Александр Коломийцев
Яблони в цвету. Книга 1. Братья по разуму
– Прелестные мальчики! – проворковала Ирэн с милой непосредственностью. – У нас будут такие же, только позже, после Олимпа.
Пьер сглотнул комок и вопросительно посмотрел на отца.
– Где она сейчас? О том, что завела новую семью, она сообщала лет пять назад, но про мальчиков ни слова, и вообще, как в воду канула. Я после каждого полёта посылал ей приветы через Лунный ретранслятор, но она или не отвечала, или посылала два слова – привет, жива, здорова. Подписывалась кодом и никакого адреса.
– А ты не мог выяснить на ретрансляторе, куда идут твои приветы, и доходят ли они вообще до адресата? – спросил отец, вызвав на лице Пьера краску смущения. – У неё был сильный стресс. Во время прыжка она впала в кому, и её высадили на планете Грёз в системе Сиреневой Туманности. Врачи запретили ей летать на звездолётах. Она очень переживала, долго не могла придти в себя. У неё не всё ладилось с наземной работой, случались нервные срывы.
– Да, полёты – это на всю жизнь, – пробормотал Пьер.
– В трудную минуту рядом нашёлся человек, который помог ей преодолеть себя. Она вышла замуж, по-видимому, на этот раз удачно, ну результат ты видел. Жизнь её выровнялась, но не сразу. Замужество, дети помогли ей. Сейчас она полностью адаптировалась к новой обстановке и работает в диспетчерской службе Центра Управления полётами планетной системы, – отец кашлянул. – Землю она не увидит до конца своих дней. Это, наверное, действует на нервы – когда нельзя. Ты постарайся навестить её, сынок.
– Конечно, при первой возможности. Завтра же пошлю ей сообщение, – проговорил Пьер виновато.
– Принеси-ка нам ещё бутылочку винца и спой под гитару, – попросил отец Ирэн.
Они пили вермут, заедая его тоненькими копчеными колбасками, а Ирэн не сильным, но приятным голосом с лёгкой грубоватостью и грассирующим «р» пела про кентавров, парней, уходящих в дальний поиск и остающихся дома возлюбленных.
После вина и песен Пьер несколько обмяк, и говорил Ирэн, вышедшей проводить его на выложенную брусчаткой площадь:
– Ты люби отца. Видишь, какой он у нас хороший.
Ирэн, обхватив себя руками от вечерней прохлады, отвечала шёпотом:
– Я его очень люблю. И тебя тоже, – она подняла руки, притянула его за плечи и поцеловала в лоб. – Ты проведай мать, Пьер.
– Конечно, проведаю, – ответил он и сжал её руки в своих. – Ну, беги!
Но он так и не проведал ни мать, и не виделся больше с отцом и Ирэн. Подошёл срок штатной переподготовки, а потом началась подготовка к полёту и сам полёт.
Начальство относилось к Леклерку примерно также как и женщины. Почти до сорока лет он летал рядовым пилотом, хотя и считался хорошим профессионалом. Это был его второй полёт в качестве первого. Главное же, он считал себя способным на большее. Всему виной была укрепившаяся за ним слава легкомысленного человека, на которого опасно возлагать большую ответственность. После нынешнего полёта, в котором он участвовал не просто в качестве первого, а ещё и в качестве заместителя начальника экспедиции, что являлось средним между первым пилотом и командиром звездолёта, причём заместителем не кого-нибудь, а самого Джона Иванова, он считал, что путь к назначению командиром поискового звездолёта для него будет открыт.
Командира Леклерк увидел впервые пятнадцать лет назад в вестибюле Звёздного космопорта. Они, группка однокашников, сгрудившись, стояли и делились незабываемыми впечатлениями первых полётов. Командир, насупившись, скорым шагом пересекал обширный зал. Он уже тогда превращался в человека-легенду и вызывал уважение у своих бывалых товарищей, а уж они, зелёные новички, взирали на него с благоговейным трепетом. Но молодости присуща ирония во все времена и в любом месте. «Предполётные размышления» – со скрытой усмешкой сказал кто-то, но он ошибался. Именно в эту минуту мысли Командира были далеки от космоса, и ближнего, и дальнего, по той простой причине, что он переживал очередную ссору с Жаклин.
