Валерий Борисов
Время подонков: хроника луганской перестройки
– Ознакомьтесь. Постановление о вашем аресте.
Он протянул Бейлину постановление. Тот внимательно прочитал из рук подполковника небольшую бумажку и, подняв голову, тихо и медленно произнес:
– Вы не знаете сами, что делаете… Я не совершил преступления, которое должно иметь такое последствие… Я теперь понимаю подоплеку этого… наказания для меня. Но это и для вас будет иметь печальные последствия… – Бейлин поднялся и уже твердым голосом сказал. – Ну, что же, пойдемте!
Подполковник ответил, будто бы оправдываясь:
– Мы просто исполняем приказы… И то, что положено по ходу следствия. Сейчас подойдет служебная машина из СИЗО и вы поедете в ней. А сейчас возьмите вещи, которые вам будут необходимы… там.
Бейлин стал класть в сумку зубную щетку, мыло и что-то еще. Подполковник ему не мешал, только взял его паспорт. Роман, вообще, не знавший этой процедуры, молчал.
Через несколько минут кегебист прервал молчание:
– Кажется, подошла машина. Пойдемте.
Он пошел впереди, следом Бейлин, за ним подполковник. Роман шел последним.
На улице уже стоял черный фургон, рядом с ним стоял полноватый, смуглолицый, в очках, тоже подполковник. Видимо, подполковники знали друг друга и вышедший подполковник, по-дружески спросил приехавшего:
– Дежуришь?
– Да. – Коротко ответил подполковник в очках. – Где арестованный.
Другой подполковник показал на Бейлина и протянул коллеге бумажки с постановлением и еще документы Бейлина. Журналист тяжело влез в боковую дверцу, где сидело двое солдат.
Тюремный подполковник спросил другого подполковника:
– В какую камеру?
– Сам знаешь. Чтобы понял, что такое тюрьма. А то они пишут о ней, а сами там никогда не были.
– Понял! – ответил собеседник. – Ну, пока.
Подполковники пожали друг другу руки, и машина тронулась, увозя Бейлина в тюрьму. Потом подполковник и кегебист пожали, без разговоров, руку Романа, коротко бросив:
– До свидания. – И пошли к «Волге», на которой они приехали.
Его даже не пригласили в машину, что обидело Романа. Более того, ничего ему не объяснили. И обиженный он вышел на улицу Советскую.
5
Куда дальше идти, Роман не решил. Надо было ехать на дачу, но не сильно хотелось – должен туда приехать тесть, с которым он сегодня предпочел бы не встречаться. Домой, в квартиру – тоже не хотелось, там никого нет. Встретиться с друзьями – но с кем? Он стал думать – к кому бы зайти в гости и немного выпить. Надо было снять напряжение сегодняшнего дня. Он понимал, что произошло очень нехорошее дело и последствия для него и тех, кто его послал на это дело, могут быть плохими. Поэтому надо было немного передохнуть, приняв спиртное. Водку продавали по талонам – две бутылки в месяц. Ворошиловградцы ругали за это партию и власть, но покорно стояли в огромных очередях помногу часов, чтобы купить, этот проклятый ныне, литр животворной влаги. Но не только ценители тонкого водочного вкуса русской водки, но и запойные алкоголики, дружно отмечали, что ее качество стало намного хуже. «Обманывает власть нас, быдло несчастное! Цены загнули в два раза большие, чем были, а разливают какой-то суррогат, изготовленный из опилок! Но мы пили, и будем пить!! Нас не сломишь!!!». В партийных кругах шутили давно известной шуткой: «Как ее, проклятую, пьют беспартийные? Партийные борются с ней путем ее уничтожения». Но у партийных руководителей всегда был неприкосновенный запас и коньячка, и водочки для себя и более старших руководителей.
Он с телефона-автомата позвонил на дачу Столяренко. Но тот не подошел к телефону, а его секретарь пообещал сообщить первому о его звонке.
Невеселые думы крутились в голове Романа: жизнь, карьера, проблемы! Но эти проблемы вдруг быстро разрешились. Его окликнул женский голос:
– Рома! Привет!
Навстречу ему, с радостной улыбкой, шла Оля Кирисова.
– Здравствуй! – Ответил Роман и с удовлетворением заметил, что тягостные мысли сегодняшнего дня, уходят куда-то в даль. – Век тебя не видел! Откуда ты?
