Юрий Львович Гаврилов
Русские тексты
Славянофилы и западники
Великий русский спор (1830-40-е годы)
Выстрел в темную ночь
«Письмо Чаадаева было своего рода последнее слово, рубеж. Это был выстрел, раздавшийся в темную ночь; тонуло ли что и возвещало свою гибель, был ли это сигнал, зов на помощь, весть об утре или о том, что его не будет, всё равно, надобно было проснуться» (Герцен «Былое и думы»).
В 1836 году, в московском журнале «Телескоп» было опубликовано без подписи «Философическое письмо», адресованное даме, госпоже Е. Д. Пановой (ну и дамы же встречались в то время, если им такие письма сочиняли!).
В николаевской России, впавшей в остолбенение после 14 декабря, в подцензурном (!) журнале отставной гусарский ротмистр, ничтоже сумняшеся, писал: «Мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку… Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, у мира ничего не взяли, и всё, что нам досталось от движения человеческого разума, мы исказили…
…Иноземное владычество, жестокое и унизительное, дух которого национальная власть впоследствии унаследовала… Переворот Петра сделал из нас худшее, что можно сделать из людей – просвещенных рабов».
«Письмо Чаадаева потрясло всю мыслящую Россию», – Герцен, «Былое и думы».
Уже существовала монархическая доктрина: «Православие. Самодержавие. Народность»; шеф жандармов А. Х. Бенкендорф объяснил Чаадаеву: «Прошлое России замечательно, её настоящее великолепно, её будущее превосходит всё, что может представить человеческое воображение».
Власть отозвалась на неслыханную дерзость – попытку зачеркнуть всю русскую историю, спокойно и мудро: она высочайшим повелением объявила Чаадаева сумасшедшим.
Пушкин в неотправленном письме ответил Чаадаеву продуманно и взвешено: «Я далеко не восторгаюсь тем, что вижу вокруг себя… но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь иную историю, кроме истории наших предков, такой, как нам Бог её дал».
Утро после выстрела не наступило.
Любомудры, русофилы
Рубежное слово Чаадаева сплотило тех, кто смотрел на историю отечества совершенно иначе.
Ещё в 1830 году противник западников, И. В. Киреевский стал издавать журнал с несколько неожиданным названием «Европеец».
Это название показывало, что дворянские интеллигенты, осознавшие, что Россия – особая локально-культурная цивилизация, вовсе не склонны были пренебрегать европейским просвещением и европейскими промышленными достижениями (железные дороги, пароходы, фабрики).
Заметим, кстати, что журнал западников назывался «Отечественные записки» – и это тоже неспроста.
«Да, мы были противниками, но очень странными. У нас была одна любовь, но не одинакая – и мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно» (Герцен «На смерть К. Аксакова»).
Подготовительный период своего направления славянофилы провели раньше, чем объединились западники.
А. С. Хомяков, философ, богослов, поэт и историк, блестящий оратор; Д. В. Веневитинов, поэт, скончавшийся в возрасте 22-х лет; И. В. Киреевский, наряду с Хомяковым – идеолог славянофильства, публицист, религиозный философ, издатель журнала «Европеец», запрещенного цензурой после выхода первого же номера – это ядро славянофильства появилось в Москве в 1822–1824 годах.
Название «славянофилы» было дано противниками-западниками, оно неудачно, потому что неточно, вернее было назвать А. С. Хомякова, И. В. Киреевского и их единомышленников «русофилами».
Во второй половине двадцатых годов XIX века закончило образование младшее поколение славянофилов: П. В. Киреевский, братья Аксаковы – Константин и Иван, Ю. Ф. Самарин.
Славянофилы были согласны с Чаадаевым: русские – народ исключительный.
Но если Чаадаев видел в этом причины трагической русской обособленности от Европы, Хомяков и Иван Киреевский видели в этом Богом данную особую историческую судьбу и миссию России.
Европа – схоластика, отвлеченно-формальное направление; Россия – деятельное христианское, душевно-целостное миросозерцание.
За Европой – разработанная юридическая система, но это «внешняя правда»; за Россией – «правда внутренняя» – понимание смысла бытия.
Поэтому России нужно быть самой собой, при условии немедленной отмены крепостного права и развития просвещения.
