bannerbannerbanner
полная версияПоследний замысел Хэа

Андрей Жолуд
Последний замысел Хэа

Полная версия

– Да, но оно того стоит, – ответил, подумав, герцог, – если ты правишь, и хочешь, чтобы народ исполнял твою волю, – он замолчал, ожидая очередной убийственной шутки.

– Сегодня ты́ исполняешь мою волю, правитель.

Пленник вздрогнул – настолько презрительно произнесла Быстрорукая последнее слово.

"Ну хоть в чем-то она предсказуема".

По мере того, как граница Леса становилась всё ближе, Длинноногий всё ниже опускал свою голову, стараясь, если и увидеть пылающие, то как можно позднее. Сердце хотело выскочить, так оно било о рёбра, а надежда на то, что по следам топтуна отправят погоню, и та вот-вот их настигнет, измельчала настолько, что стала похожа на совесть разбойника. Или его собственную.

Правитель вздохнул. Ещё и ещё. И перечитал молитву к Обиженному.

– Слава небесам, они погасли, – сказала вдруг Быстрорукая, – хотя, забери меня чёрный, но это престранно.

Герцог поднял глаза.

Они находились на самом краю Длинного Леса. Дальше было темно.

Сама ситуация, конечно же, радовала, но даже в своем положении герцог не мог не опешить.

"Пожалей меня Обиженный, это знак".

"Надо же быть таким идиотом, – ругал себя Бесполезный, прижимаясь к широкой спине прыгуна, – оставить ее одну, там!.. А если она испугается? А если придёт убийца? – лицо Любящей, такое приветливое и доброжелательное, не уходило из памяти, – а если появятся чёрные ангелы? А если сонхваты?"

Что случилось, он понял. В долине так просто не засыпают. Оставалось надеяться, что спящих сонхваты не трогают. Тем более спящих незримых.

Бесполезный сильней натянул поводья, надеясь вскоре увидеть. Ту, о которой думал.

Чтобы не заплутать (это казалось совсем не кстати), он повернул на дорогу, соединявшую Лес и самое сердце долины. Важно было свернуть там, где нужно, тогда ничего не случится, и долина сонхватов останется в стороне. Поэтому Бесполезный и прихватил с собой карту, которую обещал вернуть.

Обещал вернуть прыгуна, обещал вернуть карту. Все только на честном слове. Люди Долины не просто гостеприимные и трудолюбивые, люди Долины ещё и отзывчивые…

Карету проводников, которые отправились за дилижансом, Бесполезный нагнал на выезде. На топтуне не поскачешь, но топтуна можно запрячь. И всё же, даже с учетом медлительности животного, которое двигалось со скоростью пешего человека, отправились они поздно. "Совсем не торопятся, – думал парень, – Господи, только бы не опоздать…"

Но прыгун попался что надо, с настроением у него оказался полный порядок.

Бесполезный чувствовал настроение, и слушал, как тот бормочет своим низким, гортанным голосом. Звуки животного повторялись, и, казалось, прыгун поёт. А, может быть, так и было. Всё-таки многое обрёл Бесполезный, когда научился слышать. Он понимал, что это не просто скотина, хотя так считали многие, что это очень даже чувствительное существо, которое способно взгрустнуть, способно обрадоваться, и даже способно петь, если захочет.

Понимая животное, парень давал ему отдых. Так часто, как тот попросит. Ведь если прыгун заупрямится, далеко не ускачешь. Да и ехать на счастливом довольном животном приятнее, чем слушать глухое ворчание.

Прыгун садился на землю, вытаскивал из кармашков небольшие конечности, и срывал все тянучки, которые видел. Обычно то место, где пообедал прыгун, выделялось – это была полностью прополотая площадка, в виде овала, который кто-то согнул. Или в виде рогалика.

Если в этом овале встречалась крушинка, она становилась обедом. Правда, раскалывал панцирь прыгун не когтём, как топтун, а своими ороговевшими губами, напоминавшими клюв. Бесполезному казалось, что крушинки пищат, очень тонко и очень противно, хотя, возможно, это свистело их содержимое, выдавливаемое через расколотые половинки.

Зримые души мёртвых растений кружили над полем – и уходили, как дымка от чьих-то курений.