Глава 9
1
Командир смотрел на обрамлённое каштановыми волосами лицо Клэр Стентон с сияющими доверчивыми глазами и размышлял, отправлять Клэр в поиск или не отправлять. То, что Хайнелайнен останется в звездолёте, он решил сразу. Хайнелайнен академик, он будет хорош, когда пленных доставят сюда. Придётся посылать Стентон. Первый раз в звездолёте. Как она вообще в экспедицию попала? Хотя причём здесь первый полёт, если никаких контактов ещё не было. Молодых и надо посылать. Что у неё выдающегося? Дешифровка старых секретных кодов, забытых языков, оператор компьютеров. Прекрасно, только вот дешифровка переговоров инопланетян, пока ни с места. Если дождя не будет, то будет ясно, а, если пойдёт дождь, то будет пасмурно. Хотя девчонка старалась. Какие у неё ещё таланты? Первая медицинская помощь, это пригодится, хотя первую помощь оказать многие могут. А вот что не заложили в компьютер, так это данные об упрямом характере. Командир усмехнулся и покачал головой. Тоже немаловажное качество. Душа у него не лежала посылать Стентон, но не драться же ей придётся. Блокпост посещают двое-трое инопланетян, от неё потребуется только подстраховка. А вот позже может возникнуть ситуация, когда потребуется её опыт и умение по дешифровке. Во всяком случае, если завтра он уловит у неё хоть тень нерешительности, оставит на звездолёте, а вместо неё пошлёт кого-нибудь из штурманов.
Кого же определить в пару с Коростылёвым? Командир перебрал весь состав экспедиции и остановился на Джозе Феллини. Прекрасные физические данные, хорошая реакция и специальность подходящая. Им без всяких штучек никак не обойтись. Феллини производит подготовку захвата, так сказать, инженерное обеспечение, сам захват осуществляют он и Коростылёв. Стентон страхует. Четвёртым должен быть водитель-ас, инженер и вообще на все руки мастер. Можно Мартынова, можно Остапчука или Богданова. Нет, Богданов не подойдёт, недостаточно решителен. Пожалуй, всё-таки лучше Остапчук. Трое молодых и один постарше, будет вроде противовеса.
Командир вгляделся в крупное, с хитроватым прищуром серых глаз, лицо Остапчука. Этот не подведёт, за ним, как за каменной стеной. Со стороны посмотришь, как работает – увалень увальнем, а в итоге получается побыстрей, чем у иных торопыг.
В буквальном смысле слова, Остапчук не был землянином. Он родился и большую часть жизни провёл на Венере. Правда, на своей родной планете он получил основное образование, на Венере это так и называлось – основная школа, на Земле говорили по-старинному – колледж. Молодёжную закалку получил на Земле, в лесах Амазонии, университет закончил тоже земной. В венерианских университетах преобладали гуманитарные науки и кибернетика, той специальности, которую он хотел получить, в них ещё не было. А вот его Джоан почти всю жизнь провела на Венере. Она выросла в семье потомственных венерианских садоводов и даже Молодёжку провела в тех же самых садах, где трудились её родители, только жила не с ними, а со своей молодёжной группой. Пройдя все испытания, поступила в институт садоводства Первого Венерианского университета.
Джоан и сама выглядела, как наливное яблочко, правда, друзья шутили, что она не яблочко, а хорошее яблоко, но Рэму, при его комплекции, как раз такая жена и требовалась.
После свадьбы они улетели на планету-прародительницу и провели на ней почти год. Основными их занятиями были купание на земных пляжах, знакомство со старинными городами и всякими доисторическими диковинками, от которых гордецы-земляне задирали нос, а у истых венериан они вызывали ироничную усмешку.