Копировать Европу нам вовсе ни к чему, политические свободы, прежде всего, свобода слова, должны быть введены в России сверху, но ожидать от них быстрого общественного прогресса не приходится.
У нас исконная организация общества: царю – власть, народу – мнение (выборный всесословный Земский собор) и православное единение.
«Начало европейской образованности оказывается уже неудовлетворительным для высших целей просвещения», а высшие цели образования – это не барыши подсчитывать.
Ни в коем случае русофилов нельзя упрекнуть в том, что они любили свою родину с закрытыми глазами.
А. С. Хомяков, «России»:
А на тебя, увы, как много
Грехов ужасных налегло!
В судах черна неправдой черной,
И игом рабства клеймена;
Безбожной лести, лжи тлетворной,
И лени мертвой и позорной
И всякой мерзости полна!
О, недостойная избранья,
Ты избрана! Скорей омой
Себя водою покаянья…
«Избрана» – освободить южных славян и спасти весь мир от торжества материальной цивилизации и капитала.
Вот с такими идеями пришли славянофилы в московские литературные салоны Авдотьи Петровны Елагиной (матери братьев Киреевских) и Дмитрия Николаевича Свербеева[24], чтобы стать лицом к лицу с западниками.
Западники
«Война наша сильно занимала литературные салоны в Москве. Вообще, Москва входила в ту эпоху возбужденности умственных интересов, когда литературные вопросы, за невозможностью политических, становятся вопросами жизни» (Герцен «Былое и думы»).
Забавно, но и у сторонников Святой Руси, и у поклонников просвещенного Запада был один теоретический источник – немецкая классическая философия – Фридрих Шеллинг и, прежде всего, Георг Гегель.
Вообще, в 20–40 годы XIX века русская дворянская и появившаяся разночинная интеллигенция буквально помешалась на Георге Вильгельме.
Станкевич, Белинский, Бакунин каждый свой шаг сверяли с Гегелем: а что там об этом или о том сказал сам Георг Вильгельм…
Это дало основание А. М. Жемчужникову написать ядовито, но метко:
В тарантасе, телеге ли
Еду ночью из Брянска я,
Всё о нем, всё о Гегеле
Моя дума дворянская.
Но Александр Герцен и Мишель Бакунин увидели в Георге Вильгельме «азбуку революции», а Иван Киреевский и Алексей Хомяков – учение о национальном духе.
Воззрения западников особой сложностью не отличались: Россия была задержана в своём развитии монгольским игом, Смутой; Россия – страна европейская, но вынужденная догонять Западную Европу.
А раз так, то нам необходимы избавление от крепостного права, самодержавия (конституционная монархия или же республика), европейское образование, политические свободы и гражданские права.
Как только Россия обретет весь этот западный джентльменский набор, она расцветет, догонит и перегонит ту же Англию.
Ни многовековую православную традицию и нравственность, ни «предрассудки» народные западники в расчет не брали.
Народ представлялся им чистой страницей, на которой просвещение напишет нужные слова, и он забудет свои дикие обычаи; а свобода совести поставит на место православие.
Ю. М. Лотман писал: «Европеизм исходил из представления о том, что «русский путь» – это путь, уже пройденный «более передовой» европейской культурой».
П. Я. Чаадаев, В. С. Печерин, И. А. Гагарин (двое последних – католики), В. С. Соловьев, Б. Н. Чичерин и Т. Н. Грановский – либералы, И. С. Тургенев, П. В. Анненков – писатели, В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Н. П. Огарев, Н. Г. Чернышевский – социалисты и революционеры.
Запад – вожделенная свобода
В. Г. Белинский сгорел от чахотки, Н. Г. Чернышевский отправился в ссылку в Восточную Сибирь, И. С. Тургенев поселился в Европе, исписался, полинял, Т. Н. Грановский умер в 1855 году 42-х лет, не дождавшись либеральных реформ.
Печально сложилась судьба молодого ученого-эллиниста, подававшего большие надежды, Владимира Сергеевича Печерина, диссидента-невозвращенца.
В молодости, начитавшись Байрона до одурения, он написал стихи:
Как сладостно отчизну ненавидеть
И жадно ждать её уничиженья!
И в разрушении отчизны видеть
Всемирного денницу возрожденья.
Он бежал из России, от торжества материальной культуры в царство духовной свободы, на Запад.
