Виктор Гурченко
Невры
– strzelać! – скомандовал старший, и четверо бойцов вскинули автоматы.
Выстрелить они не успели – мощный удар из-под воды в нос лодке опрокинул их, а стоявшего спереди подбросило на несколько метров вверх, и он, выронив оружие, неловко, как-то боком, плюхнулся в воду. Он тут же появился на поверхности и, пересиливая вес моментально намокшей одежды и бронежилета, замолотил руками по чёрной воде, стараясь подплыть ближе к лодке. Над синей дымкой виднелась лишь бледно серая каска, как поплавок подрагивающая на поверхности. Поднявшись на ноги трое военных бросились на выручку товарищу. Вот он уже подплыл к краю борта и вытянул руку, как что-то резко утянуло его под воду. Схватив руками лишь воздух двое бойцов вооружились фонарями на автоматах и осветили то место, где только что был человек. Третий бросился на палубу и стал что-то спешно искать в снаряжении. Из воды возле борта, тем временем, на мгновение разогнав мутные спутанные космы тумана, вырвались пузыри воздуха и кругами разошлись по поверхности. Двое солдат, которые, казалось, на время забыли и про катер и про огромного волка, медленно отпрянули от борта и оглянулись на третьего, который уже спешил к ним с верёвкой и спасательным кругом. Тот, всë поняв, бросил спасательные снасти и, будто опомнившись, ринулся обратно за автоматом. Согнувшись к брошенному на палубу оружию он застыл, наблюдая, как прямо перед ним из воды вырастает что-то длинное, живое и лоснящееся. Будто огромное чёрное щупальце, существо нависало над оцепеневшей жертвой и пристально сверлило его большими миндалевидными глазами-блюдцами, широко расположенными на слегка приплюснутой сверху, как у змеи, голове, венчающей длинную гибкую шею.
Денис всë так же стоял на краю кормы. Всë его волчье тело было напряжено и готово для прыжка. Он не знал, как ему действовать, знал лишь одно – убить его не могут. Поняв, что четвёртый уже не вернëтся из глубины, двое бойцов вновь вскинули автоматы и направили стволы на катер. Вдруг раздался надрывный вопль и над лодкой взлетел третий. Казалось, он просто парит в воздухе, но вот его тело совершило несколько резких рывков в разные стороны, и он сразу смолк и обмяк. Чёрное, как ночь, существо, не выпуская жертву из пасти, стало медленно опускаться в воду, немигающим взглядом наблюдая за двумя остальными. Бойцы яростно закричали и открыли хаотичный огонь по появившейся твари. Существо дëрнулось в сторону и выпустило бесчувственное тело из пасти. Обнажились два ряда мелких острых зубов и по ушам больно резанул свистящий вопль, полный боли и злобы. Шея упруго изогнулась и голова монстра скрылась под водой. В следующий момент возле противоположного борта вода взорвалась мириадами брызг, и из чёрной глубины выросло ещё одно чудовище. Это был настоящий дракон! Длинная толстая шея колонной выросла над судном, и огромная голова с массивными скулами и мощными челюстями нависла над людьми. Лучи фонарей панически мелькали по телу монстра, выхватывая роговые наросты на чëрно-зеленой коже, похожие на кору дуба, маленькие, скрытые крыльями надбровных дуг, жёлтые глазки с узкими полосками зрачков, два небольших рога возле висков и зубы… Крупные и острые, цвета белого мрамора, некоторые обломанные, смертоносные и страшные. Пасть приоткрылась и над рекой прокатился грудной рокот. Показалось, что температура воздуха от этого звука снизилась сразу на пару градусов. В ответ застрекотали автоматы, дракон отвернул голову в сторону и прижал её к шее. Пули глухо застучали о толстую кожу. После, страшная пасть разверзлась и издала оглушающий гудящий рëв, казалось, будто стадо слонов старалось перетрубить стаю рычащих львов. Внезапно, шея, удивительно гибкая и быстрая, выгнулась и чёрная пасть обрушилась на одного из стрелков, тараня лодку и разламывая её на части. Солдат, схваченный страшными челюстями, исчез под водой вместе с чудовищем, а последний выживший бросился в воду с разлетающейся на части посудины и поплыл к катеру.