Начали они со средиземноморья. Кроме общения с солнцем и морем, они поглощали в достаточных количествах фрукты и виноградные вина. Земные плоды вызывали у Джоан иронию. Фрукты на Венере не сравнить с земными, венерианские сочнее и в них больше солнца. Рэм, меланхолично разглаживая ногтём большого пальца пшеничного цвета усы – в молодости он любил украшать лицо растительностью – заметил, что да, дорогая, ведь на Венере выращиваешь их ты. И тут же получил подушкой по голове. В другой раз к нему были приняты более суровые меры. Критика Джоан не ограничивалась иронизированием над плодами земных садов. Однажды вечером, готовя постель ко сну и отбиваясь от Рэма, понемногу приходящего в игривое настроение от вида её почти обнажённого тела, она сказала с ехидной насмешливостью:
– Не понимаю, почему на пляже мужчины на землянок таращатся. По сравнению с венерианками, они как воблы засушенные.
Рэм, лаская жену, ответил невпопад:
– Ну, уж так бы я не сказал, грудь у них, к примеру…
Какая именно грудь у жительниц Земли сказать он не успел, потому что кубарем слетел с ложа и на эту ночь был лишён любовных утех. Правда, утром, после первого купания, они наверстали упущенное.
В Риме они побывали в Колизее. Посещение древнего игрища оставило неприятный осадок. Они получили последний инструктаж и, войдя внутрь Колизея, оказались в другом мире.
Шумная, пёстро одетая толпа заполняла амфитеатр. Рэму хотелось потрогать живого римлянина, но их предупредили, что лучше этого не делать. Язык, на котором разговаривали вокруг, был им чужд, но Рэму, между тем, казалось, что он понимает смысл разговоров. Пока он разглядывал толпу, на арене показались гладиаторы, и Рэм вздрогнул от неожиданности, когда из тысяч глоток одновременно исторгся рёв нетерпения. Выражение лиц сменилось. Все с непонятным вожделением смотрели на арену и, показывая руками, обсуждали достоинства воинов. Здесь были чёрные и белокожие, курчавые и длинноволосые, гиганты, коренастые крепыши и гибкие юноши, поседевшие ветераны и совсем молодые. Одни с немым презрением оглядывали трибуны, во взглядах других сквозила предсмертная тоска. Гладиаторы подошли к ложе находившейся справа от Рэма и Джоан и, подняв вверх правые кулаки, что-то прокричали. Рэм понял, что они скоро умрут и кого-то приветствуют. Это было ему абсолютно непонятно. Как можно в угоду кому-то, ради чьего-то извращённого развлечения, добровольно убивать друг друга? События между тем развивались. Большая часть гладиаторов покинула арену, а оставшиеся разделились на две группы и набросились друг на друга. Вначале это выглядело как красивое зрелище. Мускулистые воины нападали и ловко отражали удары. Сверкали лезвия мечей и жала копий, сопровождавшиеся лязгом скрещиваемых клинков и глухими ударами о щиты. Рэм с удовольствием наблюдал за развернувшимся перед ним боем. Но вот хлынула первая кровь, и ему стало не по себе. Он шептал Джоан, что это не по-настоящему, это всего лишь искусная имитация, и никто не умирает. Но кровь выглядела до того всамделишной, что казалось, дымится. Вот упал ещё один гладиатор, затем ещё и у Рэма у самого не выдержали нервы. На арене лежал, корчась и орошая песок струившейся из груди кровью, молодой боец, его победитель, наступив на грудь и подняв вверх меч, смотрел на зрителей. Колизей опять наполнился рёвом. Люди с горящими от вида крови глазами, вскакивали на ноги со своих мест, и, что-то крича, показывали большими пальцами вниз. Даже молодая римлянка, сидевшая неподалёку в роскошной ложе, и, на которую Рэм бросал отнюдь не невинные взоры, вскочила с некрасиво раскрытым в крике ртом и требовала смерти абсолютно незнакомого ей человека.