Небо расцвечивало самозабвенную неторопливую трапезу, и Бесполезный подумал, что он мог бы долго, очень долго наблюдать за этим буйством красок, звуков, движений, настолько пленительной казалась картина.

Но надо было спешить.

Похлопав животное по спине, парень дождался, пока тот закончит. В этом случае оно убирало передние лапы и громко урчало.

Бесполезный лёг на мшистую спину, взял в руки поводья, натягивая чуть, самую малость, слегка дунул в ушко…

Прыгун полетел.


Прыгун, зарисовки


Нет на равнине животного быстрей прыгуна. Отталкиваясь от земли четырьмя сильными лапами, он пролетает метров двадцать, а то и больше, прежде чем снова её коснётся. Прыжок – полет – приземление – прыжок – полет – приземление. Все это так плавно и мягко, что всадник почти засыпает.

Да, лёжа на спине самого быстрого животного равнины, всадник почти засыпает…

Недаром в гильдии воинов молодых нетренированных новобранцев обучают быть "изящными как прыгун", и только потом "стремительными как сокол" и "изворотливыми как струйки".

Конечно, прыгун не единственное животное, на которое можно садиться. Есть топтун. Медлительный, но выносливый, может двигаться сутки без остановки. Или лошадь. Животное редкое, но престижное. "Как я хочу покататься на лошади" – думал, бывало, парень.

Но не сейчас.

Сейчас Бесполезный отдался полёту, прижавшись к широкой мшистой спине. Казалось, что он плащеносец, парящий в небе, или острокрыл, преследующий добычу. Бесполезного охватил азарт, помноженный на желание достичь намеченной цели. "Быстрее, быстрее". Он чуть не загнал бедное животное, желая съесть последние мили. Совершая отчаянный бросок…

Сердце стучало как молот. Оно стучало как колокол на вершине самой высокой звонницы Длиннолесья, когда, стреножив животное, Мутный влетел в дилижанс. Буквально срывая дверь.

И вдруг… замолчало.

Карета была пуста.


Пять берез стояло на краю леса. На четырех висели тела. Дряблые, окоченевшие. Тела, которые тронуло разложение.

Их лица кричали.

И это всё, что осталось.

Остальное исчезло – мука, страдания, даже проклятия, посылаемые миру.

Кричали они из другого.

Болезненно-сладкий запах проникал сквозь открытые ноздри и заставлял ужасаться той смерти, на которую их обрекли.

Но не запах сейчас волновал Быстрорукую.

Она изучала лица. Одно за другим. Сжав губы, чтобы не закричать, не расплакаться. Ведь она не может расплакаться – Быстрорукая дочь самого Заговоренного.

Одно, второе, третье…

– Здесь его нет.

Девушка почти прошипела эти три слова. Ей не хотелось вспугнуть ту надежду, которая вдруг появилась.

– Как хорошо, – трясся герцог, – он не погиб.

– Ты говорил – привязали. Но его нет.

– Почем я знаю, сударыня. Был. Я уверен, что был. Но кто-то его отвязал, – Длинноногий от радости вытянулся, – ручаюсь, висел, на берёзе, на крайней. Разбойников было пять.

– Он не разбойник.

– Вот и я говорю – не разбойник. Было пять, стало четыре. Потому что он не разбойник. Он спасся. Живой ваш разбойник… не разбойник. Спасся! – Длинноногий почти отплясывал.

Со стороны это выглядело, конечно, картинно: четыре привязанных трупа, в лица которых всматривается высокая девушка, а рядом отплясывает коротышка.

– Здесь кто-то был, – Быстрорукая показала на раны, – все четверо убиты ножом, причём аккуратно. Чересчур аккуратно… Достаточно давно, иначе убивать было бы некого… Такое мог сделать прикрытый.

– Оо, – протянул герцог, указывая связанными запястьями, – в той стороне Пост. Проводники примерно отсюда и выезжают.

– Как далеко этот Пост?

– Суток пять, а может, четыре. Не меньше. Если на топтуне. Если пешком, то шесть.

– Ты покажешь дорогу, – произнесла Быстрорукая, сухо и властно.

"Герцогиня" – подумал герцог.