Здесь он быстро убедился, что именно Запад – апологет и рассадник материальной культуры.
Печерин писал Герцену из Европы в Европу: «А куда бежать от тиранства вашей материальной цивилизации? Стоило ли покидать Россию из-за умственного каприза?»
Печерин ухитрился стать «лишним человеком» в Европе: он разочаровался в социалистах, в папе, в католицизме, в двух католических орденах, в иезуитизме, читал книги Эрнста Ренана – «Жизнь Иисуса», «Апостолы»; Чарльза Дарвина, изучал буддизм.
И страстно хотел вернуться в Россию – «на коленях пополз бы», но боялся наказания, хотя бояться было нечего, но он сам запугал себя до смерти, так и умер на чужбине.
Герцен приехал в Европу исключительно вовремя, он попал на пиршество свободы – революцию 1848 года, которое плавно перешло в панихиду – расстрел июньского восстания в Париже.
Александр Иванович с головой бросился в социализм.
Он издает с Прудоном (на деньги Герцена) газету «Голос народа», знакомится с Джузеппе Гарибальди, в 1857 году в Лондоне начинает выпускать «Колокол» с девизом: «Зову живых», в России интеллигенция зачитывает «Колокол» до дыр.
Однако к этому времени (парадокс!) Герцен полностью разочаровался в Западе.
Европа, по Герцену – царство буржуазности, пошлости, мещанства, духовно она мертва.
«Мещанство – последнее слово цивилизации. Евангелие мещанства коротко – наживайся».
«Мещанство (по Герцену и Стюарту Миллю) – самодержавная толпа сплоченной посредственности, которая всем владеет. Толпа без невежества, но и без образования… Милль видит, что всё около него пошлеет, мельчает; Милль с отчаянием смотрит на подавляющие массы какой-то паюсной икры, сжатой из мириад мещанской мелкоты».
Само собой, чего-чего, а революции с паюсной икрой никак не сделаешь.
«Мещанство (читай: современное общество потребления – Ю.Г.) – идеал, к которому стремится, подымается Европа со всех точек дна».
Герцен поражается проявлениями той «тонкой, нервной, умной, роковой безнравственности, которыми разлагаются, страдают, умирают образованные слои западной жизни. Но как это случилось? Что за нравственный самум подул на образованный мир?» (А. И. Герцен, «Концы и начала», 1862).
Словом, закат Европы.
Так где же просияет долгожданная заря свободы и социализма? Конечно же, в России! Русские – девственное племя, живущее чаянием нового века…
Какие нелепые фантазии, Александр Иванович!
Но это не важно, а важно то, что западничество Герцена рассыпалось в прах при непосредственном общении с Западом…
Забавно, что и в XXI веке иные мудрецы наступают на те же грабли, а потом пишут покаянные письма: «Ах, я недооценил Россию, ах, я переоценил Запад…».
Герцена в советской школе надо было читать…
Спор между славянофилами и западниками не кончен и не кончится никогда. Это наш главный русский спор, потому что он проистекает из любви к России, а «любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится, ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем…» – об этих мудрых словах апостола Павла всегда нужно помнить и славянофилам, и западникам.
В 1917 году сбылось роковое пророчество Чаадаева: «Мы живем для того, чтобы преподнести какой-то великий урок отдаленным поколениям».
Россия взбрыкнула и выставила славянофилов на посмешище – 74 года ломала себя по европейскому лекалу.
Что же вы не ликуете по этому поводу, западники?
Библиография:
Бродский Н. Л. Ранние славянофилы. М., 1910
Линицкий П. Славянофильство и либерализм. Киев, 1982
Плеханов Г. В. Западники и славянофилы. Соч., т.23, М.-Л., 1926
Пыпин А. Н. Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов. СП., 1906
Таубе М. Ф. Познаниеведение (гносеология) по Славянофильству. СПб., 1912
Чернышевский Н. Г. Очерки гоголевского периода русской литературы. ПСС, т.3, М., 1947
Герцен А. И. Былое и думы. Часть четвертая. Любое издание
Анненков П. В. Литературные воспоминания. Любое издание
ЖЗЛ по персоналиям
Чаадаев. Сочинения и письма. Любое двухтомное издание
Александр II Освободитель
(1818–1881)
Его воспитывали и обучали не как полкового командира, но как просвещенного монарха.
