Андрей Жолуд
Последний замысел Хэа
– На время чего?
– Не важно, – Трёхглазый занервничал.
– Не важно. "На всё есть причины". Ну-ну.
Они помолчали.
Демон за это время несколько раз поменял свою позу.
"Не важно."
– Пора по домам, – сказал наконец Трёхглазый, – поговорили и хватит. Иди до реки, там лодка, поплывёшь к Зелёным пещерам, а дальше – домой. В Лабиринте пропустят… Как говориться – желаю здравствовать.
– Я не уйду.
– Чо-чо-чо? – шкодник пытался сменить свою тактику. Теперь он хотел напугать. Теперь он впервые походил на того страшного демона, которого рисовали хранители. Вернее – впервые казался.
Первая не боялась. От слова совсем.
– Да я не уйду никуда, – сказала она спокойно.
– Никуда, – Трёхглазый задумался, – но зачем? – спросил он тихим, заботливым тоном, – ведь вспять ничего не вернёшь. Что сделано – сделано. Пришла бы сюда чуть пораньше, ещё до начала всех этих вот дел, мы бы подумали. И, может быть, что-то решили. А теперь уже поздно.
Шкодник взял в руки чашу и стал отпивать. Медленно-медленно, делая вид, что наслаждается каждым глотком. Каждым глотком. Делая вид…
Но на душе его было тревожно. И девушка это чувствовала. Он не был похож на того довольного игрока, который построил городки, а теперь смотрит на то, что построил и медленно отпивает из чаши. Ветер сейчас налетит и разрушит построенное. И этот ветер – она.
"Значит, не всё так плохо, – подумала Первая, – значит, есть выход".
– Ты мог бы избавиться от меня. По щелчку, – девушка щёлкнула пальцами, – Я ведь такая зануда, мешаю тебе расслабляться. Но ты не избавишься. А почему? Хочешь отвечу?
Трёхглазый молчал.
– Потому что не можешь, – ответила девушка, – ты не всесилен. Ты просто обычный шкодник. Вроде Безухого, – она подошла ещё ближе. Напряжение было такое, что казалось, сейчас они схватятся, – но ты мог бы исчезнуть сам. Убрал бы свой образ отсюда и воплотился… Ну, даже не знаю. В предгорьях. Собирал бы грибочки. Ты мог бы, я знаю, что мог бы. Я бы тут покрутилась, чуток, и ушла. А ты бы вернулся… Но ты не уйдёшь. Почему?
Трёхглазый молчал.
– Хочешь скажу? – Первая понизила голос, – потому что боишься. Потому что я могу помешать. Здесь, в этой комнате, находится что-то, что может сорвать твои планы. Если я это что-то найду.
Последние слова девушка сказала с улыбкой, настолько открытой и победоносной, что рука, державшая чашу, замерла и глаза уставились в точку.
"Да, да! – сердце забилось, уже не тревожно, – я не ветер, я палка, которая летит, и он понимает, что летит она в городки".
Шкодник догадался, что выдал себя, своим взглядом, своим оцепенением, своей неестественной позой. И перестал смотреть в точку. Теперь он ёрзал на стуле и взгляд его бегал. "О, дурень, – подумала девушка, – ты так долго был человеком, что все твои реакции стали человеческими, слишком человеческими. Но, как ребёнок, ты ещё не научился их контролировать. Тебе надо было стать кем-то другим, например, паучком. Дурень".
На лицо вернулась улыбка, кривая, насмешливая, но торжествующая. Первая вела этот разговор, она задавала вопросы, она сделала ход, который оказался правильным, и она сделает следующий. Такая игра…
Девушка посмотрела вокруг. В комнате был бардак. Скорее, творческий. Это когда постоянно в ней что-нибудь делаешь, и знаешь где что лежит. А всего было много. Так много, что даже посвящённый в эту дурную игру вряд ли бы что-то нашёл.
