Анатолий Модылевский
Жизнь и судьба инженера-строителя
под трибунами крытого стадиона на проспекте Мира; нашёл одного продавца-пенсионера, у него дома была старая довоенная Почемучка; но когда на другой день я её увидел, покупать не стал: грязная, потрёпанная, обложка чем-то залита и пр.; полистал её и нахлынули воспоминания детства; как у Л. Н. Толстого: «Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней? Воспоминания эти освежают, возвышают мою душу и служат для меня источником лучших наслаждений».
Воспитатели в детском саду учили мальчиков и девочек вышивать крестиком звёзды и цветы на кисетах, отправляемых солдатам на фронт, туда же мы вкладывали свои рисунки; также учили нас читать наизусть стихи о Сталине «Курит Сталин трубочку свою…» и о Красной Армии:
Климу Ворошилову письмо я написал:
Товарищ Ворошилов, народный комиссар!
В Красную армию в нынешний год,
В Красную армию брат мой идёт!
Товарищ Ворошилов, ты, верно, будешь рад,
Когда к тебе на службу придёт мой старший брат.
Нарком Ворошилов, ему ты доверяй:
Умрёт он, а не пустит врага в Советский край!
Слышал я, фашисты задумали войну,
Хотят они разграбить Советскую страну.
Товарищ Ворошилов, когда начнётся бой –
Пускай назначат брата в отряд передовой!
Товарищ Ворошилов, а если на войне
Погибнет брат мой милый – пиши скорее мне!
Нарком Ворошилов, я быстро подрасту
И встану вместо брата с винтовкой на посту!
К декабрю 1943 г. завод выпустил первую тысячу тракторов, и теперь стал единственным в стране заводом (остальные были разрушены немцами, ЧТЗ выпускал танки), снабжавшим фронт и колхозников гусеничными тракторами. В январе 1944 г. на завод пришла телеграмма Сталина, поздравившего тракторостроителей с большим достижением. В этом же году АТЗ было передано на постоянное хранение знамя Государственного Комитета Обороны; большая группа отличившихся тракторостроителей была награждена правительственными наградами; директор завода Парфёнов П.П. был награждён высшей правительственной наградой – орденом Ленина; мой отец награждён орденом «Знак Почёта».
Хочу обязательно отметить, что детям работников завода уделялось повышенное внимание, чтобы они росли образованными и здоровыми; кормили детей хорошо, за этим следил профком завода; в группу детского сада приносили из кухни обед в вёдрах и тазах; однажды дома меня спросили, что было на обед, я бодро ответил: «Ведро супа, таз каши и кастрюля компота», чем вызвал у домочадцев гомерический хохот, а впоследствии это воспоминание стало семейной забавой. Как-то потребовалось мне принести в сад кальку для перевода картинок, а также белую бумагу для рисунков; мама сказала, чтобы я попросил папу, у которого на работе бумага есть; несколько дней папа не выполнял мою просьбу, несмотря на то, что мы с мамой закладывали ему в карманчик пиджака, где расчёска, записку с напоминанием; он признавался, что забывает принести, поскольку работал в цехах; я обижался (потому и, наверное, запомнил), т.к. другие дети уже работали с бумагой, но, вероятно, когда мама в моё отсутствие серьёзно с папой поговорила, чертёжную бумагу-миллиметровку он принёс, и на обратной стороне можно было рисовать. В садике имелось страшное место – это, освещённая маленьким окном, полутёмная уборная, когда-то предназначенная для взрослых; дыры на деревянном помосте были очень большими, и воспитатели нас предупреждали об осторожности, рассказывали, что один мальчик упал вниз, захлебнулся в г.. и утонул; нам было всегда страшно заходить в уборную, и оправившись, мы быстро убегали оттуда; долгие годы во сне эти дыры пугали меня; я пишу о случившемся так, как оно осталось в детской памяти, думаю без преувеличений; оно осталось как встреча с чем-то ужасным, потрясшим меня.