– Pomoc, Pomoc! – закричал он, умоляюще вытягивая руку.
– давай быстрее! – Илларион перегнулся через борт катера и протянул руки навстречу плывущему солдату. Денис тоже вытянул ему свою длинную лапу. Когда до лодки оставалось около пяти метров, пловец сдавленно вскрикнул и исчез под водой. Туман безразлично затянул след его пути и то место, где он исчез. Священник бессильно выдохнул и опустил руки вдоль борта, – чуть-чуть не успел, – грустно сказал он.
– хорошо, что недалеко уплыла, – послышалось с другого борта. В катер мокрая, как кошка после дождя, ловко забиралась Валентина, – пришла помощь, откуда не ждали, – она улыбнулась и стала двумя руками выжимать растрепавшиеся мокрые волосы.
– что это было? – отделяя каждое слово прохрипел Денис и указал когтем пальца на обломки вражеской лодки, медленно тонущие рядом.
– это Сцилла и Харибда, – Валентина улыбнулась уголком рта с плохо скрываемой гордостью, – Сцилла – ручной цмок Златы, это девочка, она её ещё детёнышем нашла, а Харибда сюда приплыл сам, не знаю откуда. Злата, видно, Сциллу вслед за нами отправила, на всякий случай, ну а Харибда всегда со Сциллой рядом трëтся. Сами понимаете, дело молодое, – и она многозначительно поиграла бровями, заговорщически глядя на серго волколака. Денис, как наяву, вспомнил своё неудачное купание в Волке возле острова, странные водовороты, что-то шершавое, задевшее ногу, чувство чего-то большого рядом… Он крепко сжал зубы, и внутри что-то неприятно перевернулось…
Тут из леса снова донеслась автоматная очередь, а следом несколько одиночных.
– Карпов! – рявкнул Денис, – похоже, у него, все-таки, проблемы. Я что, зря превращался? – он решительно шагнул к борту.
– послушай, Денис, – задержал его Илларион, – следующий раз во время превращения активно двигайся, лучше вращайся, боли не будет. – волколак благодарно кивнул и прыгнул в воду щучкой.
Под водой плотной пеленой чернела зияющая пустота. Слабый свет молодой луны не пробивался через слой тумана, рассеиваясь ещё на подходе к поверхности реки. Вода была тëплая и приятная. «Как парное молоко», всплыло в памяти выражение из детства. Денис точно знал, что Сцилла и Харибда его не тронут, теперь знал. Вынырнув возле самого берега, он удивился, какое расстояние проплыл за такое короткое время, да, тело волколака определённо имело массу преимуществ. Тяжелая набрякшая водой шерсть лоснящимися лоскутами липла к телу и обтекала тугими струями воды. Повинуясь неведомому инстинкту Денис встряхнулся по-собачьи, орошая прибрежные заросли аира обильным дождём. Шерсть распушилась и встала дыбом. Ещё пару раз вздрогнув всём телом и довольно фыркнув он втянул носом прохладный наполненный жгучими запахами ночной воздух. Кровь, порох, пот… Карпов! Да, это его запах! Звенящей бронзовой ниткой, почти видимой для волчьего глаза, запах уводил волка вглубь леса и вдоль берега, назад, против течения. Денис побежал сквозь бурелом старых сучьев и сросшихся в кучу от безысходности молодых елей, так и не нашедших путь у небу. Чëрно-серый пейзаж, ясный и чёткий для звериного глаза, был резко расчерчен линиями запахов, многие из которых Денис ощущал впервые. Опустившись на четыре лапы волколак побежал ещё быстрее и только успевал пригибать морду от колючих прутьев и веток.
Выстрелы раздались совсем рядом, и в нос резко ударил запах жжёного пороха, который сплëлся в одну нить с запахом Карпова. Вот он! Ещё несколько прыжков и перед ним, опершись спиной о дерево, сидит боевой товарищ. Карпов улыбнулся больной чахлой улыбкой, обнажив окрашенные красным зубы.