– Конечно покажу, – он посмотрел в глаза похитительнице, – всё покажу, расскажу. Ездил туда, и нередко, по разным делам, даже, наверное, часто. Дорогу я помню.

Они подошли к колее, продавленной сотнями разных колёс.

– Держитесь, сударыня, справа, тогда не потеряетесь. Дорога прямая, – напутствовал герцог, – главное, проверять, чтобы Россыпь светила слева. Куда бы вы ни свернули, всё время слева… И всё-таки, позвольте предостеречь, – Длинноногий приблизился к девушке и произнес так, будто он выдыхал каждое слово, – дорога опасна. Туманно. Темно. Ехать не близко… Я знаю, Вы девушка смелая, но… Когда эти небеса запылают, одному Обиженному известно. Подумайте… Можно, в конце концов, отправить на Пост почтового, – он искоса глянул на ангела, что примостился на камне, – или поискать проводников. Лес большой, кто-нибудь да найдется…

– Не старайся. Ты поедешь со мной, – Быстрорукая будто отрезала. Острым отцовским мечом.

– Я? – герцог замялся, – но, сударыня. Я буду обузой. Зачем?

Он замолчал и опустил свою голову. Смиренно и обречённо.

Значит, судьба. Наказание за все его преступления.

Длинноногий смотрел на девушку – и подумал, что, вероятно, не так уж сердит на него Обиженный, если выбрал наказание с такой сладкой начинкой. Мелкая дробь пробежала по телу, и стало не так уж и страшно.

– Ладно, – девушка вынула меч и на глазах изумлённого пленника перерезала путы, – ступай. И чтобы тебя я больше не видела.

У герцога всё опустилось, но, по мере того как меч проходил между рук, начало подниматься, и, наконец, забило раскрытыми крыльями.

К чести последнего, он не понёсся, навстречу свободе, а даже остановился, и, может, хотел что-то сказать, но раздумал и медленно скрылся из виду.

"Зачем я его отпустила?" – думала Быстрорукая, глядя, как тот удаляется.

Она вложила меч в ножны и посмотрела на Россыпь.

– Пойдём, – сказала она, то ли Россыпи, то ли себе, то ли топтуну. А может быть, плащеносцу. Тот услышал знакомое слово и взмыл, нарезая круги.

В сумке осталось мясо. И сыр. Пожалуй что всё. Повезёт – доедет за четверо суток. Но тут прогнозировать сложно. Топтун – скотина с характером, не захочет – не сдвинешь с места.

 

И всё же проблема не в этом.

Масло.

У неё был запас, но хватит его ненадолго. Быть может, на половину. Длинной, тёмной дороги. Придётся надеяться, что топтун будет держаться маршрута. И чаще поглядывать в небо. "Проверять, чтобы Россыпь светила слева" – напутствовал герцог.

Ох негодяй… “Зря ты его пощадила” – говорила себе Быстрорукая. Он же не пощадил. Его. Её нареченного. Девушка нахмурилась, вспомнив обезображенные лица разбойников. Так бы висел и Мутный.

Что бы сделал отец? Разорвал бы он путы? "Да, разорвал" – сказала она себе.

И успокоилась.

Словно ответом на все эти мысли что-то блеснуло. И не просто там что-то. Это был силуэт самого удивительного животного – с телом молочного цвета, длинным и гибким, трепещущими крылышками по бокам, легко, словно пёрышко, над равниной проплыл долгоносик.

Он прорезал темноту, словно масло, оставляя светящийся след, в том месте, откуда ушёл. Рисовал узоры – и они появлялись, лёгкие, невесомые, появлялись и таяли – не уносились прочь, а именно таяли, словно порывы ветра их не касались. Как души всех зримых – они ведь тоже не слушают ветра, не слушают притяжения, и летают, куда хотят. Пока не исчезнут.

Долгоносики были редкостью, появлялись они только ночью, и увидеть такое животное считалось удачей. Огромной. Событием, которое знаменует явные перемены к лучшему. И хотя Быстрорукая не верила во всякие там поверья, а сказки про Обиженного считала не просто глупыми – вредными, но всё-таки улыбнулась. Теперь то она найдет. Его. Её нареченного.


Если Междуречье было торговым, Лес Долины – ремесленным, то Прихолмье считалось духовным и религиозным центром.