– Вообще-то из Москвы! Я защитила кандидатскую диссертацию! Можешь меня поздравить!
И Роман понял, что надо ловить миг удачи, который отвлечет его от неприятных мыслей! Встреча с Олей, как и в студенческие времена, была всегда не только приятной, но и по-мужски продуктивной. И он, как можно веселее и беззаботнее ответил:
– Поздравляю! Искренне! Давай я тебя поцелую, нового кандидата наук в нашем городе! Давай это дело отметим?
– Спасибо, за поздравление, Рома! Можно и отметить. Может, зайдем в кафе?
Но Роман думал по-иному – надо бы с Олей некоторое время побыть наедине. Вспомнить с ней прошлое. Но где? В гостиницу не хотелось, да и заметно. Его кто-то мог узнать, к тому же, с дамой. Опасно… Но дома же никого нет! Можно старую знакомую пригласить в гости. Конечно, могут увидеть соседи, но они промолчат – все-таки он обкомовский работник и они об этом знают. И он стал такое приглашение готовить издалека, объясняя некоторые, связанные с его положением:
– Я не против поздравить тебя за рюмочкой коньяка или вина в кафе. Но ты сама понимаешь, – я работник обкома и если кто-то увидит меня за столиком кафе с рюмкой, не дай бог сфотографирует, то понимаешь, у меня могут быть большие проблемы…
Оля, кажется, все поняла:
– Так что ты предлагаешь?
Роман, немного поколебавшись, ответил:
– Если ты не против, то пойдем ко мне… У меня дома никого сейчас нет…
Ольгу Кирисову он знал со студенческих лет. Она училась курсом младше. Бойкая, живая, а главное безотказная для мужчин девушка, нравилась студентам и преподавателям. Семерчук стал находиться в близких отношениях с Олей с третьего курса. Но Оля знала себе цену и встречи их были периодическими. Но были. Оля не из тех женщин, чтобы полностью рвать связи с любимыми мужчинами – они еще пригодятся, если не сегодня, то когда-нибудь. Она искала мужа среди молодых преподавателей и нашла. Умный, знающий досконально английский язык – Гена Кирисов, проводивший занятия в ее группе, увлекся Олей. Точнее даже не увлекся, а впервые в жизни переспал с нею и посчитал себя обязанным жениться на ней. Так она поменяла свою неблагозвучную девичью фамилию, на более приличную – Кирисова, и больше никогда ее не меняла. Она быстро родила мальчика и вскоре, сразу же после окончания института, разошлась с Геной. Объясняла, что у того скверный характер. В этом она была права – умный Гена обладал тяжелым характером. Она осталась работать в институте – преподаватели не хотели расставаться с бывшей, но такой доступной студенткой, – а теперь она уже защитила диссертацию. Она знала, как и чем надо пробивать себе дорогу к лучшей жизни. И ей это удавалось. Мужей, после Гены, она меняла почти ежегодно, но детей больше не заводила.
– Можно и к тебе. – Легко согласилась Оля.
И они, мило болтая, двинулись к его дому – «китайской стене». В подъезде и лифте никого из соседей не встретили, что вообще успокоило Семерчука. Открыв дверь, Роман провел ее в зал, которая была одновременно его спальней с женой и предложил Ольге выпить:
– Коньяк или вино?
– Давай коньяк!
Роман заметил, что в последние годы его знакомые стали больше употреблять коньяк. Конечно, это не из-за дефицита водки, просто водка стала напоминать неопределенный химический состав, далекий по своему качеству от замечательного луганского самогона. А вина тоже почти не стало, а что было на прилавках, мало чем напоминало любимые в высоких управленческих кругах «Пино-Гри» или «Ай-Серез». А коньяк доставался, по закрытым от широкого круга потребителей, торговым точкам, и еще оставался довольно высокого качества, потому что его было пока немного. В этих магазинах обком приобретал коньяки для себя, на случай встречи гостей, но могли взять лично себе одну-другую бутылку работники партийных и советских органов.
Роман принес из холодильника бутылку пятизвездочного армянского коньяка, здесь же на столе порезал колбасу и сыр. Шоколадные конфеты взял из вазочки, которая предназначалась детям. Он налил две рюмки и произнес в виде тоста:
– За твою успешную защиту, зато, чтобы ты дальше росла по карьерной лестнице… – это выражение было в обиходе в обкоме, – в общем, за тебя, Оленька!