– Когда я жила на Посту, ещё девочкой, – Первая отошла к стене, чтобы видеть всё помещение, – к нам однажды пришёл человек и попросил о помощи. Его попутчику стало плохо, и нужно было его оставить. Потом он вернулся, забрал этого попутчика, которому стало лучше, и они выехали. Но тут мой отец заметил, что на Посту пропали компасы. Все. Взяли вдруг разом, все, и пропали. Ситуация серьёзная. Кто-то забрал самое ценное, но кто? Подозрение пало на того самого человека, который лежал и притворялся больным. Их догнали. Переворошили карету, но компасов не нашли. И знаешь, что сделал отец? Он сел в этой самой карете, напротив "больного", и стал на него смотреть. Тот, конечно, смотрел по сторонам. От предмета к предмету, и взгляд нигде не задерживался. Кроме одного. Одного места. Так вот, именно в этом месте и были запрятаны компасы. Понял?
Первая улыбнулась, ещё более криво.
Шкодник молчал. И двигал глазами.
Шкодник. Который почти уничтожил Бога. Который творил с созданными этим Богом мирами всё, что хотел.
Этот шкодник сидел и молчал. Словно ученик, которого учит учитель.
Всё это Первая поняла краем сознания, а сама в это время следила.
Внимательно.
Ведь на кону было всё. Весь тот мир, в котором она жила, который любила и который надеялась спасти.
– Ты выдал себя, дорогой, – тихо сказала девушка, – ты слышал, что я говорила, и смотрел куда угодно, только НЕ ТУДА. Теперь я возьму этот предмет, и уйду, а ты оставайся.
И она шагнула вперёд.
Трёхглазый вскочил как ужаленный, и бросился в правый угол, тот, где стоял маленький синий ящичек. От ящичка отходили нити, их было много, и все эти нити тянулись по комнате. Он встал перед этим ящичком и угрожающе посмотрел.
– Вот теперь ты себя и выдал, – сказала та, улыбаясь всё более открыто, – тот, который долго был человеком. Дурень…
Она потрогала ножны. "Милосердие" было на месте.
Кинжал остановит Трёхглазого, но ненадолго. Как сказали хранители, воплощение можно убить, но оно появится снова. Оно снова войдёт в этот мир. Здесь же, на этом же месте.
Но этих секунд, а, может быть, долей секунды, должно хватить, чтобы забрать этот ящичек и попробовать убежать. Подперев ту дверь, что вела наружу. Узоры, дарованные Аядой, ещё не совсем погасли, и, возможно, она сумеет добежать до пылающей ямы…
Первая бросилась к Демону, одним лишь прыжком, благо здесь это было возможно. Вложив в этот прыжок всю свою силу, весь свой оставшийся вес.
Но шкодник оказался сильнее.
Повалив девушку на пол, он ударил по Милосердию кулаком.
Кинжал завертелся в воздухе. А вместе с ним и надежда.
– Дура, – шипел Трёхглазый, брызжа слюной и поднимая окровавленный кулак, – ты думала, заберёшь ящичек и всё? Думала, я не могу принести сюда новый? Да по щелчку этого пальца, – с пальца стекала кровь, и он брызнул в лицо. Девушка заморгала, – Мне просто не нравится, когда кто-то мелкий, какая-то блошечка мешает делам. Прыгает и мешает, – он сжал свой кулак и приготовился им ударить.
"Вот и всё, – подумала Первая, – я пыталась. Не получилось. Но я пыталась".
Девушка закрыла глаза. Она молилась Обиженному, молилась Ээфу, молилась Хэа, Аяде, тем, троим, про которых та говорила. Они придут, эти трое, они изгонят Трёхглазого, и появится солнце, оно обязательно появится".
Она всё молилась, молилась… и вдруг поняла, что молится долго. Да, в сложные, критические моменты время растягивается, но не настолько.
Никто её не держал. Никто над ней не сопел. Не ругался, не брызгал слюной или кровью.
Тишина.
Девушка ещё полежала, боясь вспугнуть ту удачу, что неожиданно на неё свалилась, но больше, наверное, боясь разочароваться, когда вдруг откроет глаза, а он здесь. Да он и должен быть здесь.
Но просто лежать было глупо. Шкодник стоит, совсем рядом, а она не пытается даже подняться, не то, что сбежать.
Вспомнив, в какой стороне находится дверь и готовясь к рывку, Первая открыла глаза.
И расслабилась.
В комнате было тихо.
Шкодник ушёл/рассосался/исчез.
А в дверях стоял ОН. Стоял и улыбался. Своей кривой непонятной улыбкой.