Повторюсь, завод заботился о детях и построил детскую дачу в сосновом бору близ села Шубинка в 60 км от города; летом дети работников завода находились там, отдыхали, хорошо оздоравливались; помню, как после завтрака воспитатели вели нас в лес к большой солнечной поляне; у каждого малыша была в руках наволочка, в которую мы собирали щавель для кухни; тогда же я познакомился с солодкой, её сладкий корень мы очищали и жевали, получая удовольствие; первый раз мы увидели в траве большую змею, испугались, но воспитатели объяснили, что это уж и он не кусается. Начиная с шестилетнего возраста, мальчишки по примеру старших «заболели» футболом: на абсолютно ровной поляне устраивали небольшое футбольное поле, воротами служили воткнутые в землю палки, и мы азартно гоняли мяч, играя команда на команду; видимо, с тех пор я полюбил эту игру за радость, когда, обгоняя всех, забивал голы.
Однажды вечером разразилась гроза; нас уложили, но мы не спали, робко прислушиваясь к шумным крикам грозы и глядя на окна, вспыхивающими синими отсветами огня при молниях; ветер то стонет, то злится, то воет и ревёт; во время грозы весь дом дрожал, казалось, трескался на части, и было немножко страшно; уже глубокой ночью гроза как будто начала смиряться, раскаты уносились вдаль, и только ровный ливень один шумел по крыше; как вдруг, где-то совсем близко, грянул одинокий удар, от которого заколыхалась земля; в спальне началась тревога, все поднялись с постелей, и потом долго не ложились, с жутким чувством ожидая чего-то особенного, но буря кончилась также быстро, как разразилась; наутро встали поздно, и первое известие, которое нам сообщили, состояло в том, что этот последний ночной гром разбил в столовой стёкла; во время прогулки мы видели поваленные огромные сосны, а там, где были их корни, зияла большая яма, залитая дождевой водой; близко подходить к ней нам было страшно.
Помню один смешной эпизод, это произошло летом перед школой; однажды днём я один дома спал, а мама с соседями сидела на лавочке у подъезда; когда проснулся, захотелось пить и я увидел буфете банку с жёлтоватым напитком; выпил этот сладковатый компот, спустился со второго этажа к маме, а вскоре сказал, что мне захотелось снова спать; проснулся уже под вечер, когда все собрались дома, и стали надо мной смеяться, я ничего не понимал; оказалось, что я выпил полбанки браги, которую не успели спрятать подальше, приняв её за компот; так состоялось первое знакомство с алкоголем. И ещё. Когда мама варила варенье, мне разрешалось подъедать остатки и однажды я, засунув голову в большую кастрюлю, вылизывал варенье; затем вышел из дома и сел на лавочку; соседские женщины обратили внимание, что мухи стали садиться только на мою голову, и сколько я их не отгонял, они снова прилетали только ко мне; причина раскрылась, когда они заметили на моей голове следы варенья, громко хохотали, а мама увела меня домой мыть голову.