Оля медленно стала пить из рюмки и когда выпила все, взяв конфетку, произнесла:
– Кажется, это настоящий коньяк! Армянский… Покажи бутылку, – Семерчук подал ей бутылку, она взглянув на этикетку, воскликнула, – я ж правильно определила, коньяк армянский… – и она звонко захохотала.
Роман довольный тем, что у него имеется хороший коньяк, тоже засмеявшись, спросил:
– Откуда ты научилась распознавать коньяки?
– Жизнь всему научит! – Продолжала смеяться Ольга, – а аспирантура – особенно.
– На какую тему ты защитила диссертацию?
– О коммунистах Болгарии, Сербии балканских стран в тридцатые годы. Как они боролись против фашизма.
– Что-то, я не помню, чтобы мы этих коммунистов учили в институте…
– Толком об этих странах в истории не пишут – слишком мелкие. Но там были яркие личности. Наливай еще по рюмке?
Выпили еще по одной, весело болтая и вспоминая прошлые годы. Когда выпили третью, то Роман решил, что пора переходить к более конкретным делам, – не коньяк же он ее пригласил пить!?
– Оля! Может, вспомним молодость?…
Та сразу же ответила:
– Давно пора вспомнить. Я помню, как ты меня когда-то взял на руки и положил на кровать… Я твоей нежности, не могла сопротивляться. Повтори это снова!
Роман подошел к ней, поднял ее на руки и, повернувшись, положил ее на кровать – она была рядом, здесь они спали с Леной.
– Раздень меня… Лучше секс без любви, чем любовь без секса.
И Роман стал расстегивать пуговицы на ее блузке. Оля извивалась как змея, довольная происходящей процедурой. Потом она обняла его и стала целовать. Ольга умела в постели делать все, и сейчас Роман просто млел под ее поцелуями и ласками. Но одновременно у него мелькнула мысль: «А с Леной я боюсь, что-то сделать откровенное. Даже нет мысли предложить ей что-то новое». Но все было прекрасно, а Оля своими криками и стонами подтверждала, что он настоящий мужчина…
Позже, оба голые выпили еще по рюмке и Семерчук стал подумывать о том, что пора заканчивать эту встречу, и он осторожно произнес:
– Оля, мне еще надо ехать на дачу. Дело идет к вечеру…
– Успеешь… – спокойно отпарировала Ольга. – Ты что хочешь двумя разами удовлетвориться? Все вы мужчины одинаковы – все стремитесь туда, откуда вышли. В этом ваша слабость и наша женская сила.
– Нет! Нет! – поспешно возразил Семерчук. – Я хочу снова тебя отнести в постель… Ты – прекрасна. С тобой я понимаю, что действительно существует невероятная женская сила. – В этом он был искренен.
…Вышли они из квартиры, когда действительно завечерело, и красный на закате шар солнца завис над горизонтом. Он довел Олю до остановки троллейбуса, где они дружески распрощались, пообещав звонить друг другу…
Надо было ехать на дачу, трамваем или автобусом в Зеленую рощу. До трамвая и автобуса от центра города далеко добираться и Семерчук решил ехать на такси. Но, чтобы поймать свободное такси потребовалось еще полчаса времени.
Когда он зашел в дом, то увидел тестя. Тот, поздоровавшись, сразу же спросил:
– Какая там горячка приключилась?
Семерчук стал рассказывать, а Фотин в процессе рассказа все больше хмурился и потом произнес:
– Да, закрутилось не шуточное дело. И зачем ты в него влез?
– Так мне позвонили и приказали… – стал оправдываться Роман.
– Надо было отказаться.
– А как?
– Ну, сказал бы, что у тебя гости, какое-то торжество и ты уже выпил… – он почти дословно повторил слова Лены, сказанные ему днем.
– Я об этом даже не подумал.
– Кажется, Столяренко вырыл себе яму, из которой он не выберется. И обстановка другая, не как прежде – гласность, и зря с евреями связался. Они его сомнут.
– Но Бейлин же написал плохую статью о нашей области… Надо как-то реагировать!
– Никак не надо было реагировать. Через неделю-две об этой статье забыли бы, и жизнь пошла бы своим чередом.
