Андрей Жолуд
Последний замысел Хэа
Отец приподнял своё щупальце, и ласково тронул сына.
ГЛАВА 12. САМАЯ КОРОТКАЯ
Днём на равнине светло.
Солнце постоянно над головой.
Тянучки, злаки, крушинки, деревья зримые и незримые – всё живое раскрылось, расправило стебли и листья, тянется к солнцу.
Если закроешь глаза, можно наслаждаться и звуками.
Пение птиц, стрекотание ангелов, жужжание твердотелок и насекомых, позёвывания саммак. Музыка, созданная природой. Бесконечная и бесконечно красивая музыка.
Мутный взглянул на девушку.
Здесь, на самом краю равнины, где она плавно переходила в холмы, дул лёгкий прохладный ветер. Он играл с волосами, подхватывал их, уносил, возвращал, снова подхватывал.
Парень смотрел и не мог оторваться.
Пока его не дёрнули за штанину.
– Лучистый, – позвал сына Мутный.
И увидел руки, которые тот протягивал. Значит, просится. Значит, его нужно взять, иначе расстроится.
Но никого расстраивать не хотелось. И папа забрал.
Два года прошло с той поры, как они вернулись. Казалось, прошла целая вечность.
Равнина преобразилась.
Гильдия стражей распалась, унося с собой целую эпоху, от самой кровопролитной войны до самой большой катастрофы.
Оставшиеся в живых жители города ушли на равнину, по большей части в Прихолмье. Другие ушли на Посты и влились в гильдию проводников, потому как прикрытых среди горожан было больше. Сказалась жестокая селекция во время жизни на Острове.
Любящая пропала, а вместе с ней ещё четверо. Говорят, они улетели на Остров.
Самое интересное, что таинственный Орден, членом которого являлась горожанка, ничего не предпринял для её возвращения. Говорят, не случайно. Говорят, так решили их высокие покровители, но кто они были и где?
Говорят, говорят…
Слухи множились.
Самое главное – солнце светило. Как прежде. Целых два года. Никто не знал, сколько продлится день, с какого времени начинать исчисление.
Если забыть те месяцы ночи, то два, точнее, два с половиной года. А если больше, то три.
О своём путешествии они не рассказывали, ну, может быть, только Лучистому, и то только так, как будто бы сказку.
Зачем?
Набегут, станут расспрашивать, а может, посчитают мошенниками, которые ради славы или возможных денег готовы обманывать слушателей. Первая уже обожглась однажды, когда вернулась от пестрокрылых. Её закрутили так, что оставалось одно – запереться на том же Посту и раскручиваться в обратную сторону.
Люди считали, что всё исправил Обиженный, и приверженцев веры в него стало больше. Особенно больше их стало, когда рухнула гильдия стражей, и Обиженный стал обычным божком. Заботливым, добрым, нетребовательным. Таким же, как святая праматерь с Острова или Бог Озёрного края, который, в принципе, тот же Обиженный, только немного другой.
Немного другой…
Таких, немного других, появилось много. С тех пор, как новая власть, пока что временное правительство объявила о свободе совести. Каждый теперь мог верить во всё, что он хочет, и верований расплодилось множество. В какие-то верило лишь одно небольшое селение, а были такие, которые ограничивались семьёй.
По сути говоря, то, во что верили они, Мутный и Первая, тоже можно считать религией. Своеобразной. Закрытой.
Они же верили в то, что увидели, в то, что услышали, во все эти воплощения Бога, начиная от Хэа и кончая Ээфом, в Малый мир, оставшимся последним, финальным замыслом, в праматерь Аяду, которая дала сокровенное и такое значимое предсказание, в яму огня и много чего ещё.
Верили так, как не верил никто. И ни с кем не делились верой.
Их вера смыкалась с той верой, в которую верили пестрокрылые, и они понимали, что только те и поверят, если им рассказать. Ну, может, ещё на Посту, ну, может, в селении Светлого. И всё.
Проверять не хотелось. Хотелось держать при себе. Как источник, который нашли, и который является их семейным источником.