Наступило лето жаркое лето 1943 года и по воскресеньям дети, свободные от садика, целыми днями играли на улице, бегали, прятались за сараями, гоняли мяч, набитый тряпками, играми в футбол. В августе я заболел брюшным тифом, и по одной из версий причиной был следующий случай; во время войны еды было мало и люди очень бережно относились к каждой крошке хлеба, мышам и крысам ничего не доставалось, они болели, дохли, разносили инфекцию; летом они вообще наглели: ходили по дворам пешком, были голодными и злыми; мальчишки забавлялись тем, что били их камнями и палками, затем выбрасывали в ямы; но гораздо любопытнее было следующее: кто-то из старших ребят забил гвоздь в торцевую стену деревянного дома, насадил на него мёртвую крысу и начался «расстрел фашистов» камнями; когда крыса падала вниз, то её снова насаживали на гвоздь и «стрельба» продолжалась; вот такая была забава у малышей в военные годы; позже мама, услышав от меня, чем мы занимались, сделала предположение, которое подтвердили врачи, ведь я был одним из тех, кто насаживал крысу на гвоздь и от неё заразился тифом; брюшной тиф – болезнь страшная: высокая температура, выше сорока градусов, ослабление организма, полная неподвижность и отсутствие аппетита, потеря сознания; меня срочно перевезли в инфекционное отделение городской больницы, расположенное в пяти километрах от посёлка АТЗ; в отдельном бараке находились палаты на двоих, мама спала рядом со мной; я был уже без памяти, бредил, мама постоянно вытирала моё тело, мокрое от пота, простынями; так продолжалось несколько месяцев, и только зимой наступил кризис, начала понемногу спадать температура; а когда у меня появился аппетит (до этого меня кормили с ложечки), стало понятно, что я пошёл на поправку; но выздоровление шло медленно, я ничего не чувствовал, тем более не мог пошевелить руками и ногами – слабость; постепенно я стал приходить в себя и узнавать окружающих; стояли очень сильные морозы, но комната для тифозных хорошо отапливалась печью; стёкла окон были полностью покрыты морозными узорами, поэтому в комнате всегда был полумрак до самой весны, до появления солнца; когда силы стали возвращаться, я начал учиться ходить и попытался встать на ноги, однако не удалось подняться даже на колени: за семь месяцев болезни ноги совсем ослабли; постепенно с маминой помощью начал стоять на коленях, а позже, держась за стену руками, научился подниматься на ноги и ходить по кровати туда-сюда; после карантина меня, укутав тулупами, перевезли на санях домой, и там проболел ещё несколько месяцев, пока не окреп совсем; таким образом, благодаря маме я вылечился, но один школьный год пропустил; родителей это не волновало, ведь я остался жив; из-за тифа я не пошёл в школу с семи лет, т.е. с 1 сентября 1943 года, хотя это планировалось; но не я один пошёл учиться в 8-летнем возрасте, таких у нас была половина класса.
Начальная школа с 1-го по 4-й классы
В августе 1944 года наша семья перешла в двухкомнатную квартиру, расположенную на первом этаже нового двухэтажного дома, расположенного напротив прежнего, но с противоположной стороны центральной ул. Сталина; к этому времени тётя Вера с Зоей вернулись в освобождённый от немцев родной Киев; в новой квартире папа и Виктор сразу выкопали на кухне погреб для хранения продуктов, но жарким летом – температура поднималась до 40 градусов – даже в погребе приходилось использовать лёд; в те времена бытовых холодильников не существовало, лёд брали из огромных искусственных ледников; для этого в центре посёлка на площадке 30 на 60 метров всю зиму намораживали чистый лёд, чтобы высота ледника достигла трёх метров; затем лёд засыпали толстым слоем опилок, и под такой шубой он сохранялся до следующей зимы; пользоваться льдом разрешалось и предприятиям, и жителям, всем хватало; единственное требование – хорошо снова засыпать лёд опилками, за этим следили, детям там запрещали играть.
Квартиры в домах посёлка АТЗ, построенного во время войны, не имели водопровода, был лишь магистральный водопровод, проложенный вдоль нескольких основных улиц; люди брали воду из утеплённых колонок; с окончанием войны предстояло соорудить настоящую городскую водопроводную сеть; фекальная канализации также отсутствовала в посёлке, поэтому возле каждого подъезда была выгребная яма, закрытая сверху крышкой; из квартир двухэтажного дома по вертикальным коробам, сделанным из досок, нечистоты самотёком сбрасывались в глубокую выгребную яму; конечно, короба никогда не промывались водой, поэтому в уборной постоянно стояла вонь; чтобы её немного заглушить, мама часто жгла газеты, и тогда можно было с относительным комфортом посидеть в уборной.
