Андрей Жолуд
Последний замысел Хэа
ГЛАВА 10. ПРЕДСКАЗАНИЕ АЯДЫ
Расскажу я вам легенду, красивую, как узоры Аяды, и глубокую, как история мира.
Давным-давно, когда не было еще ни воздуха, ни земли, а царила одна пустота, тёмная и тягучая, решила великая Хэа, что так продолжаться не может. Мир не стоит на месте, сказала она, мир должен меняться.
Тогда закрыла она глаза и представила Хуру. А когда их открыла, Хуру стояла рядом, жевала жвалами и поедала пустоту.
Долго поедала Хуру пустоту, а вымя её становилось всё больше и больше. Пока не набухло так, что не могла она уже двигаться. Легла в пустоте и стала звать Хэа.
Наклонилась Хэа над Хуру и стала доить. Много собрала Хэа уума. А чтобы уум не испортился, решила сварить аук.
Сварила она аук и стала ждать, когда он созреет.
Аук созревал и появлялись в нём пузырьки. Разные пузырьки. Были большие, были поменьше. А один оказался маленьким.
Смотрела Хэа и радовалась. До чего же красивый получился аук. Закрыла глаза и представила.
И всё, что только не представляла Хэа, появлялось в ауке. Представляла горы, озёра, реки, представляла самых разных созданий, и все они появлялись.
А про самый маленький пузырёк Хэа забыла. Самый маленький и самый первый.
Но потом спохватилась, и снова закрыла глаза. И создала своё самое главное и самое красивое представление. Свой самый последний замысел.
Так появился наш мир.
Последний замысел Хэа, легенда Малого Мира
– Рубо, расскажи что-нибудь о мире.
– О мире можно рассказывать бесконечно. Мир огромен.
– Вот и расскажи.
– А можно чуть-чуть поточнее?
– Расскажи о существах, что живут в этом мире.
– Их очень и очень много. Зачем нагружать ваши процессоры?
– О существах, что умеют строить, создавать.
– Типа Вас и типа ушедших?
– Да.
– Их тоже очень и очень много.
– Ага… Любящая тут рассказывала про каких-то уродцев с квадратными телами. И вместо рук ног какие-то присоски…
– Давай поподробнее.
– Всё. Много она не рассказывала. Кубик с присосками, без головы.
– Подобных вам или пестрокрылым десятки. Подобных ушедшим. Но кубиков я не знаю. Я мало знаю, особенно в этой части. Мир огромен. Мир очень огромен. Это не Малый мир, куда мы летим. Тот маленький, но в нём тоже всего очень много. Вот увидишь…
Рубо вдруг стал прозрачным. Потом замерцал.
И исчез.
Первая открыла глаза.
В углу сидел Мутный.
Всё то же помещение, в котором они летели, просто квадратный мешок, без стульев, стола, остального.
Хорошо хоть свет не забыли. И…
– Рубо, – девушка посмотрела на техника. Техник валялся и не подавал никаких признаков деятельности. Обычно он мигал, всегда, хоть немного, но всё же мигал. А тут…
– С ним что-то случилось. Давно так лежит, – сказал парень.
– И что теперь делать?? – Первая испытала шок, который испытывает маленький ребенок, понимая, что родителей нет.
Да, у них была странная миссия. Они отправились неизвестно куда, неизвестно за чем. Но их вёл техник, железный шарик с мозгами. Собственно, он всё и делал.
Теперь этот техник лежит.
Первая взяла Рубо в ладонь и взвесила.
Так, не тяжёлый.
Постучала слегка по поверхности. Ещё и ещё. Сильней.
– Осторожно, – ответил Мутный, – так ты его сломаешь.
Девушка фыркнула.
– И что теперь делать? – спросила она.
Парень пожал плечами.
– Что с ним случилось?
– Возможно, он долго не ел.
– Не ел, – удивилась Первая, – ему нужно есть?
– Всем нужно есть
– Но он же железка…
– И что?
– Так что ему есть? И чем ему есть? – Первая крутила Рубо в руках, и пыталась найти хоть что-то, хоть какой-то намёк на отверстие.
Но не нашла.
– Я не знаю, – ответил Мутный.
– Не знаю. Но ты же сказал. Ведь это ты сказал, что у него обморок.
– Нет, я не говорил.
– Да как не говорил?! Говорил.