В этом месте, где Лес словно сползал на равнину, приютились небольшие посёлки самых разных общин, все члены которых назывались братья и сёстры.

Было что-то мистическое у тесного соседства с холмами, за которыми в голубоватой дымке проступали очертания далеких и неприступных гор. Ещё никому на равнине не удалось разглядеть их вершины, ни слабым человеческим зрением, ни в специальные трубы, через которые по ночам смотрели на небо. Казалось, горы уносятся ввысь, высоко-высоко, и у особо впечатлительных захватывало дух, едва они представляли, как подымаются, будто по лестнице, по этим заоблачным склонам. Кто-то тонул в этих мыслях, кого-то приходилось вытаскивать. В противном случае человек оставался в Прихолмье уже навсегда, и становился членом общины.

Именно здесь пустил корни таинственный орден древоведов, члены которого посвятили себя общению с загадочными деревьями зримых душ. Бывшие слухачи, они и сейчас оставались слухачами, орден был своеобразным продолжением гильдии. Точнее, ее обновлением. Её завершением, можно сказать и так. Как утверждали древоведы, в мире видимых душ между животными и деревьями существовала глубокая и таинственная связь, понять которую сложно. Но к тайне можно и приобщиться, даже не понимая – для этого нужно лишь правильно слушать, и делать, что скажут старшие.

Были у ордена и другие селения, в разных частях равнины. Но только в Прихолмье древоведы становились древоведами. Только тут проходили обряды инициации. Здесь, усевшись кружком вокруг могучего дерева и склонив свои головы, они причащались древесным соком, густым, словно мёд, который буквально вымаливали, и, что удивительно – дерево понимало, оно начинало течь, и сока хватало на всех.

Именно отсюда древоведы направляли миссии во все концы человеческого мира, в том числе и в далекий Озёрный Край. Там тоже общались с деревьями, но делали это несколько по-иному и потому неправильно. "Не древоцентрично", как объясняли в ордене.

Бывало, миссии не возвращались, тогда древоведы ворчали. "Братья ушли" – говорили они, так, будто братья покинули мир. Хотя те сидели в селении какого-нибудь Приморья, Большого, Малого, и их окружали заботой. Считалось, что древоведы общаются с тайными силами, которые жили в деревьях, а потому способны прорицать. Вера в прорицателей неистребима, поэтому во все времена и во всех локациях нашего бесконечного многообразия их окружают заботой.

Здесь же, со стороны Междуречья, расположились и селения гильдии стражей.

Гильдии стражей… Пожалуй, самой известной и самой влиятельной. И в то же время самой противоречивой.

Стражей не любили за многое. В Заводье, Долине, Междуречье, в тесных междусобойчиках или во время путешествий их порицали открыто, ругали шёпотом, обзывали самыми нелестными словами. Высокомерные, жадные, чёрствые – такими считал их народ. Но авторитет не оспаривал. Ведь они выполняли важную и в общем-то необходимую роль – поддерживали общность различных частей равнины, заботились, чтобы всё было так, как и раньше, чтобы никто никого не щемил, ну, кроме, возможно, самой этой гильдии. Стражи стояли на страже традиций. А значит, благополучия, потому что именно изменения обычно и становились началом конфликтов.

Даже гильдия воинов считалась чем-то вроде приложения, инструмента в руках самой высокомерной, но и самой влиятельной гильдии. Или, может быть, так – самой влиятельной, потому и самой высокомерной.

И уже на другом конце Прихолмья находился тот самый поселок, в который направился Бесполезный. Бурная речка рассекала его пополам, что днём на холмах, что ночью в Лесу.

Община гильдии искателей – так называли себя эти люди. Те, что верили в опыт и поклонялись исканиям.

Найти общину было несложно – надо было идти и идти до конца. В разных направлениях тянулись дороги Прихолмья, но все замыкались в общине.

Прямо перед поселком кто-то поставил табличку: "конец пути". И жирную жирную точку. Бесполезный читать не умел, а то бы он оценил. Хотя, возможно, и нет. Чтобы понять два этих слова, недостаточно было здесь побывать, здесь надо было пожить.

