Валерий Борисов
Время подонков: хроника луганской перестройки
3
С утра Лена находилась в нервно-взволнованном состоянии. На это обратила внимание Тоня:
– Ты, что мечешься? Ну, приезжает твоя старая любовь. Но, сколько уже времени прошло? У нас всех – семьи, дети… Успокойся и учись. Тебя для этого сюда послали.
Лекция Матвеева была на второй и третьей паре. Когда он зашел в класс и поздоровался с аудиторией, Лена не подняла на него глаза и посмотрела на него тогда, когда он стал диктовать план лекции. Но он на нее не смотрел, а она его жадно разглядывала с ног до головы, готовая мгновенно опустить голову, если он взглянет на нее. Вот он начал рассказывать и Лена, опустив голову, делала вид, что записывает его лекцию. Наконец, она подняла голову, поглядела на Николая, но увидела, что он смотрит в другую от нее сторону. Но вот их глаза встретились, и Лене показалось, что он запнулся, но нет – Матвеев отвел от нее взгляд и продолжал читать лекцию. В перерыве Матвеева окружили слушатели, что-то спрашивали, но Лена к нему не подошла. Тоже повторилось после третьей пары, где он остался отвечать на вопросы слушателей, а они с Тоней пошли обедать. В столовую Николай не пришел, потом она узнала, что он пришел позже, когда они пошли на занятия.
После занятий Лена узнала, что Матвеев пошел гулять по городу. А она его ждала! Надеялась, что он первый подойдет к ней! А он не подошел, а она все равно безнадежно ждет встречи с ним. Чем безнадежнее ситуация, тем крепче тяга к подвигам. И это внезапно вскрывшееся желание встречи, – она его хочет увидеть, и поговорить один на один, – заставила ее замереть, но не испугала. Она предложила Тоне погулять по Антрациту, и они бродили по улицам и паркам до самого вечера, пока не начало темнеть. Теперь она была уверена, что Матвеев сидит в своей комнате, которая выделена ему в интернате. Ночью он не будет гулять по городу.
Когда они зашли в свою комнату, Лена, как можно равнодушнее произнесла:
– Я сейчас пойду к Матвееву. Надо посетить старого товарища, с которым учились вместе. А сейчас он учит нас… – но получилось фальшиво, что это заметила сама Лена.
Антонина сразу же ответила:
– Что, не можешь забыть старую любовь? Зачем он тебе нужен?
– Просто. Поговорить…
– Вряд ли ты будешь много говорить с ним… Посмотри на себя – какая ты возбужденная. Пойдем вместе к нему. Я ж тоже с ним вместе училась, хочу поговорить.
Лена тихим голосом ответила:
– Не надо. Я сама схожу к нему. Час-полтора посижу с ним, и вернусь. А ты ложись спать, вдруг я позже вернусь.
Она встала и пошла к двери под неодобрительное покачивание головой Захорошко. Комната Матвеева была в конце коридора, и она осторожно постучала в его дверь. В душе Лены все же тлела маленькая надежда – его нет, и она вернется к себе. Но из-за тонкой двери она услышала голос:
– Да. Заходите.
Надежда испарилась, не успев нагреться. Лена так же, как стучала, осторожно открыла дверь и вошла в маленькую комнату. Комната была для двух учеников, но Матвеева, как лектора, поселили жить одного. Увидев Лену, он приподнялся со стула у столика, за которым что-то писал в тетрадь, и произнес:
– Заходи, Лена! Добрый вечер! – Голос его был обыденно ровен, не выражал ни удивления, ни радости от неожиданной встречи. Так же он говорил, встречаясь случайно в городе.
– Добрый вечер, Коля! – прошелестела она в ответ одними губами. Неужели он не видит, не понимает, что они встретились не на улице, а в помещении, и в достаточно интимной обстановке, один на один? Но Матвеев, кажется, не обращал на какую-то интимность обстановки внимания. Он взял от соседнего столика стул, подвинул его к своему столику:
– Садись. Рассказывай, как жизнь? – это были обычные слова, их случайных встреч. Лену такое равнодушие даже обидело. – Я сейчас уберу со стола, – продолжал Матвеев, – и мы выпьем.
И только сейчас Лена увидела, что на столе стоит начатая бутылка коньяка и лежат россыпью шоколадные конфеты. Матвеев убрал со стола бумаги, переложив их на тумбочку, и стол стал чист.
– Ты выпьешь? – спросил он Лену.