Выгребные ямы, закрывалась большой деревянной крышкой; по краям крышки всегда сидели крупные золотисто-зелёные мухи; люди старались близко не подходить к этому очагу испорченного воздуха, но куда деваться, ведь яма примыкала непосредственно к дому; периодически приезжали ассенизаторы на телегах-бочках, сдвигали крышку и большими черпаками с длинной деревянной ручкой, наполняли бочку нечистотами; в это время из-за смрадного запаха двор пустел, все окна и двери на лестничных клетках и в квартирах плотно закрывались; бедные лошади нещадно отбивались от мух, которым теперь при открытой яме было раздолье; когда работа ассенизаторов оканчивалась, десятки подвод выстраивались в колонну на центральной улице Сталина; возчики-«золоторотцы» с кнутом восседали наверху, вся кавалькада двигалась с грохотом по булыжной мостовой, отправляясь за пределы города; завидев её, мы, малые ребята, как стая птиц, снимались с мягкой уличной пыли и, быстро рассеявшись по тротуару, испуганно-любопытными глазами следили за процессией; мальчишки постарше, стоя у дороги, провожали золоторотцев криками и смехом; на виду всего посёлка вонючий обоз проезжал по всей центральной улице, при этом из незакрытых бочек с торчащими вверх ручками черпаков, выплёскивалось дерьмо, которое заливало мостовую, отравляя надолго, даже снежной зимой, воздух в посёлке. Однажды мама рассказала мне, что до войны в Харькове с ней работала женщина, муж которой был золотарём; им на работе выдавали мыло и одеколон; жене приходилось каждый вечер несколько раз тщательно обмывать мужа и втирать в кожу одеколон; но, как она рассказывала маме, не всегда это помогало отбить запах.
Сразу после войны в посёлке АТЗ приступили к прокладке подземных коммуникаций водопровода и канализации, а поскольку техники для рытья траншей не было, в город завезли в большом количестве «самострельщиков» – солдат-дезертиров, которые не хотели воевать и на фронте отрубали себе указательный палец или простреливали ладонь; в основном это были нацмены, крепкие мужчины из среднеазиатских республик; они под охраной копали траншеи и прокладывали трубы и однажды на наших глазах произошёл любопытный случай; мы в предвечернее время играли в футбол недалеко от железной дороги, расположенной между заводом и посёлком; как обычно пастухи, возвращаясь с пастбища, перегоняли стадо поселковых коров через дорогу, и одну отставшую корову задавил поезд; работавшие рядом землекопы вмиг побросали лопаты и кинулись к окровавленной туше коровы; они вырывали куски мяса и здесь же его ели, обливаясь кровью; нам, детям, это картина показалась ужасной, потому и запомнилась.
Устройство городской канализации такими низкими темпами растянулось на годы, поскольку быстро строились новые кирпичные дома и посёлок расширялся; на его окраине возвели большую современную гостиницу, но канализационные трубы к ней не подвели; когда сообщили, что Рубцовск посетит президент Индии Джавахарлал Неру, срочно для него обставили большой двухкомнатный номер мебелью в стиле Людовика XVI, доставленной из Москвы; оборудовали туалет современным унитазом, а нечистоты сливались в ёмкость, установленную в подвале. И ещё о гостинице. Когда выполнялись отделочные работы, нас, школьников старших классов, посылали убирать строительный мусор на этажах; однажды Лёня Хо̀рошев упал с балкона, на котором ещё не установили ограждение, сломал ногу в бедре; после излечения, когда кость срослась, все были удивлены: до перелома этой толчковой правой ноги Лёня прыгал в высоту на 1,5м, а после показал результат 1,65м; нам было это непонятно, но врачи объяснили, что так бывает: нога, благодаря наросшим хрящам и мышцам, становится более сильной.
Со временем фекальную канализацию на посёлке выполнили, а ливневую, как всегда, оставили на потом; каждый год в самую весеннюю ростепель, когда по народному выражению, «лужа быка топит», быстро таяли большие сугробы снега, накопившиеся за продолжительную сибирскую зиму; поскольку ливневой канализации не было, то в середине апреля между домами образовывались «озёра» талой воды; пройти в школу или добраться до сарая во дворе было большой проблемой; иногда приходилось пользоваться лодкой; люди ждали, когда оттает мёрзлый грунт и вода уйдёт под землю, а пока, переправляясь через лужи, надо было балансировать на досках, установленных на шатких камнях; для детей было развлечением пускать кораблики, домой все приходили в промокшей обуви.
