Андрей Жолуд
Последний замысел Хэа
ГЛАВА 5. ГОРОД НАДЕЖДЫ
Это был Дальний Город, самый загадочный город на свете. И самый большой.
Когда Листик стоял на мостике "Веточки", и видел все это великолепие, он даже представить не мог, насколько оно огромно. Город терялся в дымке, сошедшей с предгорий, и самых дальних его кварталов было просто не видно. К тому же издалека всё кажется меньше.
По улицам города, ровным, как аллеи Дворца Стратега, разъезжали узорчатые повозки. И все бы ничего, за исключением интересного обстоятельства – было непонятно, что их тащило. Ни лошадей, ни мулов, ни каких-нибудь хвостатых рабов, как в Чертовски Приятной Пустоши, не было. Кареты катились сами.
– Как так? – удивился Листик, – ни лошадей, ни мулов, ни хвостатых рабов?
– Магия, – вздохнул чародей, – мы вселяем души в предметы, и заставляем работать.
– Весьма интересно, – парень притянул к себе провожатого – жест, которому научили матросы, – а я-то думал, там, шестеренки, паровые котлы, какие-нибудь магниты.
– Нет, это слишком сложно, и трудноосуществимо, – мужчина поёжился. Как видно, тяжелая рука капитана тяготила его не меньше, чем обязанность встречать новоприбывших.
Листик убрал свою руку, и тот облегченно вздохнул.
– Легче вселить в тело душу, чем изменять конструкцию, – продолжал чародей, – если ты хочешь, чтобы человек работал, то скорее назначишь дворником Его Наимудрейшества, чем приделаешь веник вместо руки. Так и тут – вещи работают, если вселяешь в них понимание, для чего они созданы.
– А свет, что горит у вас ночью? У фонарей тоже души?
– Да, – чародей улыбнулся, – у них души светильников.
– И они не против гореть без масла?
– А чего они будут против? У них восьмичасовой рабочий день. Днём эти души свободны, и покидают тела, чтобы, допустим, выпить баночку света, сыграть в догонялки. Или поспать.
– Ого, – Листик присвистнул, – совсем как люди.
В небе летали орлы, сильные гордые птицы, спустившиеся с гор.
– А их, – капитан посмотрел на небо, – их вы тоже заставляете работать?
– Зачем, – чародей изумился, – их души слишком чисты, чтобы мараться о дело. Мы благодарны орлам за одно только их появление.
Из "Приключений Листика"
Тусклый свет люстры, подвешенной к потолку, освещал круглую залу. Стены, пол, потолок – всё было каменным. Как и стол, который стоял в центре, круглый, как и само помещение.
За столом заседали. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь мужчин, в одинаковых серых плащах, с обрюзгшими и немного застывшими лицами.
Весь стол занимала карта, кончавшаяся строго по его периметру, и свет, собранный зеркалами, подвешенными с разных сторон висящей над залой люстры, освещал эту карту столь хорошо, сколь хорошо оттенял сидевших.
Каждый сидевший не видел того, кто сидел напротив, а потому только слушал, и лучше обдумывал сказанное.
Какого-то особого места не было. Все сидевшие в зале были равны.
Если бы вы вдруг сумели забраться на люстру, и глянуть оттуда вниз, вам бы казалось, что вы на равнине и смотрите вверх, на ночное небо, настолько рисунок на карте напоминал Белую Россыпь.
Однако это было не просто пятно, каким видят Россыпь с равнины, и не скопление маленьких точек, если подняться на башню. Да, точки здесь были, да, пожалуй что яркие, но все они были собраны в небольшие окружности. Между этими окружностями тянулись тонкие линии и струились какие-то надписи на непонятном чужом языке. Кое-где на пересечении линий находились уже не окружности, составленные из точек, а более интересные символы – треугольники, звезды, квадраты, где-то вписанные, где-то не вписанные в такие же звёзды, квадраты, окружности, помеченные цветами и подписанные такими же буквами.
В самом помещении не было окон, не было даже дверей. "Как же попали сюда эти люди?" – спросите вы.