– Но у вас тоже есть еврейские корни, – уколол Семерчук Фотина.
– Да, – согласился тесть. – Но только корни. Но от корня идет очень крепкий ствол, а дальше развесистая крона, – веточки гибкие и помогают другой веточке жить. Не то, что у вас, – ветка ветку душит… Большая ветвь – всесильный человек. Маленькие веточки – наша дружная семья. И когда наше дерево затрясётся в гневе, – никто не устоит. Корни никто и не никогда не сможет повредить, только может пощипать ветки. Это дерево никто и никогда не сможет срубить или даже поломать… Сейчас это дерево придет в гнев в отношении Столяренко и ему в этой борьбе не устоять… – Фотин закончил свои разъяснения насчет развесистого дерева, – Зря ты в это дело влез… – еще раз повторил Фотин. – Но ты человек маленький – исполнитель и веди так себя, если начнут разбираться с этим делом, говори, – сказали мне, но я его не исполнил. Понял?
Это «понял» очень раздражало Семерчука, но он покорно кивнул головой, а тесть продолжал:
– Но надо извлечь из этого корысть. В понедельник, то есть послезавтра, пойдешь с отчетом к первому и потребуй у него за это дело новую квартиру. Боюсь, что дни его сочтены. – И Фотин огорченно закачал головой. – Снова начнутся проверки, доклады… Нет бы жить спокойно!
До Романа стало только теперь доходить, после слов тестя, что дело разворачивается не шуточное. Надо бы успеть выбить новую квартиру, тем более ему все время обещают расширение, но все откладывают новую квартиру на потом – есть более страждущие, живущие в полуразрушенных халупах. И он соглашается с этим, но теперь надо быть настойчивым.
Они сели ужинать вдвоем – женщины и дети поели раньше. Тесть ел молча и когда стал запивать ужин компотом из свежих яблок и слив, спросил Семерчука:
– Ты слышал, что комсомолу хотят дать хозяйственные функции? Разрешить ему заниматься коммерческими делами?
– Слышал. Но документа еще не читал. Пока его нет.
– Скоро будет. Дело не месяцев, а дней. Надо нам включаться в эту коммерцию.
– А нам зачем? – удивленно спросил Семерчук.
Тесть внимательно смотрел на него.
– Неужели ты не понимаешь, что этот закон не для комсомола, а для тех людей в стране, которые имеют деньги. Проще говоря, для тех, кто имеет деньги и может их больше не скрывать, а легализовать.
– А много у нас в стране таких людей? В основном, большие деньги имеет криминал.
– Хоть ты работаешь в обкоме, но к жизни не присматриваешься. Все директора заводов, другие руководители имеют хорошие деньги, которые разбросаны в сберкассах на разных счетах, кто-то хранит их у себя дома. Сейчас их можно будет не прятать, а вложить в коммерцию. Понял? – Семерчук поморщился, услышав это слово, но Фотин не обратил на это внимания. – Сейчас надо найти молодых, которые возглавят этот бизнес. – Фотин впервые употребил это слово. – А деньги мы дадим. Может, ты бросишь партийную работу и возглавишь торговый кооператив?
Роман обиженно посмотрел на тестя.
– Нет. Свою работу я не намерен менять на другую, тем более торговлю.
– Знай. Торговля – самый легкий и простой способ получения денег. Производство намного сложнее. Торговлю не уничтожат самые драконовские меры. Ладно, это я тебе предложил, просто так. Работай на своем месте, ты еще будешь нужен. Завтра я позвоню твоему отцу, и мы решим, каким образом создавать кооператив, а может банк.
– А что у моего отца так много денег?
Фотин снисходительно посмотрел на Романа.
– Достаточно.
– Я знаю, что у него достаточно денег, но чтобы открыть кооператив…
– Значит, мало знаешь своего отца. Я твоего отца знаю раньше, чем ты родился. И мы с ним с тех пор вместе работаем… Но сегодня мы в разных городах… – Фотин говорил туманно, не конкретно, видимо понимая, что пока Роман не должен все знать о взаимоотношениях их семей. – Ладно, поговорю со сватом, а потом что-то придумаем. Только все надо делать быстро. Давай укладываться спать.
«Так поэтому они меня женили на Лене?» – мелькнуло в голове Романа.