Семейным источником. Боги…
– Надо успеть на коронацию, – прервала молчание Первая.
– Осталось…
– Четверо суток. Почти.
– За нами пришлют. Они обещали.
– А если вдруг не пришлют?
– Ну не пришлют – не пришлют. Чего мы теряем?
– Ну мне интересно, – ответила девушка, – это ты у нас нелюдимый. А мне интересно, – сказала она уже мягче.
– Да, – Мутный не мог поверить. До сих пор. Его бывшая, которая когда-то оставила шрам над его правым глазом – королева. КОРОЛЕВА РАВНИНЫ. Вместе с герцогом, выскочкой, которому просто везло. Всю его жизнь.
Быть может, он ревновал?
Мутный смотрел на Первую, и понимал, что нет, не ревнует.
– Что? – проводница не поняла.
– Так, ничего, – парень поправил Лучистого. Тот начал играть со щетиной и пытался кусить за нос.
– Герцог – счастливчик, – сказала девушка, словно читая мысли, – всю жизнь нарывался на неприятности и оставался сухим.
– Ну… не совсем и сухим, – Мутный смотрел на холмы, – за решёткой его помяли.
– Оно того стоило.
– Да. УЖ, – парень раскрыл глаза. Широко-широко.
– Ты о герцоге?
– Нет… – он взял кулачок у Лучистого и показал им на небо, – смотри…
Первая повернулась туда, куда указывал кулачок. И чуть не упала.
Сердце забилось, на лицо заползла улыбка, и девушка закричала:
– Э-Э-Ф!!
От радости она стала прыгать и хлопать в ладоши. Как девочка.
Лучистый захлопал тоже.
Невероятное существо с длинным гибким телом и большой головой, за которой развевалась густая светлая грива. Это существо летело по небу, слегка изгибаясь, как долгоносик, предвестник удачи, и оно летело на них.
– Ааахв, – Ээф приземлился и тут же зевнул.
– Ээф! – закричала девушка и подбежала.
– Ээф, – сказала она уже тихо.
И погладила гриву.
– Как управлять этим телом? Отвык, – пожаловался Создатель.
И поклонился Лучистому, новому жителю этого мира.
ЭПИЛОГ
– Солнце вернулось, уже навсегда.
– Ты так думаешь?
– Думаю. Свершилось пророчество. Нам помогли, и сделали это те, о ком говорил Господь, – ответил Коэ.
– Это они?
– Они. Я уверен, – пестрокрылый смотрел на небо. Ясное, без единого облака, в котором безраздельно царило самое яркое и самое нужное явление природы.
– Значит, мы спустимся? На равнину, к тем, кто помог и кого нас просили принять. Как братьев, – Луы выжидающе замер.
Коэ собирался сказать.
Но не сказал.
– Значит, не спустимся, – ответил Луы. За старшего.
– Да. Мы будем жить на холмах, так, как и жили. А равнину оставим людям.
– Но почему? Я не знаю причины.
– Многоцветная стая знает. И скоро узнают все. Люди во власти подкидышей.
Холод от слова проник словно ветер, в далёких предгорьях. Луы поплотнее закутался.
Теплее не стало.
– Я думал, мы братья… – начал он робко.
– Мы братья, – ответил Коэ.
– Но мы не поможем?
Старший молчал.
– Мы не поможем, – сказал пестрокрылый, уже утвердительно.
– Да, – Коэ опустил свою голову, – стаи не в силах помочь. Мы потеряем волю, мы потеряем себя, мы станем рабами. И нам остаётся смотреть. Наблюдать. И надеяться.
– На что остаётся надеяться? Что зло уничтожат? И люди станут свободными?
– Нет, – продолжал Коэ, – тот, кто владеет подкидышем, обречён. Он капля за каплей стекает, пока не исчезнет. Народу Холмов надо надеяться, что зло остановится, там, на равнине, и к нам не пойдёт.
Он замолчал и только плотнее закутался.
Земля на холмах греет не так, как внизу, но солнце светило ярко и прогревало. Мир был наполнен светом, мир был наполнен теплом.
А пестрокрылые кутались в крылья.
От холода.