И тогда я проведу Вас к стене, и попрошу надавить на чуть выпирающий камень. Вы надавите, поначалу легонько, потом посильнее. И вдруг этот камень уйдет, сдвинется вбок, а вместе с ним и другие, обнажая проём, достаточный, чтобы пройти человеку. "Смелее" – шепну я на ухо и дам Вам фонарь. Скрепя своё сердце войдете Вы в темноту, и увидите лестницу. Ступенька, другая, Вы будете опускаться всё ниже и ниже, с обоих сторон будут стены, и слева, и справа, тёмные, каменные и немного холодные. Вам будет страшно, и Вы сожмёте фонарь, как самое ценное, желая одно – чтобы он не погас, пока не закончится спуск. И он не погаснет, и спуск закончится. Вы попадете в тоннель, и продлите ваши молитвы. Из тоннеля ступеньки поведут Вас наверх, все выше и выше. И наконец Вы упретесь в какую-то дверь, и поймете, что это не дверь, а тупик, а может, и дверь, но она вроде заперта. Да, заперта. А ключа у Вас нет. Вами овладеет отчаяние, Вы пойдете назад, и пройдёте весь этот путь, но проём будет закрыт. Вы постучитесь, но Вам не ответят. В отчаяньи сядете вы на ступеньки, и будете ждать.
И думать – ах, лучше б остался на люстре.
– Пожалуй, начну, – сказал человек с сильно посаженным голосом, – тема нашего заседания вам известна. Мы эту тему уже обсуждали, так, между собой. Теперь пришло время прийти к какому-то общему мнению.
– Хриплый, мы в курсе, – ответили справа.
– В курсе, – сказали напротив. И громко вздохнули.
– Мысли? – спросил председатель.
Справа прокашлялись:
– Ну, мысли на этот счёт разные. Кажется, стражи уходят, их учение оказалось ошибочным. С другой стороны, гильдия обладает очень большим запасом прочности, и авторитет не может взять и рассыпаться. В одночасье… Моё мнение следующее – да, стражи уйдут, но это случится не скоро. Процесс будет долгий и постепенный. Со всеми вытекающими обстоятельствами.
– То есть болезненный?
– Да.
– Особых потрясений не будет, – ответили слева, – стражи собрали воинов. Никто, кому выдали предписание, не отказался. В Прихолмье прибудут все. Ну, кроме, возможно, Приморья – там своих проблем выше крыши.
– Да? – удивился Хриплый, – откуда сведения?
– Невинный, наш осведомитель.
– Невинный? Это тот, который потерял дневник?
– Ннн… Это не он потерял дневник. Дневник потерял Лобастый. Невинный тут ни при чем.
– Но он был рядом.
– Лобастый его отпустил. Всё случившееся – его собственная инициатива. А Невинный инициативу не проявляет, он совершенно такой… безынициативный. Зато хороший исполнитель. Сообщения Невинного всегда достоверны. Абсолютно.
– Даже так?
– Да. Он ни разу ещё не ошибся.
– Конечно, причастный?
– Кандидат.
– Без артефакта?
– Без.
Наступило молчание.
– Хорошо, – Хриплый выдержал паузу, – нужен прогноз.
– Я уже говорил, войны не будет.
– Будет, – возразили напротив, – стражи обязательно сделают глупость.
– Я согласен, – ответили справа, – что-нибудь будет.
– Скорее всего нет.
– Равнина гудит, – сказал председатель, – всё зависит от личности. От того, кто стоит во главе этого муравейника. Лично я считаю, что со времен Шестипалого Шестой – лучший из стражей.
– Что значит лучший? – спросили напротив, – если быть твердым – можно сломаться. В ситуации, когда тебя ненавидит полмира, нужно проявлять гибкость.
– Шестой всегда проявляет гибкость.
– Позвольте не согласиться. Закрывать глаза, если на эти глаза положили монеты – не гибкость.
– Согласен, – ответили справа, – жадность сыграет со стражами шутку. Весьма неприятную. Они погонятся за монетами и растеряют остатки авторитета.
– Стражи сами виноваты в том, что случилось, – прошумел чей-то голос. Казалось, что вместе с голосом кто-то раздувает кузнечные меха, – Они поверили в сказки Шестипалого. Если бы позиционировали себя как силу, способную объединить человечество, всего бы этого не было.