Привязав прыгуна, которого нанял в Долине, Бесполезный пошёл в посёлок. "Дельный – кто-то вроде старейшины"– говорил Терпеливый. "Ну, хорошо, – думал парень, – меньше придется искать". В тех селениях, где он бывал, дом старейшины находился в центре, и походил на добротный особнячок. Всё потому, что старейшина был богатым зажиточным селянином, чьи предки жили в посёлке давно, почти что с самого основания, а, значит, селились в центре.

Ан нет, здесь всё было иначе – идти пришлось долго, почти в самый край, да и домик был маленький, неказистый, и даже как будто заброшенный. "Это Прихолмье, сынок, – вздыхал Терпеливый, бывало, – необычное место, не "в", а "за" этим миром".

Бесполезный хотел постучать, молоточком. И начал искать. Молоточек обычно висел перед входом, справа, а, может быть, слева, бывало висел перед дверью. "Обычно" – значит "всегда".

Но молоточка он не нашёл. Зато где-то слева торчала кнопка, такая же, как на некоторых клавишных инструментах.

"Это Прихолмье, сынок”, – сказал себе Бесполезный и стал нажимать.

Раз, другой.

Что-то сказали. Весьма неразборчиво. Но он особо не разбирался. Парень устал, так устал, что вошёл бы, наверное, в баню. Даже не став раздеваться.

Разувшись в крошечном коридорчике, Бесполезный открыл шелестящие шторки и оказался в комнате, просторной, и, как казалось, единственной.

Здесь всё было просто, и как-то не по-домашнему. В самом центре, занимая значительную часть помещения, стоял массивный грубо струганный стол. В конце этого стола на точно таком же стуле сидел человек с испещрённым оспинами лицом и неухоженной седой шевелюрой. Старик листал книгу и делал пометки, а может, подчёркивал текст. Справа шумели часы, слева висела доска, заполненная разными знаками (возможно, буквами, думал парень, только записанными безобразно. А может, так надо – сам он писать не умел). Сбоку кровать. В единственном помещении дома стояла кровать.

Это было понятно, но это было и странно. Даже в самых маленьких домиках Длиннолесья спали отдельно, пусть в крохотной, но особой комнате.

Парень прокашлялся, чтобы хоть так обратить внимание.

Старик оторвался от книги и покашлял в ответ. При этом смотрел не на гостя, а сквозь:

– Что нужно?

– Мне нужен Дельный.

– Дельный уехал. Я за него. Моё имя Лобастый.

"Где-то я это слышал" – подумал парень.

– Сяду? – спросил он с надеждой. Тело после дороги болело, хотелось не то что присесть, хотелось свалиться на стол. Свалиться и спать.

– Пожалуйста, – Лобастый снова уткнулся в книгу.

Бесполезный присел.

"Хорошо, теперь я готов разговаривать"

– Вы знаете Терпеливого?

– Конечно, знаю, – старик оторвался и чуть более внимательно посмотрел на гостя, – Это один из самых уважаемых членов общины… Но постойте. Он должен приехать.

– Терпеливый погиб, – сказал Бесполезный.

И выдохнул.

От усталости, горя, от раздражения.

В той новой жизни, которую он обрёл, там, под пылающими небесами, были двое – Первая и Терпеливый. Искатель и проводница. И обоих он потерял.

Парень открыл дорожную сумку:

– А перед смертью велел передать вот это, – он положил манускрипт, потёртый, древний, как "Приключения Листика", хотя те отбиты в металле, – Терпеливый сказал, здесь говорится о многом.

Старик поднялся со стула.

– Терпеливый… А двое? С ним были двое.

Бесполезный не знал, что сказать. До этого момента он полагал, что Любящая направилась сюда. Но теперь он и сам понимал неразумность своей догадки. В таком случае убийство спутников выглядело желанием само́й снискать славу всего путешествия. Это было цинично и глупо.

Скорее всего, у убийцы есть план. Какой-то особый, коварный. И дай то Обиженный, чтобы в тот самый план не входило похитить Первую.

Появись эта женщина здесь, она, скорее всего, попытается его очернить. Ей, конечно, поверят. Он – человек ниоткуда, пришёл, принёс книгу, что-то сказал.

Но всё-таки он обязан, он должен предупредить. Если хочет остаться.

– Веселёхонький погиб, – сказал Бесполезный. Устало и грустно, – Любящая… сбежала.

