Андрей Жолуд
Последний замысел Хэа
Такой здесь народ.
Хороший народ, отзывчивый.
Мужчина вздохнул.
Быстрорукая. Дочь.
Переступить через себя он не может. Девушку взяли под стражу, вместе с другими воинами. Они не выполнили приказ, поставили под угрозу жизни обычных людей. Их будут судить.
Вместе с герцогом.
Как же всё плохо. Да, он победил, но как же всё плохо. Хотел ли он этой победы?
Наверное, нет.
Он хотел по-другому. Без крови. Но… вышло как вышло.
– Острый в прихожей, – сказал конвоир.
Заговорённый кивнул. Он даже не заметил, что кто-то вошёл. Он. Не заметил. Что кто-то. Вошёл. Он, про которого говорили, что у него глаза на затылке.
– Введите, – ответил воин.
Эта встреча должна быть последней. Встреча с другом, которого он ценил, встреча с братом.
Как же они похожи…
Нет, он не простит себе то, что собирается сделать. Но сделает. Поэтому что не может. Иначе.
– Садись, – сказал он мужчине, когда тот вошёл. Как всегда, спокойный, с такой же глубокой бесконечной грустью в глазах, которая завораживала и обволакивала смотревшего.
Как же они похожи…
Острый остался стоять.
– Ты знаешь, – продолжил Заговорённый, намереваясь начать разговор.
И понял – сказать ему нечего. О чём говорить? О долге, о чести? Кому? Лучшему сотнику, который и так это знает?
Справедливость у всех своя, закон – один. Но где же ТВОЯ справедливость, Заговорённый, где же? Хотя бы раз отойди от закона и покажи свою справедливость.
– Наверное, зря это всё, – ответил Острый, после того, как молчание стало тягуче, – нам больше не о чем говорить. Ты выполнил долг, у тебя получилось. Мы проиграли. Ну что ж… Хорошо, что не было крови.
– Ошибаешься, – командир опустил свою голову, – кровь пролилась.
Острый расширил глаза. Теперь они стали похожи на два тёмных озера, не те, что в Озёрном, другие, глубокие. Озёра Заводья…
– Патлатый? – спросил он чуть тихо.
– Патлатый. Он не стоит у Долины, Патлатый разбит. Но это его вина, мы ни при чём. Похоже, и вы. Но кровь пролилась – это главное.
Острый молчал.
– Знаешь… – Заговорённый стоял отвернувшись, – Я вспомнил наш разговор. Ты же хотел уехать, в Заводье, оставить службу.
Воин ещё раз подумал.
Сейчас он сделает то, о чём будет жалеть. Но если он это не сделает, то будет жалеть ещё больше.
– Так вот, – сказал он мужчине, и повернулся, – считай, что оставил. Тогда, в Прихолмье. Находясь в Длиннолесье, ты не был воином, а, значит, будешь помилован. Приказ у меня, числа проставлены верно. Отправляйся в Заводье, как и хотел… Острый?
Мужчина молчал.
На улице слышался грохот. Это передвигалась гигантская повозка, на которой стояла самая большая марионетка на свете, с руками и ногами разной длины, изогнутым носом, глазами, смотрящими в разные стороны. Она символизировала ночь, время долгое и ненужное, как и сама кукла, противоестественное природе человека, время, которое ушло и вернётся не скоро. Кукла махала своими кривыми руками, вращала глазами и даже пускала слюни.
Безобразная, как природа человека.
"Не стремись к совершенству – стремись к компромиссу" – это слова Сутулого. Но, забери меня чёрный, если я знаю, где компромисс. Совесть, долг, честь – где у них середина, где точка, за которую нужно держаться, чтобы связать всё в пучок? Почему компромисс – всегда очень тяжёлый выбор?
– Ты арестовал свою дочь, но отпускаешь меня, – сказал бывший воин, – ты, который так любит закон, что попирает справедливость. Почему?
Заговорённому стало душно. Слова, произнесённые Острым, ранили душу.
– Уходи, – прохрипел он мужчине, – уходи, и больше не возвращайся.
ГЛАВА 9. СОБЫТИЯ
Слушайте, слушайте, люди!
Страшную вещь скажу я вам.
Прогневали мы властителей Неба и нет нам прощения!