– Я сказал, он, возможно, не ел.
– Да что ты заладил! Не ел… Может, причина не в этом.
– А может, и в этом, – Мутный вздохнул.
Первая чуть не запустила в него железкой. Правда, одумалась.
– Ооо, что же делать? – спросила девушка, – вот мы подымемся… Подымемся? – удивилась она.
– Да, мы поднимаемся.
– Но мы же спускались.
– Теперь подымаемся.
– Почему?
– Потому что такое строение мира.
– Строение?
– Мира. Такое.
– Что-то ты разговорчивый, – заметила девушка, – то слова не вытянешь. А то говоришь, говоришь.
– Успокойся. Ты спрашиваешь, я отвечаю, – Мутный казался невозмутимым. Непрошибаемым.
"Откуда в нём столько спокойствия? – подумала Первая, – вот нас сейчас встретят. На той стороне. А дальше? Что будет дальше? Мы в мозг не залезем, пароль не узнаем. Что делать? Куда нам идти? Что искать?"
От отчаяния девушка чуть снова не бросила Рубо.
– Давай, – Мутный забрал железку и спрятал в мешок, – ты не заметила?
– Что?
Он показал на пол, на потолок. Снова на пол, снова на потолок.
Думать было непросто.
В конце концов Первая догадалась.
Свет, что светил по периметру потолка, теперь оказался у пола.
– Мы перевернулись? – спросила она.
– Перевернулись. Поэтому мы поднимаемся.
Они помолчали.
Каждый пытался что-то понять. Что-то осмыслить. Но в голове у девушки стояла такая каша, такая мешанина всего и вся, что добавить что-то ещё, какую-то новую мысль было непросто.
– Так что же, мы едем обратно? – спросила она наконец.
– Если верить, что мы живём в полых и круглых нишах и ходим по их поверхности, – у Мутного с головой был как будто порядок, – так и должно было быть. Где-то на полпути наш домик перевернулся.
– Домик?
– Домик. Телега, карета, корабль…
Проводница задумалась.
"Ладно, – решила она, – будь что будет. В конце концов хоть кто-то из нас соображает. Это уже хорошо".
В этот момент Первая почувствовала лёгкость. В животе стало пусто, лишняя тяжесть ушла.
– Значит, скоро мы будем на месте, – решила она.
И встала.
От мысли, что домик откроется и там встретит ЧТО-ТО, стало не по себе. Живот наполнился снова.
Парень встал напротив дверей. Спокойный, как будто они направлялись на праздник.
Первая встала рядом.
Она почувствовала, как рука легла на плечо и притянула к себе. И это было кстати, как никогда раньше, как ни в один другой момент её жизни.
Двери открылись.
Они оказались в пещере.
Здесь протекала река, чем-то схожая с той, что текла наверху. Или внизу. Тот же каменный пол, те же своды.
Но на этом сходство кончалось.
Пещера была наполнена светом.
Свет исходил отовсюду, как будто какой-то маляр из школы чародеев (того же Дальнего города) аккуратно намазал всё светом. Или нет, свет был свойством здешнего воздуха, его составляющей. Неяркий, но равномерный, он освещал всё, от пола до потолка, и потому не казался тусклым.
И еще одно свойство пещеры отличало её от всего, что Первая видела прежде. Пещера была чёрно-белой. Никакой цветовой палитры, лишь чёрный, белый и серый. И всё. Как в темноте, когда ты движешься между предметов, освещённых слабым мерцаньем далёкой лампы и не различаешь цветов. Но света было достаточно, и бесцветность вокруг изумляла.
Это изумление не давало погрузиться в уныние.
Светилось всё. Даже река. Вода была прозрачная, прозрачнее, чем озёра Озёрного Края, и дно не казалось глубоким. Но девушка знала, что это не так. Она уже раньше обманывалась, когда ныряла в прозрачное озеро, за раковиной какой-нибудь твердотелки. Казалось, вот оно дно, совсем рядом, в буквальном смысле рукой подать. Но она всё ныряла, ныряла и не могла опуститься на дно.
На дне были камни, и эти камни светились. Ненавязчиво, так, будто лишь отражали попавший с поверхности свет. А может, светилась вода.
Всё это было загадочно.