– Стражи и возникли как последователи Шестипалого, не было бы Шестипалого, не было бы и стражей. Сейчас поздно что-то менять, гильдия слишком инертна, а народ её ненавидит. Стоит ей попытаться отыграть всё назад, как от порядка, сложившегося после войны, не останется камня на камне.
– Нет. Руководящий центр останется руководящим.
– Каждый Лес станет самостоятельным.
– Войны не избежать.
– Войны не будет.
– Довольно, – Хриплый прервал перепалку, – в любом случае условия игры поменялись. Мы пытались этому помешать. Но, что случилось – случилось. Дневник прочитали. Чтобы что-то решить, нужно начать с главного – вызывает ли подлинность дневника хотя бы какие-нибудь сомнения?
– Сложно сказать, – сказал тихий и вкрадчивый голос, – Вроде бы да. Нашли то его на Острове. Но написать можно что угодно и когда угодно. То же учение два пэ, самое неоднозначное. Начнем, хотя бы, с названия. Почему два пэ? Я не уверен, что даже уважаемые члены Совета знают причину. На самом деле всё просто. Кто-то зовёт основателя Проклятым, кто-то Просветлённым, вместе – два пэ. И что же пишет этот основатель? А он, почти как автор дневника, пересказывает свои ощущения. И утверждает на полном серьёзе, что бывал там-то и там-то, видел то-то и то-то, беседовал с Богом, посещал его в первые минуты творения. Возможно, дневник то же самое. Кто-то придумал историю про мерзкого Бога, которому нравится издеваться.
– Вы, наверное, плохо цитали дневник, – ответил мужчина с сильным озёрным акцентом, – И потом, Церпеливый не мог ошибиться. Проведзя на Острове дзень, он наверняка забрал самое главное.
– Терпеливый, – председатель нахмурился, – он отдал жизнь, чтобы дневник не попал в чьи-то руки. Значит, знал его ценность.
– И в то же время вручил его первому встречному, – ответили справа.
– Вы имеете в виду Лобастого? – спросили напротив.
– Я имею в виду паренька. С Длиннолесья.
– Ах, этот.
– Замечание, Холёный, – Хриплый смотрел в упор, хотя и не видел лица собеседника, – Лобастый был членом нашего ордена. Он многое сделал, и сделал бы больше, если бы не ошибся. Прошу не отпускать колкости в адрес нашего брата, пускай и бывшего.
– Что-то Вы так не думали, когда согласились его загасить.
Хриплый напрягся. Он решил помолчать, ожидая поддержки.
– Мы все согласились, – спокойно ответили слева, – нельзя допустить, чтобы секреты Ордена вышли наружу. Лобастого могли отдать стражам, а что может делать Застывший, мы знаем. Прошу сохранять холодную голову и не вступать в перепалки.
– Замечание принято, – ответил Холёный, – приношу свои извинения.
– Хорошо, – Хриплый продолжил, – как всё случившееся отразится на Ордене? Какие будет иметь последствия для его благополучия? Средний, Ваши предположения?
– Если, как я считаю, стражи останутся у власти, – ответили слева, – значит, правила прежние, и благополучию тоже ничто не грозит. Если же стражи совершат ошибку и порядок сломается, в чем я глубоко сомневаюсь (Холёный прокашлялся), ну… Допустим, будет существовать восемь центров. Совет старейшин каждого Леса… Но это почти ничего не меняет. Мы живем на холмах, в Верхнем Лесу, и не подчиняемся власти. Ни стражей, ни Совета.
– Меняет, – прохрипел председатель, – нам нельзя допустить разрозненности. Это обязательно приведет к конфликтам, а значит, поставит под сомнение нашу главную цель. Человечество должно быть едино, как едина Белая Россыпь.
Холёный усмехнулся:
– Человечество не будет единым. Стражам доверили власть, чтобы они держали порядок, а вместе с властью большие возможности. Но большие деньги всегда стоят рядом с большими возможностями. Не дневник безымянной девочки погубит гильдию, подумаешь, Обиженный оказался садистом (сидящие зашевелились). Новость из прошлого, мы живем в настоящем. Гильдию погубит жадность. Падая, она увлечет за собой всё, куда сумела залезть. Война ресурсов покажется приятным воспоминанием. Поэтому в наших интересах не дать гильдии сдохнуть.
– Поддерживаю, – сказали справа.