Почему не молились за вождя своего, за сыновей и дочерей нашего владыки?
Почему отдавали семье его не самое лучшее, вкусное, тёплое? Почему оставляли себе?
Женщины, почему не бежали по первому зову, когда вождю было скучно? Почему не думали, как можно ещё ублажить господина?
Шуты и скоморохи, почему не веселили вождя? Почему он смеялся всё реже? Почему, при виде ваших серьёзных лиц, впадал он в уныние?
Что вы, люди, совсем потеряли совесть? Почему не любили детей господина? Почему эти милые дети грустили и плакали, когда должны веселиться? Почему не бежали их утешать, а утешали своих? Неужели же ваш ребёнок дороже, чем ребенок вождя?
Оо, грядёт наказание!
Небо не будет молчать.
Говорю это я, великий жрец вашего господина.
И не упрашивайте меня, не могу я помочь ничем. Уже не могу.
Прогневаны небеса.
Вот, скучает ваш вождь и дети его скучают. А всё по вашей вине.
Поэтому слушайте новое пророчество.
Солнце погаснет, после того как небо хлопнет в ладоши.
И отменит день.
И наступит ночь, которой не будет конца.
Эх, жаль, господин пострадает. И дети его пострадают. И я вместе с ним. А всё из-за вас. Негодяи вы, негодяи.
Будет темно и холодно.
Молитесь тогда, бездельники, исправляйте свои ошибки. Ублажайте господина и ублажайте детей его.
Хотя не простит вам Небо ваши грехи.
Скорее вернутся те, кого забрали его властители.
Но если властители неба простят и их, этих безбожных трусливых тварей, тогда нет ничего невозможного. Смилостивится небо, и вернёт для вас солнце.
Двенадцатое пророчество Великого Жреца Его Прекраснейшего и Сиятельнейшего тридцать пятого воплощения Спасенного Морем, записанное братом Терпеливым во время пребывания на Острове (вольный перевод со звукожестового языка островитян)
– Хорошо сидим, – Холёный откинулся в кресле, и будто исчез. Свет, льющийся сверху, освещал только стол и оттенял лица сидевших. В этот момент он выхватывал лишь председателя, склонившегося над картой, его озабоченное лицо и стеклянный глаз. Казалось, сидит он один, остальные ещё не пришли. А тишина, царящая в зале, делала ощущение полным.
– Нет, правда, – Холёный нарушил полноту ощущения, – я даже знаю тему сегодняшнего заседания. Что же случилось и как с этим бороться. Всю ночь происходит что-нибудь интересное. Мы заседаем и заседаем. Как в тех "Приключениях". На город напал дракон и забирает его лучших жителей, а мудрецы в это время сидят и ожидают знамений. Всё сидят и сидят. Пока не приходит Листик.
– Так ведь Листик же спас этот город. И победил дракона, – ответил спокойный голос.
– Спас то он спас, да только спасать было некого. Всю молодёжь сожрали. Точнее, сожрал.
– Ну, сегодняшнее заседание кое-чем все-таки отличается, – председатель прокашлялся, – мы не будем так просто сидеть и обсуждать последние новости. Должна появиться гостья. Я думаю, большинство из сидящих догадываются, кто эта гостья.
Зал наполнился звуками. Вздохи, сопли, кто-то задвигался.
– Всем нам снятся тяжёлые сны. Существа Белой Россыпи беспокоятся, просят помочь. Может случиться страшное, нам надо сплотиться, и сделать всё, чтобы этому помешать, – Хриплый сглотнул, – я имею в виду человечество. Та, которая будет здесь, обладает важной, возможно, единственной информацией. Белая Россыпь просит принять эту женщину и внимательно выслушать. Мы все понимаем, в чём дело. Уже понимаем. И должны забыть разногласия. В том числе с горожанами.
– Если позволите, – свет, что падал на стол, осветил лицо слева. Как всегда, спокойное и расслабленное, – я вкрадце обрисую происходящее, чтобы ещё раз освежить причинно-следственные связи. Тем более, что теперь всё, что случилось, предстаёт немного иным.
– Да что там немного, – добавил Холёный.