Они с Джоан тоже вскочили и, не разбирая дороги, ступая по чьим-то ногам и выслушивая проклятья, бросились к выходу. Впопыхах они забыли обо всех наставлениях и правилах выхода из Проекций и тыкались в глухую каменную стену. Выхода не было.
Проекции Прошлого были тогда ещё новинкой. Можно было съездить в Пелопоннес на древнегреческие Олимпийские игры или отправиться в Лондон в шекспировский «Глобус». Но они находились в Риме. Лондон планировали посетить позже, на Олимпийских играх возникали затруднения из-за обычая древних греков не допускать на спортивные состязания женщин. Вокруг только и говорили о Проекциях, и они решили сходить в Колизей.
Рэм пытался разобраться в сути Проекций, но тонул в научных выкладках и многословных объяснениях, как нерадивый школяр в конспектах перед экзаменом. Отправляя недовольно ворчавшую Джоан в одиночестве бродить по улицам Вечного города, он два дня игрался видеокубиками на программнике.
Землю, подобно озоновому слою, окружала трепещущая информационная сфера, сотканная из отражённых электромагнитных волн. В момент излучения, на них тончайшим узором, как на матрицу, накладывались биополя живших в то время людей. Задача состояла в том, чтобы выудить из этого месива конкретные биополя соответственно строго определенному времени и пространству. При воссоздании конкретной Проекции, на слабые сгустки энергии, которым придавали облик людей и начиняли информационным квантом с вполне определёнными сведениями об индивидууме, накладывали соответствующее биополе. Прочитанные биополя предварительно закладывали в компьютер и с помощью моделирования к ним подбирались воссозданные знаниями, фантазией авторов и скрупулёзной работой компьютерных схем и кристаллов, соответствующие образы. Самым простым в создании Проекций было придание бесформенным сгусткам энергии человеческого облика. Изюминка заключалась в том, что сами авторы и постановщики не знали, как будет протекать и чем закончится воссозданное ими очередное действо. В этом они видели одно из доказательств истинности Проекций.
На первых порах путались времена, католические священники кричали пронзительными голосами кровожадных варваров, галантные кавалеры и дамы разговаривали на латыни, но постепенно настойчивый труд дал свои результаты.
На экране о Проекциях высказывали прямо противоположные мнения. На одном канале информационную сферу называли плодом больного воображения, разбивали в пух и прах теорию об отражённых электромагнитных волнах с наложенными на них биополями, с чем Рэм внутренне соглашался, а самих проектантов называли великими иллюзионистами и имитаторами. Сами же Проекции в глазах оппонентов выглядели, как буйно фантастические компьютерные представления.
На другом канале проектантов превозносили до небес. Их сравнивали с Эйнштейном и Поповым. Проекции называли величайшим открытием двадцать девятого столетия и пророчили им большое будущее. Энтузиасты Проекций с восторгом уверяли, что теперь история человечества это открытая книга. В недалёком будущем, выловив биополя исторических личностей, можно будет размотать клубки противоречий и исторических загадок.
Молодожёны записались на сеанс в Колизее и почти месяц осматривали Рим, ожидая своей очереди. Ещё при регистрации очереди с ними битый час беседовал психиатр, а перед самым сеансом служительницы объяснили правила поведения и входа-выхода из Проекций. И вот теперь Джоан почти, что билась в истерике, а Рэм начисто забыл о коробочке, спрятанной в складках туники. Он хорошо запомнил место, где они появились, но перед ними высилась только глухая, мало похожая на имитацию, стена. Рэм на миг даже почудилось, что всё это взаправдашнее, и его самого сейчас схватят, сунут в руки меч или копьё и отправят на арену. В гневе он постучал по стене кулаком. Никакого намёка на дверь. Такую стену только бластером и возьмёшь. И тут совсем рядом с ними стена начала как бы размываться, в ней показалась тут же распахнувшаяся дверь и, ныряя в неё вместе с Джоан, Рэм вспомнил о коробочке.
