернее, домашнего чародея нашего, я ведь ещё и в Смольном часто про неё рассказывала.

– Постой, постой… Это, наверное, Дашенька? Ведь верно, верно? Угадала? А что? А говорят, что я старуха. А я всё как есть помню. Все наши институтские мелочи и уж, конечно, все твои рассказы и про Рябково, и про Волгу, и про Дашу. Ну, здравствуй, Дашенька! – обратилась она к Даше. – Друг моих друзей – мне лучший друг! – произнесла она с пафосом. И все снова рассмеялись.

– Всё такая же! Что ни слово, то классическое изречение, – заметила Мария Александровна. – Расскажи, пожалуйста, как это ты вдруг здесь очутилась?

– Что же, нет ничего проще, – ответила Варвара Степановна Травина, бывшая смольнянка и хорошая подруга Марии Александровны. – Видишь ли, когда у тебя умерла мама, потом брат и заболел отец и ты покинула институт, я ещё почти год оставалась там. А после внезапной кончины отца вынуждена была оставить учебу и я. Переехала в Москву, где были кое-какие родственники, там и жила до прошлого года. Замуж выйти не сумела. Окончила при Румянцевской библиотеке курсы библиотекарей, искала место в Москве – не нашла. Встретила Мери Демидову, то есть теперь уже вдову Новосильцеву, и она посоветовала мне приехать сюда. Здесь при её помощи и, конечно, с помощью местной интеллигенции организовала публичную городскую библиотеку. Городская дума выделила какой-то выморочный дом, Новосильцева дала средства на его ремонт, отдала почти всю библиотеку своего покойного мужа, себе оставила большую Демидовскую, собрали кое-какие книги у окрестных помещиков и у городских богачей, учителя помогали, так вот и начали. Получилась неплохая библиотека. И ты знаешь, читателей очень много. А когда начинали, многие говорили: пустая затея, в таком городе, как Темников, и читать-то некому! Представь, у меня больше тысячи абонентов, то есть почти каждый десятый житель – читатель нашей библиотеки. Это даёт нам возможность не только существовать, но и приобретать кое-что новенькое. Ведь библиотека платная, и, хотя официально нас содержит Городская дума, но в сущности мы сами себя содержим; в библиотеке, кроме меня, ещё одна местная девушка работает. Да вон она, моя библиотека, посмотри! – Варвара Степановна показала рукой на стоящий через улицу двухэтажный домик с вывеской «Темниковская городская публичная библиотека», – а внизу и я живу, – перевела дух запыхавшаяся толстушка.

С тех пор как познакомилась с Варенькой Травиной, Маша Шипова знала, что девушка очень любила книги, и не только читать их, а именно ухаживать за ними. Институтская библиотекарша часто заставляла её заниматься ремонтом потрёпанных книг или наводить порядок в библиотеке. И Варенька эти поручения выполняла с большой любовью и охотой. Поэтому Марию Александровну не удивил такой немножко сумбурный, но страстный рассказ Травиной о любимом деле.

– Когда Мери сообщила мне, что ты едешь сюда и будешь начальницей гимназии, я была вне себя от восторга. А когда она предложила мне подыскать тебе квартиру и вообще позаботиться о тебе первое время, она ведь не знала, что ты с собой ангела-хранителя привезёшь, – улыбнулась Варвара Степановна в сторону Даши, – я была прямо на седьмом небе. Наконец-то и мне пришлось хоть о ком-нибудь позаботиться. А то живу ведь как перст одна. Ну вот, старалась вовсю. Целый дом сняла, благо у госпожи Новосильцевой денег-то куры не клюют. Думаю, пусть внизу тоже гимназический народ поселится, а то этим бедолагам приходилось чуть ли не через весь городишко наш топать до гимназии. Да и Маше, думаю, спокойнее будет со своими людьми жить, а они народ хороший, особенно Егор мне нравится: и работник хороший, и непьющий, и семьянин хороший, а семья-то у него немаленькая. Купила и мебель кое-какую на первое время, а там, думаю, не понравятся мои покупки, и сама Машенька что-нибудь приобретёт.