Но Николай I хотел видеть в сыне человека военного – «иначе сомнут», получился любитель парадов, разводов и полковой музыки.
Василий Андреевич Жуковский хотел воспитать всесторонне образованную личность – но не в коня корм, цесаревич не имел ни способностей, ни желания учиться.
Получилось нечто посредственное – человек не злой, слабовольный, склонный сорить государственными деньгами, плохо понимавший, что именно надобно делать, и верный царскому принципу: дела не делать, от дела не бегать.
Он вовсе не был реформатором ни по убеждениям, ни по склонности характера.
Но, как человек, получивший военное воспитание и образование, он сделал правильные выводы из горьких уроков проигранной Крымской войны (1853-56) и, вступив на престол в 1855 году, понимал: страна опасно отстала в развитии военной техники, строительстве железных дорог, и главная причина этого – крепостное право.
Выступая перед представителями московского дворянства 30 марта 1856 года, император Александр II сказал: «Слухи носятся, что я хочу дать свободу крестьянам… Будет гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели снизу».
Далее всё пошло было обычным бюрократическим путём, но затем был совершен маневр – инициатива отмены крепостного права должна была принадлежать благородному дворянству.
Министр внутренних дел П. А. Валуев писал: «Государь не имел отчетливого понятия в том, что называют «реформами» его времени».
19 февраля 1861 года в Петербурге Александр II подписал манифест об отмене крепостного права.
Барские крестьяне получили свободу, но не получили земли в достаточном для ведения хозяйства количестве.
Интересами основного сословия империи Александр II и его сановники пренебрегли, они предпочли спасти дворянство – и этого не достигли, и империю обрекли на вырождение и крах.
Крестьянская реформа – грабительская, на 2/3 феодальная и лишь на треть буржуазная – самое неудачное преобразование «Освободителя».
Крестьяне между собой говорили, что «эта воля не настоящая, Манифест царя подменили дворяне и чиновники».
Земская реформа 1 января 1864 вводила всесословное местное управление в сельских областях; налоги, бюджет, народное образование и здравоохранение, ветеринарное дело, пожарная охрана переходили в ведение выборных уездных и губернских земских управ.
Дворяне преобладали в земствах благодаря несправедливому порядку выборов, в результате «органы самоуправления» оказались под контролем помещиков и охраняли их интересы.
Городская реформа 1870 года передала городскую жизнь в ведение городских дум, которые избирались на основании имущественного ценза.
Наиболее последовательными получились судебная и военная реформы.
Суд гласный, соревновательный (появились адвокаты – присяжные поверенные); выборный мировой суд и суд присяжных, суд общей юрисдикции.
Политический террор конца 1870-х годов и антитеррористические меры правительства искажали Судебный устав 1864 года, но не смогли поколебать основ новой судебной системы.
И ни одного обвинения судей в коррупции за 46 лет!
Военная реформа, разработана последним русским фельдмаршалом (1898) Дмитрием Алексеевичем Милютиным, военным министром 1861–1881 гг. Её смысловым центром было введение (1874) всеобщей воинской повинности вместо рекрутского набора.
Срок службы определялся в 6 лет в пехоте и 7 лет во флоте. Начальное образование сокращало срок службы до четырех лет, и крестьяне начали в обязательном порядке отправлять мальчиков в земские и церковно-приходские школы!
Армию перевооружили современным оружием – стрелковым и артиллерией.
Телесные наказания были отменены, рукоприкладство запрещалось.
Были введены военные округа, существующие до сей поры.
Реформа образования расширила выбор учащихся (классическая гуманитарная гимназия и реальное училище с физико-математическим направлением); появились гимназии для девочек и высшие женские курсы (1869, Москва).
Александр II облегчил положение евреев вместо того, чтобы уравнять их в правах с остальным населением.
Печать получила цензурный устав, значительно расширявший её права, предварительная цензура уже не казалась властям обязательной.
Либеральная историография окрестила реформы «великими».
Но правые и их лидер К. П. Победоносцев публично (при Александре III) называли эти реформы «преступными»; либералы понимали их половинчатость, недостаточность и противоречивость.
Наиболее глубокий исследователь эпохи П. А. Зайончковский писал: «В отдельные периоды истории бывают моменты, когда во главе событий оказываются ничтожные люди, не сознающие значение происходящего. Таковым и был Александр II».
Трудно с этим не согласиться.
Библиография:
Зайончковский П. А. Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х годов. М., 1964
Зайончковский П. А. Военные реформы 1870-80 гг. в России. М., 1952
Зайончковский П. А. Отмена крепостного права в России. М., 1968
Зайончковский П. А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX веке. М., 1978
Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960
Захарова Л. Г. Российские самодержцы. М., 1994
Яковлев А. М. Александр II и его время. М., 1992
Александр II. Трагедия реформатора. СПб., 2012
Победоносцев Константин Петрович
(1827–1907)
В те годы дальние, глухие,
В сердцах царили сон и мгла:
Победоносцев над Россией
Простер совиные крыла,
И не было ни дня, ни ночи
А только – тень огромных крыл;
Он дивным кругом очертил
Россию, заглянув ей в очи
Стеклянным взором колдуна;
…………………………………….
Колдун одной рукой кадил,
И струйкой синей и кудрявой
Курился росный ладан… Но —
Он клал другой рукой костлявой
Живые души под сукно. [25]
«Колдун» родился в семье профессора словесности Московского университета, дед Победоносцева – священник, что видно из фамилии.
Константин Петрович – из «чижиков-пыжиков» – выпускников основанного Николаем I привилегированного училища правоведения, которых за желто-зелёные мундиры и пыжиковые шапки в городе прозвали «чижиками-пыжиками».
А так как ученики старших классов частенько наведывались в рюмочную на другом берегу Фонтанки (напротив питейного заведения, у 1-го Инженерного моста сейчас поставлен памятник чижику[26]), появилась известная всем в России песенка.
Неизвестно, являлся ли К. П. Победоносцев завсегдатаем рюмочной, но то, что он был либералом и писал статьи в «Колокол» А. И. Герцена – это факт.
В 1880 году Константин Петрович был назначен обер-прокурором Святейшего Синода.
Победоносцев пользовался большим влиянием на императора Александра III, с которым, в качестве преподавателя законоведения, был знаком с 1861 года.
После гибели от рук злодеев императора Александра II Победоносцев становится идейным вдохновителем реакции; он – автор Высочайшего манифеста 29 апреля 1881 года о незыблемости самодержавия.
Победоносцев считал Великие реформы преступными, следствием слабости характера Александра II.
Огромное значение обер-прокурор Синода придавал образованию и воспитанию простонародья, так как считал, что патриархальность низших сословий – главный консервант существующего порядка вещей, естественный иммунитет государства от западной заразы.
Константин Петрович произвел изменения в системе начального образования, которое считал не менее важным, чем последующие ступени обучения, положив в основу его церковно-приходскую школу.
Программа такой школы строилась на основах православия, самодержавия и народности, понимаемой как любовь народа к царю.
Церковно-приходская школа давала знание закона Божьего, умение читать, прежде всего, тексты священных книг, писать, арифметику с дробями или без дробей и простейшее природоведение; курс был рассчитан на 3–4 года.
В 1880 году в России было 273 церковно-приходских школы, в 1902 – 46696, с почти одним миллионом восьмьюстами тысячами учащихся.
В земских школах, где обучение чтению и письму проходило по светским текстам, обучалось (1915 год) три миллиона детей, 39 % от всех семи миллионов семисот восьмидесяти восьми тысяч учеников начальных классов Российской империи (без Польши и Финляндии).
Остальные дети учились в городских училищах, а также в школах при заводах, фабриках, рудниках, железных дорогах, которые содержались за счет хозяев предприятий.
Таким образом, Победоносцеву не удалось сделать церковную школу основной формой начального образования.
Обер-прокурор Синода делал всё, чтобы поставить православие в привилегированное, по сравнению с другими вероисповеданиями, положение и создать преимущественные условия для развития великоросской нации как станового хребта государства.
Отсюда гонения на иудеев, католиков, протестантов и особенно на униатов, стеснения для инородцев, прежде всего – евреев, преследование либеральной печати, борьба с университетской автономией.
Константин Петрович создал охранительную, консервативную идеологию, он сокрушался, что либеральное гниение, идущее с Запада, оказывает болезнетворное влияние, прежде всего на разночинную и дворянскую интеллигенцию, а именно она обучает юношество, издает газеты и журналы, влияет на умы.
«Россию надо подморозить», – любил говаривать Константин Петрович, но сознавал: придет весна, лёд растает, «и всё рухнет, но и не такие империи погибали…».
Парламентаризм и буржуазную демократию Франции и Англии он называл «величайшей ложью нашего времени»; всеобщие выборы сопровождались, по мнению Победоносцева, махинациями, «ловлей голосов продажными политиками», подкупом избирателей и популизмом.
Константин Петрович подал в отставку сразу же после Манифеста 17 октября 1905 года – его время кончилось.
«Жизнь наша стала до невероятности уродлива, безумна и лжива; оттого что исчез всякий порядок, пропала всякая последовательность в нашем развитии, оттого, что ослабла посреди нас всякая дисциплина мысли, чувства и нравственности.
В общественной и семейной жизни попортились и расстроились все простые отношения органические, на место их потеснились и стали учреждения или отвлеченные начала, большей частью ложные или лживо приложенные к жизни и действительности.
Простые потребности духовной и телесной природы уступили место множеству искусственных потребностей.
Самолюбия, выраставшие прежде ровным ростом в соответствии с обстановкой и условиями жизни, стали разом возникать, разом подниматься во всю безумную величину человеческого «я», не сдерживаемого никакой дисциплиной, разом вступать в безмерную претензию отдельного «я» на жизнь, свободу, на счастье, на господство над судьбой и обстоятельствами.
Умы крепкие и слабые, высокие и низкие, большие и мелкие – все одинаково, утратив способность сознавать ничтожество своё, утратили способность учиться, то есть покоряться законам жизни, разом поднялись на мнимую высоту, с которой каждый, большой и малый, считает себя судьей жизни и вселенной». (К. П. Победоносцев, Московский сборник, глава «Болезни нашего времени»).
Константин Петрович точно сформулировал тенденции, которые привели европейского и русского человека к нынешнему печальному и безнадежному состоянию личности и общества.
Однако вспоминается Н. А. Бердяев, который своё сравнение Победоносцева и Ленина строит именно на том, что они оба «абсолютно не верили в человека, считали человеческую природу дурной и ничтожной».
Победоносцев верил в Бога, но не верил в его творение, Ленин верил в пролетариат и насилие; Победоносцев был историческим пессимистом, Ленин – историческим оптимистом.
Но тот, кто видит несовершенство человека, его слабости, и не ждет от истории ничего хорошего, всегда оказывается прав.
По типу мышления Константин Петрович был ветхозаветным пророком, яростно обличавшим пороки общества, предрекавшим катастрофу и неспособным её предотвратить.
«Победоносцев верил в прочность патриархального быта, в растительную мудрость народной стихии и не доверял личной инициативе. И когда он говорит о вере, он всегда разумеет веру народа, а не веру Церкви. В православной традиции он дорожил только ее привычными, обычными формами. Он дорожит исконным и корневым больше, чем истинным»[27], – пишет о нём отец Григорий Флоровский, религиозный мыслитель и историк, и с этим трудно не согласиться.
С Достоевским Константина Петровича сблизило почвенничество, надежда на огромную инерционную энергию народной толщи, вера в то, что Христос не попустит гибели России.
Так ведь попустил же!
Библиография:
Победоносцев К. П. Письма к Александру III. Т. 1–2. М.-П… 1925–1926
Победоносцев К. П. Исторические исследования и статьи. СПб., 1876
Победоносцев и его корреспонденты. Письма и записки. М.-П., 1923
Победоносцев К. П. Московский сборник. Собрание статей о церкви и государстве. М., 1896 и другие издания.
Победоносцев К. П. Великая ложь нашего времени. М., 1993
Зайончковский П. А. Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х гг. М.,1964
Зайончковский П. А. Российское самодержавие в коне XIX в. Политическая реакция 80-х – начала 90-х годов. М., 1970
Тимошин Е. В. Политико-правовая идеология русского пореформенного консерватизма: К.П. Победоносцев. СПб., 2000
Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи. СПб., 2002.стр.580–591
Томсинов В. А. Российские правоведы XVIII–XX веков. М… 2007
Победоносцев К. П. Юридические произведения. (Под редакцией и с биографическим очерком В. А. Томсинова). Стр. 7-218. М., 2012
R. F. Byrnes. Pobedonostsev. His life and Thought. Bloomington, London, 1968