В двадцати шагах от дома жильцы выстроили сараи, расположенные в одну линию; сразу все семьи завели кур, которые гуляли вместе по всему двору на территории между сараями и домом; чтобы отличить своих кур, им хозяева окрашивали холки в разные цвета; помню, как мама намотала на палочку бинт, окунула его в мою чернильницу, и пока я держал курицу, окрашивала холку; курицы несли яйца в сараях, но поскольку двери всегда жарким днём были открыты, то иногда какая-нибудь курица могла снестись в чужом сарае, и это вызывало споры между хозяйками; однажды разоблачили одну, которая заманивала в свой сарай чужих куриц, чтобы они там неслись; был большой скандал, но обошёлся без побоев негодяйки.
1 сентября 1944 года я, выздоровев после тифа, пошёл в школу, 30 сентября мне должно было исполниться восемь лет; Витя стал учиться в восьмом классе, а трёхлетняя Оля ходила в ясли. Наша единственная на посёлке школа № 9 располагалась в протяжённом одноэтажном бревенчатом бараке, который значительно удлинили заводские строители, чтобы дети могли учиться хотя бы в две смены; один из «школьников» на юбилейной встрече 1985 г. в Москве вспоминал:
В бараке низком и убогом
Я помню школу этих дней.
Был «БИЧ» – директор очень строгий
С густой щетиною бровей.
Длинный коридор, по сторонам которого находились классы; в них рядом с дверью стояла амосовская печь, её разогревали истопники ранним утром до занятий; за печью располагалась деревянная вешалка; парты завод изготовил усреднённого размера одинаковые для всех возрастов; портфелей в продаже не было, детям мамы шили матерчатые сумки, в которых находились школьные принадлежности; одежда у большинства малышей была заурядная, домашняя, шитая-перешитая мамами и бабушками; дети привыкли к домашним строгостям, а поскольку родители уходили на работу в 7 часов, малыши приходили в школу к 8 часам (зимой ещё темно), никогда не опаздывали и, тем более, не пропускали занятий; чтобы дети не могли занести в школу вшей, ребят обязывали стричься «под машинку», а девочкам мамы с большим мучением почти ежедневно мыли волосы, чтобы не завились гниды.
В военные годы дети, впервые пришедшие в школу, не были к ней подготовлены, как это имеет место сейчас; первое время учительница проводила устные уроки: букварь и счёт, но в основном она читала нам интересные сказки, рассказы о приключениях; позже с завода стали поступать большие листы использованных чертежей, тыльная сторона которых была разлинована красными чернилами в косую линейку для прописей; дома их надо было разрезать, сшивать нитками и оформлять, как тогда было принято, в 12-ти листовую тетрадь; бумага была некачественной, перо иногда «спотыкалось» и чернила брызгали; через полгода появилась бумага в клетку для арифметики; начиная со второго класса, т.е. с сентября 1945 года открылся магазин, «КОГИЗ», где можно было купить стандартные школьные принадлежности, но и там тетради были в большом дефиците; довоенные фарфоровые чернильницы-непроливашки были не у всех, поэтому многие пользовались одной на двоих; чернильницы надо было уносить домой, чтобы делать уроки; в наших матерчатых сумках чернильницы болтались и чернила иногда проливались, сумки становились цветными; позже чернильницы стали хранить в классном ящике, их выдавал дежурный до уроков; ручки у многих были самодельными из палочек, к которым ниткой привязывали перья, их поначалу выдавала школа; правописание, как и другие предметы в начальной школе, давалось мне с большим трудом, вероятно, не хватало терпения, спешил, и в результате двойки, очень редко тройки, четвёрки, счёт давался мне легче; в младших классах на уроках арифметики и дома я пользовался стареньким довоенным учебником, который захватил с собой из Харькова Виктор; так проходила учёба, ни шатко, ни валко.