Средний кивнул:
– Так вот. Как мы знаем, последняя ночь оказалась богата на новости. До сих пор мы считали, что это случайность. А может, и не считали. Всё-таки сидящие за столом – люди достаточно умные, и мыслят, конечно же, правильно, но связь мы не видели. Итак… – Средний выдержал паузу, – давайте вспомним, что было. Горожане едут на Остров, перед этим приходят в Орден, забирают трёх сопричастных, и уезжают. В результате находят дневник. Посещают Магнитную Гору, беседуют с Богом, что-то с ним делают, и возвращаются. Тут всё понятно. Точнее, нет, не понятно, вопросов тут много, но пока нас волнует один – а что же нужно самим горожанам, ведь они же могли спокойно сделать всё сами, без нас. Посетить Остров, Бога…
– Дневник, – подсказал кто-то справа.
– Дневник… Я тоже так думаю. Горожане хотели, чтобы все, кто живёт на равнине, узнали, что же случилось на Острове. Почему? Чтобы просить о милости, чтобы всё человечество, в едином порыве, хотело вернуться. А поскольку сам Орден горожане считают чем-то вроде теневого правительства…
– Правильно считают, – ответил Холёный, – деньги решают всё, а большинство самых влиятельных торговцев входят в число сопричастных.
– Не могли же они обратиться к стражами, – человек с голосом, выдуваемым через кузнечные меха, развеселился от этой мысли, – те бы послали их к шкодникам. Остров, какой еще остров?
– Да, – Холёный казался серьёзным, – Шестой негибкий и очень недальновидный политик. Он мог бы зажать долгоносику яйца, чтобы поймать.
– Оставим все эти домыслы, – перебил его Хриплый, – Нам надо думать о том, что случилось, а не рассказывать домыслы.
– Тем более, что у долгоносиков нет яиц, – дополнил тихий задумчивый голос.
– Тем более, – председатель не оценил сказанной шутки, – продолжайте, – обратился он к Среднему.
– Хорошо, – тот, как всегда, помолчал, словно прислушался, все ли внимательно слушают, – горожане не подумали, что наличие дневника может подорвать самое главное – единство народа. Единство, сохраняемое веками и освещенное Белой Россыпью… Ещё, – Средний выдержал паузу, – происходили другие события. Людям открылся народ, называющий себя пестрокрылыми. С календарём начало что-то твориться. Всё это, вместе с Островом, дневником и походом к Создателю (который, как выясняется, кое-чем всё-таки завершился), имеет один знаменатель. Имя знаменателю – эксперимент. И совершенно не случайно, что всё произошло в одно и то же время. Информация, которая склеила всё воедино, была получена через того самого человека, которого мы ожидаем. Итак… Некие существа, давайте будем их называть “злые гении”, собираются провести эксперимент. Эксперимент запланирован на определённое время, к которому заканчивается некая архивация. Создатель этого мира, или, может быть, существо, что находится где-то там, за его пределами, пытается помешать. Для этого вводит кусочек другого мира (“ничего себе кусочек” – хмыкнул Холёный), чем, возможно, хочет ошеломить… Хотя его действия кажутся странными. Если это Создатель, он может сорвать любые нежелательные действия своих же созданий. Вот почему я до сих пор сомневаюсь, Создатель ли это. Дальше. Этот Создатель, а может быть, Несоздатель общается с неким народом, так называемыми пестрокрылыми, и передает информацию, что миру угрожает опасность. Неполную. Но называет время угрозы и обещает проснуться, когда это время придёт. После чего засыпает. И вот, время настало. Создатель должен проснуться. Эксперимент должен начаться. Пестрокрылые, следуя своему пророчеству, открываются людям. Злые гении проверяют готовность к проведению эксперимента и временно гасят солнце. Потом зажигают. Всё готово, считают они, нужно убрать Создателя. И делают это, надо сказать, весьма элегантно. Руками ничего не подозревающих горожан. Скорее всего, не подозревающих. Вот вкрадце, что же случилось. Ситуация очень тяжёлая. Мы под угрозой. Под угрозой и Белая Россыпь.
– Под угрозой будущее всего этого мира, – дополнил Холёный.
В Зале молчали.
– И в центре этих событий она, – сказал чей-то голос.
– Она убила Церпеливого, – человек с озерным акцентом сказал это сухо, почти угрожающе.