Но тесть ушел, а Роман обиженный остался сидеть, – тесть своего зятя даже за компаньона не считает. Обидно! Он вышел в сад, где в беседке сидела Лена, с матерью и детьми. Владислав и Оксана уже зевали и после небольшого, пустого разговора Лена сказала:
– Дети уже приняли душ, пора им спать.
Они с детьми спали в одной комнате. Лежа в постели, Роман обнял Лену и шепнул:
– Такой дурной сегодня день. Как я по тебе соскучился.
Лена прижалась к нему:
– Я тоже. Подожди, пока уснут дети.
От обычно равнодушной к интимной жизни Лены, он не ожидал таких слов. Кроме того, его организм, пресыщенный сегодняшней встречей с Ольгой Кирисовой, требовал отдыха. Но отвергать жену было нельзя, и он ответил:
– Хорошо.
И он своей рукой прижал ее к себе. А в голове в это время мелькали сцены любви с Олей. Вот бы так все было с Леной… А то будет буднично, как всегда…
… В этот вечер Фриду Борисовичу – директору магазина «Океан» – позвонил знакомый из милиции и сказал, что Бейлин, купивший у него рыбные деликатесы, арестован именно за это приобретение, и сейчас находится в СИЗО. Но следствие идет против него, – директора магазина. Все сделано по распоряжению первого секретаря обкома. Разговор был короток, но все было понятно. Некоторое время Фрид Борисович, сидя в кресле, раздумывал, чтобы предпринять, потом взял записную книжку и нашел нужные номера телефонов. Сначала он позвонил в Донецк, подчеркнув, чтобы об аресте сообщили семье Бейлина, потом в Киев, по двум адресам, в том числе работнику Центрального комитета компартии Украины. Он сообщил о случившемся и попросил быстрее предпринять контрмеры. Продумав еще несколько минут сложившуюся ситуацию, он встал и подошел к книжному шкафу. Взяв толстую книгу, он ее нежно погладил, потом стал листать, наслаждаясь цветом разноцветных купюр – десяти, двадцати, пятидесяти, и сторублевых купюр, лежащих между страницами. Он их не считал, посмотрел и аккуратно поставил книгу на место. Потом ладонью, нежно провел по корешкам других книг, стоящих на полке и закрыл стеклянные дверцы книжного шкафа.
Вот так, каждый вечер, перед сном, с живым человеческим чувством ласкал он своими ладонями прохладные корешки книг. От осознания своего, хотя и тайного богатства, сон был крепче.
6
В понедельник, утром, в половине девятого, Семерчук сидел в приемной первого секретаря обкома. Столяренко еще не появился на работе, не было и секретарши, поэтому за ее столом сидел, как всегда, Сорокин, который казалось, проводил в приемной круглые сутки. Коротко поздоровавшись за руку с Сорокиным, Роман спросил очевидное:
– Еще не пришел? – он имел в виду первого секретаря.
– Еще рано… – в тон ему ответил Сорокин. – Что-то важное?
Роман, подчеркнув важность своего присутствия здесь, – пусть Сорокин знает, что первый поручает ему важные дела – ответил кратко:
– Да.
– Тогда жди… – и стал перебирать какие-то бумаги на столе.
Без десяти девять в приемную, с портфелем в руке, вошел Столяренко. Он поздоровался за руку с обоими работниками обкома, и спросил Сорокина:
– Ничего важного нет?
– Нет. – Так же коротко ответил Сорокин и с ключом в руках, пошел открывать дверь в кабинет первого.
Слово «важное», по утрам, постоянно употреблялось работниками всеми обкома, словно они жаждали каких-то чрезвычайных событий, которые могли бы показать, что они могут решать самые сложные вопросы быстро и главное, эффективно. И это сразу же подчеркнулось тем, что вслед за первым в приемную стали заходить секретари обкома. Роман недовольно подумал: «Тоже приперлись, будто у них важные дела!». Но Столяренко, направляясь в кабинет, обратился к нему:
– Заходите ко мне первым, – потом пояснил остальным секретарям, – я недолго поговорю с Семерчуком, он меня просил о приеме, – соврал первый секретарь, – а следом обсудим текущие вопросы на эту неделю с вами.
Роман, еле скрывая радость от секретарей – его принимает первым Столяренко, – пошел вслед за первым в его кабинет. Правда, его немного покоробили слова первого секретаря, будто бы он просился на прием, но он быстро выбросил ложь первого из своей головы.