– Денис, ты?… – он облегченно закатил глаза, потом тряхнул головой, собирая мысли в кучу, – слушай сюда, они близко, я одного подстрелил, осталось трое, стрелять умеешь? – Денис отрицательно помотал головой, – мой косяк, – вздохнул он, снова закрыл глаза и, не глядя, щёлкнул предохранителем, – я поставил на очередь, просто жми на курок, осталось шесть патронов. Стреляй короткими, кого не застрелишь – рви. Пуль не бойся, тебе ничего они не сделают. Всë, прячься в кусты, я приманкой побуду.
Денис взял автомат и бесшумно нырнул между двух ëлок. Вскоре по стволам заплясали лучи фонарей и послышались голоса. Уже знакомая польская речь, пересыпанная русским матом, становилась громче и вот, из-за деревьев показались трое вооружённых людей. Направив на сидящего Карпова автоматы они осторожно приблизились к нему, внимательно обыскивая яркими лучами. Один из военных, убедившись, что пленник безоружен, опустил ствол и ударил Карпова ботинком в лицо. Тот бессильно сполз в сторону и опрокинулся на землю.
– kurwa! – бросил поляк и плюнул себе под ноги.
«Сейчас!» – вспыхнуло мгновенное решение, и Денис нажал на спусковой крючок, прицелившись чуть ниже колен. Из головы напрочь вылетел совет «стрелять короткими», и он, зажав курок, повёл трясущимся стволом слева направо. Первого поляка как косой подкосило. Он упал сначала на колени, потом набок и с громким криком схватился за ногу. Дальше ствол неожиданно ушёл вверх, и второго бойца прошило с близкого расстояния насквозь двумя пулями в спину. А дальше Калашников сухо защëлкал и стал бесполезен. Бросив автомат волколак серой тенью ринулся на последнего солдата, который уже развернулся в его сторону и резко ушёл влево. Прогремели выстрелы, и Денис, двигающийся огромными зигзагообразными прыжками, ощутил, как горячими струями мимо просвистели пули. Противник пятился, пытаясь словить на прицел слишком быстрого соперника и стрелял короткими очередями наугад. Резкий рывок вправо, мгновенный разворот и толчок позволили сблизиться, Денис прыгнул на врага, и тот в отчаянии зажал курок, подминаясь под ударом мощного тела. Грудь прожгла рвущая боль, и на мгновение в глазах потемнело. Мешком рухнув на поверженного бойца Денис быстро пришёл в себя, но тут же ощутил удар в бок. Раздался выстрел, потом ещё, и ещё. Из последних сил поляк вытащил офицерский пистолет и простреливал навалившегося врага уже без шансов на победу. Денис обмяк и потерял хватку. Снова раздался выстрел. Мощное тело вздрогнуло. Собрав все силы волколак разинул пасть и с силой обрушил челюсти на лицо врагу. Что-то хрустнуло, пропуская зубы дальше в мягкую плоть, пасть наполнилась медным вкусом крови, и тело под ним обмякло и, несколько раз судорожно подскочив, успокоилось окончательно. Денис откинулся на спину и тяжело вдохнул ночной воздух. Над ним, раздвигая острые верхушки стройных сосен в стороны, невозмутимо мерцали мутные звезды, которые с каждой секундой приобретали чëткость и ясность.
– Денис… – слипшимися губами прошептал Карпов.
– а-а-а… – протянул в ответ тот.
– Денис… – Карпов сухо пожевал ртом, потом выдавил из себя: – спасибо.
– угу… Не за что…
– здорово от пуль уворачивался, где научился?
– из футбола, – Денис свободно вздохнул, с удовольствием ощутив, что ничего больше не болит, – финт Зидана называется.
Карпов хрипло рассмеялся.
– дай мне минут десять, и я сам пойду.
– угу, – согласился Денис, продолжая глядеть в ночное небо.
Вдруг, рядом раздался сдавленный стон. Денис подскочил и увидел, что раненный в ногу поляк корчится от боли, зажимая рукой простреленное колено. Увидев приближающегося оборотня он часто задышал, закрыл глаза и тихонько завыл от страха и отчаяния.