– Поддерживаю.
– Поддерживаю.
– Поцерживаю.
– Поддерживаю.
– Да, – Средний помедлил, – в любом случае падение стражей совсем нежелательно. Поддерживаю.
– Поддерживаю, – Хриплый склонился. В свете люстры сверкнул стеклянный глаз председателя, – теперь перейдем к горожанам.
– Какой приятный свет, – Мутный провел рукой по светильнику, – белый, ровный. Как будто светит солнце… Это не масло, – сказал он подумав, – масло так не горит.
– А Мне вот нравится хлопать в ладоши, – Первая ударила раз – свет погас, ударила два – загорелся.
– У них тут всё не как у людей, – Мутный сделал отмашку. В воздухе появился рисунок с пульсирующей точкой посередине, – мне кажется, это карта. А это – мы, – он показал на точку.
Парень задумался.
Потом посмотрел на браслет.
Тот светился мягким, голубоватым светом. "Как камни Заводья" – подумал Мутный.
И вспомнил, как в детстве любил разглядывать подарки, привезенные дядей. Среди них было и ожерелье, собранное из ярких разноцветных камней. Эти камни светились, так же загадочно и необычно. Особенно когда оденешь. Словно тепло человеческих тел превращается в свет. Мама одевала ожерелье, а Мутный не мог оторваться, и всё глядел, глядел…
Но браслет был не каменным, запястье не натирал. Мягкий и гибкий, как будто из кожи, но все же не кожаный. Так из чего же он сделан?
– Послушай, – Мутный прижал к себе девушку, – давай оставим браслет. И убежим.
– Предложение заманчиво, – Первая положила руки на плечи, и посмотрела в глаза, – но как ты его откроешь?
– Не беспокойся, – Мутный коснулся спины и стал целовать – щеки, глаза, кончик носа, но губы манили, и он задержался.
Девушка застонала.
– Да… – парень боролся с дыханием, – да…
Спустя полчаса, вконец обессиленные, они лежали на той же кровати и рассматривали браслеты.
– Зачем же снимать? – спросила девушка, – вещь красивая. На равнине можно продать, за хорошие деньги.
– Ты проводница, – ответил Мутный, – и думаешь как проводница.
Первая встала над парнем и посмотрела в упор. Волосы лезли в глаза, и Мутный зажмурился.
– Зато я самая веселая девчонка на Посту, а ты, – девушка опустилась ниже, – самый занудный мальчишка. Из Длиннолесья.
– Хорошо, хорошо, я не прав, – парень раскинул руки.
– И всё? – обиделась девушка, – ты даже не будешь бороться?
– Зачем? Бесполезно. Переспорить женщину невозможно. А с красивой спорить и вовсе бессмысленно.
– Вот не пойму, – задумалась девушка, – ты говоришь комплименты. Но что-то не так. Какая-то муть.
Парень надулся:
– Меня не изменишь. Там сидит шкодник и постоянно бормочет, – он посмотрел за плечо.
– И меня не изменишь, – девушка стала тереться о нос. Своим вздёрнутый носиком.
Спустя полчаса, еще более обессиленные, они всё так же лежали в кровати и разглядывали браслеты.
– Зачем его снимать? – спросила Первая, – вещь красивая.
– Ты говорила.
– Нет, правда.
– Не знаю, – парень заложил руки за голову, – это как будто клеймо. Такими клеймили разбойников.
– Старейшины тоже носят.
– Но они снимают и одевают. А этот защелкнул и – цык. Как будто капкан. Мне это не нравится.
– Давай попытаемся снять.
– Во имя Обиженного, ты согласна, – Мутный присел.
– Ну мы же не пленники. Делаем всё, что хотим, – девушка улыбнулась.
Парень коснулся браслета и попытался его разобрать. Тщетно.
– Надо что-нибудь острое. Например, гвоздь.
– Возьми, – девушка вынула шпильку. Непонятно откуда – волосы были распущены.
Мутный пытался протиснуться в щель, но шпилька при этом скользнула и уколола.
Первая оторвала кусок от лежащего на столе полотенца.
– Давай, – сказала она, после того, как замотала запястье.
Мутный нахмурился. Ему казалось, что шпилька соскочит и снова сделает больно.
"Оставь" – хотел он сказать.