Столяренко, поставив портфель, на стол пригласил Романа сесть: Потом сам грузно опустился в свое кресло.
– Расскажите мне, как свидетель вчерашнего, что же происходило… А то мне доложили кратко, что Бейлина арестовали. Хочу прочувствовать ситуацию из первых уст. – Поэтично закончил свой вопрос Столяренко.
– Да, арестовали, – поспешно ответил Роман. – Он сопротивлялся, говорил, что это нарушение его законных прав, но рыбные деликатесы были в его холодильнике…
Столяренко сидел молча, что-то про себя размышляя. Семерчук вынужден был продолжить:
– Требовалось разрешение на арест, и его дал прокурор Артемовского района. Городской прокурор отказался, а районный проявил политическую зрелость… – и он снова замолк.
«Плохо! – думал Столяренко, – что городской прокурор не дал ордера на арест. Произошла утечка важной информации. Кто же здесь виноват? Я не могу быть виноватым. От обкома там был Семерчук. Надо бы показать, что он неправильно истолковал мое распоряжение, впрочем, не распоряжение, а мои слова».
И Столяренко вслух произнес:
– Арест, был лишним… А кто предложил его арестовать?
Роман замялся – кто же из тех двоих предложил первым арестовать Бейлина? Потом неуверенно ответил:
– Вначале об этом сказал подполковник, а потом все оформлял кегебист.
– А кто договаривался с прокурором?
– Я – глубоко вздохнул Роман, до которого стало доходить, что он сделал что-то не то и торопливо добавил – они меня об этом попросили.
– Лучше бы с прокурором договаривались они. Я же вам не говорил об аресте журналиста.
– Нет.
– Хорошо. Ничего страшного здесь для партии нет. Пусть посидит с недельку, может, одумается – подвел итог Столяренко, который чувствовал опасность для себя, хоть все было сделано руками МВД и КГБ. – Вы можете идти на свое рабочее место.
Но Роман помнил наставление тестя и спросил:
– Мы говорили с вами насчет расширения моей жилплощади, – осторожно произнес он.
Столяренко, глядя в упор на него, ответил:
– Говорили… Для работника обкома есть четырехкомнатная квартира в доме, где живут наши сотрудники. Я сегодня же переговорю и в течение дня лично позвоню вам об этом решении. Свою квартиру сдадите и получите новую. Договорились?
– Да! – Чуть ли не с радостью выпалили Роман.
– Идите.
Роман пошел к двери, а Столяренко думал: «Если что, то за этот перегиб ответит Семерчук. А квартира будет ему в утешение».
В кабинет зашли секретари и сели по бокам длинного стола. Понедельник всегда начинался с совещаниями с секретарями обкома. Столяренко раскрыл папку, скользнул глазами по верхней бумажке и произнес:
– Какие вопросы наиболее остро стоят перед нашей областью? Секретарь по промышленности, – что у вас?
Встал со стула секретарь по промышленности, бывший заместитель директора одного из заводов Ворошиловграда и, заглядывая в бумажку, которую держал в руках, стал говорить:
– Директора заводов получили свободу в своих хозяйственных делах. Стали выпускать более дорогую продукцию, а дешевую – нужные народу товары, сокращают или совсем прекращают выпускать. Идет сокращение рабочего класса. В связи с введением государственной приемки промышленной продукции, у нас могут встать все заводы. Наша продукция не соответствует государственным стандартам. Вся продукция бракуется…
– Почему? – Сурово перебил его Столяренко.
– На старом оборудовании не сделаешь качественную продукцию. Надо или отменять госприемку, или, как я уже сказал, останавливать заводы…
– Заводы не будем останавливать, – перебил его Столяренко, – надо договориться с госприемкой, чтобы они… это… Вы распространите распоряжение, чтобы госприемка более доброжелательно относилась к проверке продукции… Ведь, остановить завод… – все понимаете – это безработица, народный взрыв. Мы более детально обсудим данный вопрос на этой неделе. Секретарь по сельскому хозяйству, – какие проблемы у вас?
– Проблем много. Но на сегодня, пожалуй, самая главная – это сокращение стада крупного рогатого скота, низкие надои молока…
– С чем это связано? – перебил его Столяренко.