– Она защищалась, – возразил председатель, – теперь у неё артефакт. Благодаря чему мы и узнали всю эту информацию. А владеть артефактом может только достойный человек.
– Есть и другое мнение, – вмешался Холёный, – владение артефактом делает человека достойным.
– Как бы там ни было, артефакт у Любящей, – Хриплый впервые назвал гостью по имени, – а значит, она держит связь с Белой Россыпью, и, можно сказать, сопричастная.
– Да, – согласился Средний, – прошлое это прошлое. Теперь мы должны бороться за будущее. Наше и Россыпи.
– "Наше и Россыпи". Какие слова, – Холёный зевнул, – однако гостья задерживается.
– Нуу… путь не близкий, – Хриплый привык к сарказмам самого язвительного члена Узкого Круга, и относился довольно спокойно.
– Спрашивается, почему МЫ должны её ждать?
– Потому что ситуация серьёзная. Излишняя гордыня тут не уместна.
– Почему же тогда мы ждём её в Круге? Почему не в харчевне? – не унимался Холёный.
– Таковы правила.
– Почему у долгоносика нет яиц?
– Потому что кто-то их оторвал, – ответил голос, похожий на кузнечные меха, – и этот кто-то схватил удачу за яйца.
– Воот, – улыбнулся Холёный. Улыбку заметили, хотя и не видели, – воот. Значит, ждём…
О чём думал каждый сидящий, пока ожидал горожанку, знают лишь стены. "Стены читают мысли" – так отвечали восемь седых мудрецов, когда Листик, ожидая их взвешенного, рассмотренного со всевозможных сторон и такого необходимого решения, спросил, есть ли у тех секретарь. Ну у Стратега же есть, он ведет запись всех заседаний, чтобы ни одно мнение, ни один значимый или незначимый вопрос не исчез. "Зачем?" – спросили в ответ мудрецы, – стены же слышат. И не только слова. Стены читают мысли".
Но если какие-то мысли и посещали сидящих, то скоро они оборвались.
Камень, ведущий в длинное тёмное помещение, в котором когда-то заснул Невинный, ушёл, обнажая проём. В проёме возник сопричастный, а за ним, укатанная синим дорожным плащом, вошла женщина. Та самая, которую ждали, на которую надеялись, причём не только в Ордене, но которая до сих пор олицетворяла нечто враждебное и противное его сути.
– Добрый день, – сказала она, садясь в кресло, любезно предложенное Холёным, – мы были врагами. Теперь мы друзья. Я хочу, чтобы это знал каждый. Мы служим одной единственной цели, у нас одни и те же наставники.
– Мы – братья по оружию, – добавил Холёный, стоявший по правую руку.
– Да, – сказал председатель, сверкнув искусственным глазом, – тот, кто владеет артефактом, не может не быть сопричастным. На данный момент угроза одна. И любой здравомыслящий знает, что надо сплотиться.
– Эта угроза – эксперимент, – ответила Любящая, внося предельную ясность в происходящее.
– Вы правы, – Среднему нравилось, как говорила пришедшая, – давайте сразу же перейдём к предложениям. Мы открыты любым обсуждениям любых вариантов действий.
– Я не вижу иных вариантов, – ответила женщина, – кроме как уничтожить хранителей. Даже если мы и испортим те инструменты, которыми эти хранители действуют, нет никакой гарантии, что не появятся новые. Скорее всего, появятся. Только на этот раз они примут все возможные меры, чтобы им не мешали. Полное уничтожение – единственная гарантия, что эксперимент будет сорван.
Она помолчала, давая осмыслить сказанное.
– Хорошо, – сказал председатель, – мы Вас понимаем. Теперь я прошу сказать каждого, поддерживает ли он предложение или нет. И объяснить возражения. Если таковые имеются. Лично я отвечаю – поддерживаю.
– Поддерживаю, – Средний кивнул.
– Поддерживаю.
– Поддерживаю.
– Поддерживаю.
– Поцерживаю, – сказал человек с озёрным акцентом. Видно было, с каким трудом он заставил себя это выдавить.
– Не знаю, – Холёный задумался, – как быстро мы что-то решили. Я в шоке. И вроде всё правильно – физическое уничтожение, единственная гарантия… Но так топорно мы не работали.