Первая с Мутным стояли и как ошалевшие смотрели вокруг, так, что только после заметили остальное. Воздуха здесь было мало. Сам воздух тёплый, но не удушливый, как будто большую часть этого воздуха откачали, а то, что осталось, нагрели. Дышать было трудно, но, в общем, терпимо. Пока.
Но самое удивительное случилось потом. Когда они наконец пошли. Медленно, боясь оступиться, прислушиваясь к своим ощущениям. Казалось, что под ногами не камень, а что-то податливое.
Девушка испугалась.
Она вспомнила, как отец рассказывал о странных песках, что находятся ближе к Заводью. Эти пески могут втянуть, с головой, так, что был человек – и его уже нет. Не остаётся, причём, ничего, даже воронки, пески смыкаются, словно поверхность воды.
Но это был не песок. Это был камень, твёрдый и цельный, и Первая успокоилась, приписав ощущения некоей взвинченности, нервозности, страху перед неведомым.
Однако, когда парень влип, по самую голень, девушка вскрикнула.
Эха она не услышала.
Осознав это краем сознания, Первая посмотрела на Мутного. С тревогой за них обоих. Оказаться замурованной в камне, как демон из "Приключений", ей не хотелось. Но парень спокойно и даже слегка безучастно воззрился на ногу. "Бог мой Обиженный, ведь это опасно, – подумала девушка, – откуда столько спокойствия?"
Казалось, что камень сомкнулся. Но это только казалось. Вытянуть ногу не составило ни малейшего труда.
Но странности не кончались. Ни впадины, ни воронки, ни трещины. Камень остался нетронутым. Гладким, как зеркало озера, когда убираешь ногу. Но даже зеркало озера становится гладким не сразу. "Пески, – подумала девушка, – это пески".
– Но нет, подери меня шкодник, – сказала она в полный голос, – это же камень.
– Камень, – ответил парень. Спокойно, – надо куда-то двигаться.
– Но куда? – девушка огляделась. Ходить по пескам-камням слишком страшно. "Была бы здесь лодка, – взмолилась она, – О Всемогущий Обиженный, была бы здесь лодка".
– Лодка, – заметил парень, показав на корыто, напоминавшее таз, но только большой.
Но Первая ликовала так, словно это был вовсе не таз, а корабль. Как Листик, когда впервые увидел “Веточку”.
– О Всемогущий Обиженный, – повторяла она, осторожно шагая по камню.
Судно светилось, как камни, как всё в этой пещере, хотя с виду казалось деревянным, сделанным из какого-то странного серого дерева, более деревянным, чем та самая лодка, на которой они плыли раньше.
Внизу. Или вверху. "Как же всё это сложно".
– Если мы поплывем по течению, мы поплывём вглубь, – сказал Мутный, внимательно изучая механизм, находящийся сбоку. Верхняя часть механизма торчала, а нижняя уходила под воду. И эта нижняя заканчивалась чем-то похожим на ветрячок – детский флюгер, сделанный из лёгких материалов. Что-то подобное Мутный видел, когда рассматривал творения Невинного.
– Если следовать логике нашей пещеры, – добавила Первая, – то надо плыть против.
Парень кивнул.
Не смотря на то, что дышать было трудно, а страх еще сдавливал внутренности, девушка начала соображать – а значит, не всё было плохо, тем более, если рядом есть тот, кто думает трезво. И не боится. Ну, или боится, но только скрывает. И, надо сказать, гениально.
К девушке стал возвращаться азарт, и она это чувствовала – азарт проводницы, которой щедро заплатили за путешествие. Долгое и опасное. И пускай в кошельке было пусто, но само путешествие было невиданным, а значит, бесценным. Дороже горы́ того золота, что находилось в пещере дракона. И если они никуда не придут и ничего не получат, оно того стоит…
– Посмотрим, как это работает, – Мутный стал дёргать и нажимать. Вначале рычаг, потом кнопку.
Таз загудел, словно стая рассерженных стриклов, и Первая вздрогнула. Но в то же время обрадовалась. А когда они поплыли, вверх по течению, она закричала. Разбрасывая остатки страха.
Было странно не слышать эхо. Как будто ты не в пещере, а в маленьком домике. Но так даже лучше, так не услышит никто, и можно кричать и кричать.
Мутный взглянул. Всё так же бесстрастно. Но теперь она была благодарна.