– Мутный, – сказала девушка, – я про тебя забыла.
Парень стоял на ногах. Но почему он не падал, почему он стоял, шатался, но всё же стоял, шкод его знает.
Глаза красные, как после похмелья, челюсть отвисла. Сам худой, отощавший. Как после запоя. Эти сравнения были не кстати, но только они почему-то и лезли.
– Ты жив, – промолвила девушка, тихо, боясь вспугнуть этот образ, который, возможно, только возник у неё в голове, – но как так случилось?
– Не знаю, – голос был хриплый, надрывный, как будто недавно Мутный кричал. Или плакал.
У девушки сжалось сердце.
– Нам надо идти, – сказала она очень тихо, – демон вернётся.
– Нет, – парень сполз по стене и добавил, – он не вернётся.
– Он не вернётся?
– Он не вернётся, – Мутный хотел улыбнуться. Но вышел оскал. Как будто во рту была горечь.
– Но что же случилось?
– Со мной? Не знаю. Я был в той низине. И… нет, – он помотал головой, – я упал. И поднялся. А тут… Я слышал, как ты говорила, вот с этим вот… Ты молодец.
– Я молодец, – подтвердила девушка, скорей, машинально, – но это же чудо. Ты жив, это чудо. О Бог мой Обиженный, чудо…
В глазах было мокро.
Да, это прекрасно. Всё, что случилось, прекрасно. Но только она вот такая вот стерва, такая эгоистка, просила за мир, за солнце, а о парне забыла. Ни слова о том, чтобы вылечить. Почему?
Мутный пожал плечами:
– Если так, – ответил он тихо, – тогда, возможно, случилось необыкновенное. Как сказал бы Пытливый, менее вероятное событие. Как-то он рассказывал об одной такой теории. Какой-то искатель… Телесный? Горный? Не помню… Короче, придумал теорию. Вот, если вкрадце, – парень вдохнул и медленно выдохнул, – предсказания бессмысленны. Миров очень много, и любое невероятное событие где-нибудь да случится. Любое предсказание где-нибудь сбудется.
– Так сказал Пытливый.
– Благодаря ему мы сейчас говорим.
– Благодаря ему? – переспросила Первая. Она опустилась на пол, рядом с Мутным, и погладила волосы. Такие, такие… Как мех у пушистика. Мутный…
– Помнишь, мы были в предгорьях? – парень закрыл глаза, – там, ещё, был прибор. У Любящей. Который убил Ээфа.
– Не убил, – улыбнулась Первая, продолжая поглаживать. Волосы, щёчки, затылок.
– Не убил. Хорошо, – согласился парень, – она хотела потом его бросить, в ущелье. Но я попросил. Хотел подарить.
– Пытливому?
– Да. И забыл, – парень опять вздохнул, может, от слабости, а может, и от поглаживаний. Первой хотелось верить в последнее, – а как мы сюда отправлялись, вспомнил. И вот. Это он. Я бросил его в мешок, перед тем как отправиться.
– Это он, – Первая гладила, гладила, – ты спас меня, милый. Милый, – она прикоснулась к губам.
– Как прекрасен Навус, – сказала Первая, поддерживая Мутного за руку.
Да, Навус был прекрасен. Несмотря на облака, которые набежали, и грозили закрыть его полностью. Вообще, облака были редкостью, а дождя она в этом мире не видела.
– Мне хочется есть, – сказал парень, – давай поохотимся.
– Нет. Посмотри.
Девушка развернула мешок и показала всё то, что дали хранители. Точнее, всё, что осталось.
Мутный накинулся.
"Как тогда, в той карете" – вспомнила девушка. "Кушай, кушай, любимый, – хотела она сказать, – когда мы вернёмся, я буду готовить тебе каждый день. Вот увидишь".
Но не сказала.
Давать обещания, тем более пустые, ей не хотелось. Да и вообще не хотелось сейчас говорить, хотелось наблюдать. И улыбаться.
– Как мы пойдём? – спросил Мутный, после того как наелся, напился и полежал у неё на коленях.
– Мы поплывём. По реке, – ответила девушка, – но сначала мы уничтожим всё это, – она показала рукой на приборы.