Даша смотрела на «лучшего друга своего друга» с восхищением и уже знала, что «пышку» Вареньку полюбила навсегда.

– Что ты, что ты, Варенька, всё чудесно, мы с Дашей просто в восторге, квартира, и мебель, и местоположение дома – всё нам очень понравилось, да и городок, кажется, хороший. Я ведь собираюсь теперь тут всю свою жизнь прожить, – немного грустно сказала Мария Александровна и, помолчав, добавила: – Я ведь тоже, наверное, не сумела замуж выйти.

– Ну это ты глупишь, нечего Бога гневить. Ведь у тебя дети, а там, Бог даст, и внуки пойдут, ещё всё впереди, и заботы, и хлопоты, и радости. Вот я – так действительно одинока, как есть одна!

– Теперь, раз мы здесь, ты не будешь одинока, – сказала Мария Александровна, – мы с Дашей будем твоей самой близкой и самой преданной роднёй, так это ты и запомни! – и она снова обняла Варвару Степановну.

– Спасибо тебе, Машенька, на добром слове, – с чувством сказала Травина, глаза её вновь увлажнились, а лицо сияло от счастья. По всему было видно, что ей было до чрезвычайности приятно, что её труды по приобретению мебели и найму квартиры были приняты так хорошо. Тронули её и искренние слова Машеньки о родстве.

– Однако я побегу, ведь я на минутку только, библиотека-то работает сейчас. Да, вот ещё, Машенька, нашла я тебе кухарку. Хорошая добрая женщина, и готовит неплохо, её Полей зовут. Только немного горбатенькая. Завтра придёт. До вечера! – крикнула она уже из двери.

Оставшись одни, Мария Александровна и Даша закончили разборку и раскладку привезённых с собой вещей и, осмотрев всё своё хозяйство, пришли к выводу: Варенька так обо всём позаботилась, что им почти ничего и покупать не нужно будет. Это опять вернуло их мысли к ней. Даша была просто очарована Варенькой и говорила, что если хоть бы половина таких людей здесь жила, то это не город, а рай. Мария Александровна более сдержанно, но тоже с чувством искренней признательности думала об институтской подруге и была очень рада, что в этом новом месте у неё, кроме Даши, есть ещё один верный добрый друг.

Глава десятая

На следующий день в Темников приехала Мария Александровна Новосильцева. Она остановилась на квартире у новой начальницы гимназии, чем несказанно обидела Чикунскую, у которой всегда останавливалась ранее, и за что инспектриса ещё сильнее обозлилась на «эту выскочку» Марию Александровну Пигуту. Та же, не предполагая даже, что такие мелочи могут кого-либо злить, очень обрадовалась приезду Новосильцевой. Вступление в новую должность при ней, наверное, произойдёт проще и легче.

Сразу же по приезде Новосильцева повела Марию Александровну осматривать помещение новой женской гимназии, ещё не оконченное строительством здание. Судя по ходу дела, как считала Новосильцева, гимназия должна открыться осенью этого, 1905 года.

По дороге подруги, а теперь уже правильнее говорить, хозяйка и её подчинённая, делились своими мыслями и надеждами. Новосильцева, не стесняясь в средствах, решила построить в Темникове образцовую женскую гимназию.

– Такую, какую не только в губернском городе Тамбове не найдёшь, но, пожалуй, и в Москве не сыщешь! – говорила она с гордостью. И в этих словах проявлялась, может, помимо её воли, кичливость своим богатством. Та самая кичливость богача, делающего то или иное благодеяние не столько для удобства и благополучия окружающих, сколько для того, чтобы показать себя, перещеголять других.

Но вместе с тем попечительница стремилась в новом учебном заведении поставить всё по последнему слову педагогической науки, и это Пигута признавала истинным прогрессивным шагом. Ведь вместо гимназии, да ещё женской, Мери с таким же успехом могла воздвигнуть десятую церковь в городе, и, пожалуй, многие её знакомые, да и темниковские власти считали бы это более полезным и приличным делом. Однако она, пренебрегая мнением многих, решила все-таки вложить средства в учебное заведение.