– Я, кажется, понял, к чему это здесь, – парень дёргал рычаг то вправо, то влево, и лодку стало шатать, – как вожжи, или штурвал. Двигаешь вправо – плывёшь, значит, вправо. Двигаешь влево – влево.
– Так просто, – девушка посмотрела в глаза, словно чего-то искала.
И вроде нашла.
Но ненадолго. Лодка качнулась, и Первая взвизгнула, кое как удержав равновесие.
– Не бойся, – парень схватил управление, – тазик устойчивый. Как только покинем пещеру, оторвёмся по полной.
Они и не почувствовали, как выплыли. Что снаружи, что внутри было светло. Одинаково. Всё те же краски, вернее, отсутствие красок, те же тона, от чёрного к белому.
Остановить их ревущее судно Мутный не смог. Как не пытался. Нажимая, куда только можно, вырвав рычаг и тупо смотря на железку, оставшуюся в руке.
Лодка неслась на камни.
Но, как ни странно, только приблизившись к берегу, механизм замолчал, и лодка коснулся дна. Мягко и плавно.
Первая с Мутным спустились.
Землю покрывали растения. Маленькие, приземистые, похожие на беглянки в предгорьях, а еще на узоры. Такие ткут в Междуречье на знаменитых местных коврах – у них на Посту есть похожий. Но тот не светился. А этот не просто светился, этот ещё шевелился, и шевелился он не от ветра.
Чуть ярче светились растения, похожие на пузыри, или грибы, что появляются после дождя. Может, это и были грибы. Разных размеров, крупные, маленькие, которые почковались на крупных – словно пушистики перед самым началом ночи, размером с кулак, размером с напёрсток. Они тоже будто бы двигались, медленно-медленно, словно улитка или твердотелка-ползунья. Может, они проползали брюшком, а может, катились. Но также возможно, стояли на месте. Всё вокруг было так необычно, воздуха не хватало, и, движение вполне могло показаться.
Первая потрясла головой, вправо-влево. И мигнула, раз-два.
Но картинка осталась та же.
Все тот же ковёр, те же пузыри, а дальше деревья – высокие, но с очень кривыми стволами. Некоторые ветви спускались вниз, изогнутые, но крепкие, словно лапы у стриклов – и тут же врастали в землю. Возможно, это были не ветви, а корни, но начинались они над землёй. Те, что ветвились выше, тянулись к небу, от них отходили другие, эти тоже ветвились, сплетались с ветвями деревьев, что росли по соседству, и так же, почти незаметно, но двигались. Как всё в этом мире.
Между деревьев, у которых лишь слабо светилась листва, а так же в их кронах, горели огни. Скорей, огоньки. Круглые шарики, зависшие в воздухе. В основном были мелкие, но попадались и крупные, размером с кулак. Они перемещались быстрей, чем трава или ветви, но медленно, намного более медленно, чем огоньки в их собственном мире – огоньки-твердотелки. Те пролетали, а эти кружились. Но тоже горели, ярко, гораздо ярче, чем трава, ярче, чем…
Первая посмотрела на небо.
И ахнула.
Дыхание, слишком частое, сбилось. А сердце стало стучать.
В небе висел шар. Огромный, гораздо больше, чем солнце, и гораздо, гораздо ближе к земле. Но всё-таки высоко.
Казалось, немного, и он упадёт. Раздавит своей громадой.
По телу шара ветвились прожилки, похожие на вихри, что образуются, если рисовать на воде. Но только бесцветные, как всё – как трава, как пещера, как лес. Эти вихри светились, делая окружающий мир ещё более ярким.
Первой вдруг показалось, что где-то она это видела. Но где? И когда? Да и могла ли она видеть ЭТО?
Над головой пролетела птица. А может, и ангел. Скорее, ни то, ни другое. Длинные шея и хвост, такие же длинные крылья. Существо не светилось, и увидеть его удалось лишь тогда, когда оно пролетало на фоне шара.
– Вот это да, – заметила девушка и задышала так быстро, как будто только что совершила пробежку.
– У нас закончилась пища, – заметил Мутный, – остатки оставили там, – он показал на пещеру.
– Всё равно они не спасут, – ответила Первая. Возвращаться, в самом начале нашего приключения, это как если раздеться и снова одеться. Бессмысленно.
– Как сказать, – Мутный присел на траве, – если нам будет нечего есть, плыть обратно – единственный выход.