И не сказал – Первая держала браслет. Точнее, две половины.
И улыбалась.
"Какая она красивая, когда торжествует" – думал парень, и улыбался в ответ.
– Теперь снимем мой, – ответила девушка, – я сама.
Взяла свою шпильку и стала протискивать в щель. Браслет разошелся.
– Какая ты замечательная, – поддел её Мутный, – так и хочется сделать замечание.
– Да ну тебя, – Первая засмеялась.
– Пойдем.
– Куда?
– Наружу.
– Вначале покушаем, – девушка подошла к столику, накрытому кушаниями и выловила аппетитный кусок, – я пвоговодавась.
– Вначале оденемся, – Мутный смотрел взглядом усталого хищника, – а то я не выдержу.
Пришлось одеваться.
Город Надежды не был похож ни на что. Даже примерно.
Казалось, что все строения стоят на одной высоте. Словно вначале выровняли площадку, нанесли сетку улиц, и только потом стали строить дома – квадратные, высокие и почти одноцветные. Между домами виднелись рощи – в основном это были березы, но попадались и клёны, и ели, и сосны – короче, те же незримые, что росли на равнине.
Всё однообразное многообразие этого города было заботливо скрыто под сводом, похожим на свод гигантского купола. И на поверхности этого купола, словно звезды из "Приключений", были рассыпаны огоньки.
Но горожанам и этого было мало. Вдоль улиц тянулись столбы, тонкие, словно поросль незримого леса. На вершине светился шар, по виду стеклянный. Светился мягким, рассеянным светом, как в солнечный день. Этот свет не мигал, не менял свою яркость, и совсем не давил на глаза.
Да, если бы не скучная однообразная застройка, здесь можно бы было остаться. Как сказала им Любящая, горожане ведь так и жили, посещая холмы только днём, большей частью во время работы. Может, им запрещалось, может, они не хотели, а может, не у всех была такая возможность. Но город бурлил, внутри громадной пещеры, не растекаясь наружу. И Первая теперь понимала, отчего у бывших островитян такая светлая кожа.
"Почему бы вам не поселиться у нас, и не построить там город?" – спросила она как-то у Любящей. Понимая, что город затмил бы всё – и Посты, и селения Леса, даже прекрасные городки Междуречья. В межсезонье это было бы самое популярное место на свете, а во время пылающих горожанам нечего бояться – за время жизни на острове островитяне стали прикрытыми.
"Не всё так просто, – вздохнула Любящая, – горожане не любят равнинников. Те их когда-то предали, уплыли и не вернулись. Нам пришлось выживать, спасаться от тех же сожжённых, а после от их потомков. В межсезонье сидеть в темноте. Спасибо хранителям, приютили".
"Не все так просто" – повторила за женщиной Первая. И стала думать о паучках – тихих, умных и безотказных. Она вспомнила "Приключения Листика", где главному герою помогал уродливый карлик – маленький человечек с огромной душой. "Я-то их не взлюбила. А они, гляди, помогают – и людям, и пестрокрылым".
Много раз Первая с Мутным спускались в город, они потеряли счёт суткам, но каждая эта прогулка их волновала. И возбуждала. Всё накопленное возбуждение они разряжали потом, когда возвращались в каюту (так жители города называли свои комнатушки). Чтобы заснуть, и снова отправиться в город…
Здесь были харчевни, где всё выдавали бесплатно. Театры, где можно смотреть представление, любое, на вкус. Смотреть на большом полотне, что было ещё интереснее, чем если смотреть вживую. Пускай не всё, не всегда, было понятно, ведь жизнь горожан – не равнина, но думают все одинаково, и желают примерно то же. Первая с Мутным грустили, Первая с Мутным радовались, так же, как грустили и радовались актёры.
Здесь можно было играть в различные игры, к примеру, в мяч. Игра напоминала нога-рука-тело, в которую Первая часто играла в детстве, за исключением маленького обстоятельства – мяч был нарисован. Но при этом скакал даже лучше, чем настоящий.
– В чём же секрет? – крутила руками Первая, – все эти повозки, мячи, представления?
– Не знаю, – Мутный задумался, – Может, они используют души, но только предметов. Помнишь, ты говорила. А может быть, магия. Вот магнетит, есть такой камень в Заводье, к нему прилипают предметы. Наверное, магия.