Они пулей влетели в полутёмную после солнечного дня, комнату. Строгая женщина в коричневом брючном костюме и синим значком на груди, укоризненно сказала:
– Я же предупреждала, как надо выходить. Всегда одно и то же.
Джоан гневно выпалила ей в лицо, будто женщина придумала всё это:
– Какая мерзость! И после этого нам говорят, что античный мир это колыбель цивилизации!
Служительница подала стакан с розовой жидкостью и Джоан, стуча зубами о край, выпила половину. Рэм отрицательно покачал головой и служительница, теперь уже не укоризненным, а доверительным тоном сказала:
– Со всеми одно и то же, мы еле успеваем подготовить выход. Надо прекращать эти побоища, они никому не доставляют удовольствия.
Пока первая занималась с ними, её напарница, дежурившая у входа, быстро нажала на кнопки пульта и в холле, оказалось, сразу пять человек.
После Рима следующим пунктом их программы значился Париж. Рэм заикнулся, что неплохо бы продолжить морские купания и всё то, чем они сопровождаются. Джоан возразила. Они и так позагорали больше двух месяцев, и чрезмерные морские купания с такими же чрезмерными дозами любви, вредно отразятся на его организме. Поскольку, как мужчина, он её устраивает, ей хотелось бы продлить их полноценную совместную жизнь как можно дольше. Поэтому они делают перерыв в развлечениях и займутся культурой.
В Париж они отправились через Довиль на тихоходе более подходившим для отдыха, чем для передвижения. В хорошую погоду, по желанию публики, двигатели стопорили, и пару дней он безмятежно скользил под парусами. Но как бы тихо не передвигалось, выбранное ими плавсредство, до Довиля они всё-таки добрались. В море продолжался так понравившийся Рэму вид отдыха и, как он заметил, Джоан, несмотря на её серьёзное заявление, он тоже не внушал отвращения.
В Париже, с упорством провинциалов, они занялись изучением Лувра, Тюильри, посещением театров и всевозможных вернисажей. Театры были достопримечательностью Земли, на Венере в ходу было только современное искусство. Земные же театры, после многочисленных превращений, новых слов и гениальных новаций, если не считать современное оснащение сцены, вернулись едва ли не к шекспировским временам. Впрочем, здесь хватало места всем цветам. Рядом с классикой девятнадцатого столетия мирно уживался модерн двадцать второго, уже ставший архаикой, феерические хроники двадцать пятого, звёздные рапсодии двадцать шестого и современный новейший модерн. Вначале земное сценическое искусство не понравилось Джоан.
– Не понимаю, как древние находили в этом удовольствие. Смотришь с одной точки и даже не видишь глаз артиста. И никакого ощущения, что ты в этом тоже участвуешь, – говорила она, пожимая своими роскошными, золотистого загара, плечами.
Посетив десяток спектаклей, она вошла во вкус, и сказала задумчиво, что в этом что-то есть. Но на первом спектакле они опростоволосились.
В театр, оказывается, ходили в старинной одежде, а они, как дремучая деревенщина, заявились в современной. Можно было бы, конечно, если не обращать внимания на осеннюю прохладу, заявиться и в пляжном одеянии, никто бы им ничего не сказал, но в антрактах на них оборачивались и они выглядели, как белые вороны.
Заканчивалось очередное действие, и жизнь пьесы переносилась в фойе, смотровые залы, буфетные. Пьеса игралась на языке автора и на этом же языке между собой общались зрители. В первый раз Джоан восприняла всё это: костюмы, манеру поведения, язык за известное всей Ойкумене выдрючивание коренных землян, и вернулась домой с оттопыренной нижней губкой. Но, повращавшись среди заядлых театралов, она в очередной раз сказала: «В этом что-то есть» и уже с удовольствием представляла из себя то сентиментальную тургеневскую барышню, то погрязшую в практицизме деловую женщину, то не знающую страха энергичную покорительницу Вселенной, с восторгом кладущую свою жизнь на алтарь служения Человечеству.