– Обратно, – Первая фыркнула, – опять проходить через Фахуса. Плыть долго и против течения.
– Ну хорошо. Ты то что предлагаешь?
– Я? – девушка растерялась. Всё вроде складывалось неплохо, и Мутный, такой уверенный раньше, теперь собирался обратно. Но, может, он прав? Если нечего есть, что им делать? Ложиться и спать?
Где-то прыгала живность. Быть может, съедобная. Может быть, вкусная.
Желудок сдавило – не страхом, страх остался в пещере. Желудок сдавило голодом. И теперь, когда Мутный сказал, а природа напомнила, она понимала, насколько ей хочется есть.
– Здесь есть съедобная пища. Так сказал Рубо.
– А он не сказал, что съедобно?
– Нет, не сказал.
Они помолчали.
– Идём, – парень взял её за руку.
– Куда? – Первая сначала не поняла, чего хочет Мутный. Уходить, вот теперь, не хотелось. Теперь, когда столько. Всего. Загадочного. "Ты, девушка, засунешь свои пальцы в любое тесто", – говорила ей бабушка, и была, конечно, права.
– Куда? – Мутный задумался, – я думаю, в сторону леса. Там много всего. Надо пробовать.
Осторожно, боясь неожиданностей, которых здесь, как в любом другом мире, должно быть немало, смотря себе под ноги, вправо, влево, назад, поднимая голову вверх, они вошли в местный лес.
И пошли по тропинке. Тропинке? Возможно, по ней не ходили, давно, ну или почти не ходили, но это была не тропинка, скорее, дорожка, покрытая узорами местных растений.
По обоим её сторонам поднимался подлесок. Попадались растения, похожие на большой рассечённый лист, растения, чьи листья были собраны в метелки, как у тянучек во время дождя, растения-усики, растения-башмачки. Попадались грибы (если это были грибы) с пятнистыми шляпками, как у мухоморов. Сходство было разительным. Единственное, что смущало, это всё те же чёрно-белые тона. Как будто творец, когда создавал Малый мир, не нашёл своих красок. Или не кончил работу.
Деревья здесь были особенными. Врастая в землю своими многочисленными корнями, начинавшимися высоко от земли, они не просто росли, они изгибались, как будто достать до самого верха сложно, и вот они тянутся, тянутся, выворачивая стволы. Между деревьями были натянуты нити, похожие на веревки. Что это – растения, которые перебросили себя с дерева на дерево, паутина, которую сплёл гигантский паук или гусеница, или, может, по этим нитям деревья общаются, передают свои соки, как в Говорящем Лесу "Приключений" – всё это было загадкой. Деревья раскидывали ветви, изогнутые самым причудливым образом, и на этих ветвях шевелились листья, похожие на те самые растения, что покрывали дорожку.
Да, шевелились. Девушка была в этом уверена. И шевелились они не от ветра. Ветра здесь не было. Возможно, ветер дул выше, в кронах, но, скорее всего, листья двигались, сами собой, как лепестки знакомых крушинок, как усики фисточек, как тянучки, когда им нужно сложиться перед дождём. Двигалось ВСЁ, но очень лениво, не прилагая чрезмерных усилий.
И ещё было что-то в воздухе.
Пепел.
А может, не пепел.
Первая пригляделась. Да, словно бы хлопья, серые, тёмно-серые, белые, размером с монету. Они кружились, настолько сложно, непредсказуемо…
Почему?
Ветра здесь не было. Танец по воле ветра – понятно. Но если нет ветра, то пепел ложится, просто ложится на землю. А эти кружатся. Как будто живые.
И когда один такой лоскуток сел на плечо, а потом вдруг вспорхнул, словно бабочка, девушка вскрикнула.
– Они живые, – сказала она.
– Кто – они? – спросил Мутный.
– Вот эти вот, мелкие. Хлопья.
Парень нахмурился:
– Видимо. И что же тут странного? Бабочка бабочкой.
– Ты приглядись.
Парень поймал и начал глядеть, прикрывая ладонями.
Первая наклонилась.
Существо трепыхалось. Но это была не бабочка. Это было крыло, всего лишь крыло, с одним закруглённым, другим острым краем, и всё. Ни тельца, ни каких-то других частей не было. Не было. Ни глаз, ни брюшка. Ничего.