– Магия, – девушка улыбалась, – души предметов. Как интересно.
Люди здесь были приветливые, но чуточку отстраненные. Как будто всё время тревожились.
Первая вспомнила Любящую.
"Город Надежды – корабль”, – говорила та с придыханием.
Старейшина города звал себя капитаном, комнатки называли каютами. Чем шкодник не шутит, думала девушка? И, бывало, с тревогой смотрела наверх, а может, и не с тревогой – надеждой, ожидая услышать звук, тот самый звук, что уже слышала, читая о “Веточке” – звук парусов, расправляемых в небе, и почувствовать телом, как город подался, всей мощью, вперёд, и плывёт, сквозь пещеру…
Здесь говорили иначе – быстро, как будто глотали. Иногда исчезали звуки, а бывало, слова. Первая с Мутным привыкли, и порой замечали, что сами так говорят.
В этот раз они решили лететь далеко.
Девушка посмотрела на карту:
– В левый угол, – сказала она уверено.
– Назад то вернёмся?
– А как же? Я проводница.
В левом углу оказалось темнее. И как-то тоскливее. Здания были черные, совсем не такие, как в центре. Город пуст. Абсолютно.
– Здесь пусто? – спросила девушка. Скорее, сказала, – здесь пусто.
Мутный мотал головой, как брума, которая хочет прислушаться:
– А мы без браслетов…
Первая прямо опешила:
– Добрых суток, цветок плащеноски. Это же ты так решил.
– Сняла то их ты.
– Изумительно, – девушка улыбнулась.
Мутный пожал плечами и взял её за руку.
Бродить в этой части не было смысла, и они решили вернуться.
И тут услышали стоны.
Далёкие, но отчетливые.
Это не было механическим звуком, или звуком, которое издавало животное (хотя Обиженный его знает, какие в предгорьях животные). Это стонал человек.
В другой части города они бы его не услышали. Но здесь было тихо, подозрительно тихо, а контуры каменных зданий, строгие и высокие, заставляли прислушиваться.
Звук раздавался из дома, такого же, как и другие дома в этой части. Он звучал глухо, и это было понятно – стены то толстые. И Мутный подумал – каково это там, внутри этих стен.
– Пойдём, – прошептал он чуть слышно. И развернул к себе девушку.
Но та увернулась.
Мутный вздохнул, и отправился следом.
Внутри было тускло.
Свет от светильника, который тянулся вдоль черной и пыльной стены, словно светящийся меч "Приключений", освещал довольно крутую лестницу. Один пролёт этой лестницы поднимался вверх, другой уходил в подвал.
Стонали внизу.
– Идём, – промолвила Первая, и поёжилась – здесь было холодно. Мутный взял её за руку, и они стали спускаться.
Ступенька, ступенька…
Лучше идти по тёмному Лесу, тёплому тёмному Лесу, слушать стрекотание ангелов, видеть их крылья, чем опускаться в холодный сумрак, и слышать стон, в котором сквозит безысходность.
Лестница загибалась и уходила всё ниже, звуки звучали всё громче…
Наконец спуск закончился.
И показался проём. В большое тусклое помещение.
Внутри были клетки.
Трое пустых. Из четвертой слышался стон. Громкий, похожий на крик, он заполнял собой комнату, лестницу, здание, и терялся на улицах. В самой безлюдной части самого населённого города.
Сквозь сумрак слабо горящей лампы, подвешенной перед входом, они увидели человека, точнее, его очертания. Одетого в серое, а, может быть, грязное. Человек как-то съёжился, сжался в комок. Он обхватил свою голову и стонал:
– Аааа.... Аааа....
Первая попыталась войти. Она дёрнула прутья, в надежде, что клетка откроется, но решетку что-то держало, держало намертво, хотя замка вроде не было.
– Кто это Вас? – спросила она у сидевшего, громко, чтобы несчастный услышал.
Человек приподнял свою голову и посмотрел. Казалось, он видит Безухого, самого страшного шкодника, причём в самом мерзком его воплощении.
– Не надо! Не надо! – кричал он отмахиваясь.
Потом вдруг поднялся и стал прижиматься к стене, как будто хотел исчезнуть, войти в эту стену, замуроваться, – убейте! убейте! Вы обещали!