– Этот, понятно, мы уничтожим, – парень кивнул в сторону синего. Оттуда, словно лапы паука-сенокосца, тянулись нити. Оборвать эти нити было непросто, и Первая понимала, что её план, если бы она и пронзила Трёхглазого, мог не сработать…
– Мы отнесём его в яму, – ответила девушка, – огненную. Но по пути Мёртвый лес. Слепое пятно представления Хэа. И по этому лесу идти.
– Ты не боишься?
– Какое?? Теперь, и бояться? – Первая рассмеялась.
– А тот, который помог? – настаивал парень, – его, я надеюсь, не выкинем? Вдруг пригодится?
– Нет, – отрезала девушка и посмотрела на Мутного, – хватит. Мы не играем во все эти игры.
Тот улыбнулся, задорно и весело. Тот, который когда-то казался занудой.
– Ты точно уверена, что мы не играем? – спросил он у девушки, – даже в эти? – и притянул её тело.
"О Бог мой Обиженный, – думала девушка, – как же прекрасен Навус…”
– Скажи, – спросила она у Мутного, когда они, голова к голове, сидели на вершине холма и смотрели на небо. Облака убежали, а Навус, большой и красивый, предстал во всей своей наготе, – ты сразу догадался что нужно делать?
– Ты о чём?
– О приборе.
– У меня хорошая память.
– Ты спас меня.
– Ты спасла меня дважды.
– Трижды, – поправила Первая и смахнула с плеча двуглавку.
– Спасибо, – ответил парень.
– Пожалуйста, – пожала плечами девушка, – рада помочь.
Дождя они всё же дождались.
После огненной ямы, которая, казалось, иссушила всю жидкость в их организме, путники вступили в самое странное место Малого мира. Хотя в этом мире и так всё казалось странно.
Но только здесь, в этом месте, росли и жили кристаллы.
Нет, они не лежали, и не висели. Здесь они ЖИЛИ.
Кристаллические деревья, тонкие и прямые, кристаллические кусты, а однажды Первой показалось, что она видела кристаллическое животное, которое пробежало где-то в сторонке
Возможно, это ей показалось, но, возможно, и нет. Место было загадочное.
Со всех сторон они слышали звон, будто друг друга касались маленькие хрустальные палочки, подвешенные за нити. Звон шёл отовсюду, негромкий, но частый. Быть может, это распускались листья или цветы, которые тоже рождались кристаллами, может, стучали маленькие кристаллические веточки, уступая дуновению ветра…
Именно здесь на нагретых огненной ямой путников хлынул дождь. Частый и мелкий, он промочил их насквозь и добавил музыки лесу.
И вот сразу за этим лесом они услышали шум.
Это был он.
Великий водопад, что падал с Великой скалы, на самой вершине которой бил Великий родник, рождавший Великую реку.
Под водопадом река бурлила, пенилась, орошала всё брызгами, но дальше текла спокойно.
Возможно, до самых Зелёных пещер.
Под водопадом было прекрасно.
Казалось, лепестки, которых порхало особенно много, специально слетелись, чтобы подставить тело под брызги. Красные, жёлтые, оранжевые, они садились на нос, на щёки, на голову, заставляли жмуриться, чесаться, трясти головой. Но, Бог мой Обиженный, им это нравилось.
Вода была голубая, но светилась, как поняла это девушка, не вода, светились камни. И именно они придавали воде чистый голубоватый оттенок.
Листья деревьев и огоньки горели более синим, насыщенным светом, и это сочетание синего с голубым казалось удачным.
– Рубо, ты видишь? – девушка подняла техника вверх, настолько её потрясло увиденное. Она даже слегка понадеялась, что тот оживёт, ведь техник такой восприимчивый, быть может, его очарует увиденное, и этот, как он его называл, процессор вдруг заработает. Ведь если и есть волшебство, то вот оно, здесь, в самом волшебном месте самого волшебного мира.
Она понимала, что техник, даже лёжа в мешке, вдохновлял её одним своим присутствием. Она хотела встретиться с ним после всего, что случилось, хотела похвастаться, хотела увидеть, как замигают его индикаторы и как он закружится. В возбуждении.
Но Рубо молчал.