На следующее утро после выхода в свет, Джоан связалась с ближайшим центром обслуживания. Рэм, ещё не проснувшись, как следует, сидел на постели, кое-как прикрывшись простынёй, и поочерёдно поглощал бодрящий тоник и утренний кофе, доставленные в номер гостиничным роботом. Вполуха он слушал переговоры Джоан, долетавшие в спальню через полуоткрытую дверь из гостиной. В центре обслуживания Джоан связали с Домом одежды. Рэму страсть как не хотелось никуда идти и таскаться по примерочным. Когда женский голос начал объяснять, как добраться до их Дома и сколько времени может занять выбор костюма и примерка, Рэм заорал, что никуда не пойдёт. Джоан, занятая беседой, не обратила на крики мужа внимания и он, как был с чашкой кофе в руке, выскочил в гостиную. По дороге он за что-то зацепился, простынь, представлявшая на нём тунику, размоталась и свалилась на пол. Молодая женщина на экране, смеясь так, что у неё подрагивали плечи, прикрываясь изящной узкой ладонью, сказала, что не надо ни о чём беспокоиться и через четверть часа мастер будет у них.
Мастером оказалась стильная, коротко стриженая девица. Сняв перехваченный в поясе узким ремешком длинный тёплый плащ с высокими плечами, она осталась в белоснежной приталенной майке-платье, едва прикрывающим трусики и древнеримских сандалиях с ремешками до колен. С Рэмом справились быстро. Оказалось, что ему очень идёт длиннополый пиджак с разрезами по бокам, расклешенные брюки и, невообразимый нормальным человеком, какой-то бантик на шее. Подсоединив свой миникомпьютер к экрану связи, девица передала задание в Дом одежды, и занялась Джоан. Этого Рэм выдержать не смог и пошёл в ближайшее кафе продолжить знакомство с земными винами.
На следующий день Джоан возобновила свои изыскания в области старинных туалетов. Для Рэма это явилось полной неожиданностью. Не успели они позавтракать, как в номер вошла вчерашняя девица. Сегодня она была завёрнута в кусок ткани, загадочно обрисовывавшим и приоткрывавшим грудь и бёдра. Рэм, со своим пытливым инженерным умом, так и не смог понять, каким образом эта чудо-одежда удерживается на теле девушки. Строго посмотрев на него, девица спросила, какой костюм он закажет сегодня. Разинув рот, Рэм ответил, что он ещё вчерашний не износил. Передёрнув плечиками, юная мастерица с лёгкой гримаской снисходительного пренебрежения, объявила, что некоторых вещей мужчинам понять не дано. Джоан пожалела супруга и разрешила на ближайшие спектакли сходить во вчерашнем костюме. На этом Рэма оставили в покое. Покосившись на экран, на котором уже мельтешили изысканного вида дамы в самых разнообразных туалетах, он удалился из номера и, выйдя на бульвар, присоединился к весело гомонящей толпе.
Он вначале удивлялся многочисленности публики, праздно фланирующей по парижским бульварам. Потом понял, что в неофициальную столицу земного мира собираются граждане со всей Федерации и коренных парижан в разноликой толпе присутствует малая толика. Уже начался театральный сезон, увеличивший наплыв гостей, в Оперу было не пробиться, им с Джоан это пока так и не удалось сделать. Поневоле пришлось довольствоваться посещением одного из демонстрационных залов, где велась прямая передача, но по сцене двигались не артисты, а фантомы и, хотя качество передачи было выше всяких похвал, Джоан непременно требовалось попасть в саму Оперу.