Взгляды сидящих встретились.

Лобастый молчал.

– Это она? – спросил он внезапно. Нет, не спросил – прорычал, низко и глухо.

– Да.

Фиолетовый свет острокрылок падал на щёки старейшины, чем только подчеркивал каждую ямку и делал лицо безобразным.

– Не всё так просто. Никто и не предполагал, что будет просто, – старик смотрел за окно, – расскажи, – попросил он чуть слышно.

– Откуда?

– С самого начала.

И Бесполезный рассказал.

Как потерял память, как его привязали к березе, как был спасён. Рассказал про путешествие, про то, как они заблудились, как умер топтун, а он потерял сознание. Рассказал, как обнаружил тела.

Лицо Лобастого стало ещё более мрачным.

Наконец он сел и зажал голову в руки.

– То, что Вы рассказали – ужасно. Я с самого начала был против включения Любящей. Она не искатель. Как, впрочем, и Веселёхонький… Эта вещь, – старик показал на книгу, – бесценна. Иначе и быть не может… Не давал ли Терпеливый какое-нибудь сопроводительное письмо?

– Не давал. Он думал, мы вместе приедем в Прихолмье.

– Да. Да… Я вынужден задать Вам ещё два вопроса, – старик, вздыхая, поднялся, – Во-первых, как много Вам известно о целях экспедиции?

– Ффф… – Бесполезный задумался, – я знаю, что Остров есть. И знаю, что этот Остров нашли.

– Хорошо, – Лобастый глядел не мигая, – тогда хочу спросить о другом. Как я понял, Вам некуда идти. Вы не знаете, кто Вы, откуда… Хотите остаться в общине, хотя бы на время? Как человека, которому доверял Терпеливый и который выполнил его последнюю просьбу, мы Вас приглашаем.

– Согласен, – Бесполезный почти засыпал, – но я хочу научиться читать.


– Человек за бортом! – воскликнул Косматый.

Старая морская привычка.

Теперь он живёт на Посту.

А когда-то был моряком.

Случилось несчастье, в самое Угасание – корабль унесло в открытое море. И наступила ночь.

Он говорил капитану – не надо, вдруг потеряемся? Все говорили. Но капитан любит деньги. “Давайте, ребята, последняя ходка, – кричал он команде, – плеснём по звенящей монетке”.

Плеснули…

Днём потеряться нельзя – днём видишь берег, берег и горы, всегда. А ночью темно, темно и туманно. Надо найти Маяк, в устье Бурной, и всё – они спасены. Главное – успеть до пылающих. Или смотреть на Россыпь и плыть, чтобы та оставалась слева. Когда небо ясно. А если пасмурно… Что же, есть компас. Но компас – прибор дорогой, а капитан был прижимистый, деньги впустую не тратил, тем более на то, что вряд ли когда пригодится.

Не пригодилось…

Когда на море темно, это ещё не страшно. Страшнее, когда пылающие. Той ночью они начинались рано, и капитан, отправляясь почти в Угасание, конечно же, рисковал. Надо успеть, а то запрутся в вонючем трюме, на полтора долгих месяца, а корабль унесёт.

 

Не успели…

Тогда Косматый и обнаружил в себе эту способность – сопротивляться пылающим. Вывел команду домой.

А после уехал на Пост.

Проводники – профессия важная. И доходная, особенно ночью.

Он ещё стоял на верхней площадке, когда ворота вдруг заскрипели, и во внутренний двор ввели малорослого топтуна, по виду двухдневку. На спине покоилась девушка. Навзничь. Вцепившись в животное.

Губы её шевелились. А может, дрожали. Глаза были плотно закрыты.

Косматый спустился.

– Жива? – крикнул он, на ступеньках.

– Жива. Но, кажца, не прикрытая, – Усатый пытался спустить наездницу. Девушка выглядела изумительно, даже после такой тяжёлой дороги. Густые черные волосы, небольшой вздернутый нос, сочные, хотя и потрескавшиеся губы, плавная линия подбородка. "Ух ты ж, ух ты ж" – подумал Косматый.

– Давай йё быстрее в дом.

Вдвоем они занесли незнакомку в гостиницу – большое двухэтажное здание.

Но едва положили на кровать – бормотание прекратилось, и гостья, как будто, уснула.