Пока у нас не было своего огорода, с питанием было слабовато: в магазине заводского ОРСа имелся скромный выбор продуктов; помню, зимой весь Рубцовск завалили дальневосточной солёной кетой, которая быстро всем надоела; какими только способами мама старалась накормить кетой всю семью, но ближе к лету смотреть на эту рыбу, как и на рыбий жир, было противно: у детей в углах рта губы были с заедами.
Хорошо запомнился День Победы 9 мая 1945 года, который у каждого жителя страны был свой; оканчивался первый учебный год и 8 мая, наигравшись с ребятами в футбол, я крепко ночью спал; меня разбудил шум – это Витя, стоя на улице у открытого нашего окна, стрелял из отцовской охотничьей двустволки; он стал меня тормошить с криком: «Вставай! Победа!»; я ничего не понял, быстро вскочил с кровати и в одних трусах подбежал к окну, которое выходило на ул. Сталина; там было много народу, люди салютовали из охотничьих ружей, все оживлённо разговаривали, некоторые играли на гармошках, возле заводоуправления духовой оркестр непрерывно исполнял военные песни; я оделся и выбежал на улицу, был, хотя и прохладный, но яркий солнечный день; папа и мама уже отправились на работу в свои коллективы, а я встретился с друзьями возле дома и мы пошли в школу; занятия отменили, перед школой собрались все ученики и учителя на митинг; нам объявили, что общей колонной все пойдут на большой митинг, который состоится на территории завода; в этот день заводские ворота были настежь открыты для всех и жители посёлка заполнили огромную заводскую площадь; к полудню благодаря солнцу стало тепло, как летом; на митинге первым выступил директор завода Пётр Павлович Парфёнов, который всех поздравил с Победой и отметил большой вклад в неё заводчан, они в трудных условиях, практически с нуля, построили завод, освоили производство тракторных тягачей, столь необходимых фронту; в конце объявили, что вечером будет произведён салют; никто не расходился по домам, все ждали и наблюдали, как поблизости солдаты устанавливали пушки и готовились к салюту; ещё до наступления темноты людей попросили выйти за территорию завода, чтобы наблюдать салют из посёлка; большой людской поток потянулся на выход и через полчаса все услышали первые залпы; небо окрасилось яркими цветами – это был первый салют в моей жизни; люди ликовали, у всех было приподнятое настроение; в этот вечер я вернулся домой поздно, но никто меня не ругал; собрались все за столом ужинать, родители выпили за Победу, а Виктор и я, будучи весь день голодными, но счастливыми, хорошо поели и отправились спать; через дверь было слышно, как папа и мама разговаривали, они, как и мы, долго не могли уснуть.
Летом по городу разнёсся слух, что Гитлера поймали, и будут возить в железной клетке по городам страны, показывать людям, а потом повесят в Москве на Красной площади; дети верили слухам и ждали до тех пор, пока в «Правде» не была напечатана публикация «Последние дни Гитлера». Летом 1945 г. папа ездил в командировку на СТЗ; рассказал нам о многочисленных разрушениях в Сталинграде и показал несколько снимков; тогда я ещё не осознавал, что ПИВО – это радость для взрослых, символ новой жизни; лишь со временем, рассматривая этот снимок в отцовском альбоме, почувствовал, какие лишения перенесли жители Сталинграда, для которых выпить кружку пива было минутным счастьем; вспомнил я наше житьё в первой эвакуации: чёрные сухари и подсолнечное масло, купленное на рынке, хорошо нам служили, и у нас всегда была еда; хотя мне было в 1942 г. всего шесть лет, но опыт, полученный во время длительной поездки из Сталинграда в Рубцовск, зародил во мне первые смутные представления о грядущих жизненных трудностях.