– не бойся, – Денис положил руку ему на плечо, – я в колено не целился, извини. Успокойся, – тихо прохрипел Денис, – аптечка есть?
– ты что делаешь!? – возмутился Карпов, – добей его!
Денис ничего на это не ответил. Распаковав аптечку он наложил поляку жгут и уколол обезболивающие, после чего посадил его возле дерева и сложил рядом фляги убитых врагов. Несмотря на протесты Карпова Денис оставил раненому рацию и, взвалив сварливого товарища на плечо, спустился по крутому склону к берегу, где уже легко покачивался на волнах простреленный в нескольких местах прогулочный катер. Мотор его безнадёжно издох, но при наличии озерницы он был и не нужен. Погрузив такого же простреленного Карпова на сиденье компания в прежнем составе продолжила обратный путь к янтарному поместью на волчьем острове.
Глава 8
Двое путников не торопясь шагали по зелёному долу в тени раскидистых дубов. Неширокая тропа, нехоженая и нетоптаная теснилась в узкой колоннаде мощных стволов, стоящих для неопытного, замыленного глаза вразнобой, случайно и нечаянно, по воле произвола природы. Но, если присмотреться, узкая, едва уловимая линия образовывала дорожку из зелёного мягкого покрова, вела посвящённого путника вслед за собой, убегала и снова вычерчивалась тонкой, почти неосязаемой нитью.
– далеко ещё? – спросил Шустер.
– как придём – узнаем, – пожал плечами отец Илларион, – такие места не имеют какого-то места, к ним можно прийти, только если тебя пуща пустит. Она поэтому так и называется «пуща» – кого пущает, а кого и нет.
– горазд ты на выдумки, – усмехнулся попутчик, – слушай, а эта штука нам на что? – он приподнял небольшую портативную колонку-бочку, болтающиеся на коротком ремне.
– а ты как думаешь? Наверное музыку слушать, – ответил батюшка.
– а… – затянул было Шустер, но Илларион его мягко оборвал:
– придём на место – всë увидишь.
– понял, молчу, – Шустер провёл щепотью пальцев по губам, закрывая их на невидимый замок. Но через минуту снова нарушил молчание: – ты вот, Илья, объясни мне колхознику, ну чего они к нам постоянно лезут? С Лютом всë понятно, а эти то, ну, простые смертные? Раньше там эта… – он на секунду задумался, припоминая слово, – как её? Спорынья! Вспомнил! Вот, раньше спорыньи объедятся и ползут, а сейчас то что им нужно? У всех ведь интернеты поди есть, умные все, как он их дурманит?
– в рабство хотят нас взять, – не глядя на собеседника ответил Илларион.
– в рабство? – растерянно переспросил Шустер, – да какое рабство? Опять шутишь? Время какое на дворе? Да и не пойдём мы, лучше сдохнем, давно понять должны были.
– понятное дело не с плетями и кандалами, – вздохнул святой отец, – сейчас объясню. Вот ты своим работникам сколько платишь?
– я то? – растерялся собеседник, – так это… Кому как. Кому сигарет, кому бутылку, родителям там за лекарствами съездить, накормить.
– вот, – мягко кивнул Илларион, – а сколько они на самом деле прибыли тебе дают? Ты двери-окна человеку сделал, поставил, с тобой рассчитались, а ты не на четверых делишь, а на себя одного, а помощникам, которые, на минуточку, всю работу и сделали, бутылку, сигареты и миску супа. Вот это и есть рабство.
– постой! – Шустер развёл руками в возмущении и даже остановился, – какое же это рабство!? Кто бы их на работу взял с их запоями и прогулами!? А я все их выходки терплю, они у меня накормленные и довольные. Тут, скорее, взаимовыгодное сотрудничество.