Сегодня Рэм удалился от гостиницы дальше и, свернув с бульвара в узкую улочку, наткнулся на небольшое, уютное кафе, всего столиков на восемь. В нём хозяйничал жизнерадостный толстячок с раскосыми глазами и редкими тонкими усиками, наподобие мышиных хвостиков. Толстячка именовали Жан-Луи, а кафе называлось «Винная бочка». В первый же день знакомства Жан-Луи поведал Рэму за бокалом доброго вина, что его пра-пра-пра были потомственными французскими виноделами и он, Жан-Луи, за парсек может отличить, чем его хотят напоить – хорошим вином или искусственным суррогатом. В кафе «Винная бочка» подают исключительно настоящие выдержанные вина, в этом его новый друг может нисколько не сомневаться.
С этих пор так и повелось – Джоан удалялась с утра в Дом одежды, а Рэм к симпатичному лунолицему парижанину. С тем же жаром, с каким Джоан занималась моделированием одежды, Рэм изучал секреты виноделия, с помощью Жан-Луи заполнил информкубик различными познаниями на этот счёт, и для разнообразия вставлял туда же пышные огненные тосты. Толстячок посчитал своим долгом обучить его легкомысленным парижским песенкам, без которых невозможно весёлое застолье, и для их записи потребовался уже новый кубик.
Почти всю зиму они провели в Париже, а потом уехали в Лондон. Туманный Альбион Джоан не понравился, и они перебрались на родину Колумба знакомиться с парусным флотом. Однажды, закутавшись в непромокаемые плащи и стоя среди брызг на носу каравеллы, они оба подумали, что неплохо бы вернуться, домой, и взяться за работу. Дальнейшее их пребывание на Земле напоминало галоп. Они ещё посмотрели очистившийся ото льда Байкал, пролетели над Большим Каньоном, побывали на Ниагарском водопаде, осмотрев его изнутри и снаружи.
Исключение составила Эллада. Молодые туристы не знали, с чем собираются соприкоснуться. Планируя осмотреть Акрополь за день, они остановились на священном холме на три. Окажись в это время в Акрополе Фидий, он бы нашёл своё творение в первозданном виде, разве что обнаружил небольшие погрешности во фризе. Будто Золотой век Эллады и новый расцвет человечества, основанный на освобожденном труде, сомкнулись между собой, и не было бесконечной череды тёмных лет. Не рушили Эрехтейон бравые римские воители по приказу своего солдатского императора, не оскверняли и не уродовали Акрополь христиане и турки. Никто не устраивал под сводами его храмов пороховых погребов и гаремов, и не касались статуй алчущие руки грабителей всех мастей – от невежественных и полудиких до утончённо просвещенных. Украденные в девятнадцатом столетии гордым английским лордом, статуи были перевезены из Британского музея в Парфенон. При восстановлении всего ансамбля использовались изображения на монетах, описания древних и более поздних авторов, бронзовые, мраморные римские копии и гипсовые слепки Эрмитажа, не обошлось без компьютерного моделирования. Собственно, без него невозможно было обойтись. Взявшись за руки, Рэм и Джоан любовались парящим в утреннем тумане Эрехтейоном, спустившись вниз по холму, здоровались с кариатидами. Вернувшись назад, задрав головы, ловили солнечные лучи на кончике копья Афины Промахос. Походив под колоннами Парфенона, останавливались перед воплощением богини в образе девы – Афиной Парфенос. Выйдя из храма, не могли оторвать взгляд от фриза, и бродили вдоль фронтонов, впитывая пластическую красоту скульптур. Для восстановительных работ, двести лет назад затратили десятки тонн золота и слоновой кости, многотонные глыбы мрамора доставляли с Венеры, о чём не преминула вспомнить Джоан. Бросая прощальный взор на венчавшее бесформенную скалу воплощение гармонии и красоты, она поразила Рэма словами, не вязавшимися с её характером:
– Эллины ещё три тысячелетия назад поняли смысл жизни, а мы всё о чём-то мудрствуем. Всех наших философов надо поселить на Акрополе, тогда они сразу поймут, что к чему в этом мире, – и добавила ворчливо: – Сразу сюда надо было ехать. Каких-то дурацких гладиаторов потащились смотреть.