Проекты гимназического здания были выписаны из Швеции – страны, которая в то время по организации народного образования считалась самой передовой. Руководил строительством архитектор, недавно получивший диплом в Германии. Это был сын немца, управляющего имением её покойного мужа, так называемый русский немец. Окончив гимназию в России, он по желанию отца дальнейшее учение продолжал в Германии. Звали его Карл Карлович Шелитцер.

Почти готовое трёхэтажное здание обещало быть действительно замечательным по тем временам. Сложенное из кирпича, с красивыми выступами-карнизами, оно имело большие окна и двери и высокое, широкое, облицованное цементом крыльцо.

Внешне строение производило величественное впечатление, особенно в соседстве с окружающими одноэтажными старыми деревянными домами. Расположение помещений внутри тоже было очень удобным. На самом верхнем этаже – классы с рекреационным залом в центре вроде холла, где ученики проводят время между уроками. Классов было двенадцать, хотя в гимназии полагалось всего восемь.

Но шведские чертежи переделывать не стали, потому что Новосильцева считала, лишние комнаты могут пригодиться при создании параллельных групп.

Средний – второй этаж начинался с парадного крыльца, нижний, по высоте и величине окон и дверей почти не отличавшийся от верхних, считался полуподвальным, может, потому, что вход не был бы таким представительным, если б его пристроили к нижнему этажу; сразу, как войдёшь – просторный вестибюль, из него широкая лестница наверх, прямо в рекреационный зал. В вестибюль выходили двери кабинета начальницы гимназии, учительской и библиотеки. В правом от него крыле намечались физический, зоологический кабинеты и музыкальные классы. Всё левое крыло отдавалось гимназической церкви.

В нижнем полуподвальном этаже должны расположиться химическая лаборатория, гимнастический зал, раздевалка и подсобные службы. Войти и выйти сюда можно, не только минуя парадную лестницу, но и через два выхода на двор: один к дровяному складу, другой к водокачке.

 

Уже были готовы водяное отопление, небольшая электростанция, собственная котельная и водокачка. По всему зданию проведён водопровод и электрическое освещение, на каждом этаже своя тёплая уборная городского типа со смывными бачками.

Видя всё это, Мария Александровна едва верила своим глазам. Могла ли она предположить, что учебное заведение в уездном городишке будет иметь такой сказочный вид? Не только в уездных, но и в губернских городах Российской империи в то время ни водопровода, ни парового отопления, ни тем более электрического освещения в домах не было. А в Темникове, как Пигута успела узнать, воду местные жители сами привозили в бочках из реки Мокши, или покупали у городских водовозов, или брали из колодцев, выкопанных во дворе. Дома освещались стеариновыми, восковыми, сальными свечами и маленькими керосиновыми лампами. Только в господских домах зажигали лампы-молнии, считавшиеся большой роскошью, ибо керосину они пожирали за вечер целый фунт. И на всех улицах города освещения не было, кроме единственного керосинокалильного фонаря над Чистой площадью, которым очень гордился городской голова. До и тот зажигался только по праздникам.

Многие городские деятели, узнав о новшествах в здании гимназии Новосильцевой, упрекали её в излишней роскоши, тем более что, как уверяли они, в этом шикарном здании и учиться-то будет некому.

– Ну кому у нас в женской гимназии обучаться? Хватит с наших девиц церковно-приходской школы, а уж если больно образоваться захотят, так вон епархиальное училище есть, – толковали в уездной земской управе.

Городская дума в строительстве Новосильцевой никакого участия не принимала, а только выделила участок земли в аренду на 25 лет, правда, взяв за это грошовую сумму.

Один из думских заправил, лабазник Третьяков, забравший в свои руки торговлю зерном и мукой по всему уезду, прямо сказал:

– Некуда барыньке деньги девать, даром они достались. Муж помер, приструнить некому, вот и блажит. Ну а мы её блажь своими потом нажитыми копейками удовлетворять не станем, пусть сама, как хочет, так и выкручивается.

«Барынька» Новосильцева – богатая наследница отца и мужа, не стала больше обращаться к думе, все расходы, весьма немалые, взяла на себя. Обдумала, прежде чем вложить деньги, что строить – церковь или гимназию, и решила.