– вот послушай, – батюшка вздохнул и, посмотрев на высоко стоящее солнце, приготовился к долгому и обстоятельному объяснению, – были такие мыслители Томас Мор и Томазо Кампанелла и, независимо друг от друга в разное время и в разных странах, они написали книги «Утопия» и «Город солнца». Эти книги – размышления на тему идеального государства. Люди там живут в достатке, равенстве и братстве, но, – Илларион многозначительно поднял палец вверх, – есть один нюанс: в обоих случаях идеальное общество использует рабскую силу. Да, книги были написаны очень давно, ещё в шестнадцатом и семнадцатом веках, тогда рабство было обычным делом. Но с ходом времени стало понятно, что по-другому действительно не выходит. Чтобы кто-то жил хорошо, кто-то обязательно должен жить плохо. В начале рабство было прямое и явное, потом его стали драпировать помощью развивающимся странам, грабя ресурсы стран третьего мира, а теперь всë делают тоньше, с помощью экономики. Главное чтобы порабощённые народы, как и твои работники были уверены, что это, как ты и сказал, взаимовыгодное сотрудничество.
– всë равно не понимаю, – тряхнул головой Шустер, – так что, лучше их вообще на работу не брать? Пусть подыхают, так что ли?
– а ты представь, что они сами начали делать окна, двери, беседки, они ведь всë умеют. Вот что ты будешь делать?
– я? – Шустер почесал затылок, – ну пускай и делали бы, вот только где столько клиентов найти, если каждый будет своë предлагать.
– вот тут и начинается конфликт, – хмыкнул батюшка, – всем придётся снижать цену, из-за избытка предложения. Тебе это не понравится и ты захочешь убрать конкурентов, а лучше вернуть их обратно в положение твоих помощников. Начнешь их спаивать, подставлять, а если ничего не выйдет, объявишь, что они злобные злодеи, разрушишь их производство и сожжешь дома. И вот они снова бездомные алкаши, а ты добрый и отзывчивый сосед, позволяешь им работать за миску супа. Так войны и случаются, всем нужны рабы.
– ну ты загнул, конечно, – помотал головой Шустер, – дома сжечь. Мы так никогда не поступаем, у нас и рабов то никогда не было, не захватывали русские другие народы.
– другие нет, – задумчиво произнёс Илларион, – а вот свой регулярно. Я же говорю, без рабского труда нет ни движения вперёд, ни развития. Сталин ради индустриализации, вон, пол страны в рабство взял.
– так ты же только вчера его оправдывал! – хитро прищурился Шустер.
– так я его сейчас и не обвиняю. Время такое было: «или мы пробежим отставание в сто лет за десять, или нас сомнут», – так он говорил и был, прав.
– а оно того стоило?
– тут выбор стоял: или свой народ в рабство взять, или страну потерять навсегда, – Илларион задумался и замолчал. Шагающий рядом Шустер искоса наблюдал за батюшкой, довольный, что его разговорил, – знаешь, – продолжил священник, – это часто любят вспоминать – ГУЛАГи, репрессии. Страна мол людоедская была. А вот то, что в штатах в это время происходило то же самое, да, пожалуй, ещё и хуже, что-то никто не вспоминает. Там фермеров просто сгоняли с земли вместе с семьями и вынуждали за гроши на стройках работать. А то, что за эти гроши прожить нельзя было, никого не интересовало. Так они из великой депрессии выходили. Видишь, тоже без рабства никуда, – Илларион остановился и растерянно завертел головой, – заболтал ты меня, Ваня, что-то с пути сбился, – он огляделся по сторонам, а потом прикрыл глаза и стал поглаживать бороду, – сюда, – негромко проговорил он, указав пальцем нужное направление. Путники повернули в густой ельник и зашагали медленнее, разрывая руками паутину и продираясь сквозь плотные кустарники.
– знаешь, Ваня, – продолжил батюшка, хрипло кряхтя при каждом неудобном движении, – либеральные историки вообще интересно смотрят на мир. Тут вижу, тут не вижу, так это называется.
– это да… – многозначительно согласился Шустер.
– вот помнишь голодомор? – вдруг спросил Илларион.
– ну… – Шустер поднатужился и сломал косую ветку, перегораживающую путь, – нам то что, мы на бульбе и не почувствовали. А так да, помню, конечно.
– а почему он случился? – спросил батюшка и тут же сам себе ответил: – потому, что кровавые маньяки большевики решили голодом народ заморить. Так сейчас об этом пишут. А как было на самом деле?