На Земле ещё оставалось великолепие Петергофа, исполины острова Пасхи, египетские пирамиды, дельфиньи поселения и много чего другого, но они заторопились на Венеру. Рэм сделал запрос в Звёздное управление, и его зачислили в инженерную службу поисковика. Ему сообщили дату явки на Луну, и они отбыли домой.
Джоан планета предков понравилась не очень. На Венере люди жили проще и безыскусней. На Земле её порой смешили чопорность и церемонная вежливость коренных землян. Здесь не редкостью было даже среди равных по возрасту обращение на “вы”. Рэм, обладавший более широким кругозором, шутливо подтрунивал над ней. На Венере они только и успели обсудить проект своего будущего палаццо и выбрать место для его постройки. Рэму подошло время лететь на Звездный космодром, и устройством дома Джоан занялась одна.
К тому времени, когда Джоан и Рэм соединили свои судьбы, население Венеры приближалось к половине численности земного. При этом венерианское продолжало увеличиваться, а с Земли всё ещё не иссякал отток жителей на вновь открываемые планеты. Одно время Земле грозило перенаселение. Демографический взрыв, последовавший за социальными изменениями, принял стабильный характер естественного процесса. Психика людей освобождалась от комплексов, из подсознания исчезали вековые потаённые страхи, этот процесс благотворно сказывался и на увеличении срока пребывания человека на белом свете, и на продлении рода.
Человечество уже обуздало Энергию и рванулось к звездам. Одна за другой открывались планеты с климатом близком земному. Туда устремились самые непоседливые. Но это было далеко, в чёрных просторах Галактики, Венера же вот она, сияет на предрассветном небосклоне. И тогда на свет появился Великий Венерианский проект.
Ещё первые исследователи Венеры страдали от неприятных грибковых и совсем уж ненужных лёгочных заболеваний. Влажная парниковая атмосфера, способствовавшая размножению микрофауны и флоры, климат с бесконечными дождями и грозами, держали взаперти от людей манящую их взоры планету. Около ста лет длилось преобразование климата. Воздух Венеры очистился от излишней влаги и углекислоты, небо освободилось от туч, и солнечные лучи принесли на её поверхность радость жизни. На Венеру хлынул поток переселенцев, космический флот не успевал перевозить желающих. Люди превратили её из когда-то безликого небесного тела в планету-сад. Недра оставили в неприкосновенности, потребности людей к этому времени удовлетворяли астероиды и бездушные мёртвые планеты. В чистых, незагрязнённых водах взращивались плантации белка, а материки покрыли бескрайние сады. Из всей промышленности, кроме того, что было бессмысленно доставлять с Земли или Новых планет, построили заводы по выращиванию информкристаллов, потребность в которых возрастала по всей Земной Федерации из года в год.
Джоан происходила из семьи ещё тех, первых поселенцев, осуществлявших Венерианский проект, у Рэма венерианские корни были не так глубоки. Его дед родился на Земле.
Большинство венерианского населения предпочитало жить в небольших посёлках или вообще уединённо в особнячках, называемых откуда-то вынырнувшим словом “палаццо”. Были на Венере и то, что называется административно-культурными и промышленными центрами, но городов-гигантов, жилых массивов, раскинувшихся на сотни квадратных километров, венериане не строили. Изобилие всевозможных мраморов, от белого до чёрного, лёгкость получения искусственных строительных материалов и достаточное количество промышленных роботов позволяло удовлетворить самые фантастические вкусы и запросы в жилом строительстве. Но непременными атрибутами всех особняков были сады и бассейны. Палаццо строили обычно двухэтажными с широкой лестницей из бело-розового мрамора, в остальном буйствовала фантазия будущих жильцов от портиков на нижнем этаже до минипентхаузов на крыше. Бассейны тоже не страдали однообразием. Начиная от всевозможных форм и кончая уединёнными гротиками, в которые можно было попасть только из-под воды, и ночной подсветкой дна.