– Времена изменились, – ответила женщина.
И Холёный вдруг понял, насколько всё изменилось. Когда он встречал говорившую раньше, его поражала её удивительная способность постоянно и везде улыбаться, улыбаться по-разному, и всегда очень кстати. Сама элегантность, умение зацепиться и поддержать любой разговор, лёгкость в общении.
Но теперь это была прямота, помноженная на почти полную безэмоциональность.
Да уж, действительно, времена изменились.
– Поддерживаю, – мужчина сказал это так, будто бы плыл по течению. Одно у этой загадочной женщины оставалось нетронутым – умение направлять.
– Хорошо, – председатель нахмурился. Теперь он не первый
– Сделать это непросто, – Любящая, казалось, не замечала смущения Хриплого, – всё, что имеем – человек внутри Лабиринта – пещеры, в которой сидят эти твари, помощник хранителей, которого они считают своим, и который работает на нас. Он может помочь пронести что-то мелкое, но тонну взрывчатки… нет, невозможно. Пещера огромна. Взрыв должен быть колоссальным. От этого взрыва почти наверняка пострадает и город. Возможно, не сильно. Но, опять же, тонну взрывчатки пронести невозможно.
Наступило молчание.
– Есть ли какой-нибудь газ, который для них губителен? Если эти существа живут в пещере, у них должна быть система обновления воздуха. А значит, мы можем его отравить, и яд проникнет повсюду, – предложил тихий вкрадчивый голос.
– Я спрошу своего человека.
– Нужно действовать грамотно, – сказал председатель, – возможно, нам могут помочь…
– Пестрокрылые, – подсказала Любящая.
– Вот. Они до сих пор туда вхожи?
– Думаю, да, – женщина произнесла это медленно, – я не знаю, понимают ли они, что происходит. Во всяком случае, поговорить мы сумеем. Теперь уже да – после того, как они нам открылись.
– Давайте голосовать, – предложил председатель.
– Приятно, что нет разногласий, – добавил после того, как последний из Круга сказал, что поддерживает. Добавил уныло.
– Сегодня всем здесь сидящим приснятся сны, – подытожила Любящая, положив ладонь на свою потеряшку, – не забывайте, что с нами Белая Россыпь, а для них это важно не меньше.
– А может быть, даже и больше, – добавил Холёный.
– Знакомьтесь – Танги, – Рубо завис над железкой, похожей на острокрыла, который немного расправил крылья.
Крылья вспыхнули по краям, и сходство стало наглядным.
– Танги – хороший техник. Быстрый, почти как я. Но у Танги есть предназначение, а у меня его нет, – зелёные огоньки на поверхности Рубо вспыхнули более ярко, – он перевозит других. Это Танги доставил Вшино, когда у того случилась беда. Вшино дёргался, и мог совсем себя доломать. Танги схватил его манипулятором, закинул в кабину и повёз в ремонтный ангар. А там уже Грубби. Грубби – хороший техник.
– Наверное, это прекрасно – знать своё предназначение, – съязвила Первая. Ей нравилось наблюдать, как Рубо волновался, и при этом крутился. Волчком.
Но если бы девушка знала, что техник при этом испытывал, она бы, конечно, молчала.
"Она бы молчала" – подумал Рубо. И заиграл огоньками.
– Танги вот только приехал, – продолжил он объяснения, – Путь был не близкий.
– Он что же, копался у нас в головах? Как ты?
Рубо вновь замигал огоньками, на этот раз синими, и будто бы мелко затрясся. "Смеётся, – подумала девушка, – понравилась шутка. Железка, а какой собеседник."
Она посмотрела на Мутного.
– Нет, Танги это не надо, – техник казался довольным, – он доставит вас к месту. И всё. Это я копался, выискивая ваши глаголы и междометия. Чтобы понять.
– Но ты же читаешь мысли, – сказала Первая, словно вычитывала, – иногда и интимные. Это тебе зачем?
– Это? – Рубо задумался, – чтобы понять…
– Чтобы понять, – подразнила девушка, – скажи-ка мне лучше, о чём это думает Мутный? – спросила она чуть потише. Делая вид, будто надеется, что парень её не услышал, но понимая, что это не так.