– как? – дежурно спросил Шустер, уже начиная уставать от лекции по истории.
– страна индустриализацию проводила. Набрали оборудования, технологии купили, специалистов выписали из-за границы, и всë в кредит. А когда пришла пора платить, страны кредиторы заявили, что примут плату только в зерне. Ни золота им не нужно, ни угля, ни леса, а только хлеб. И что делать руководству было?
– ну и на хрен бы всех послали, да и дело с концом.
– э нет, не так всë просто, – хитро протянул Илларион, – это был бы крах государства, слишком много уже было вложено, чтобы сходить с этих рельсов. Поэтому начали изымать зерно силой.
– а нельзя было у кого-нибудь, кто согласен за золото был торговать, это зерно перекупить? – втянулся в беседу Шустер.
– можно было, – ответил священник и снова остановился, глядя по сторонам, – туда, – коротко бросил он и полез по склону в крутой овраг, – так вот, – продолжил он, – можно было, и Сталин так и сделал – договорился с Персией о поставках зерна взамен того, что ушло в Европу. И судна с хлебом уже готовы были отправиться в Россию, но английский флот заблокировал их в Персидском заливе. Вот и всë.
– а зачем? – нахмурился Шустер.
– а чтобы потом кричать на весь мир о страшном Голодоморе в СССР. Но самые большие проблемы пришли на следующий год. Самые плодородные земли – чернозём нельзя распахивать лошадью, не тянет, только волом. А всех быков в первый голодный год пустили под нож и сеять оказалось просто не кем. И урожай на следующий год элементарно не вырос. Вот и решай сам, кто устроил голодомор на Руси.
– вот сволочи! – Шустер зло сплюнул себе под ноги, как вдруг увидел большую поляну со вкопанными резными столбами впереди, – пришли, кажись? – неуверенно спросил он.
– пришли, – выдохнул Илларион и устало уселся на ствол толстой сосны, наискось лежавшей на опушке поляны, – давай колонку, – он протянул руку, и Шустер, сбросив с плеча динамик, протянул его батюшке.
Илларион включил устройство, и пластиковый корпус тут же зажёгся десятками разноцветных диодов. Повесив колонку на сук он не спеша пошёл к одному из столбов.
– у шамана три руки, – раздалась из динамика песня группы Пикник, – и крыло из-за плеча, от дыхания его разгорается свеча. И порою сам себя, сам себя не узнаёт, а распахнута душа надрывается поëт…
Святой отец подошёл к торчащему из земли стержню и замер перед ним, закрыв глаза. Резной каменный столб представлял собой разделённый на три части прямоугольный камень, вверху которого были вырезаны четыре человека с равнодушным выражением на лицах, по каждому на своей грани, накрытые сверху большой шапкой. В средней части люди были со злыми лицами в странном корявом танце, а внизу были высечены какие-то то ли демоны, то ли чудовища, недовольно упирающиеся головами в потолок.
– у шамана три руки, – продолжало доноситься из колонки, – мир вокруг как тёмный зал. На ладонях золотых нарисованы глаза…
Илларион медленно поднял руки к небу, и синева над ними вздрогнула, подёрнулась серой дымкой и быстро начала затягиваться длинными мутными космами туч с востока. Воздух похолодел и наполнился сырой моросью. Подул зябкий промозглый ветер, пробрался сквозь густые заросли, завращался вокруг человека в рясе, ударил в лицо мелкими каплями и тихонько завыл в балках и оврагах. С неба грустной серой пеленой заморосил мелкий секущий дождь.
– пойдём назад, пока не промокли! – крикнул Илларион, набрасывая капюшон, и потрусил к краю поляны, – колонку не забудь, денег стоит!
Шустер, по-воробьиному нахохлившись, вскочил с поваленного дерева, подхватил за ремень динамик и поспешил за батюшкой.
– а что за песня? – перекрикивая гудящую непогоду спросил он, – специальная какая-то?
– просто нравится, – пожал плечами Илларион, – настроится помогает. Давай быстрее, скоро хлынет, я уж постарался, – и двое путников ускорили шаг, пробиваясь сквозь намокающий тяжелеющий лес.