– Мы ходим по чуду, мы собираем его пачками, как грибы, – сказал Мутный. Казалось, его окатило, и он стал другим. Оживлённым, весёлым и восприимчивым, – ты говорила про предсказание Аяды. Так вот, оно и сбылось. Рубо – тот самый третий.
– Нет, – ответила девушка тихо, и закричала, – нет!
– Так кто это, кто? – закричал в ответ Мутный, перебивая шум водопада, – неужели Аяда ошиблась?
– Нет, не ошиблась, – ответила Первая.
– Так кто же, кто этот третий?
– Узнаешь.
Великий водопад
ГЛАВА 11. РЕШЕНИЯ
Доброго времени!
Сразу хочу сказать Вам спасибо. Никто бы и не узнал, от чего я отталкивался при создании мира, как так получилось, что, добавив всего лишь одно свёрнутое измерение, и, чуть переделав другое, я сумел создать нечто оригинальное. Различные домыслы и неправильные предположения всё множились бы и множились.
Если бы не Вы.
На самом деле, большей частью всего, что мной создано, я обязан отцу. Основа его, и именно с ней я работал. Не будь я его сыном, он мог бы судиться. Я попросту украл/своровал/присвоил его идею. И только чуть-чуть доработал.
Так что никакой я не гений. Я сын гения [смайлик].
В одном вы не правы.
Да, последнюю нишу моего мира, которую кое-кто прозвал моим "последним замыслом", я создавал отдельно. Для того, чтобы другие были между собою связаны.
В том мире, который я создал, путешествовать между различными частями общего целого проблематично. Нужно прорубать тоннели, настолько длинные, что это ну просто нереально, на каком бы технологическом витке развития не находилась условная цивилизация.
Но сделать их замкнутыми я не мог.
Ну, вы понимаете.
Получился бы не мир, а множество замкнутых миров, просто созданных на одном носителе.
И тогда я придумал следующее.
Я создал еще одну, новую нишу, гораздо меньше других. И ввёл еще одно измерение.
Оно оказалось свёрнутым во ВСЕХ нишах, в том числе и в этой, последней.
Вот тут вы не правы. Вы написали, что в последней я его всё же развернул.
Нет, там оно тоже свёрнуто. Но свёрнуто по-особому.
Я хочу, чтобы вы объяснили это читателям.
Для простоты предлагаю следующую аналогию.
Время мы отбрасываем. Остаются три пространственных измерения.
Представим, что их не три, а два.
Тогда отдельная ниша похожа на плоский лист бумаги.
Теперь представим, что эти листы (ниши) покоятся в этом самом измерении (которое в них самих свёрнуто, поэтому они двумерны, опять же, для аналогии).
Ниш много, но они исчислимы. В новом измерении всё это выглядит стопкой бумаг.
Так вот. Мой "последний замысел" заключался в следующем – создать новую нишу, новый листок, который подобно ножу проходил бы через листы (лежащие в стопке) и таким образом их соединял. То есть, через этот лист, как через загадочный портал, можно путешествовать из мира в мир, из ниши в нишу.
Если использовать эту аналогию применительно к Вашему объяснению, то получается, что последняя ниша совсем не двумерна, получается, что она трёхмерна (потому как последнее измерение, по-Вашему, в ней всё же развёрнуто), и проходит не как невидимый нож, а как невидимый кубик.
А я всего то изменил константы этого последнего свёрнутого измерения в моей последней задумке ("последнем замысле").
Это то, что я хотел рассказать.
Ещё раз.
Спасибо.
За Ваш труд, за Вашу любовь. За всё.
P.S. Да, язык у меня косный. Поэтому написанное редактировал мой отец [смайлик].
Из письма программиста Хээфа своему личному популяризатору. Выложено в открытом доступе.
– Мы собрались здесь… – начал Холёный.
И рассмеялся. Настолько резко, что даже закашлял. За ним, как это часто бывает, закашляли остальные.
– Простите, – сказал сопричастный, когда успокоился, – простите, сударыня, но тут и к гадалке не ходи. Мы так часто здесь собираемся и заседаем так важно и долго, что… Даже не знаю. Если бы кто-то писал про нас книгу, он бы каждую новую главу начинал с этого заседания. Я уже даже не говорю, что мы достовернейшая и абсолютнейшая копия мудрецов – я имею в виду “Приключения”. Нет, правда, как будто нас обстругал сам Шестой, прости Обиженный его душу, – Холёный снова закашлял.