Ей всё время хотелось достать, зацепить этого скрытного, до сих пор непонятного человека. Чтобы встряхнуть, пустить кровь, расцарапать. Конечно, не прямо. Образно.
Их отношения уже не спасти. Может быть, это приключение, такое опасное и туманное, будет последним.
“Последним”. Какое ужасное слово.
– Я не могу, – ответил ей Рубо, – я не могу вот так вот взять и залезть в его мысли.
– Ну ты же лазил.
– То – немного другое. То было нужно, чтобы войти в контакт. Я изучал вашу речь, ваш образ мыслей. Я проводил параллели между тем, что сказали и тем, что подумали.
– Ага, – девушка фыркнула, – значит, для какой-то глубинной задачи со всякими там параллелями лазить, копаться в мозгах – хорошо, а ради простой человеческой просьбы ни-ни? Совесть не позволяет?
– Совесть, – задумался техник, – а что это – совесть? У техников кодекс, а совесть… Нельзя, – сказал он, подумав, – это как подглядывать за Нану, когда он смазывает свои шестерёнки. Некрасиво. Другое дело, если ему это нужно и если он сам об этом попросит.
– Ты, значит, подглядывал? – спросила девушка. Грозно нахмурив брови.
Техник замялся. Огоньки засверкали чуть ярче, и тело стало крутиться.
Первая улыбнулась. Рубо такой открытый, такой непосредственный, его всё время охота задеть. И наблюдать за реакцией.
Похоже, она нащупала ещё одну точку, нажав на которую, можно заставив Рубо вертеться. "У тебя слишком колючий язык, – говорила ей бабушка, – держи во рту и лишний раз не высовывай". "Эх, бабушка, бабушка, я, верно, останусь такой, какая я есть" – подумала девушка.
– Ты говоришь аналогиями. Мне это нравится, – Перекинув дорожную сумку, Первая улеглась на большое вогнутое сиденье, напоминавшее полумесяц. Тот самый, что видела на одежде, – я тоже люблю аналогии. Есть тут у нас такие пестрокрылые, существа очень робкие, но любознательные. Так вот. Показал мне один свою руку, трёхпалую, и поинтересовался, зачем это нам лишние пальцы. Тогда я тоже стала искать аналогию, увидела саммаку, это у них что-то вроде питомцев, и спросила, зачем саммакам лишние лапы. Ведь достаточно четырёх? Так? – она посмотрела на Рубо, у которого лап не было вообще, и прикусила губу.
"В конце концов, хоть этим то я его не задела?" – подумала девушка.
Но тут же переключила внимание.
Прозрачный верх, словно спустившись с неба, закрылся, и Танги медленно оторвался от грунта.
А потом полетел – быстрее, быстрее, заставляя вжиматься в сиденье, которое слегка подавалось назад и обволакивало, как плащеносец своими крыльями.
"Лечу. Лечу!" – подумала девушка, понимая, что она это делает не первый раз в жизни. И не второй, и не третий.
Дыхание перехватило, пускай даже ветер не дул в лицо. Но, как и в первый, и во второй, и в третий раз в жизни, это было прекрасно.
А Мутный…
Она посмотрела налево.
Мутный казался спокойным. И равнодушным. Почти.
"Это тот случай, – подумала девушка, – когда изделие из металла более восприимчиво, чем человек".
Она вдруг представила Рубо, как тот летит, закручиваясь в потоках воздуха, летит, словно ангел после разлуки.
Ангел…
Первая вспомнила Ходкого.
И сразу взгрустнула.
Быть может, и Мутный – постоянно вспоминает о чём-то, потому невесёлый. Могла ли она заменить ему то, о чём вспоминает? Или о ком?
Девушка фыркнула.
– Ты не боишься? – спросила она, – мы вот летим неизвестно куда, неизвестно зачем.
– С тобой – нет, – ответил, немного подумав, парень. Ответил искренне.
И её окатило. Какой-то смесью жалости и недоумения. "Бог мой Обиженный, – подумала девушка, – неужели он ничего не понимает?"
Или понимает? Но делает вид, что ничего не случилось?
Так много людей, все мысли которых – открытая книга. Почему же её то сподобило взять в женихи столь непонятного человека?
Нет, правда. Пестрокрылых понять было проще.