– Да уж, действительно, – Мутный нахмурился, – да уж.
И отпустил создание в воздух.
– Чем они видят? – спросил он у девушки, – где у них мышцы? где рот?
– Чем они живут? – продолжила та. И пожала плечами, – не знаю. Может, они не питаются. Есть же бабочки, которые не питаются?
– Да, но всё остальное – где?
Девушка посмотрела вокруг. Лепестки-недобабочки-хлопья кружились, и, кажется, не переживали по поводу “недо”. Совсем.
Идти было легко, даже слишком.
– Я от голода стала лёгкой, – заметила девушка.
– От голода? Я так не думаю, – парень остановился, – смотри. Видишь, прыгают?
Мелкая живность, кто-то размером с кошку, кто-то с ладонь мелькала в подлеске. Покажется и исчезнет. Покажется и исчезнет.
Словно озёрный прыгунчик.
Или нежданчик с кузнечиком.
– Почему, как ты думаешь? – парень смотрел в глаза, а она улыбалась. То ли от голода, то ли от того, что ей не хватало воздуха, а может, от концентрации всего удивительного, втиснутого в такое короткое время. Но думать было непросто.
– Прыгни, – попросил её Мутный.
И Первая прыгнула.
А после сама испугалась, с какой высоты пришлось приземляться.
– Вот видишь, ты стала легче, – заметил парень.
И прыгнул сам.
Выше её головы.
– Потрясающе, – девушка была очарована, – мы стали легче.
– В том домике. Помнишь, мы поднимались. То есть, спускались. Вначале мы были легче, потом тяжелее. Потом снова легче.
– Но то от движения. Я понимаю. А здесь… просто… видимо…
– Видимо, здесь очень просто, – добавил парень. И улыбнулся.
– Какой ты загадочный, – ответила девушка, – для меня это ты самая большая загадка. Не этот шар, не вот эти деревья, – в порыве какой-то щенячьей радости Первая ударила Мутного в грудь.
И отлетела. Упав на подлесок.
Лепестки, что лениво порхали рядом, отлетели подальше.
Падая, девушка пыталась во что-то вцепиться, и сорвала башмачок.
Это растение было похоже на злак, на котором раскрылся цветок, напоминающий лодочку, ну, или лёгкую обувь.
– Смотри, – показала Первая, – цветок. Самый настоящий. Почти как у нас.
– Здесь много чего как у нас, – Мутный кивнул на подлесок, – вот мухоморы. Деревья. Напоминают незримые.
– Дуб, – согласилась девушка, – но только кривой. И развесистый.
– И с корнями. А может быть, ветками, растущими вниз.
– Прямо в землю.
– Ага. Удивительно… Словно мы в сказке.
– Ну или в "Приключениях".
– Листика?
– Да. Там много всего.
– Спорим, у нас будет больше.
Первая посмотрела на парня:
– Давай перекусим.
– Давай. Но вначале… – он взял её на руки и понёс.
Они опустились под дерево.
Дыхание, и так слишком частое, стало почти лихорадочным. Но это было прекрасно.
– Ты видишь? – заметила девушка.
– Что?
– Цветочек двоится, – и показала Мутному башмачёк, ещё зажатый в руке. От него, словно тень, отделялась душа, и медленно покидала растение. Яркая, душа эта казалась раскрашенной, не в пример всему остальному, и не была похожа на дымку, что испускают зримые души.
Мутный слегка покосился:
– Возможно. Момент Расставания.
– Но тогда цветок зримый.
– Ну зримый.
– И не съедобный.
– Не знаю, – парень схватил башмачёк и запихал себе в рот, – проверим.
– Негодник! – Первая перевернула партнёра, – ты съел мой цветок.
И замолчала.
Под небом, где властвует шар, похожий на огромный мистический камень, в сказочном лесу, где живут удивительные прыгучие твари и летают загадочные лепестки, в котором шевелится всё, даже ветви, в мире, который лишили красок, два иноземных существа, шедшие непонятно куда и непонятно за чем, решали свои проблемы, и получали от этого удовольствие.
– Мы получили от этого удовольствие. «Разве не хорошо?» —спросил Мутный.