– В одном вы не правы, – заметила Любящая. В этот раз она сидела на месте Хриплого, – мудрецы не пришли ни к какому решению. А мы решение примем.
– Примем, конечно, примем, – мужчина вздохнул, – взорвали полмира. Осталось взорвать ещё где-то столько.
В зале наступило молчание.
– Иногда мне кажется, что Вы ни член этого Ордена, а просто приглашённый, со стороны, – ответила женщина, – кстати, артефакт то у Вас при себе?
– Конечно, – Холёный сказал это небрежно и быстро, как будто спросили о чём-то само собой разумеющемся, – я полноправный член Ордена. Ни "этого", как Вы только что имели неосторожность высказаться, а "нашего". Это для Вас он "этот". Причём до сих пор.
– Прошу прощения, – Любящая склонила голову, как будто справляясь с чувствами, – ну что ж… перейдём к делам. По окончании встречи мы примем решения, и эти решения изменят наш мир. В этот раз действительно изменят.
– Попробуем, – небрежно вставил Холёный.
На самом деле, женщина ему симпатизировала. Воле этой горожанки позавидовал бы мужчина. Любой. Подвергая насмешке сам факт нахождения в зале, он чувствовал, что тем самым лишь раззадорил её, сделал сильнее, и теперь с улыбкой ждал действий. Решительных действий.
– Солнце погасло, – продолжила Любящая, – эксперимент идёт полным ходом. А наши решения не привели к результату. Вопрос – почему?
– Ну кто же знал, – ответили справа, – что пестрокрылый окажется сволочью.
Женщина опустила голову.
Напоминание о случившемся вызывало у неё спазмы. Тупой ярости. Но держать себя в руках она научилась, ещё девочкой, когда с улыбкой рассказывала матери о том, как повстречала пещерного монстра, и как этот монстр забавно пофыркивал.
Через пару секунд женщина снова была в порядке.
– То, что случилось, ужасно. Вдвойне. Город был взорван, – Любящая сглотнула, – Лабиринт оказался цел. Наш агент у Хранителей утверждает, что те обо всём этом знали. Заранее. знали. Поэтому уничтожение города, – у Любящей непроизвольно дёрнулась мышца, – не дело одного человека, а тщательно спланированный план. Получается, что пестрокрылые вступили в сговор с экспериментаторами. Это наиболее правдоподобная версия
– Но почему? – спросил голос, похожий на кузнечные меха, – это не в их интересах.
– Мы не знаем всех интересов всех сопричастных. Я имею в виду не Орден. В этой игре слишком много участников.
– Но победитель один, – ответили справа, – и победитель известен.
– Да. Уж. Вполне, – добавил Холёный.
Женщина посмотрела на говорившего, ожидая продолжения мысли. Ей нравился этот человек, несмотря на свой противоречивый характер. Но углубляться в свои мысли по этому поводу она не могла. Она не имела права. Сейчас не время, случилось ужаснейшее, миру грозит опасность, и, похоже, они единственные, кто может вмешаться. И попытаться вернуть время вспять.
– Да уж, – подразнила она говорившего, – это те самые слова, которые приходят на ум. Но мы забываем, кто мы такие и кто нас сюда послал. Я имею в виду не Орден, я имею в виду человечество, – она оглядела собравшихся, – что говорит легенда? А легенда нам говорит прямо – Бог принёс сюда Остров, и принёс с одной целью – помешать эксперименту.
– Не помешал, – прошипели "меха".
– Откуда вы знаете? – женщина обернулась на голос, – возможно, ещё не поздно. Возможно, противоядие существует, но мы не знаем какое. Пока, – женщина помолчала, тем самым добавляя весомости, – Создатель не дал рекомендации. Значит, он опасался утечки, и, значит, он знал, что мы догадаемся. Ответ должен быть, – добавила она очень медленно.
В зале задвигались.
– Да, – сказал Средний, – я тоже об этом думал. Но где тот ответ, и где гарантия, что мы догадаемся?
– Гарантии нет, – ответила Любящая, – но думать мы будем.
– Потому что нет и другого выхода, – закончил мужчина.
Воцарилось молчание.