– Да! – неожиданно для себя коротко ответила Лена и, поняв, что уж слишком быстро она согласилась и это может неверно истолковать Матвеев, добавила: – Мне только надо что-то закусить.
– У меня есть немного колбасы и сала – из дома взял. – Он открыл дипломат и достал нехитрую закуску. – На столе конфеты и минералка. Я думаю, хватит.
– Ты уже выпил? – укоризненно спросила Лена. Она знала, что Матвеев большой любитель выпить.
– Немного. Но одному как-то не лезет даже коньяк в горло. Все-таки нужна компания.
– И ты хочешь, чтобы я составила тебе компанию? – Неожиданно для себя уколола она его. Она ни в коем случае не хотела его обижать. Но Матвеев ее слов будто бы не заметил и ответил:
– Всё! Вот порезанное сало и колбаса. Садись ближе к столу.
Лена села на стул. Матвеев взял еще один стакан с другого столика и налил по четверти коньяка и произнес что-то типа тоста так серьезно и душевно, что у Лены в груди сладко защемило сердце:
– Редко мы, Лена, с тобой видимся. Давай выпьем за эту неожиданную встречу, поболтаем, и не будем вспоминать прошлого.
Лена не поняла – почему не будем вспоминать прошлого? Как приятны воспоминания, которыми ты не делишься с другими, а хранишь только для себя! А сейчас, так хотелось вспоминать человека, которого когда-то любила, не мысленно, а реально – вот он, перед тобой! И не только вспоминать, но и почувствовать реальную любовь прошлого сейчас.
Но Матвеев уже поднес свой стакан к губам, и она тоже поспешила выпить этот, уж очень крепкий для нее, коньяк. Внутри ее сначала все свернулось, даже дышать стало тяжело, но Матвеев подал ей пятак колбасы, который она засунула в рот и запила минеральной водой прямо из бутылки, которую он тоже ей подал. Стало легче дышать и теплей в груди, а голову стал окутывать приятный розовый туман. И Лена задала первой вопрос, опередив его:
– Расскажи, как живешь, чем занимаешься?
– Живу нормально, закончил докторскую диссертацию…
– А когда защита?
– Должна быть осенью, в сентябре или октябре. Сейчас решается вопрос по срокам.
– Ты ж диссертацию написал в духе украинской истории?
– Нет! Написал объективно, чего я и боюсь. Сейчас в Киеве все государственные места заняли западенцы. Они как тараканы проникли во все государственные структуры. Рядом с ними, бывшие партийные деятели, которые быстро перекрасились в жовто-блакитный цвет. То есть, на сегодняшний день вся Украина построена по национал-фашистскому принципу. Жди беды…
– Ты не говори так, Коля. А то тебе припишут, что ты шовинист. Вчера у нас выступал писатель. Так он такую ахинею нес по истории Украины, что на голову не оденешь.
– А как его фамилия?
– Не помню точно. Плакундра, кажется. Такая фамилия, явно западенская.
– А! Я этого писателя знаю. Точнее не знаю, а спорил с ним по его выдумкам в истории. Так он меня тоже назвал шовинистом. Когда у них нет аргументов, они обзывают других, притом без всякого стыда и ума, различными непонятными словами, без смысла, но чтобы было звонко. Из своей истории сделали анекдот, чтобы люди потешались. Но на это они не обращают никакого внимания. Они упрямые люди и, в конце концов, внушат своему народу, что он всему этому бреду поверит. Пока Украина не поняла сущность галицийцев, они ни перед чем не остановятся, чтобы добиться своего. Они зальют кровью Донбасс, а потом всю Украину. Мы этого дождемся.
– Не делай таких страшных прогнозов. Ты, Коля, на себя обрати внимание и продумывай каждый свой шаг, чтобы защита диссертации состоялась, и ее утвердили… – заботливо посоветовала Лена.
– Кто продумывает каждый свой шаг, далеко не уходит. А я хочу пройти дальше, чем все, кто меня окружает.
– Ты всегда был таким, хотел большего, но не всегда его получал, – проговорила Лена, с каким-то намеком, который был понятен только им двоим.
Николай, кажется, понял ее слова, но не стал выяснять, что же она имеет в виду. Он налил еще коньяку и подвинул стакан Лене. И только тогда он произнес, снова же понятное, для них двоих:
– Обиду легче простить, чем забыть. Давай выпьем. – Он уже не произносил тост.
«Что я делаю? – Испугалась Лена, – напьюсь!» Но после слов Николая об обиде, она, молча взяла стакан, и выпила. Этот глоток коньяка пошел легче, она уже не так задохнулась и спокойно запила водой и закусила конфетой. В душе возникла желанная тревога – что же будет дальше?