– Я сказала "нехорошо"? – девушка наклонилась над парнем. Она разглядывала лицо, покрытое недельной щетиной. Щеки девушки, от той же самой щетины, горели, – просто я зверски хочу что-то съесть. Я бы съела…
Она замолчала.
Какой-то зверёк, размером с кошку, один из тех прыгучих тварей, что так волновали воображение, остановился рядом с их ложем и смотрел на лежащих своими большими тёмными глазами. Глазами носатика, или совы. Зверёк стоял на задних, коротких, но крепких лапах, а передние держал перед собой. Эти передние были дугообразно изогнуты книзу и кончались двумя такими же загнутыми когтями. Сзади торчал довольно мясистый хвост, который, казалось, поддерживал тело больше, чем задние лапы.
Как и всё в этом мире, зверёк был бесцветным. И с виду неагрессивным.
Дугорукий зверек
Однако, зная, что каждая тварь выражает эмоции по-разному, и не всегда то, что кажется агрессией человеку, напомнит агрессию пестрокрылому, Первая смотрела с осторожностью.
Мутный присел.
– Вот тебе и ответ, – сказал он на ушко, – может, съедим?
– Ты поймай, – ответила Первая, – а после зажарь. И вообще, я об еде и не думала.
"А теперь думаю" – заметила девушка, чувствуя, как слюни стекают внутрь, раздражая бурчащий желудок.
– Кремень, кресало и трут – всё у меня при себе, – парень смотрел не мигая, – и поймать я тебя в состоянии.
Он приблизился. Ближе. И ближе. И ближе. Медленно, медленно, чуть сокращая дистанцию. Приблизится, остановится, приблизится, остановится.
И в один из моментов зверёк вдруг исчез.
Мутный растерялся. Так, что даже не смахнул лепесток, севший на нос.
– Где? – спросил он у Первой.
– Там, – девушка прыснула, – он тебя перепрыгнул.
– Слишком уж быстро. Я даже не понял.
– Да ладно. С кем не бывает.
– Ни с кем. Такое впервые.
– Ну знаешь, – Первая хохотала.
– Если не получается с фауной, значит, попробуем флору, – сказала она, успокоившись.
– Я попробовал.
– Ну и как?
– Ну какого-то такого отторжения не было. Но… – Мутный задумался, – я будто бы ел и не ел. Что-то съел, показалось, что душу, ну… так показалось. А всё остальное выплюнул. Вроде не жёсткий, но не жевался.
– Как? – удивилась девушка, – башмачок же был мягким.
– Не знаю, – парень вздохнул, – надо пробовать.
И они стали пробовать.
Первые плоды были крупные. Как будто бы груша, но только крупнее.
Первая держала эту грушу в руках и разглядывала.
– Давай подождём, – попросила она, – когда отлетит душа, тогда и попробуем.
– Но я-то съел душу.
– Съел душу?
– Да, башмачка.
– Не придумывай. Это тебе показалось.
Парень пожал плечами и впился в свой плод. Сочная мякоть приятно так хлюпнула и с подбородка стало стекать.
Девушка не могла на это смотреть и тоже вонзилась в свой.
Плод был пресный и будто пустой. Всё так, как рассказывал Мутный. Но Первая была голодна. Она закрыла глаза, и с наслаждением ела, забыв обо всём, вонзаясь зубами в свежую мякоть фрукта.
Пока не доела.
– Аа! – вскрикнула девушка.
Плод, чуть помятый, но целый, лежал в ладонях. Плотный, целый, хотя и помятый.
Она сжала руки, почувствовав, как пальцы вонзились в мякоть.
Вонзились и вышли.
А плод оказался нетронутым.
– Как и в пещере, – заметил Мутный, – когда провалился ногой.
– Но что это, шкодник меня ты зарежь, происходит, – девушка глядела на плод и пыталась понять, – я что-то ела, я ела, я точно знаю, что ела. Но что?
– Возможно, ты ела душу. Мне так показалось. Вот ты её съела, а остальное осталось.
– Я ела душу? Я маара??
– Не знаю, – парень задумался, – всё это, конечно, странно, – он посмотрел на кучу плодов, – видишь эти. Они уже не двоятся. Значит, душа улетела. Попробуй.
Первая взяла плод в руки плод и начала пробовать…
Но пробовать было нечего.
Зубы прошли оболочку и тут же сомкнулись друг с другом. Лязгнув, как челюсти черепа.
Плод оказался цел.