В огромном тёмном зале, с единственным светлым пятном, которое выхватывало стол с разложенной картой, сидело восемь человек, представлявших собой Совет самого влиятельного Ордена. Сидело и делало вид, что думает. А может, и вправду пыталось думать. Но мысли были тяжёлыми.
– Моё мнение следующее, – сказал наконец Холёный, – возникновение Острова остановило эксперимент, остановило на время. Очень долгое время. Это стало известно из тех докладов, которые посылал этот… как его, ваш…
– Агент, – подсказала женщина, – имени называть не будем.
– Прекрасно, – одобрил мужчина, – значит, я думаю следующее. Само появление Острова изменило планы хранителей. Значит, цель была именно в этом. Отчасти. Да, всё-таки, только отчасти. Эксперимент начался, а, значит, достичь цели полностью не получилось. Хотя, возможно, Создатель на это и не надеялся.
– Но почему тогда то, что случилось, остановило эксперимент? – спросил тихий, вкрадчивый голос.
– Трудно ответить, так быстро и сразу. Я не копался в мозгах хранителей, и не знаю, как они думают. Но из того, что я слышал, это очень щепетильные и аккуратные существа. Что-то начать, не будучи уверенными, что задумка сработает, начать просто так, эти твари не могут. И тут на помощь приходит аналогия. Короче, – Холёный сложил свои руки, – представьте, Вы покупаете дом. Красивый, большой. И всё ничего, да только перед самой покупкой узнаёте, что там поселился кто-то, скажем так, посторонний. Даже не посторонний – потусторонний.
– Тёмные души шкодников, – добавил кто-то.
– Ну да, привидения. Условия изменились. Что ждать от этих, других, Вы не знаете. И тормозите покупку. Начинаете изучать обстоятельства, проверяя, насколько это опасно. Это один вариант. Второй – если Вы отменили покупку, и тут же уходите. По-моему, – продолжил Холёный, – Создатель надеялся на последнее. Но сработало первое.
– Неплохо, – сказала Любящая после небольшого молчания, в течение которого каждый пытался осмыслить сказанное. Казалось, она поставила оценку одному из своих учеников, – но есть и другие мнения.
– Позвольте, – сказал сопричастный с очень громким и звучным голосом, – всё это, конечно, понятно. Но люди не привидения. Привидений боятся за то, что те непредсказуемы.
– Люди тоже, – заметил Холёный.
– За то, что с ними нельзя договориться.
– С людьми очень трудно договориться.
– За то, что они могут появиться внезапно.
– Люди тоже появились внезапно, – Холёный улыбнулся.
– Мне всё-таки больше нравится мнение, что люди не просто статисты, – ответили справа, – а принимают участие, непосредственное.
– Это единственное мнение, которое нам подходит, – поддержала говорившего Любящая, – ведь если это так – выход есть. Но только если это действительно так.
– Это не так, – ответил Холёный и вяло вздохнул, всем видом показывая, что выхода нет, и надо смириться.
Но тем самым подбадривал Любящую, бросая ей вызов. "Давай же, давай" – говорили глаза. И женщина улыбнулась.
– Это так, – сказала она, – я верю, что это так. Мы игроки этой драмы, извините за пафос, но мы активные игроки. И мы эту драму закончим. Тот агент, – председатель поморщилась. Казалось, что в горло попала горчинка, – рассказывает, что экспериментаторы постоянно копаются в наших мозгах.
– Как… копаются? – спросил чей-то голос.
– Буквально, – ответила женщина, – буквально копаются. Будто что-то выискивают. Это значит, что они не всё ещё поняли, и чего-то боятся. Правильно боятся, – добавила она уже жёстче.
Воспоминания о городе, и понимание, что во всём виноваты те, кто когда-то привёл их в предгорья, не давали покоя. Она хотела действовать, найти что-то такое, что, пускай не остановит эксперимент, но положит конец этим тварям. Решительный жирный конец.
– Простите, – сказала женщина и закрыла глаза. И так ещё долго сидела, борясь с теми чувствами, что не давали покоя.
В зале молчали.
Даже Холёный, обычно вставлявший колкости, просто откинулся в кресле.