* * *
Капитан Вишневский тоскливо смотрел в маленькое, расчерченное плохо окрашенными перекрестьями старых рам, окошко ветхой деревенской хаты. За окном уже третий день лил непрекращающийся плотный дождь. Настоящей стеной висел он сразу за маленьким, щедро промазанным каким-то жёлтым герметиком стеклом. Разверзлись хляби небесные, и тьма спустилась на ненавидимую капитаном деревню. Так мог бы подумать Вишневский, интересуйся он хоть как-нибудь литературой. Но он не интересовался. Всë, что его занимало в последние дни, это постоянное наличие выпивки. То, что произошло с его отрядом прямо здесь, в этой деревне, в нескольких десятках метров отсюда, внушало чувство постоянной тревоги и иррациональный животный страх. Этих двух американцев, конечно, жалко не было, они были тупыми напыщенными болванами. Но то, как они умерли… Дрожь электрическим разрядом проходила по телу, когда капитан вспоминал тот день.
Очнувшись в багажном отделении Хаммера Вишневский не сразу вспомнил где и зачем он находится. В голове гудели остатки медицинского спирта, а картинка в покрасневших глазах никак не хотела обретать чёткость. В узкие окошки бронемашины игриво заглядывало вечернее солнце. А ведь, когда он прилёг вздремнуть, шёл дождь, сколько же времени прошло? Стараясь не совершать резких движений капитан осторожно выбрался из багажника в салон. На переднем сиденье лежал труп. Весь пол был залит кровью, как и простреленный камуфляж бойца. Вишневский мгновенно сполз на своём сиденье ниже уровня окон. В висках загремел медный колокол, а сердце ускорилось, разгоняя густую кровь по сосудам. Оружия у погибшего солдата не было, видимо забрали. А кто за брал-то? Не местные же. Видно, действительно здесь действует партизанский отряд. Неужели он так вырубился, что не слышал выстрелов? Робко выглянув в краешек лобового стекла Вишневский окинул взглядом улицу. Почти весь обзор загораживал головной Хаммер, двери которого были распахнуты настежь. На пулемётном гнезде сидели два воробья и беспечно скакали по краю турели, греясь на солнце. Ещё немного привстав капитан рассмотрел на дороге два тела, у одного из них голова была размозжена вместе с каской, на песке темнело большое пятно от впитавшейся крови. Капитан судорожно сглотнул и снова сполз вниз. В маленькие боковые и заднее окно худо-бедно просматривалась единственная улица деревни. За пол часа наблюдения у Вишневского сложилось впечатление, что в деревне нет вообще никого, не было слышно звуков, не видно людей. Постепенно он обретал способность трезво мыслить и пришёл к выводу, что вполне логично, что из деревни все ушли. Действительно, зачем оставаться там, где скоро будет куча злых военных? Немного осмелев, он вышел из машины и осмотрелся. Позади печально смотрел колёсами в небо перевёрнутый хаммер, из-под которого торчала рука одного из его бойцов. Рядом лежали ещё двое убитых. Стёкла в окнах магазина были выбиты, а на стене виднелись выбоины от пулемётного огня. Дверь была снесена с петель и теперь валялась в десятке метров от своего проëма. Перешагнув через порог Вишневский замер в оторопи и почувствовал, как желудок сжимает холодная цепкая рука спазма. У одного американца было вырвано горло, а у второго практически отсутствовало лицо. Весь пол был покрыт липкой лоснящейся массой из битого стекла, кирпичной крошки и почерневшей густой крови, а в помещении стоял леденящий запах смерти. В дальнем углу лежал бледный, как полотно Вацлав, тоже залитый кровью. Да… Мальчишку, конечно, жаль… Капитан провёл рукой по волосам и медленно развернулся к выходу. До него начал доходить весь масштаб случившегося ужаса и его чудесного спасения. Мертвы были абсолютно все из его отряда, и только он цел и невредим. Потому, что был мертвецки пьян. Он нервно хохотнул и уселся за руль броневика. Ключ зажигания был в замке, и двигатель послушно заурчал после секундного вращения стартера. Вишневский включил передачу, потом посмотрел на мёртвое тело солдата на пассажирском сиденье и поставил на нейтралку. Открыв пассажирскую дверь капитан выволок обмякшее тело из салона и бросил возле дороги, ехать с покойником ему не хотелось. Уже пребывая в полной уверенности, что деревня пустая, Вишневский вдавил педаль акселератора в пол, выпуская клубы чёрного дыма, и рывком сдëрнул бронированную тушу Хаммера с места. Жёсткая подвеска беспощадно транслировала все прелести бездорожья на изможденный алкоголем организм капитана, его трясло и подкидывало, иногда приходилось ловить ускользающий автомобиль резкими поворотами руля, возвращая его в колею. То и дело поглядывая в боковое зеркало Вишневский полностью успокоился только после того, как злополучная деревня полностью скрылась из виду, и всë отражение занимал только густой лес.
