Юрий Львович Гаврилов
Русские тексты
Антики. Поразительные скупцы
В Москве, во времена Фамусова, в большом пустом доме на Мясницкой улице одиноко проживала пожилая супружеская дворянская чета. Старики были несусветно богаты, банков в России не было, и они хранили свои деньги, не обращая их в сокровища при себе, в большой шкатулке палисандрового дерева. Старики боялись воров и целыми днями они решали загадку – куда им спрятать ассигнации, которые можно было считать уже на вес – бумагу тогда делали из старого тряпья, она была толстой, сотенная бумажка, «катенька», была в шесть раз больше нынешней, так что рогожинские сто тысяч старыми засаленными кредитками весили килограммов шесть – восемь.
Муж и жена держали дома миллионы, но жили крайне скудно, без освещения, почти без мебели, одевались бедно, ели простую грубую пищу. Они позволяли себе одну роскошь – конный экипаж, так как в течение долгого времени они по ночам возили свои деньги в карете по городу, а днем зарывали их в саду и стерегли по очереди. Однажды летом они спрятали деньги в печную золу и уехали в подмосковную. Дворник, чтобы согреть свою больную старуху, развел огонь. Золы стало намного больше.
Другой миллионер, бывший врач, распорядился расписать стены комнат в своем дворце картинами, изображавшими вскрытие, казни, страшный суд. Весь дом его был уставлен скелетами, меж ребер которых хозяин хранил золотые табакерки, драгоценности, столовое серебро, обернутое в салфетки. На пачках купюр стояли стеклянные банки с заспиртованными человеческими внутренностями, головами, младенцами. Сахарницами и чайницами служили распиленные черепа.
Заболел бывший эскулап из-за роста цен на пищевые припасы – он почти перестал есть. Единственная его прислуга – старуха-кухарка – утверждала, что он давно бы повесился, но жалел деньги на веревку.
Умирал он при свете единственной свечи, но и ее потребовал погасить со словами: «Помереть дешевле в темноте».
Прямых наследников у скряги не оказалось, а когда явились дальние, пять мешков золотых монет и два громадных сундука с ассигнациями растворились в недрах полиции.
Антики. Филантропы
Основатель Ярославского лицея, одного из лучших учебных заведений России, Павел Григорьевич Демидов, на науку и народное образование потратил миллионы, а сам жил как нельзя скромно.
При сказочном своем богатстве на стол он отпускал шесть рублей в месяц, ел так мало, что неизвестно, чем был жив: летом пил слабый бульон, чай, зимой – несколько ложек кислого молока и хлеба не более четверти фунта (100гр).
Своих крестьян он фактически освободил от повинностей, брал оброку с семьи пять рублей в год; соседи-помещики сдирали до ста и еще требовали полотном и всякой домашней утварью, а совсем живоглоты – и грибами, и ягодами.
Демидов надевал зимой и летом один и тот же кафтан и пока не сносит его до дыр, нового не шил; праздников не устраивал, обедов не давал, про балы и говорить не приходится.
Был он заклятый враг праздности, дни проводил в ученых занятиях, переписывался с Линнеем, Бюффоном; страстный любитель музыки, прекрасно играл на скрипке и фортепьяно.
Соседи считали его скрягой, потому что он никогда не давал денег в долг.
Человеколюбие было семейной чертой Демидовых. Основатель богатства династии, Прокопий Акинфович, чудил: в 1778 году он напоил все простонародное население Петербурга, да так, что более пятисот человек померли от перепоя; скупил однажды весь урожай пеньки, чтобы досадить англичанам; пожертвовал более миллиона рублей на основание московского Воспитательного дома, учредил коммерческое училище в Петербурге.
Внук его, Николай Никитич, на свои средства строил фрегаты, выставил целый полк в войну двенадцатого года, дарил дома для сиротских институтов; в наводнение 1824 года пострадавшим беднякам раздал 50000 рублей, на инвалидов пожертвовал 100000. Построил в Петербурге четыре чугунных моста, Московскому университету подарил богатейшую коллекцию редкостей, Флоренции – картинную галерею, да такую, что ему благодарные горожане поставили памятник.
Павел Григорьевич прожил недолго – сорок два года, он успел подарить Московскому университету бесценную естественнонаучную коллекцию, вместе с такой же библиотекой и сотней тысяч рублей. На его средства был учрежден Томский университет, он принял участие в становлении Киевского университета, но и Московский не забывал, передал ему свой минц-кабинет, несколько тысяч древних монет и медалей, одно из лучших в мире собраний.
Сын его, курский губернатор, имел слабость на свои деньги строить больницы для простого люда.
После большевистского переворота лицей и Демидовский бульвар в Ярославле переименовали, памятник Павлу Григорьевичу снесли[12]; теперь в Ярославле есть два памятника Ленину и монумент Марксу. От благодарной, так сказать, России.
Антики. Шутники-завещатели
Скончался барон Берг, человек состоятельный, при жизни язвительный и желчный. В незакрытом ящике секретера судебный пристав, явившийся для описи имущества, нашел объемистый пакет с надписью «Духовное завещание. Вскрыть накануне моих похорон в присутствии родственников и кредиторов».
Судебный пристав распорядился разыскать родственников и кредиторов и в указанный час вскрыл пакет; все затаили дыхание.
Текст был таков: «Не желая оставить никого из родственников и кредиторов без внимания (присутствующие сдержанно ликуют) вменяю себе в святую обязанность поделить между ними все, что имею.
Завещаю им, прежде всего, хорошенько вглядеться в черты моего лица, чтобы навсегда запечатлеть их в своей памяти. Затем взять мои руки и по русскому обычаю положить их крестом на груди, причем большой палец каждой длани вложить между указательным и средним, чтобы получился символический знак отрицания. И то, что покажет моя правая рука – завещаю моим милым родственникам, а что покажет левая – кредиторам. Чем богат, тем и рад».
Заметим, что это еще милая шутка, ибо проста, чиста и не оставляет никаких сомнений и пустых надежд.
Но бывало, на смертном одре позволяли себе злые шутки.
Сгорел от вина нищий, человек, прежде имевший состояние, существо замкнутое, молчаливое и убогое. Среди тряпья, служившего ему постелью в подвальном углу ночлежки, нашли составленное по всем правилам духовное завещание на огромную сумму; счастливыми наследниками стали вдова, дети, близкий друг, квартирный хозяин и многие другие, в примечании говорилось, что деньги хранятся в доме, где скончался покойный.
Начался переполох, набежала толпа любопытных: нищий-миллионер – известный и заманчивый сюжет. Перевернули все вверх дном, перетрясли все, лазали в дымовые трубы, подняли полы, бросились разбирать стены – нигде ничего.
Началась деловая переписка с банками, ссудными кассами, конторами; тем временем наследники делали покупки в кредит и делали «впрыски» – пили шампанское в память о щедром благодетеле.
Когда собрали о нем сведения, поняли – шутка.
Русский быт
«И вот заведение». Бильярд
А. С. Пушкин писал Вяземскому из Михайловского: «В 4-й песне «Онегина» я изобразил свою жизнь»:
И после, дома целый день
Один, в расчеты погруженный,
Тупым кием вооруженный,
Он на бильярде в два шара
Играет с самого утра.
Иван Пущин, навестивший ссыльного друга, вспоминал: «В зале был бильярд; это могло бы служить для него развлечением». Пушкин, действительно, был любитель покатать шары.
Бильярд привез в Россию, где вообще было скудно с играми и развлечениями, конечно же, Петр I.
Родина бильярда – Азия, Индия и Китай, где он известен с незапамятных времен; в Европу бильярд проник в XVI веке, одновременно с лото; один из придворных Карла IX во время Варфоломеевской ночи (24 августа 1572 года) играл с ним в бильярд, но король бросил кий, схватил аркебузу и стал стрелять из окна по бегущим гугенотам, лучше бы уж в лузу целился.
Мария Стюарт в день казни написала архиепископу Глазго письмо, обеспокоенная судьбой своего стола больше, чем своей собственной.
Происхождение слова бильярд просто: шар плюс палка, первые бильярды были с десятью лузами, так что шары загоняли в лузы, но не киями, а деревянными молотками; в центре стола находились полукруглые воротца, арка из металлического прута или китового уса. Воротца, молотки – все это сближало бильярд с крокетом, но к XVIII веку стол покрыли сукном, борта – войлоком, лузы получили сетки, в конце XVIII века появился карамболь, игра в три шара: два белых, один красный.
Страстным бильярдистом был король-франт, Людовик XVI, впрочем, накат и клапштос (удар кием по центру шара) ему не очень удавались, но при игре в бильярд король принимал самые изысканные, грациозные и пикантные позы и замирал, давая подданным возможность рассмотреть себя и свой костюм во всех подробностях; как тут не вспомнить Гоголя: «…игроки были изображены с прицелившимися киями, несколько вывороченными назад руками и косыми ногами, только что сделавшими на воздухе антраша» – вылитые Людовики.
В 1827 году француз Манго первым из европейцев изобрел наклейку из кожи на биток кия, появились разнообразные удары: оттяжка, королева штрихов; боковые (французские); красивые, смелые, коммерческие, прямые, нищенские удары, дуговики, перескоки – всего не перечислить.
Лузы исчезли, тактика игры усложнилась – появились отыгрыши дуплетом, тушем, триплетом. Бильярдные были переполнены, кий взяли в руки замужние дамы и девушки из хороших семейств.
В России бильярду трудно было конкурировать с картами и лото, кий не терпит похмельного синдрома, трясущихся рук, тем более, что русский бильярд отличается строгостью луз, то есть они немногим шире, чем диаметр шара (бильярд без луз в России не получил широкого распространения).
Анна Иоанновна разрешила ставить столы в остериях и трактирах, Елизавета Петровна катала шары; на юге России монастыри открывали бильярдные, как весьма доходный промысел.
Бильярдный проигрыш был первым звеном в цепи случайностей, решивших судьбу Гринева. Савельич перестал выдавать деньги Петруше, пришлось наградить вожатого заячьим тулупчиком, Пугачев по тулупчику вспомнил Гринева и сохранил ему жизнь.
Сейчас в России бильярд возрождается, и это хорошо, бильярд – часть нашей культуры, а играть на деньги можно даже в дочки-матери.
Великосветские обеды
Во многих аристократических семействах России меню званых обедов было предметом серьезного обсуждения хозяина и хозяйки дома с участием шеф-повара.
Составленные программы приемов: персоны, меню, краткая запись застольных бесед и новостей бережно собирали в изящные книжки с сафьяновыми переплетами и хранили в семейном архиве, для справок и поучения потомству.
Если заглянуть в «Роспись обедов» за 1857-58 годы, что велась в доме знатного петербургского барина Павла Петровича Дурново, то легко убедиться, что хозяева не стремились поразить воображение гостей количеством блюд (перемен), меню носило скорее характер кулинарного изыска.
Пили немного, как и вообще в высших сословиях России в первой половине Х1Х века, но все же к столу (водки шли отдельно, до обеда, для аппетита) подавались к паштетам – херес, к рыбе – белое столовое, к главному блюду, центру композиции и симметрии застолья – красное вино, к телятине, скажем – шабли; шампанское пили с любым блюдом, начиная с супа.
К вечернему чаю подавали скромно: сливки, лимон, морсы и сиропы, ром, сыры разные, ветчину, холодную телятину, яйца всмятку, малосольную семгу, лососину; затем гостей ждал ужин, – «ешь в три часа, а в три дни не свариться!»
Программа обеда за 13 декабря 1857 года: приглашенных персон двое; меню: суп-пюре из спаржи, сиг фаршированный, говядина в пиве, жаркое – цыпленок и рябчики, горох по-французски, каша гурьевская сладкая с миндалем; застольные беседы вокруг учреждения телеграфического сообщения с Америкой через Сибирь и четырех золотых медалей художника Айвазовского на выставке.
Как при сем не вспомнить Баратынского:
Бывал обманут сердцем я,
Бывал обманут я рассудком,
Но никогда еще, друзья,
Обманут не был я желудком.
Вывески
Во времена Пушкина в Петербурге были модны иллюстрированные вывески. На Сенной площади располагалась пивная лавка, на вывеске которой красовалась огромная бутылка, из нее шипучий напиток переливался в стакан, надпись была столь же выразительна, сколь и лаконична: «Эко пиво!»
На Невском проспекте обращала на себя внимание броская надпись на фоне клавиш: «Фортепьянист и роялист»; над лавкой игрушек значилось: «Детское производство», над мастерской стеклодува – «Стеклователь, стеклянный художник тож».
Лабаз на Гороховой улице украшала вывеска «Продажа разных мук»; в мясную лавку у Аничкова моста зазывало изображение огнедышащего Везувия, в дыму и пламени которого коптились окорока.
В Столярном переулке первый этаж дома занимал портной, имевший сразу две вывески: на одном углу здания, рядом с изображением военного мундира было написано «Военный Прохоров», на другом, под намалеванным фраком – «Партикулярный Трофим».
На вывеске гробовщика не принято было рисовать гробы, дабы не шокировать публику, обходились аллегориями: красными сундуками и шкатулками.
Гоголь не мог не видеть: «Портной Иван Доброхотов из иностранцев» в двух шагах от его квартиры, не это ли аукнулось в «Мертвых душах»?
В те времена лучшие трактиры обходились вывесками без надписей – завсегдатаи и сами все знали; хозяевам нравились птицы Феникс в языках огня и задумчивые медведи, читающие газету (это значило, что трактирщик выписывает газеты и журналы, и они лежат в свободном доступе на специальном столе).
Табачные лавки предпочитали такой сюжет: дама отнимала у мужчины бутылку или стакан и протягивала ему трубку или сигару.
Над трактирами подешевле изображали мужиков, пьющих чай в самых грациозных позах, или просто графин с водкой и тарелку с селедкой: водка-селедка – первейшая рифма, говаривал актер Горбунов, знавший толк в этом деле.
Традицию нарушило заведение на Сенной, украсив себя надписью: «Здесь трактир для проезжающих и приходящих с обеденным и ужинным расписанием».
Золотые грозди винограда указывали на винный погреб, а пестрое общество нагих негров, желтых арабов и пузатых амуров с сигарами во рту, в клубах дыма, означало табачную торговлю.
На Песках повивальная бабка выставила в окне вывеску: рог изобилия, из которого валятся новорожденные младенцы, розовые, с вывороченными ручками-ножками, но до полного падения их не допускает акушерка, она ловит младенцев за голову чудовищными щипцами.
Картина, достойная кисти Айвазовского.
Раз в крещенский вечерок девушки гадали…
Почему на святки гадали девицы в начале XIX века, дворянки, крестьянки, купеческие дочери, и не гадают девушки XX века?
Прежде всего, потому что за 200 лет институт брака подвергся значительным изменениям, в онегинскую пору девушка выходила замуж однажды и навсегда.
Конечно, женщина могла овдоветь и вступить во второй брак; развод был явлением исключительным, так что понятия «сходить замуж» не существовало.
Отсюда жгучий интерес: каков он, суженый? Военный или штатский? Разумеется, ценились военные («К военным людям так и льнут, а потому что патриотки»), брюнеты с черными глазами и усиками котировались выше, чем блондины; гадание, увы, не могло поведать, сколько у суженого душ, и не заложено ли имение.
«Всматриваясь в святочные обычаи, мы всюду видим, что наши святки созданы для русских дев. В посиделках, гаданиях, играх, песнях все направлено к одной цели – к сближению суженых» (И. Снегирев, «Песни русского народа»).
Святки было принято делить на святые вечера (25–31 декабря) и страшные (1–6 января) – время гаданий.
Связь с нечистой силой, на которую охотно шли робкие девушки, требовала удалить из помещения все, связанное с силой крестной, поэтому часто гадали в бане, где нет икон. При гадании на сон снимали пояс-оберег, гадали на зеркало, первейший магический манипулятор: ставили перед собой зеркало, между собой и зеркалом свечу, глядели в зеркало до потери пульса, до головокружения; естественно, что в таком случае, в полуобморочном состоянии, в зеркале можно увидеть все, о чем мечталось.
Топили воск и выливали через кольцо в ковш с холодной водой, получались причудливые фигуры, в них искали пророческий смысл, с той же целью плавили олово, свинец; бросали на дорогу башмачок с девичьей ножки (а не кирзовый сапог с бутылкой пива с девятого этажа как нынче, в результате – тяжелая травма суженого, амнезия и уголовное дело), мужчина, поднявший сапожок был отнюдь не жених, но обязательно его тезка.
Во время гадания девушкой руководила опытная старуха: «Татьяна по совету няни»; молодым людям отводилась вспомогательная роль насмешников: они, заблаговременно забравшись в баню или овин, мяукали, ухали филинами, выдавали себя за нечистую силу в меру своей фантазии; разрешалось и ухаживать за девушками, целовать их как бы в шутку.
Татьяна, «русская душою», видит чисто русский сон, полный фольклорных образов-предсказаний, сон сулит ей замужество и сбывается. И не дает ей счастья.
Дворянские балы
Бал – общественное поприще дворянина; на службе он государев человек, в частной жизни – семьянин, владелец душ и имения, хозяин; на балу он среди людей своего сословия, среди своих – «дворяне все родня друг другу» (Пастернак).
Были, конечно, и дворянские съезды, уездные, губернские, но женщины на них не допускались; иное дело бал – единственное публичное место, где женщина получала преобладание перед мужчиной. В высшем свете салоны, рауты; ну в губернии, в уезде и даже «в глуши, в деревне» – попроще, бал.
Но бал во дворце и бал в скромном семействе Лариных – равно ритуал, композиция которого традиционна и не терпит отступлений, это то, что Ю. М. Лотман назвал «грамматикой бала».
Обучение танцам в дворянской среде начиналось дома с пяти-шести лет; в военных и штатских учебных заведениях для мальчиков и юношей, в институтах благородных девиц танцы были обязательным предметом. Учили жестко, до выламывания ног, но навсегда давали осанку, свободу в движениях, непринужденность поведения.
Во времена Онегина бал начинался полонезом, второй бальный танец – вальс:
Однообразный и безумный
Как вихорь жизни молодой.
Вальс – танец интимный, время нежных объяснений, острых ощущений – у всех на виду, но музыка гремит, и маменька ничего не слышит, мучительно пытаясь по губам угадать, что он там шепчет на ухо ее дочери. Соприкосновение рук, неизбежное при вальсе, позволяло без особого риска передавать записочки – особый род бальной корреспонденции:
Во дни веселий и желаний
Я был от балов без ума:
Верней нет места для признаний
И для вручения письма.
Мазурка – кульминация бала: «Мазуречка, пан – мазуречка, пани!» Здесь дозволялась и «мазурочная болтовня», и серьезные объяснения, решавшие судьбу.
«Во время кадрили ничего значительного не было сказано… Но Кити и не ждала большего от кадрили, она ждала с замиранием сердца мазурки, ей казалось, что в мазурке все должно решиться» (Лев Толстой «Анна Каренина»).
Декабрист, либерал, англоман онегинской эпохи презирали танцы; видимо, подобных молодых людей было в свете немало, отсюда и огорчения княгини Тугоуховской: «Танцовщики ужасно стали редки».
Во времена Толстого мазурка была апогеем бала и завершала его, во времена Пушкина бал заканчивался котильоном, разновидностью кадрили. За котильоном можно было шалить, шутить, вручать друг другу карты и платочки с узелками – и то, и другое со значением, котильон допускал и белый танец.
Бал у Лариных стоил жизни Ленскому; на балу Онегин увидел преображенную Татьяну и полюбил ее.
Современный бал – дискотека – какая жалкая, пошлая и страшная пародия.
Дуэли и дуэлянты
Дуэль – парный поединок, происходящий по определенным правилам, из которых одно присутствует во всех дуэльных кодексах: противники вооружены одинаковым оружием – шпагами, саблями (в Польше и Венгрии), пистолетами, обязательно из одной пары.
Цель дуэли – восстановить честь, снять оскорбление, часто мнимое или нарочитое. Было вовсе не обязательно доводить дуэль до кровопролития; сам оскорбленный должен был решить насколько серьезный урон был нанесен его чести и достаточно ли демонстрации бесстрашия (обмен выстрелами или ударами шпагой) или же дело требовало крови (до первой раны) как у Гринева со Швабриным; если оскорбление считалось смертельным, то и дуэль велась до гибели одного из противников.
Дуэли в России появились, конечно же, при Петре I, который и запретил их в своем «Патенте о поединках и начинании ссор» под страхом смертной казни. Николай I говорил: «Я ненавижу дуэли; это – варварство; на мой взгляд, в них нет ничего рыцарского».
Ну, это как посмотреть. Что было делать Гриневу с клеветником Швабриным, к тому же дуэль дважды пошла ему на пользу; он выиграл в глазах Маши, а рана облегчила объяснение в любви.
Зрелая часть общества, женщины, из тех, что поумнее, к дуэлям относилась отрицательно. Самыми опасными среди дуэлянтов были бретеры, люди, наплевательски относившиеся к своей и чужой жизни: Сильвио, Долохов, герой повести Тургенева «Бретер». Бретером в молодости был Пушкин, но по другим мотивам.
Русский дуэльный кодекс позволял дуэли на условиях, гораздо более жестоких, чем это возможно было в Европе. Дрались и на десяти и даже на семи шагах.
Титулованный аристократ не мог отказать в вызове бедному и незнатному дворянину. Член «Северного общества» офицер Чернов вступился за честь сестры, и денди высшего света – Новосильцев, был вынужден выйти к барьеру, оба скончались от ран.
Дуэль Онегина и Ленского описана Пушкиным таким образом, что современникам было ясно: в смертельном исходе немало повинен Загорецкий; стреляя с ходу, с дальней дистанции, под дулом чужого пистолета, Онегин имел мало шансов поразить Ленского, смерть поэта – его роковой удел.
Дуэль неизменно присутствует в русской классической литературе всего девятнадцатого века и даже начала двадцатого. Что уж говорить о Пушкине и Лермонтове, они сами погибли на поединках; стреляются даже у Достоевского и Чехова.
Сильвио простил своего противника, оставив ему на память залог неминуемой смерти, но бывало и так, что:
И пулею с плеча
Стрелка случайного
Погашена свеча —
Свеча венчальная.