– Мы полетим к Острову, – продолжила Любящая, после того как очнулась, и, словно ничего и не было, посмотрела на окружающих, – мы найдём, мы из-под земли достанем то, что нам нужно. Подробности потом. А пока поговорим о равнине. Стражи ушли, и в наших руках её будущее.
Здесь было темно и тихо.
Настолько темно, что казалось, что ты ослеп. Открывай, закрывай глаза – бесполезно, видел ты одинаково, точнее не видел.
Тишина не была такой полной. В тишине слышались звуки, редкие и, по большей части, далёкие. Но он боялся тех звуков, от которых можно было ждать всё, что угодно, и быстро, но осторожно, спотыкаясь об обломки, тела и всякую вонючую хрень, уходил подальше. Уходил на дрожащих конечностях.
Штанов уже не было, вместо рубашки обрывки. На боку зияла огромная рваная рана после встречи с пещерным монстром.
После единоборства. Кто кого. В темноте, в которой единственным источником света были красные бусины глаз – обруч страха, как называли его горожане.
Если бы вдруг победил монстр, он бы его съел, вгрызаясь в тело ожерельем своих зубов и медленно перемалывая в фарш. Таких изъеденных было много, их останки валялись всюду, добавляя мерзости тому запаху, что царил в этой мрачной клоаке.
А так. Это монстр стал его обедом. Его источником жизни.
Телец сел на камень. Точнее, на обломок плиты, когда-то бывший стеной. Сел, нащупав ногами.
Руины.
Той самой тюрьмы, в которую он отправлял заключённых, и в которой сам оказался.
Поначалу здесь слышался стон, он раздавался повсюду, он был вездесущим, закономерным продолжением хаоса. Но стоны утихли,почти, и уши наполнил крик. Слепой, безнадёжный. И чавканье. В тюрьме, чьи клети сломали, словно черви в куске полежалого мяса появились монстры, их было много и обручи страха кружили, вселяя ужас, который не давал тебе спать, и ты не мог ни стоять, ни сидеть, ни лежать, и, обезумив от страха, вопя какие-то матерные молитвы, носился по этой клоаке с обломком в руке, и дрожал.
Монстры ушли, возможно, дальше, возможно в сам город. Кто умирал – тот умер, кому повезло – пообедал. Но большинство были съедены.
Так что же случилось?
Что-то ударило, громко, это был взрыв, и здесь, на самой окраине города, в подвалах, где в запертых камерах держали преступников, рухнуло всё – потолок, стены, решётки. Сразу же стало темно, и мрак, который не освещал ни один лучик света, наполнился стонами.
Теперь тишина. Тёмная и зловещая. Нарушаемая редкими звуками, скорее всего, таких же как он, счастливчиков. Счастливчиков, которые боятся малейшего шороха и расползаются.
Нога ныла так, как будто её пожирали. Во рту оставался вкус мяса, сырого, вонючего, терпкого, которое он резал обломками и разрывал зубами. Да, бывший охотник, он уже пробовал это мясо, и знал его мускусный запах, его вяжущий горьковатый вкус, но его нежную консистенцию. Словно сырая рыба, которую бывший охотник тоже когда-то пробовал, только горькая и вонючая.
Усталость сразила как молот, голова упала на грудь, и он задремал. Но как только проснулся, вскочил, пытаясь вглядеться широко открытыми глазами. Бесполезно. Открыты, закрыты, Телец ничего не видел. Тьма была полной.
Почему за ними никто не приходит?
Он взял кусок мяса, которое заранее повесил на шею, и начал жевать.
Пока не услышал шаги.
Не такие, робкие, осторожные, которыми передвигались немногочисленные выжившие, те, что потеряли однажды всё, а теперь получили свободу, и свобода эта оказалась хуже любой самой жуткой неволи.
Нет.
Кто-то шёл, быстро, уверенно, и кто-то шёл сверху.
Телец приподнял свою голову.
И увидел свет.
Глаза от неожиданности зажмурились, но он их открыл, усилием воли, открыл, чтобы видеть. Хромая, запинаясь о лежащие обломки, падая, но тут же вставая, Телец приближался. К свету, к спасению, к жизни.
– Есть кто живой? – спросил чей-то голос.
– Я, я здесь живой, – ответил Телец, чуть не плача. Он выпрямил тело, прижал руки к сердцу, и умолял, умолял…