"Я маара, – твердила девушка, – я маара, я маара…"
Пришлось сожрать целую кучу душ, прежде чем голод, хотя бы немного, ушёл. Теперь Первая понимала всю ненасытность бродячей души шептуна, то, насколько она голодна, понимала, а значит, сочувствовала.
Сорванный фрукты лежали холмиком, которые девушка, в силу присущего ей символизма, окрестила холмиком съеденных душ.
Парень зевал, и она соглашалась. Время они провели непростое, впереди было самое трудное, а потому непонятное. Точнее, не так, непонятное, поэтому трудное. Мысли цеплялись за мысли, руки за руки, и они повалились.
Под деревом, на котором росли плоды. Круглые, и, может быть, вкусные. Но душа у них так себе, пресная, как и любая душа на свете.
– Мама, – Лучистый кричал из соседней комнаты, – купишь раскраски?
Первая взбивала масло. Она не любила, когда её отвлекают.
– Вот папа приедет и купит, – сказала девушка.
И бросила маслобойку.
"Папа".
Зачем? Ну зачем она это сказала? Что с ней не так?
Девушка села на стул.
– Мама, ну купишь? – мальчик показался в дверях.
– Куплю, – Первая повесила фартук и позвала Лучистого.
– Я купила, – сказала она, поцеловав его в голову.
– Как? – мальчик расцвёл, – ты уже и купила?
– Так да. Я волшебница.
– Как в "Приключениях"?
– Лучше, – девушка взяла сына на руки, – разве ты не знаешь, что твоя мама – самая известная путешественница? И о твоей маме скоро напишут книжку.
– Ух ты, – Лучистый взял её щеки и стал растирать, – ты такая смешная.
Первая прошла в соседнюю комнату, постояла у дверцы, и с колотящемся сердцем открыла шкаф, в котором однажды, со временем надеялась собрать свою собственную библиотеку. Из шкафа она вынула книжку.
Один из художников был так впечатлён путешествием девушки, что с её собственных слов нарисовал множество самых разнообразных рисунков.
Без красок. Она сама попросила.
– Что это? – мальчик глядел на огромный расписанный шар, занимавший полнеба.
– Это Навус, Луна Малого мира.
– Луна?
– Луна – это из "Приключений". Я тебе рассказывала.
– И он такой большой?
– Нет, в “Приключениях” меньше.
– А этот огромен, – Лучистый раскрыл свои руки, – и ты там была?
– Да, была, – ответила девушка.
Сердце не переставало стучать, наоборот, оно забилось ещё сильнее, предчувствуя следующий вопрос.
– С папой?
– Да, с папой.
– Эх, с папой, – мальчик схватил карандаш и начал раскрашивать.
Он рисовал аккуратно, слишком аккуратно для своего возраста, превращая бесцветный, но сказочный мир в еще более сказочный, но раскрашенный.
С нажимом, вдавливая свой карандаш как можно глубже, насупившись, стараясь, пыхтя.
И Первая знала почему.
"Навус" – шепнула она и проснулась.
Первое, что увидела девушка, как только открыла глаза, это шар. В прожилках, покрывавших его неспокойное тело. И над прожилками вихри.
Шар стремился упасть, но не падал.
Вихри кружились, медленно, но постоянно. Потоки стекались к центру и растекались по краям, растекались от центра и стекались вовнутрь. Теперь они стали ярче. Прожилки, узоры стали отчётливей.
Но, самое главное, каждый вихрь, каждая область этого шара раскрасилась в краски, яркие и насыщенные. Зелёные, жёлтые, синие. Шар стал цветным.
Как всё в этом мире.
Девушка огляделась.
Навус
Да. Будто творец, пока они спали, доделал работу. И мир стал другим.
Живот заурчал, и она потянулась за фруктом. Зелёный, в красных прожилках, теперь он казался сочнее и мягче. Желаннее.
"Мне не познать, – вздохнула она, огорчаясь, – тебе, моя девочка, оставили пресную душу".
И откусила.
Этот вкус. Объемный. И острый, и сладкий, и кислый. Как помидор с чесноком. Или нет. Ни на что не похожий. Она смаковала, впиваясь зубами, урча, как голодная маара, ещё не пытаясь понять, что случилось.
Доев до конца, девушка облизала пальцы.
"Как вкусно".