– Хоць не умерла? – спросил Усатый. Как у любого жителя Озёрного края, у него был особый свистящий выговор.

– А я почем знаю? – парень насторожился, – проверь.

Усатый наклонился, послушал грудь, пощупал запястье. Всё это он делал достаточно долго, особенно когда склонялся над грудью, и, как казалось, с особенным удовольствием. "Вот же ж" – Косматый и сам был не прочь всё проверить. И перепроверить.

– Кажись, да.

– Что – да?

– Жива.

Они помолчали.

– Я к Искушенному. А ты оставайся, – Косматый смотрел на спящую и не мог оторваться, – то й вдруг проснётся.

Он всё-таки оторвался, и вышел.

По диагонали, мимо колодца Косматый прошел в небольшой двухэтажный домик, на самой вершине которого всеми цветами пылающих небес переливался натёртый до блеска флюгер, выполненный в виде стоящего на четырех лапах плащеносца. Плащеносец держал в своей пасти не то бруму, не то носатика, да Обиженный знает кого он там держал в своей пасти. Флюгера́ на Посту любили не меньше, чем в том же Приморье, да и сама атмосфера чём-то напоминала рыбацкую, так что привыкнуть к здешним порядкам для бывшего моряка труда не составило.

Косматый покосился на железный корабль на дозорной башне, с которой недавно спустился, и ради приличия постучался в дверь.

– Суток! – буркнул с порога, и ради того же приличия вытер о коврик ноги.

– Косматый! – ответил высокий пожилой человек с зычным и резким голосом, – рад тебя видеть.

– Я тож… Ись какие вести от дочки? От Долговязого?

Человек мрачнел на глазах:

– Пока нет, – ответил он сухо, – с той поры, как они выехали, к нам не прилетал ни один плащеносец.

– Знашь, она же оставила Ходкого. В Долине почтового может не быть. Такое время – почтовые нарасхват.

– Да, урожай масла, – кивнул Искушённый, так звали хозяина, – топтун то тот опытный. Вот только… Все эти странности. Небо погасло, потом загорелось.

– Первая предначертанная в третьем поколении, – Косматый улыбнулся во весь свой широкий рот, – с нею ниччо не случится.

– Спасибо, – Искушенный положил на плечо большую увесистую руку, – кажется, гости?

– Да… Девушка с Длиннолесья. Не прикрытая. Еле добралась…

– Длиннолесье… – Искушенный погладил бороду, – значит, так и думала, что доедет пока темно… Спит?

– Вродь спит. Усатый проверил.

– Ещё не понятно, что у неё в голове. Сутки под небом.

Косматый поднял свои брови:

– Останется здись, в лекарне, – он улыбнулся, – там уже ись небольшая команда, с прошлой ночи. Лекарь будет доволен.

Искушенный слегка усмехнулся:

– Ребята приносят пользу, помогают по хозяйству. Так что не просто там пациенты.

Они поговорили о делах, посетовали на нарушение сезона, на неопределённость ближайшего будущего. Почти половина проводников в Долине – сбор плодов подошёл к концу, масла много, а значит, много торговцев, которых нужно доставить в Леса.

Они говорили и говорили, пока Косматый не спохватился – пора было возвращаться на башню. Дозорный не должен отлучаться надолго.

Искушенный смотрел ему вслед.

“Пора” – сказал он себе и пошел к гостевому дому. У них гостья, и он, как старший на этом Посту, должен её навестить.

Девушка проснулась.

Усатый предложил ей чашечку бодрящего напитка, и внимательно наблюдал, как та обхватывает эту чашечку руками, подносит ко рту, и вытянув губы, медленно отпивает.

Он бы ещё наблюдал, наблюдал, но вошёл Искушённый.

Усатый что-то процокал, обнажая заметный озёрный выговор, но, посмотрев на вошедшего, вынужден был удалиться.

– Меня зовут Быстрорукая, – представилась девушка.

– Искушенный. Я тут за главного. Вы пришли…

– Не я, сюда пришёл топтун… Я просто закрыла глаза, и доверилась. Как оказалось, не зря.

– Но если бы он не пришёл? По какой-то причине?

– Я доверилась.