В эти годы пришло первое знакомство с искусством и, прежде всего, с кино; будучи в командировке в Москве, папа привёз маленький диапроектор и детские чёрно-белые диафильмы: сказки и рассказы; по вечерам в нашу квартиру приходили друзья и соседи, рассаживались перед экраном, и начиналось волшебство – кино; я быстро овладел проектором и крутил ленту самостоятельно; тогда ещё мы не умели читать и кто-то их взрослых или старших школьников с выражением читал титры, иногда даже в лицах, зрители с интересом внимали, после сеанса расходились с неохотой; папа, которого часто командировали на тракторные заводы страны и в министерство, всегда привозил из Москвы новые диафильмы, в том числе красочные цветные, появившиеся вскоре после войны; по праздникам и дням рождения устраивали в квартире кукольный театр; с появлением в семье первого радиоприёмника марки «7Н-27» (люди называли его «сэмэ̀н – 27), по воскресеньям днём я и Оля слушали великолепные пьесы Новосибирского театра «Красный факел», позже – передачи «Театр у микрофона», а из Москвы – лучших певцов и чтецов, арии из опер, которые транслировались из Большого театра.
Папа всегда привозил новые детские книжки и ежегодные толстые детские календари, которые представляли собой энциклопедию в картинках – сейчас такого богатства нет; формат примерно А3, картонная цветная обложка, страниц около ста; всё в цвете и высокого качества; но самое главное – содержание: помимо рассказов, сказок, ребусов, пословиц и поговорок там были «загадочные картинки» с невидимыми на первый взгляд зверями, птицами, охотниками и лесорубами; их надо было найти при внимательном осмотре со всех четырёх сторон, даже приходилось поворачивать картину углом к себе; в календаре имелись отдельные детали и фигуры, из которых надо было собрать и склеить домик или роскошный дворец, сценку из сказки – всё это, сделанное своими руками, можно было поставить под ёлку или просто на столик, играть и любоваться.
Самым радостным праздником был Новый год и Ёлка; ещё не было детских утренников в школах или в клубах, да и клуб в посёлке ещё не построили, – это будет позже; в первые годы ёлку устраивали в каждой семье и приглашали на праздник детей; наша ёлка была одной из лучших на посёлке за счёт красивых игрушек, привезённых из Харькова; как они не разбились за этот долгий и опасный путь? Это всё благодаря маме, которая каждую стеклянную игрушку переложила ватой; папа научил нас склеивать из картона домик с окнами, дверью и трубой, а внутрь он вставил яркую 100-ваттную лампу; рядом с домиком на белой простыне со «снежной» ватой стояли дед-мороз, снегурочка, разные звери; когда мы в тёмной комнате зажигали лампу, домик светился, как настоящий; разноцветные лампочки, привезённые из Харькова, горели, и в эти торжественные минуты дети хлопали в ладоши и кричали: «Ура!»; всем детям раздавали сладости, приготовленные родителями; наша мама, отличный кулинар, делала по праздникам торт Наполеон, пекла из белой муки вкусный пирог с вареньем и аппетитные пирожки с разной начинкой; в Рубцовске мама выпекала самые вкусные пироги и пирожки, это знали наши знакомые на посёлке; если неожиданно к нам приходили гости, то мама за каких-то 20-30 минут умела прямо в большой сковороде испечь вкусный тёртый пирог с прослойками из варенья, который всем очень нравился.
Работа у родителей стала легче, по выходным папа часто бывал дома, общаться с ним было интересно; рассказал как-то, что американские самолёты и танкетки, поставляемые по ленд-лизу и привозимые с Дальнего Востока, разгружались на территории нашего завода и сразу шли на переплавку в сталелитейный цех.