– Мы не хотим тебя убивать! – Первая пыталась перекричать этот визг.
– Нет! – продолжал человек, – не отдавайте меня! Не надо!
На лестнице послышались шаги.
Сердце учащенно забилось, капельки пота проступили на лбу, несмотря даже на то, что в помещении было холодно.
– Сюда, – Мутный толкнул девушку в нишу.
Сидящий вдруг замолчал.
Он услышал.
Шаги приближались, сердце стучало, глаза хотелось закрыть, но они открывались. Всё шире и шире.
В проёме возникли двое. В тёмной одежде, тёмных плащах, чёрных масках в районе глаз и сапогах, которые глухо стучали по полу. Один высокий и крупный, с пухлыми почти пунцовыми губами и головой, сидящей на толстой шее. Второй пониже, широкий, как будто кузнец. У этого шеи не было, а голова просто привинчена к телу.
– Его? – спросил он у первого.
– Ну а кого? Ты здесь ещё кого-нибудь видишь? (Первая вжалась в Мутного).
– Не надо, – сказал человек, в начале чуть слышно, потом закричал, – не надо! Не надо!!
Второй приложил какой-то предмет, и клеть отворилась.
Потом достал из-за пояса палку и ударил оравшего в голову.
– От судьбы не уйдешь.
– Он сам накаркал судьбу… Живой? Посмотри, – высокий чуть наклонился.
Коротышка потрогал лежащего:
– Дышит… Ты знаешь, я всё-таки профессионал. Хозяева будут довольны.
– Они не хозяева. Мы с ними так, поскольку. Скоро решится, Молот, скоро, возможно, решится…
– Скажи, Телец, – спросил коротышка, – а что делать с этим? Ну знаешь…
– С Ветром? Так он не подох?
– Может, его, того? Тоже?
– Нет, – ответил высокий, – я не могу рисковать. Эти, как ты говоришь, хозяева, могут сделать всё что угодно. Могут определить его в няньки. Могут оставить для опытов. Мне нужно, чтобы он сдох. Если всё вдруг получится и мы окажемся там… понимаешь?
Коротышка кивнул.
– Ээээй! – закричал он в проем.
Из проёма вышли ещё два человека, но без плащей, с рукавами в каких-то манжетах.
– Несите, – сказал коротышка, и пнул лежащее тело, – словно мешок. С фекалиями.
Высокий загоготал.
"Как он противно смеется" – подумала Первая. Ей не хотелось бы снова когда-нибудь услышать этот гортанный смех.
Мужчину схватили за руки, за ноги и потащили.
Высокий шёл следом.
Коротышка закрыл решетку, и осмотрел помещение. Он почти дошел до той самой ниши, в которой сидели гости, но постоял, а потом повернулся
Десять минут Первая с Мутным сидели, боясь шевелиться, не то что сказать.
Медленно-медленно вышли они из ниши. Озираясь по сторонам, прислушиваясь к звукам, думая об одном – лишь бы кто-нибудь не попался. Всё это время держались за руки, так, что побелели костяшки пальцев. И попытались расслабиться только тогда, когда разглядели повозку. Ту, в которой приехали.
Но там уже кто-то стоял.
Сердце забилось и упало куда-то вниз.
– Любящая, – крикнула Первая, как только смогла приглядеться.
Первый раз в жизни она радовалась этой встрече. Было желание прыгнуть на шею, расцеловать, эту милую женщину, которая улыбалась так, что хотелось размазать эту улыбку по такому красивому и вечно довольному лицу.
– Ну и зачем? – спросила она у девушки, – зачем вы ломали браслеты?
Первая с Мутным стояли, держали друг друга за руку – и молчали. Два непослушных ребёнка. Словно бы ждали, что если они будут стоять так и дальше, их не накажут.
– Ладно, – сказала женщина, – полезайте.
– Ты думала, мы сбежали? – спросила у Любящей Первая, как только повозка поднялась
Женщина вскинула бровь:
– Сбежать вы отсюда не сможете. Ну если недалеко. Всё равно ведь вернётесь. Можно угнать машину, чёрного ангела. Но тогда придется иметь дело с Хвостнем, а это непросто.