– Вы рисковая девушка, – Искушённый, казалось, искренне изумлялся такому вовсе не женскому поступку. Хотя, что значит “не женскому”? Его мать для многих казалась примером как раз-таки мужественности, – что же заставило Вас отправиться? Одной, да ещё ночью.

– Я ищу человека, – гостья смотрела в глаза, – его зовут Мутный. Он мог проезжать несколько суток назад, с дилижансом, со стороны Длиннолесья.

Искушенный смотрел на лицо, смелое, но в то же время красивое. “Да, мужественность вовсе не удел одних только мужчин, здесь даже нет никакой зависимости”.

– Они проезжали, – сказал он, подумав, – трое нанимателей, и еще один человек… Подождите, как, Вы сказали? Мутный?

– Да, – девушка быстро моргала, пытаясь прогнать надоедливые мушки, которые до сих пор носились в глазах, – этот человек – мой жених.

– Ах, так, – мужчина слегка улыбнулся, – ну… и… как Вы его потеряли?

– Это долгая история, – Быстрорукая чуть заметно вздохнула, – он и ещё один, из посёлка, пошли на поляну. Там появились воспы. Ну… Приятель погиб, Мутный пропал. Может, что с головой, после воспов бывает. А потом один самопровозглашённый привязал его к берёзе… Вы понимаете?

Искушённый кивнул.

– Все, кто висел, мертвы, а моего как будто и не было. Кто-то его отвязал, и, возможно, забрал. Если Вы знаете, куда отправились наниматели, скажите. А лучше отвезите. Я заплачу.

Девушка рассказывала, как будто рубила. Мечом. Тон, которым она говорила, отсекал любые сомнения. Да, она ищет своего жениха. Да, она его любит, иначе бы не отправилась в такое рискованное путешествие. И она его найдет, чего бы ей это ни стоило.

– Теперь я понимаю, – сказал мужчина, – Светлые волосы, голубые глаза. У него ещё шрам, вот здесь, – и показал на бровь.

– Это он, – девушка сжала чашку, да так, что, казалось, та хрустнет, – скажите, куда? Куда он поехал?

– Я расскажу, – Искушенный говорил медленно, чтобы умерить пыл, – я выделю Вам проводника, обещаю. Но пока отдохните… пожалуйста… Должен сказать одну вещь.

– Какую? – Быстрорукая глядела так, будто перед вовсе не проводник, а по меньшей мере какой-нибудь служник, и не какого-нибудь заступника, а служник Обиженного.

Искушённый присел на кровать.

– Видите ли, – мужчина задумался и с тоской посмотрел на окно, закрытое ставнями, – вы ищете жениха, а я ищу дочь. Проводницу в том самом дилижансе. Дилижанс отправлялся в Прихолмье, в общину искателей. Наверняка Вы слышали о такой, – Быстрорукая быстро кивнула, – так вот. Трое суток назад они должны были быть в Долине. И послать оттуда почтового. Но… – Искушенный вздохнул, – вестей никаких, – он вновь посмотрел на окно, – обещайте, что, как только найдете своего жениха, Вы узнаете, где моя дочь и отправите весточку. Денег я не возьму. Про нас, проводников, говорят всякое, и часто, увы, справедливо, но… Обещайте.

– Обещаю, – девушка положила ладонь на ладонь, и взглядом коснулась взгляда.


Бесполезного поселили в небольшом уютном домике на берегу бурной извилистой речки. Впрочем, это ни о чем не говорило. Почти все здешние домики были небольшие, достаточно уютные и строить их старались на берегу. А речки в Прихолмье всюду бурные и извилистые.

Соседом оказался здоровый такой детина под два метра ростом. Широкий в плечах, с огромными ручищами и круглой как мяч головой, которая плавно переходила в плечи. И всё же, несмотря на свои внушительные размеры, парень был в общем то тихий. Но при этом подвижный. Постоянно ходил взад-вперёд, что-то готовил, мастерил. Мастерил он красивые и иногда очень сложные вещи – часто это были уменьшенные копии настоящих приборов и механизмов. А некоторые и вовсе выглядели ни на что не похожими. Копии работали как оригиналы и были сделаны точно. Бесполезный не знал – увлечение это, или задание гильдии, но к поделкам присматривался.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42 
Рейтинг@Mail.ru