Летние каникулы – это, пожалуй, самое счастливое время, когда детей отправляли на заводские детские дачи, расположенные в 40км от города; длинная колонна открытых грузовиков двигалась по степной дороге под палящим солнцем; вся эта местность – восточная часть Кулундийской степи, ровной, как стол; с кузова машины дети наблюдали алтайскую природу: разных птиц, сусликов, убегающих от дороги, необычные для города цветы-бессмертники… Заводские детские дачи находились недалеко от села Лебяжье (Егорьевский район Алтайского края) в сосновом бору; там были недавно построенные добротные большие бревенчатые корпуса с комнатами на 15-20 человек; бытовые условия и питание (недалеко располагался колхоз, снабжавший продуктами) были хорошими, благодаря заботам о детях заводского профсоюза. Большое внимание уделялось досугу и прогулкам; не знаю, как в других посёлках и городах, но на нашем заводе советский лозунг «Всё лучшее детям!» осуществлялся в полной мере; это касалось не только летнего отдыха, хотя именно летом максимально шло оздоровление детей, их закалка и физическое совершенство; многое делалось заводом для школ, детских садов и ясель; выделялось достаточно денег и других ресурсов, несмотря на то, что после войны люди жили небогато; всё это было нами осмысленно значительно позже, когда, окончив институты, мы работали на производстве; даже в 1959 году, т.е. после 14 лет мирного времени, я увидел, что десятки тысяч красноярцев живут в бараках, и пришло понимание, насколько важна была забота нашего заводского коллектива о детях, переживших войну; на юбилейной встрече в Москве в 1985 году выпускники школы № 9 разных лет отмечали жертвенность наших родителей на благо детей в трудные послевоенные годы. Дачи располагались с западной стороны соснового бора на краю голой степи, бесконечной, до самого горизонта.
Степь пересекала широкая примерно пятикилометровая лента соснового бора, которая тянулась с севера от Новосибирска на юг в предгорья Восточного Казахстана. Происхождение соснового леса ведёт своё начало с древних времён. Миллионы лет назад в конце эпохи оледенения, гигантский ледник, тая и сползая из районов Арктики, добрался до этих мест. Двигаясь на юг, ледник, как огромный бульдозер, толкал перед собой миллионы кубометров сдираемой им разрыхлённой плодородной почвы, песка и др. Когда постепенно ледник растаял, движение прекратилось, под ледником остался слой наносного плодородного песчаного грунта толщиной 12-14 метров. Со временем на нём выросли четыре широких полосы ленточных сосновых боров, протяжённостью более тысячи километров и шириной каждой от пяти до десяти километров. Между этими полосами лесов в глубоких (до 20 м), вырезанных ледником огромных «траншеях», образовалась цепочка разнообразных по составу воды, – озёр ледникового происхождения, которые постоянно подпитываются подземными источниками. Эти цепочки озёр хорошо видны на карте России любого масштаба (см. Алтайский край, западнее Рубцовска). Благодаря особым природным условиям за долгие годы в этих реликтовых лесах появились многие виды животных, птиц, насекомых, которые не встречаются на земном шаре (алтайские белка, волк, жук-носорог, стрекозы, бабочки, змеи, ужи и пр.), кроме Калифорнии в США, где сосновый лес имеет такое же происхождение.
Часто на прогулке, шагая по выжженной солнцем траве, мы знакомились с голубыми и светло-розовыми степными цветами-бессмертниками, собирали букетики, бережно их хранили и увозили домой в конце смены; маме цветы очень нравились, ими всю зиму были украшены её трюмо и окна в квартире; в степи, ровной как поле стадиона, дети играли в футбол, со временем там были поставлены ворота и сделана разметка. Хочется несколько слов сказать о дачном лесе; сосновый ленточный бор, растянувшейся на сотни километров, относится к Барнаульской ленте, которая входит в комплекс Алтайских ленточных боров, являющихся уникальным природным феноменом; такого нет больше нигде в мире, их видно даже из космоса; секрет необычного линейного расположения этих лесных массивов в том, что они занимают днища узких и длинных ложбин древнего стока с мощными отложениями песка, и согласно наиболее распространённой версии, оставленными водными потоками ледниковых эпох; специалисты до сих пор спорят о возрасте и происхождении боровых песков и самих боров; бесспорным, однако, остаётся факт уникальности ленточных боров не только в масштабах Сибири, но и всей России.