Девушка вспомнила, что вытворял капитан воздушного судна, и поняла, что непросто – сказано мягко.
– Браслеты нужны для вашей же безопасности. Если бы вы гуляли, пешком, я бы вас не нашла. Но у машины есть метка, и где эта метка – известно.
– А можно удрать на повозке? – зачем-то спросила Первая.
– А вот этого делать нельзя, – ответила женщина, улыбнувшись самой лёгкой из арсенала своих улыбок, – повозка, или машина дальше города не полетит.
– Да мы бы и не удрали.
– Я знаю, – сказала Любящая, посмотрев на сидящих так, словно пыталась о чем-то вспомнить,– то, что мне нравится в вас, людях равнины – ваша детская непосредственность. Вы широко живёте, широко любите, – женщина вздохнула, – это шикарно. Но мы этот шик потеряли.
– Вот зараза, а? – герцог посмотрел на Упитанного, – а еще дознаватель. Ведь должен же знать, что добиться от человека признания это как вычистить пыхчика.
Он незаметно лягнул ножку стула. Стул рухнул. Вместе с привязанным телом.
– Фу, сколько пыли, – Длинноногий закашлял, – вы хоть когда-нибудь убираетесь?
Упитанный молчал. Он лишь сурово смотрел на Бледного, как хозяйка смотрит на нашкодившего питомца.
Бледный заохал. Он попытался перевернуться на спину, и снова свалился обратно.
Капитан хотел поставить всё так, как и было – не потому что ему жалел валявшегося, скорее, любил порядок, но герцог остановил:
– Отойди, Упитанный, отойди. Не видишь – человек решил полежать. А ты его сразу на попу. Нет в тебе сострадания.
Капитан ухмыльнулся и лихо поправил усы. Картина доставляла ему удовольствие. Сам Бледный, зловещий дознаватель Червивого, лежал в ногах. И стонал.
Герцог посмотрел на лицо капитана.
И подумал, что хватит. Хорошего понемногу.
– Иди, Упитанный, отлей. Ну или там, прогуляйся. А мы побеседуем.
– Давай, Бледный, по-хорошему, – сказал он после того, как капитан подчёркнуто плотно закрыл за собою дверь. Мне про тебя всё известно.
– Откуда? – прохрипел дознаватель, всем видом пытаясь сказать, что источники бывают ошибочными.
– Ты считаешь, я идиот? Откуда… У меня есть дядя, у которого есть жена, которая общается с подругой. У этой подруги есть сын, а у сына невеста. У этой невесты тетя, которая работает в канцелярии его святейшества. Понимаешь? Нет?! Объясню по-другому. Потому что у тебя яйца разного размера! Кретин!
Герцог пнул дознавателя в пах. Тот съежился и застонал.
– Нет, это неправда, мой герцог, – зачем-то ответил Бледный. Ох, лучше бы он молчал…
Длинноногий изобразил удивление:
– Да?? А меня уверяли, что… Надо исправить.
Бледный застыл, широко открывая глаза.
– Думаешь, я не сделаю? Думаешь практики маловато? – герцог опустился к лежавшему, и прошептал, – правильно думаешь, любое дело надо доверять профессионалам… Чёрный!
Дверь отворилась, и в комнату вошел высокий молодой человек, в красивой красной рубахе с засученными рукавами, заправленной в широкие штаны. В своей правой руке он нёс небольшой деревянный ящичек, из которого выглядывали очень необычные инструменты. И очень непонятные. Однако Бледному они показались почему-то знакомыми. Ящичек приковал внимание.
– Чёрный, – начал Длинноногий, – поработайте с яйцами господина дознавателя. Бывшего дознавателя. И, возможно, бывшего господина. Как говорится, слово не шестилап, выбежит – не поймаешь. Сказано – разные, значит разные. А если нет, то… не обессудьте. На нет и суда нет. Короче, фантазируйте, импровизируйте. Молодой человек, всё в ваших руках…
Черный улыбнулся, поставил свой чемоданчик, и еще выше закатал рукава.
– Не надо, не надо, – прохрипел лежащий мужчина, ползая вместе со стулом. От того постоянно спокойного дознавателя, которого боялось селение, не осталось и тени. Бледный умоляюще глянул на юношу, потом посмотрел на герцога, и заплакал: