Виктор Гурченко
Невры
– кто это сделал? – наконец произнёс убитый горем Глеб. Толпа зароптала, но ответа ни у кого не было. Он медленно поднялся на ноги, бережно поддерживая голову Валентины, и огляделся вокруг, – кто это был в небе?
– никто толком не видел, – робко ответили ему, – тень какая-то, на огромную летучую мышь похожа.
– я его видела! – расталкивая толпу локтями в центр пробиралась запыхавшаяся Белка, – это вампир! Я его видела! – голос её дрожал и срывался на фальцет.
– это всë ты! – Глеб зарычал и ринулся вперёд, – убью, сука!
Ему наперерез бросился Карпов и обхватил обеими руками.
– стой, Глеб, остынь! – он крепко сжал друга в объятьях и упёрся ногами в землю, не пуская его дальше, потом повернулся к белке и зло прорычал: – Юля, исчезни пока, скройся! Потом поговорим!
Белка понуро опустила голову и послушно растворилась в толпе. А Глеб уткнулся лицом в плечо друга, и плечи его затряслись крупной частой дрожью.
* * *
Большой бревенчатый плот тихо покачивался на медленных угрюмых водах необычно тихой в этот день Волки. Хмурое небо мрачно отражалось в подёрнутой легкой рябью глади воды, серые с рваными прорехами тучи низко и тяжело повисли, прогибая небосвод, так и норовя прорвать его тонкую синюю паутину и накрыть своей хмарью всë – лес, реку, усадьбу и большую траурную процессию, собравшуюся вокруг плота. Венки из полевых цветов переплелись с разноцветными лентами, аляписто опоясывая небольшой помост в центре плота, на котором в ярко-синем платье лежала Валентина. Черты лица её заострились, губы, некогда пухлые и выразительные опали и побледнели, кожа на высоких скулах натянулась и истончилась. Глаза покойницы закрывали две медных монеты с изображением всадника, поражающего копьём дракона, а вокруг шеи была обернута белая шаль. Тело её утром вытолкала на берег Сцилла, после чего задрала голову на длинной шее к верху и жалобно, по-собачьи завыла. И вот теперь, наспех прихватив грубой ниткой голову к шее, Валентину уложили на прощальный помост и готовили озерницу к её последнему плаванию. Под дощатым настилом сложили дрова, облили их жидкостью для розжига и обложили хворостом. Трёхметровый канат, привязанный к колышку, вбитому в берег, являл собой последнюю нить, связующую мир живых с миром загробным. Говорили много, прощальные речи звучали пронзительно и надрывно, близкие и друзья, знакомые и приятели – никто не мог остаться равнодушным и по очереди высказывал свою скорбь. Глеб стоял темнее тучи, будто пребывая в трансе, его покрасневшие глаза иступлëнно смотрели на покачивающуюся фигуру на плоту. Словно сквозь туман до него доносились прощальные слова и горькие вздохи. Последним слово взял Всеслав. Хоть речь его и была длинная и размеренная, но, когда он вдруг замолк, а потом негромко произнёс: «Глеб… Пора…», до Глеба вдруг дошла вся неотвратимость ситуации. Он взял себя в руки и в последний раз обвёл взглядом любимый силуэт, задержавшись на мгновение на лице. В памяти ярким калейдоскопом завертелись сонмы воспоминаний, картинки сменялись одна за одной, и будто зашевелилась в открытой ране чёрная сколопендра отчаяния, выворачивая всë наружу, по-живому.
– Глеб, – шепнул стоящий рядом Карпов. Глеб встрепенулся и осознал, что смотрит на жену уже несколько минут. Он тряхнул головой и взял у Карпова зажжённый факел. Зайдя по колено в воду он неуверенно коснулся им хвороста. Пламя пару раз робко, точно на пробу, лизнуло тонкие ветви, а потом, осмелев, обвило их своими жаркими языками и устремилось вширь и вглубь, жадно хрустя щедрым угощением. Глеб достал из ножен широкий нож и одним движением, не давая себе шанса на сомнения, перерезал верëвку. Плот, подхваченный течением, легко стронулся с места и поплыл прочь от берега, стремительно распускаясь огненным соцветием. Через минуту пламя охватило помост, и тело в синем платье скрылось за стеной огня. Вскоре занялись и брёвна плота. Глеб по-прежнему стоял по колено в воде, по лицу его мрачными сполохами гуляли оранжевые отсветы погребального костра, а по щекам двумя нетоптаными дорожками текли горькие слезы.
– прощай, Валя, – тихо сам себе произнёс он и, украдкой смахнув слезы, побрёл к берегу. Толпа податливо расступилась, и Глеб в одиночестве, больше не оборачиваясь на удаляющейся пламя, зашагал прочь.
Тем же вечером Всеслав созвал совет. Глеб отсутствовал, и его место заняла растерянная и подавленная Белка. Чаровский привычно расхаживал взад и вперёд по кабинету, чеканя каблуками чёрных лакированных туфлей ритмичный стук по паркету. Остановившись посреди комнаты он поднял взгляд на циферблат больших настенных часов. Большая стрелка лениво шагнула в свою верхнюю точку и соединилась там с маленькой. Часы издали щелчок и глухо пробили полночь. В этот же момент дверь негромко скрипнула, и в комнату вошла Злата.
– начнём, – устало сказал Всеслав, после чего повернулся к Белке и жестом предоставил ей слово, – Юля, расскажи, что ты видела.
Блондинка тяжело вздохнула и поправила упрямую чёлку. Несколько секунд она будто не могла подобрать слова и бесшумно шевелила губами, наконец, ещё раз вздохнув, начала свой рассказ. Когда она дошла до описания человека со смешными усиками, который и превратился в чудовище, Карпов перебил её и раздосадовано ударил ладонью по столу.
– да это же Хаарман! Чëрт! Нужно было его тогда ещё у Шустера порешить! Ну Гитлер недоделанный! – он поднялся с кресла и засуетился, не находя места рукам, – да я прямо сейчас его к праотцам отправлю!
– Саша, – спокойно, но властно сказал Чаровский, – не забывайся, он очень серьёзный противник, ты видел, на что он способен. И здесь он не просто так. Если он смог убить Валентину, то сможет любого из нас. Он живая дамасская сталь. Давайте постараемся подумать холодными головами.
– я предлагаю действовать по действующему плану, – продолжил Карпов.
– поясни, – Всеслав наклонил голову и прищурился.
– ну с майором с этим, поляк который, как и собирались – отпускаем его. Будет ещё правдоподобнее, скажет, что у нас паника и неразбериха началась, он и сбежал. Дальше он ведёт своих к нам в западню, а для вампира этого у него будет с собой пистолет с серебряными пулями, у нас же есть? – он вопросительно посмотрел на Чаровского.
– это мы найдём, что дальше?– Всеслав нахмурился и жестом предложил продолжать.
– ну… Вот, собственно, и весь план, – пожал плечами Карпов, – поляки получат то, зачем пришли, Грифа по возможности выручим, а вампир получит свою порцию серебра.
– а с майором что дальше? – наивно поинтересовалась Злата. На что Карпов переглянулся по очереди с Илларионом и Всеславом и неопределённо пожал плечами, после чего бодро хлопнул себя ладошками по коленям:
– ну, как говорится, всë гениальное просто! На том и порешили. Пойду в оружейку – пули серебряные поищу.
– и отряд вооружи – поляков встречать, – добавил Чаровский.
– само собой, – согласился Карпов, потом резко замолк и поднял вверх указательный палец, – да! Злата, – обернулся он к девушке, – скажешь Денису, пусть ко мне с утра подойдёт – пойдём в лес постреляем, пусть учится.
Злата удивлённо подняла бровь и молча провела взглядом Карпова, который энергично зашагал к выходу.
– ну что, – подытожил Всеслав, – план настолько простой, что может быть и выгорит. Вот только…
– что-то не так? – встрепенулась Злата.
– хотелось бы, все таки, знать, с кем мы имеем дело, – Всеслав бросил взгляд на бледную луну, тускло заглядывающую сквозь витражное окно и на секунду задумался, а потом, будто задавая вопрос ночному светилу, медленно продолжил, – кто ты такой, Карл Хаарман?…
Глава 12
Ганновер
1925г.
Судья встал со стула и монотонно начал читать длинный приговор. Перечислив все злодеяния подсудимого он оторвал взгляд от листа с вердиктом и выразительно, явно испытывая удовольствие, произнёс:
– Фридрих Генрих Карл Хаарман, вы приговариваетесь к смертной казни через повешение за шею, решение окончательное и обжалованию не подлежит, – отполированный до блеска боëк деревянного молотка чеканно ударил по подставке, и усиленный эхом просторного зала звук звеняще повис в плотном от напряжения воздухе. В зале сдавленно загудели голоса несчастных родственников жертв, а потом раздался громкий истеричный смех осуждённого:
– Я всё равно вернусь! – закричал он, – Вы же знаете, что вампиры бессмертны!
Судья устало покачал головой и жестом велел увести приговорённого. Охранники тут же подхватили Хаармана под руки и увели прочь из зала. Троекратный стук молотка утихомирил публику и в зале суда постепенно восстановилась тишина.
– приговор будет приведён в исполнение послезавтра, в среду, 15 апреля, – объявил судья, после чего сказал, что суд окончен и в последний раз щëлкнул молотком о специальную подставку.
Весь этот процесс, это глупое и бессмысленное судилище изрядно веселили Хаармана, и теперь он лежал на нарах в маленькой одиночной камере с блуждающей улыбкой на лице. Сквозь решётку на узком окошке до него доносились свежие весенние запахи и далёкие голоса случайных прохожих. Скучать Карл давно разучился и с удовольствием проводил время наедине с собой, со своими мыслями и воспоминаниями. Завтра его повесят, «повешение за шею», так, кажется, сказал этот напыщенный индюк? А за что ещё можно повесить? За ногу? Хаарман хохотнул вслух. Ну и дураки эти судьи, полицейские, адвокаты, все дураки. Он бы мог сбежать прямо из зала суда, но его забавляли все эти потуги правосудия. Они решили убить Его! Убить вампира, ну-ну, пусть попробуют. Он прикрыл глаза и погрузился в воспоминания. С улицы тонкой струйкой сквозил аромат свежей выпечки, и Карл с удовольствием вспомнил свою пекарню, а потом первую встречу с полицией. Настойчивый стук в дверь тогда застал его врасплох. «Откройте, полиция!». Снова стук…
Хаарман застыл у разделочного стола с большим тесаком в руке. Перед ним лежала груда свежего мяса, наполовину уже разделанная и разрубленная на части. На полу в круглом эмалированном тазу медленно покрывалась густой плёнкой тёмная кровь. В своей кондитерской он продавал не только выпечку, но и пирожки с мясом, колбаски, ливерную колбасу и охлаждённый фарш. Всë это требовало времени и сил на обработку и готовку, но он со своим помощником и любовником Гансом отлично справлялись с этой работой. Заведение приносило неплохой доход, тем более, что часть мяса доставалось совершенно бесплатно. Шаркающей походкой Хаарман приблизился к двери и нарочито громко загремел ключами.
– сейчас, сейчас, – проворчал он недовольно, – дверь вышибите!
Дважды щëлкнул замок, и тяжёлая дубовая дверь бесшумно повернулась в густо смазанных петлях навстречу трём полицейским. Слегка опешив от вида хозяина в окровавленном переднике служители закона на мгновение замялись и неуверенно переглянулись, после чего один из них, по всей видимости старший, поправил шлем, больше похожий на украшенное ведро, вставил большие пальцы за полоску кожаного ремня и обратился к Хаарману:
– мы разыскиваем молодого человека по имени Фридель Роте, в письме матери он указал этот адрес, скажите, вы его знаете?
Хаарман задумался, делая вид, что перебирает в голове имена знакомых, и неуверенно помотал головой.
– нет, – задумчиво произнёс он, – не припоминаю, а вы точно адрес не перепутали?
– мы войдëм? – спросил полицейский и тут же грубо оттеснил хозяина в сторону. Гости вошли в дом и, не успев разойтись по комнатам, уставились на безобразную груду мяса на столе, – а это… – офицер указал на кровавую массу, на мгновение онемев.
– всего лишь говядина, – улыбнулся Карл, – в пирожках не такая мерзкая, не правда ли?
Старший полисмен скорчил гримасу и судорожно сглотнул.
– вы мясник? – выдавил он, справившись с омерзением.
– мясник, кондитер, пекарь, продавец, – развёл руками Хаарман, – един в четырёх лицах, сами знаете, как сейчас тяжело.
– да, нелегко, – согласился второй полицейский, нагло осматривающий шкафчики и ящики на кухне.
– один живёте? – спросил офицер, оглядывая спальню и гардероб.
– сразу видно профессиональный глаз сыщика, – нарочито елейно польстил полицейскому Хаарман, – вы меня разоблачили, я живу с другом.
– с другом? – насторожился офицер, – из этих, что ли? – он сделал неопределённый жест рукой и с подозрением прищурился, глядя на хозяина.
– о, нет! – Хаарман расхохотался, – просто ведём дела вместе.
– вы член партии? – из гостиной вышел третий полисмен, с интересом листающий свежий номер газеты «Фёлькишер беобахтер». В вопросе его сквозило уважение.
– с двадцатого года, – скромно ответил хозяин, – при Дрекслере ещё вступал.
– это правильно, – одобрил офицер, – за национал-социализмом будущее, мы ещё всем им покажем, – он бодро и заговорщически кивнул товарищам, – служили? – вкрадчиво спросил он.
– десятый егерский батальон, провинция Кольмар, Эльзас, – с гордостью ответил Хаарман. Полисмен в ответ уважительно кивнул.
– одного разворота не хватает, – озадаченно пробормотал полицейский, листая газету.
– ой, – Хаарман густо покраснел, – так неловко. Я накрыл одним листом телячью голову. От мух, знаете ли… – он виновато посмотрел на своих гостей, – я прочитал уже, а мухи… Они, знаете… Вон, на подоконнике, за занавеской, – он суетливо отдёрнул штору, за которой стоял какой-то предмет, накрытый газетой. Краешек её был пропитан кровью, – испачкался немного, но я могу…
– не нужно, – офицер поднял ладонь, – мне хватило и этого, – он, не глядя, кивнул в сторону разделочного стола, – не хочу, чтобы телячьи головы потом снились, вы уж простите.
– ну да, понимаю, – Хаарман виновато улыбнулся, – это я привычный к мясу.
– что ж, – офицер молодцевато подтянул ремень на кителе, – похоже ошибочка вышла, с адресом, наверное, напутали что-то. Не смеем больше отрывать от работы, товарищ, – последнее слово он выделил особо и многозначительно повёл бровями.
– заходите ко мне в лавку, накормлю по партийным ценам, – Хаарман широко улыбнулся и подмигнул офицеру, – Красный ряд, четыре, буду ждать.
– обязательно зайдëм, – полицейский энергично откозырял и кивнул хозяину.
Когда ключ сделал два лязгающих оборота в замке, Карл облегченно выдохнул и рухнул на кушетку. Переведя дыхание он подошёл к окну и сдëрнул газету с головы.
– вот ты шустрый какой, маме письмо успел отослать, – мясник весело хохотнул и щëлкнул голову Фриделя Роте по носу. Тот в ответ лишь продолжил буравить потолок мутными неживыми глазами.
Хаарман довольно хрюкнул и поморщил нос. Повернувшись на бок на жёстких нарах он с улыбкой посмотрел на облупившуюся стену. Хлопья старой краски разошлись тонкими трещинами вен, вздулись бугристыми мышцами, полными сладкой крови. Арестант тряхнул головой и сел. Чувство голода начинало напоминать о себе, пока робко и несмело, но вскоре ему нужна будет кровь. Ничего, завтра его повесят, а там Ганс его найдёт и выкопает. Главное Ганса с голодухи не загрызть. Хаарман усмехнулся сам себе и снова откинулся на нары. Чередой лиц перед ним мелькали его жертвы. Двадцать семь человек, двадцать семь молодых парней. Ганновер стал их последним пристанищем, их упокоением. Так уж вышло, что в этот город съезжались гомосексуалисты со всей Германии. А это были отверженные, проклятые своей же семьёй люди. В памяти Хаармана чёрной вспышкой вдруг возник отец. Кочегар паровоза, вечно злой и недовольный. Спина внезапно заныла от забытых злых тумаков родителя, а рот невольно перекосился в злобном оскале. Это всë он, он во всëм виноват! Каждый раз после отцовской трëпки, маленький Карл находил себе в жертву кошку или небольшую собаку и с удовольствием отводил душу на несчастных животных. Хаарман рывком перевернулся на другой бок, отрывая мысли от неприятных воспоминаний. Помогло. В памяти угодливо всплыл железнодорожный вокзал Ганновера. Огромный Эрнст Август в центре площади бронзово восседает на гарцующем скакуне и грозно смотрит вдаль, чему-то едва уловимо ухмыляясь в пышные усы. Быть может его смешат собственные белые эполеты из голубиного помёта, а может ему смешон одинокий прохожий, невысокий и узкоплечий, тихо крадущийся в тени клёнов на краю площади? Хаарман смотрит на застывшего в металле короля прошлого с надменной завистью и, не отрывая взгляда, проходит дальше – к центральному входу.
Центральный вокзал Ганновера – вот оно вожделенное место, место, где можно встретить одинокого путника, подростка, сбежавшего из родительского дома или просто искателя приключений. Тусклый мерцающий свет тепло подогревает вечерний воздух сквозь большие арки окон и выдаёт движение неразборчивых теней ночных пассажиров.
– билет, пожалуйста, – широкая фигура полицейского каменной глыбой преграждает вход. Это, конечно, проблема – без билета, или специального пропуска на вокзал не попасть, и Хаарман до недавнего времени тратился на бесполезные билеты, но только не сегодня. Ухмыльнувшись он поправляет шляпу и вальяжным движением достаёт из запазухи полицейскую бляху. Полицейский смотрит на значок и кивает. Вход свободен. Хаарман самодовольно проводит пальцами по щëточке усов и входит в зал ожидания.
Это была идея Ганса – поступить на службу в полицию внештатным сотрудником. Карл по началу не соглашался, ведь совсем недавно он даже загремел в тюрьму за непристойное поведение, но Ганс убедил его, что в полиции работают непроходимые тупицы. На удивление Хаармана так и оказалось, и теперь он патрулирует вокзал совершенно законно, а вскоре будет ловить и сам себя.
Вышагивая, словно цапля в поисках беспечных лягушек, внимательный дежурный по вокзалу заглядывает в лица пассажиров, у некоторых проверяет билеты. С неизменной улыбкой и шуткой наготове Хаарман ни у кого не вызывает подозрения. И вот она удача! Одинокий юноша в поношенной одежде, растрëпанный, с растерянностью в больших карих глазах. Приехал посмотреть город, в Ганновере впервые, пока не знает, где остановиться. Обаяние и полицейская бляха делают своë дело, и вот две фигуры, непринуждённо беседуя, медленно идут мимо монумента Эрнсту Августу, пересекают площадь и направляются на ночлег к доброму полицейскому.
Хаарман снова улыбнулся. Он сейчас находился там, у себя дома с молодым Михаэлем, который ту ночь пережить не смог.
Вскоре узник прикрыл глаза и задремал. Снился ему всегда один и тот же сон, волнующий и будоражащий. Цепкая память из раза в раз возвращала его в последний год войны, в горы Эльзаса. Изрытый траншеями и снарядами вдоль и поперек пейзаж представлял собой одну огромную обугленную рану на теле земли, в которой серыми опарышами копошились фигурки в военной форме. Червями они вгрызались в склоны, бороздили их окопами, разрывали воронками взрывов, выворачивали целые пласты земли, а потом заливали всë это газом, кровью и дерьмом. Кургузые обрубки деревьев больше походили на неумелый детский рисунок – короткий облезлый ствол и несколько чудом сохранившихся корявых веток по бокам. И целый лес, состоящий из таких уродцев, покрывал холмы и горы Эльзаса, некогда цветущего зелёного края.
Крепостные стены Кëнигсбургского замка, гордо возвышающегося на склоне холма, надёжно укрывали небольшой отряд капрала Бабеля от далёких раскатов артиллерийской канонады. Пользуясь тем, что замок не так давно был французским, да и не стали бы французы бомбить древнюю крепость, командование устроило здесь склад боеприпасов. В глубине тыла опасаться стоило только небольших групп диверсантов, поэтому каждое крыло охранял отряд из десяти бойцов. Карл Хаарман состоял в одном из таких отрядов в подчинении у капрала Бабеля, который сейчас как раз проводил ежедневное вечернее построение.
– в ночное дежурство сегодня заступает… – капрал выдержал паузу, а потом резко повернулся к Карлу, – рядовой Хаарман.
В строю сдавлено захихикали, а Хаарман вспыхнул:
– но, господин капрал, я и прошлой, и позапрошлой ночью дежурил, я не высыпаюсь!
– фрау Хаарман разбушевалась? – капрал удивлённо вздёрнул брови и сделал шаг к солдату, – кто-то ещё считает, что я поступаю неправомерно? – спросил он и оглядел строй. Ответом ему было дружное «нет, господин капрал!», – ну вот, – улыбнулся он, – все со мной согласны, так что, Хаарман, бери ружьё и вперед! В пять утра тебе сменят на посту.
Карл мрачно прошёл в оружейную и взял свою винтовку. По длинному высокому коридору он побрёл к дозорному посту у крепостной стены. Звуки от его шагов гулко бродили по пустому помещению, уставленному строительными лесами вдоль стен. Кайзер Вильгельм затеял грандиозный ремонт в этом замке, который перешёл во владение рейха в 1871 году в результате франко-прусской войны, чтобы он наконец стал из французского германским, но война всë остановила, и теперь под ногами хрустела кирпичная крошка и разлетались куски штукатурки. Заняв пост Хаарман опëрся на стену плечом и стал безразлично наблюдать за пылающим алым заревом заката. Словно огненное жерло войны, ненасытно пожирающее души молодых и сильных сынов Германии, полыхало оно на самой границе далёкого горизонта, плавило край холодеющего серого неба и жгло своим жаром рыхлые подбрюшья ленивых облаков. Издали, словно раскаты далёкой случайной грозы, доносилось бормотание сотен артиллерийских орудий. Стемнело как-то внезапно и сразу, и по ногам тут же потянуло прохладой ночи. Вскоре Карл начал неспешно расхаживать из стороны в сторону, обходя периметр небольшого внутреннего дворика. Несправедливость и злая обида душили его едкой слепой пеленой, довольная ухмыляющаяся рожа капрала Бабеля стояла перед глазами и снова повторяла: «фрау Хаарман разбушевалась?» Карл до белых костяшек на пальцах сжал цевьё и зашагал энергичнее, прокручивая в уме фразы, которые он в следующий раз бросит в лицо мерзкому капралу. Да и остальные тоже хороши! Им смешно! Нет! Карл Хаарман ещё заявит о себе, он заставит себя уважать! Потом на смену браваде приходило уныние и понимание того, что и в следующий раз будет тоже самое – его унизят, над ним посмеются и снова отправят на холод ночного дежурства. Карл уныло опустил плечи и посмотрел на яркую полную луну, что тяжёлым бельмом повисла прямо над его гудящей от мыслей головой. Вдруг бледный диск светила пересекла стремительная тень, и до слуха Хаармана донеслись хлопки крыльев. Осмотрев ночное небо, совсем лишённое сегодня звёзд, Карл ничего не смог рассмотреть и снова продолжил свой путь по кругу, путь без начала и конца, путь в никуда…
Когда крепостные стены превратились в глазах дозорного в одну бесконечную кирпичную ленту, а веки от недосыпа начали сами собой смыкаться, мозг Хаармана вдруг яркой молнией пронзила острая мысль: «а почему я один должен идти в никуда? Я отправлю их всех в никуда, и пусть они потом ходят по вечному кругу!» Он нервно хохотнул и решительно развернулся на месте.
Быстро, не выбирая куда ступить, Хаарман шагал по гулкому тёмному коридору, прижимая к груди винтовку как на параде. Сердце его клокотало яростью где-то в горле, так и норовя выскочить, побежать наперегонки со своим владельцем. Высокие узкие арки окон-бойниц стремительно проносились с обоих боков, походя обдав одинокую фигуру дозорного разбавленным светом равнодушной луны.
Тяжелая дубовая дверь в расположение отряда была слегка просевшая и до конца не закрывалась. В узкую щель наружу прорывались слабые отблески света от керосиновой лампы, рисуя на противоположной стене причудливые сполохи. Карл сильно дёрнул дверь на себя, и та с быстрым скрипом подалась. Он не старался войти незамеченным, потому как точно знал, что это последние мгновения его жизни, вопрос был лишь в одном – сколько мерзавцев он успеет забрать с собой. Решительно шагнув через порог Хаарман стиснул зубы и, улыбнувшись, поднял винтовку. От увиденного уголки его губ поползли вниз, а винтовка безвольно уставилась чёрным жерлом ствола в пол. Комнату устилали тела сослуживцев, большинство из них были изуродованы и просто-таки разорваны на части. Чëрная в слабом свете керосинки кровь огромной лужей расползалась по полу, словно нефть из пробитой бочки. В помещении висел тяжёлый густой запах скотобойни, запах свежего мяса, крови и смерти. Стеклянными глазами Хаарман осмотрел расположение. Как во сне медленно, точно двигаясь под водой, он повернулся в сторону и наткнулся на зрелище, которое парализовало его и приковало к полу леденящим ужасом. Над одним из тел судорожно дергалась какая-то черно-бурая масса, обтянутая тонким капюшоном из кожи, тонких костей и узловатых жёлтых вен, пронизывающих кожистую мембрану по всей её поверхности. До слуха Карла донеслось влажное чавканье вперемежку с каким-то звериным утробным порыкиванием. Он, сбросив оцепенение, вскинул винтовку и лязгнул затвором, тут же существо замерло и мгновенно смолкло. Кожистый капюшон с шелестом развернулся и превратился в огромные перепончатые крылья, и на Хаармана из-под них полыхнули тусклым огнём два уголька злобных глаз. Тупорылая морда с тяжёлой окровавленной челюстью и двумя узкими треугольными провалами на месте носа медленно повернулась к вооружённому человеку и издала низкий предупреждающий рык. Грохот выстрела, многократно отражённый высокими стенами, туго ударил по барабанным перепонкам Карла, и существо, глухо охнув, сложилось пополам и отлетело на кучу кирпичей в углу комнаты. Дрожащими непослушными пальцами Хаарман судорожно схватился за затвор и на мгновение, не длиннее одного удара сердца, опустил глаза вниз на винтовку. Когда он снова вскинул оружие для выстрела, то увидел перед собой вместо чудовища молодого мужчину. Полностью обнажённый он несмело, будто проверяя Карла, шагнул ему навстречу. Чёрные лоснящиеся в неверном свете лампы волосы тяжёлыми локонами спускались человеку на плечи, фигура его была достойна античных скульптур, а лицо словно высечено из гранита искусным резчиком. Винтовка дрогнула в руках Карла, и он встретился взглядом с пылающим взором чёрных глаз. Дальше всë происходило как в тумане, откуда-то издалека Хаарман наблюдал за двумя фигурами посреди кровавой бойни в небольшом помещении.
– Карл, – бархатно произнёс человек, взяв его ладонь в свою руку, – я вижу что ты особенный, ты не такой, как эти, – он, не глядя, обвёл рукой окровавленные тела, – я когда-то был таким же, как ты. А теперь ты сможешь стать таким же как я.
– стать таким же, как ты, – туманно повторил Хаарман.
– ты хочешь этого? – человек слегка наклонил голову вбок и прищурил глаза, – ответь мне.
– я хочу этого, – послушно ответил Карл.
Человек протянул вперёд правую руку вверх запястьем и провёл по ней длинным ногтем левой. Кожа легко разошлась, и из широкого разреза хлынул поток тёмной густой крови, разбиваясь на ладони на мелкие струи, разбегаясь по фалангам и дробной капелью закапал на пол с тонких холëных пальцев. Хаарман, как зачарованный, опустился на колени и жадно припал к пальцам, слизывая с них медно-солëную вязкую кровь. От позвоночника в голову резко ударила волна жара, а потом по всему телу разлилась лёгкая невесомость, наполняя всю сущность Карла Хаармана спокойной стальной силой вампира…
Тяжело и лениво скрипнула дверь камеры, и Хаарман открыл глаза. Остатки сна цветными стекляшками осыпались на пол и тут же растворились в серой реальности бетонных стен. Заключённый сел на нарах и внимательно осмотрел посетителя. Среднего роста, хорошо одет, аккуратная бородка, строгими полосками соединённая с усами, голова брита наголо. Он шагнул в камеру и учтиво снял шляпу, сопроводив это движение лёгким кивком головы. Лицо у него было простое и открытое, голубые глаза смотрели прямо и настойчиво, а лёгкий ироничный прищур располагал к доверию. Вслед за ним в помещение вошёл огромных размеров верзила в военной форме. В руках у него был стул и большой кожаный саквояж, которые он поставил посреди камеры и молча удалился в угол. Человек с бородкой уселся на стул и, закинув ногу за ногу, принялся выстукивать пальцами одному ему ведомый мотив на набалдашнике трости, которую он положил на колено.
– здравствуй, Карл, – произнёс он, – я здесь, чтобы тебя спасти.
– спасти? Меня? – Хаарман надменно поднял бровь и криво усмехнулся, – я вампир! Меня не нужно спасать.
– вот от этого и нужно спасать, – вздохнул незнакомец и покосился на помощника. Тут Карл заметил, что один глаз у него не поспевает за другим, скорее всего стеклянный, – меня зовут Лютер Вольфскопф, – продолжил визитëр, – я представляю одну организацию, которая может быть заинтересована в твоих услугах.
– это в каких же? – Хаарман скрестил руки на груди, – нужен повар? А может быть мясник? Так меня завтра повесить собрались, если вы не в курсе.
– вот здесь ты ошибаешься, – Лютер открыл саквояж и извлёк оттуда сложенный пополам лист бумаги. Развернув лист он поднялся со стула и подал его заключённому, – здесь поправка в приговоре – повешение заменили на гильотину. В зале суда присутствовал кое-кто, кто тебе поверил, и теперь тебе отрубят голову, а потом сожгут.
Хаарман пробежал глазами по бумаге, после чего скомкал лист и пренебрежительно бросил его в угол. Он снова улыбнулся одной стороной рта и, откинувшись на нарах, усмехнулся:
– пусть попробуют, я хоть сейчас могу отсюда уйти.
– попробуй, – беззлобно предложил Лютер.
– ты мне не веришь?! – вспыхнул Карл и вскочил на ноги. Верзила тут же шагнул ему навстречу из угла, но Лютер резким движением руки остановил его.
– дверь открыта, – спокойно продолжил посетитель, – просто пройди мимо меня.
Хаарман злобно зарычал и расправил плечи. Растопырив пальцы он развёл руки в стороны и задрал голову кверху. Бешено вращая глазами он немного присел, а потом резко опустил руки и выбросил их назад, за спину и встал на носочки. Застыв на секунду в таком положении он тут же потерял равновесие и неуклюже засеменил назад, пока не уткнулся спиной в холодный бетон тюремной стены. Лютер сжал губы и выстучал по навершию трости причудливую трель. Повисла немая пауза. Хаарман в растерянности оглядывался по сторонам и в недоумении рассматривал себя.
– не получается… – задумчиво резюмировал Лютер, – странно, не правда ли?
– что… что… – Хаарман задыхался от накатившей паники, – что ты сделал?
– сколько лет ты уже вампир? – игнорируя вопрос спросил Лютер, – два? Три?
– семь, – выдохнул Карл.
– неплохо, – одобрительно покивал гость, – целых семь лет скрываться от инквизиции под видом простого маньяка… Это всë война и разруха в Германии.
– какой ещё инквизиции? – взвился Карл, – мы что в каменном веке?
– вообще-то она появилась в двенадцатом веке, но это не так важно, важно то, что она существует и сегодня, и важно то, что ты теперь ей интересен.
– я? – Хаарман растерянно зарылся пальцами в волосы, – но почему у меня не…