Целый день ушёл у приятельниц на осмотр будущей гимназии. Вернулись они домой, в квартиру Пигуты лишь в пять часов вечера. Даша, успевшая навести полный порядок, ожидала их.

Кухарка Поля, рекомендованная Варварой Степановной, оказалась черноглазой, черноволосой девушкой лет двадцати двух, с двумя горбами сзади и спереди. Ростом она была с двенадцатилетнего ребёнка. Даша, встретив её утром, даже немного растерялась, но, не желая обидеть Варвару Степановну, не отказала сразу, решила всё-таки попробовать Полю в деле. А увидев, как ловко девушка управляется с кухонными принадлежностями и как у неё буквально всё горит в руках, своё мнение о кухарке переменила.

К трём часам, когда был готов обед, и Даша, не дождавшись возвращения двух Машенек, принялась за него прямо на кухне, то поняла, что Поля «прямо клад!». Так она и сказала потом Марии Александровне.

Обе приятельницы, изрядно проголодавшись, отдали в свою очередь должную дань Полиному искусству; хотя обед и перестоялся немного, но был съеден с большим аппетитом, а горбатенькая девушка прямо расцвела от похвал.

Потом все три женщины перешли в небольшую гостиную, уселись за столом, покрытым красной плюшевой скатертью – рябковской, на котором стояла высокая лампа под зелёным абажуром – тоже рябковская.

Хозяйка квартиры достала из изящного серебряного портсигара папиросу и закурила. Эта вредная и нехорошая, как она сама не раз повторяла, привычка появилась у неё лет пять назад, когда разлад в семье стал уже явственно ощутим. Как-то незаметно Мария Александровна втянулась в неё и к описываемому нами времени была уже заядлой курильщицей. Правда, курила она только дома: ни в гимназии, ни на улице, ни в гостях с папиросой её не видел никто. И от этой вредной привычки так и не смогла отвыкнуть до конца своей жизни.

Задымила и Новосильцева. Среди дам большого света это было тогда довольно распространённым явлением. Даша с рукоделием, с которым она кажется никогда не расставалась, неодобрительно поглядывая на курильщиц, пододвинулась к печке, недавно затопленной Егором, и время от времени поправляла горящие поленья.

– Вот что, Машенька, – сказала попечительница, – я думаю, не стоит тебе сейчас связываться с прогимназией. Пусть уж там мадам Чикунская верховодит до конца учебного года, ведь недолго осталось. А ты начинай-ка готовиться к приёму новой гимназии: присмотрись к учителям, подбирай людей по своему усмотрению, я на тебя полагаюсь. Приглашай таких педагогов, которым ты могла бы доверить собственных детей. Не смотри на происхождение и дипломы, а старайся познакомиться с ними поближе и разглядеть в каждом человека, который действительно любит и знает своё дело. Одним словом, предоставляю тебе полную свободу в этом вопросе. Вот тебе две тысячи рублей, съезди в Москву, как только дорога станет, закупи сама из книг и приборов те, которые ещё необходимы, ну а если денег не хватит, то бери в кредит, я потом рассчитаюсь, хоть, откровенно говоря, в связи с проходящими беспорядками мне это и не очень легко будет. Ведь я всё-таки рассчитывала, что отцы города Темникова устыдятся, в конце концов, и помогут мне хотя бы в оборудовании гимназии, если уж в строительстве помогать не хотели. Куда там, и слышать не хотят. А ведь их же дети в первую очередь обучаться-то в этой гимназии будут. Глупые, их дочерям уже нельзя будет прожить необразованными, а они этого не понимают, да, пожалуй, и не только они. Ну, заболталась я что-то, пора и на боковую. Завтра опять с мужиками разбираться придётся, а то как бы мой Карлуша, – так она звала своего управляющего, – опять дров не наломал. Мозги у него немецкие, и нашего русского мужика совсем не понимает. Для него чтобы только порядок – «орднунг» был, а люди ничего не значат. Вот и ведёт себя, как итяковский барин. А тот благодаря своей глупости уже два пожара имел и без оружия да охранников за пределы дома выйти боится. И никакие казаки и солдаты ему не помогут. Только ещё больше озлобит окружающий народ. Пыталась я с ним и ещё кое с кем договориться о том, что нужно себя немного сдерживать, да ничего не получилось. Вот и приходится самой дипломатией заниматься. Пока неплохо выходит. Ещё ни одного поджога или грабежа у меня в имении не было. Ведь русский мужик, в общем-то, добрый человек, а если хоть небольшую уступку ему сделать, он ещё тебя и хвалить будет.

И в самом деле, несмотря на то, что в уезде в то время, как и в других местах России, были постоянные крестьянские бунты, и тем или иным пришлось поплатиться не одному помещику, у Новосильцевой в её имениях было относительно спокойно. Возможно, это спокойствие и достигалось вследствие «дипломатии» помещицы.

– Спокойной ночи, ма шер, – проговорила Новосильцева и в сопровождении Даши направилась в отведённую ей комнату. По какой-то необъяснимой случайности это была та комната, которую мы описали в самом начале.

«Да, – подумала Мария Александровна, – где уж тут «спокойной ночи»! Подбери, говорит, педагогов. А где их здесь найдёшь? Не дай Бог, большинство такими, как Чикунская, окажутся. Да даже если будут, так ведь они где-то уже служат, как их к себе переманить? Пойдут ли? Да и удобно ли это будет перед другими учреждениями?» Затем она посмотрела на толстую пачку денег, оставленных попечительницей, и мысли её приняли другое направление: «Вот ещё эти деньги. Что же на них купить? Ведь я, наверное, и не разберусь, чего не хватает. Накуплю какой-нибудь ерунды, а потом сама на себя ругаться буду. И посоветоваться не с кем. Ну всё, что нужно для преподавания русского языка, я сумею подобрать, библиотечку Варя поможет составить, а остальное… Попробовать посоветоваться с Чикунской? Нет, нельзя, та нарочно такого насоветует, что потом со стыда сгоришь. Неужели так и не найду себе помощников? Хотя, что я так уж раскудахталась, как это никого? А эта молодая и занозистая учительница, кажется, Замошникова её фамилия. Если тут найдётся с десяток таких, то жить можно. Надо будет с ней посоветоваться…»

Затем мысли её перешли на детей: «Очень давно нет известий от Мики, где он? Что с ним? Ведь он на войне. На этой бессмысленной резне, – как про себя называла Мария Александровна Русско-Японскую войну. – Ничего не пишет Лёля, как устроилась её семейная жизнь? Может быть, уж ребёнка ждёт? Молчит и Нина, а ведь я послала ей немного денег из высланных Новосильцевой на дорогу и сообщила свой новый адрес. Ответа пока нет».

– Как-то там в Рябково, – невольно вздохнула она, но сейчас же отогнала от себя эту мысль. – Ну и пусть, сам виноват! А я? Нет-нет, об этом думать нельзя!

И она возвратилась мыслями к новой работе, которая рисовалась ей смутно и тревожно: «Итак, необходимо как можно скорее включиться в дело, надо выяснить, что именно следует приобрести, ехать закупать и сделать так, чтобы с первого сентября 1905 г. гимназия, теперь уже её гимназия, начала жить. Бог с ней, с Новосильцевой, будем подчиняться. Да она, кажется, и умна, и вообще неплохая. Главное, я, Пигута, стану руководительницей учебного заведения, и немаленького. Постараюсь отдать этому делу всю свою силу, знания и усердие. Ведь гимназия может дать дорогу, вывести в люди десятки, нет, сотни девушек, которым предстоит жить ещё долго и, может быть, участвовать в устройстве какой-нибудь лучшей, более полезной и красивой жизни, чем у нас. Жизнь наша требует каких-то перемен, что-то у нас не так. Ведь кругом волнуется народ: рабочие то и дело бастуют, не только в Москве или Петербурге, а вон даже и в такой глухомани, как Темников. Крестьяне жгут помещичьи усадьбы, ведь перед отъездом из Рябково узнала, что и богачей Лисовецких подожгли. Да, что-то надо переделывать. Но как?»

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 
Рейтинг@Mail.ru