– Слишком жарким оказалось лето. Почти засуха. Сейчас на корм скоту косят кукурузу, пока она не засохла и поэтому кормов на зиму будет немного. А потом, как сказал предыдущий секретарь по промышленности, многие председатели колхозов, директора совхозов, почувствовали излишнюю свободу в своих действиях, в связи с гласностью и демократизацией. А животноводство, как известно, дотируемая отрасль сельского хозяйства, проще говоря, убыточная…
– Срочно подготовьте мероприятия по этому вопросу и пусть облисполком примет немедленные меры. …Тоже на этой неделе. – Он замолчал, читая какую-то бумажку, взятую из папки, и продолжил. – Нам пришло указание из ЦК – еще более усилить работу по расширению демократизации общества, углублению гласности, укреплению социалистической законности. Надо этот документ рассмотреть в первую очередь и направить в ЦК перечень мероприятий, планируемый в области. Что скажет секретарь по идеологии?
Встал Бурковский и стал говорить о мероприятиях, которые надо провести по расширению демократизации общества…
Роман, зайдя в свой кабинет, сразу же позвонил тестю. Он не скрывал радости – новая квартира ему почти обеспечена. Но, когда он сказал, что надо сдать старую квартиру, Фотин охладил его пыл.
– Это не телефонный разговор. Зайди вечером ко мне.
Правда, душу Романа грыз один вопрос – а правильно ли он все сделал в субботу? Почему Столяренко подчеркнул, что он не говорил ему об аресте журналиста? Но, кажется, квартира будет, что его утешало. Он стал просматривать текущее делопроизводство и набрасывать перечень мероприятий, которые необходимы для углубления демократии и гласности…
Время шло к концу рабочего дня, и Столяренко просматривал нескончаемый ворох бумаг, пришедших как из Москвы и Киева, а так же из районов области. Сообщения и статистические цифры вызывали у Столяренко тревогу – продолжалось падение производства. Еще его возмущал тот факт, которого раньше никогда не было, – партийные органы должны были уступить часть своих властных полномочий другим, – например, предприятиям. Но он себя успокаивал – наступила перестройка, гласность и в условиях расширения демократии необходимо поделиться некоторыми руководящими функциями с другими органами, но властные полномочия должны оставаться у партии. В этом Столяренко был непоколебимо уверен. Так завещал великий Ленин. Сталин четко проводил эту линию, другие руководители после него, не упускали бразды партийного управления страной. Но сейчас наступили новые времена и надо влиться в перестроечную демократическую струю, хотя бы маленькой капелькой…
В самом конце дня последовал звонок из Киева. Звонил секретарь ЦК. Но не Енченко, который курировал Донбасс. Тот сразу же спросил о журналисте. У Столяренко заныло сердце в предчувствии недоброго разговора. И неожиданно для себя Столяренко по-мальчишески начал оправдываться, что обком партии здесь не причем – это инициатива правоохранительных органов. Но вопрос секретаря из ЦК опрокинул все его оправдания:
– При аресте присутствовал работник обкома и делал ему недвусмысленные предложения…
Столяренко понял, что в ЦК все знают. Но кто успел доложить? Время для раздумий не было, и первый секретарь обкома потерянно ответил:
– Я возьму это дело под свой личный контроль и разберусь…
Из ЦК телефонный голос сухо произнес:
– Мы уже в этом разбираемся.
Еще после некоторых фраз, разговор прекратился.
Столяренко аккуратно отложил все бумаги на край стола и позвонил секретарю в приемной, чтобы подавали машину – рабочий день для него закончился, и он понимал, что плачевно. Надо было все, не торопясь, обдумать.
… А Роман после работы пошел к тестю. Фотин внимательно выслушал его сообщение насчет квартиры и сделал вывод, который собственно говоря, Роман и ожидал.
– Квартиру не сдавай. Завтра-послезавтра пропишем в ней племянницу с дочкой.
– Это сложно.
– Я позвоню начальнице паспортного стола – Феодосовне – и она все сделает. Старых друзей не забывают. А ты завтра постарайся взять ордер на квартиру. Надо спешить… Что-то неприятное надвигается на область…
– Что именно?
– Пока еще толком не знаю. Но тебе надо поспешить с квартирой.
Они еще поговорили немного, и Семерчук пошел домой.