Человек на дороге появился внезапно, будто из-под земли выскочил. Капитан вдавил в тормоз, и многотонный броневик жадно впился рельефным протектором в размякший грунт лесной дороги. Скошенный нос машины клюнул вперёд, и, прочертив колёсами две глубокие полосы на земле, хаммер остановился. Это был совсем молодой парень, в глазах у него теснились паника, страх и облегчение. Вишневский почти не говорил на русском, но понимал неплохо, тем более, что фразы, которые прокричал парень были ему хорошо знакомы:
– слава Украине, жыве Беларусь! – прокричал он и демонстративно поднял вверх руки, – не стреляйте, я свой!
Вишневский сидел, крепко, до белых костяшек, сжимая рулевое колесо и напряжённо смотрел сквозь броню лобового стекла на странного парня. Оружие у капитана не было, но тот об этом не знал. «А не ловушка ли это?» – мелькнула тревожная мысль. В памяти всплыл перевёрнутый хаммер, а за ним и оглушающий вопрос: «а как они перевернули четырехтонный внедорожник»? Парень по-прежнему стоял, с непонятной надеждой глядя на капитана, не смея опустить поднятые руки. Вишневский решился.
– кто таков? – он нарочито вальяжно вывалился из машины и неспешно подошёл к незнакомцу, – руки за плечи! – с ужасным акцентом сказал он. Парень умоляюще нахмурился, демонстрируя полное непонимание.
– меня Юра зовут, не стреляйте, – произнёс он подрагивающим голосом.
Вишневский в бессилии закатил глаза и жестом приказал парню развернуться. Тот торопливо подчинился, и капитан стянул его запястья за спиной пластиковыми стяжками.
– усядь! – скомандовал он, открыв пассажирскую дверь. Парень на секунду замешкался, увидев сиденье, залитое кровью, но быстро взял себя в руки и кое-как залез в салон.
Хаммер трясло на ухабах, а в голове у Вишневского тряслись и завязывались на морские узлы мрачные мысли. Что доложить командованию? Как объяснить своë чудесное спасение? А вот пленный – это уже хорошо. Только потом он узнал, что этот Юра совершенно сумасшедший и как пленник абсолютно бесполезен. Он нëс какой-то бред про оборотней и нечистую силу и был, очевидно, полностью безумен. Над Вишневским открыто посмеивались сослуживцы, а звезды с его погон не полетели только потому, что его снова возвращали в Невры руководить контртеррористической операцией, где ниже капитана ставить командира было нельзя. Командование в этот раз серьёзно отнеслось к образовавшейся проблеме и посылало вглубь Налибокской пущи целую хорошо вооружённую роту с бронетехникой и тяжёлыми орудиями. Тем не менее, все оценивали эту командировку, как ссылку. Это не фронт, но, вместе с тем, и не тыл. Солдаты шли на задание с неохотой и разочарованием, никому не хотелось гоняться по лесу за горсткой плохо вооружённых партизан, а в иное никто и не верил. Зато всегда оставалась угроза получить вечером в задницу обработанную ядом стрелу или дротик из кустов, именно так оценивали бойцы его роты боевые возможности аборигенов.