Они поднялись уже высоко.
Танги молчал.
Возможно, техник не мог залезать в чьи-то мысли, как Рубо, и не мог отыскать ключ к общению. Он чем-то похож на чёрного ангела – повозка, которая летит. Но если ангел – всего лишь повозка, то Танги – живой. Ведь Рубо живой. Ведь Рубо такой восприимчивый…
– Как дела, Танги? – спросила она, надеясь, что техник ответит. Всё-таки ощущать, что за тебя отвечает кто-то живой приятнее, чем быть во власти бездушного механизма.
Но Танги молчал.
Девушка посмотрела направо.
Они летели.
Всё внизу было маленькое, двигалось медленно, но они определенно летели, она это чувствовала.
Да, всё было маленькое.
И только горы оставались большими. Что внизу, на земле, что в полёте.
Великаны, они огромны с любого расстояния, с любой высоты. Даже в предгорьях они далеко.
В "Приключениях" тоже есть горы. И девушка, читая о виде, захватывающем дух, примерно так и представляла – ну, вид, захватывающий дух. Что это такое, она не знала.
А теперь знает.
Когда несёшься на эту громаду, думая, что скоро воткнёшься, рассыпешься в прах, а она отдаляется. И ты мельчаешь, мельчаешь. И понимаешь, что нет, не разобьёшься, а измельчаешь так, что исчезнешь. Вконец. Превратишься в какое-то мелкое пятнышко.
Все проблемы куда-то уходят.
Вот что значит – захватывать дух…
Но на горы они не неслись. Горы остались справа.
"Странно, – подумала Первая, – мы должны приближаться к предгорьям, а не лететь вдоль холмов. Очень странно. Ведь паучки же в предгорьях".
– Куда мы летим? – спросила она, скорее себя. Зная, что Танги не скажет.
И тот не сказал.
– Не знаю, – ответил Мутный, – к твоим паучкам?
– К паучкам?
– Ну да.
– Они же в горах.
– В горах? Наверно.
– Но мы то летим не туда.
– Не туда?
– Не туда, – проводница вздохнула.
Быть может, Рубо ошибся? Хотя он сказал, что всё знает, излазил все входы и выходы.
Довериться Рубо, и точка.
Девушка опустилась в сиденье. Покатое, скорее лежанка, здесь можно заснуть.
Но она не успела.
– Снижаемся, – Мутный сказал это так, как будто снижался всю жизнь, сотни и тысячи раз.
Первая посмотрела наружу.
Земля становилась всё ближе. Справа виднелись холмы, сзади остался Лес. Слева как будто бы море. А, может быть, озеро? Нет, озёра с такой изрезанной линией только в Озёрном, но летели они не туда. Значит, море. Залив.
Заводье.
Только в Заводье море подходит к холмам, вплотную. Заводье – место красивое, не похожее на остальную равнину. Оно изрезано устьями рек, заливами, скалами. Водопады, ущелья – всё это чарует и завораживает. До сих пор она видала Заводье лишь по картинкам, слышала по рассказам, в основном рудокопов, живших в селении и возвращавшихся с заработков.
Но где Заводье, а где паучки?
Зачем же они снижаются?
Танги не приземлился. Пролетев очень низко, почти у земли (только так можно было почувствовать скорость), техник завис над заливом. А потом, спустившись к воде, начал скользить над поверхностью. Медленно, словно боясь намочиться.
Вскоре, всё так же медленно, Танги влетел в пещеру. Точнее, вплыл, так тихо и плавно он это сделал.
Это была река, что впадала в залив. Да, река. Глубокая и широкая, она текла под землёй.
Стало темно.
– Я пока полечу очень медленно, – раздался вдруг голос, – пока. Потом станет светло, и я увеличу скорость.
Темноту пронзил луч, яркий и мощный, он осветил тёмную водную бездну, спокойную и этим зловещую. Путники не видели ни свода, ни стен, настолько огромен был грот, который их поглотил. В кабине зажёгся свет, только слабый.
– Танги, ты говоришь? – удивилась девушка, – что же ты раньше молчал?
– Я знаю лишь то, что вложил в меня Рубо.
– Так что же ты раньше молчал? Ведь я тебя спрашивала?
– Я не знал, что сказать.
– Ты не знаешь, как наши дела, и не знаешь, куда мы летим?
– Да. Рубо дал мне маршрут, но не назвал его точки.
– А дела … ладно, можешь не отвечать. Я бы не знала, – девушка посмотрела налево и… промолчала. Мутный уснул.
– Вы разные с Рубо, – сказала она повозке, – тот щебечет, к месту, не к месту, а ты молчаливый.
– Раньше и я щебетал, – ответил ей техник, – ещё при ушедших. Но им не понравилось. Я что-нибудь говорил, а ушедшие… как это будет по-вашему? Наверное, раздражали свои рецепторы, слишком много и долго, во время работы. И хотели сидеть в тишине. Поэтому мне велели молчать, и отвечать только то, в чём уверен.
– Строгие эти ушедшие, – заметила Первая. Она посмотрела вперёд – почти перед самым носом из воды что-то выплыло. Что-то большое и тёмное. И опять погрузилось.
"Откуда течет река? – подумала девушка, – из пещеры хранителей? А может, из мира, в котором они живут?"
Это было третье, нет, пожалуй, четвертое приключение, если считать ту поездку, в которой ей встретился Мутный. Самое опасное и непонятное. С чем предстоит столкнуться? Куда пойти? Что отыскать?
Проедут туда-обратно.
Если им повезёт. Не повезёт – так только в один конец.
Ненормальные.
Это она ненормальная. Мутный – тот увязался. То ли потому, что ему всё равно, возможно, ему и правда всё равно, он человек особенный, а может, он не хотел её оставлять. Одну. Но отговорить не попробовал. Попробовал бы, так может, и остались бы они на Посту. Рубо нашёл бы других.
Девушка фыркнула.
И затаилась на дне лежанки, что так подходила каким-то ушедшим, но была великовата для человека. Для маленького пугливого человечка.
Лететь над поверхностью подземной реки, черные глубины которой время от времени оживают – приключение, скажем так, щекотливое. И это только начало…
Долго ли им так лететь, скользя над пучиной?
– Как долго, – сказала вслух девушка. Или спросила? Кого? Молчаливого Танги?
И тут же увидела свет.
Луч фонаря терялся в пещере, казалось, она его пожирала. А тут как будто взяла и выплюнула, назад.
Танги прибавил ход. Первая это не видела – чувствовала. Она просто вдавилась в сиденье.
Свет становился ярче, техник летел всё быстрее.
Наконец они очутились в пещере, ещё более широкой, чем та, из которой вышли. Высокие своды светились. Как своды в том подземелье, где находился город. И паучки.
Девушка пригляделась.
Звёзды горели высоко, но всё же не так высоко, как в городе. Она поняла, что это светятся камни, те самые блестящие камни, которые добывают в Заводье. Но здесь они были просто огромны, да и рассыпаны так, что каждый метр потолка равнялся целому состоянию.
– Вот бы сюда рудокопов. Они бы обогатились, – Первая была очарована. Как настоящая проводница, она думала о деньгах. Но как настоящая девушка, она сказала то, что только пришло ей в голову. "Ты вначале подумай, – учила когда-то бабушка,– после подумай, о том ли подумала. И только потом говори".
– Что бы они, залезли на потолок? – ответил вдруг Мутный, – и выбивали кирками камни?
"Зараза, – подумала девушка, – мог бы и промолчать".
– Ты поспал? – спросила она с издёвкой.
– Я просто закрыл глаза. Глядеть было не на что.
– Зря. Там шевелились,
Мутный молчал.
Танги молчал.
"Как с вами скучно, ребята" – подумала девушка.
Но техник уже летел. Не просто скользил, а летел, со свистом, словно стрела, что проносится рядом. И так же пугал. Казалось, немного, и они налетят на стены.
Камни превратились в линии, несущиеся над головой, и это напомнило небо, горящее в межсезонье.
У девушки захватило дыхание.
– Вот это да, – сказала она невольно. Причём последнее слово почти пропищала.
– Да, направление правильное, – ответил ей техник, считая, что это вопрос.
– Куда мы летим?
Он промолчал, очевидно, не зная ответа. "Направление знает, а пункт назначения – нет" – подумала Первая, вжимаясь в сиденье.