А дальше они рассказывали друг другу о своих семьях, особенно выделяли детей, о мелких проблемах на работе. Но постоянно беседа возвращалась к положению на Украине. Лена отказалась дальше выпивать, и ей Матвеев наливал ей одну капельку коньяка, чтобы она поддерживала компанию. И когда Матвеев произнес, что он был в Молдавии и видел молдавский национализм, она насторожилась:
– А что ты там делал?
– Сначала был в Кишиневе, потом в Дубоссарах… воевал…
– По людям стрелял?
– Стрелял, но не по людям, а по фашистам, которые гнали впереди себя на наши позиции женщин и детей. – Жестко ответил Матвеев.
– Расскажи подробнее?
– Не буду. Это страшно. Я расскажу тебе другое, что видел в Кишиневе. Там я стал свидетелем бракосочетания. Одна поэтесса, ей уже за сорок лет, разошлась с мужем, потому что он русский. Она осознала, что жила двадцать лет с оккупантом ее страны. Говорили, что у них двое детей. И их не пожалела. Но бабе хочется замуж и вот она решила выйти за памятник кесаря Стефана, который находится в Кишиневе. Были католические священники, невеста в подвенечном платье с фатой, обменялись с женихом-памятником обручальными кольцами, но кольцо с мизинца кесаря сразу же сняли, видно, золота жалко. Кто из зрителей смеялся, получил в морду от друзей невесты. Театр абсурда – такое ни Кокто, ни Ануй выдумать не смогут. А это – реальная абсурдность или абсурдный реализм.
– Я уже убедилась, что у националистов мозги свернуты набекрень, как у вчерашнего писателя.
– Этот писатель прославлял советскую власть, колхозы, космос, но нутро оставалось национал-фашистское. Я таких людей просто ненавижу. В Молдавии Михай Волонтир с экрана телевизора, на митингах кричал, что русские оккупанты. А актерскую славу ему дали советские фильмы…
– Надоела эта политика. Давай о чем-то другом?
– Давай, – Матвеев взял бутылку, где коньяка оставалось на донышке, налил себе в немного стакан и в стакан Лены. Она отрицательно замахала руками, но Матвеев ответил на ее безмолвный возглас, – последнее… А последнее – надо выпить.
– Но я напьюсь?..
– Я тебе только что рассказывал об изнанке мира. А если ты замечаешь несовершенство мира, значит ты еще не пьян. Давай по последней…
И Лена выпила последнюю каплю коньяка в этот вечер. Стало еще приятнее и тревожнее, – что же дальше? Выпивка закончилась. В голове бегали абстрактные мысли, похожие на броуновское движение и Лена решила заговорить, наконец, о том, ради чего она пришла к Матвееву. Если чувствуешь свою вину – подсказывать, что делать, – не надо. И Лена ощущала вину перед Матвеевым почти двадцать лет, и пыталась каким-то образом искупить эту вину.
– Ты, Коля, на меня до сих пор обижаешься?
– За что? – переспросил Николай, будто бы не понимая, о чем идет речь.
– Ну, за то, за прошлое… – осторожно произнесла, не зная как объяснить главное, о чем она хочет вести разговор.
– Ты имеешь в виду, учебу в институте? – снова уклончиво переспросил Матвеев, не переходя к конкретному разговору.
«Может, он не хочет вспоминать прошлое?» – мелькнуло в голове Лены, и она с досадой ответила:
– При чем здесь учеба? Помнишь, мы с тобой дружили, встречались… Или всё наше у тебя из памяти стерлось?
– Память, память… – с досадой ответил Матвеев, – иногда не стоит копаться в памяти, чтобы не наткнуться на какую-то благополучно забытую гадость.
– Ты, что считаешь наши встречи, наше прошлое, гадостью?
– Нет. Это я просто сказал общую фразу. Сожалеть о прошлом так же нецелесообразно, как и радоваться будущему. Я помню тебя, юную, милую, наивную девчонку, которая вдруг проявила какие-то чувства ко мне – человеку прошедшему армию, познавшему не только радости, но и гадости жизни. И я тебя вспоминаю всегда с чувством благодарности. Ты ж была из состоятельной семьи, твой папа руководил областью… Я даже вспоминаю, как один парень из вашего круга, сказал, что вы – патриции, а мы, – не имеющие высокопоставленных родителей, – плебеи. То есть и тогда была между нами разница.
– Коля! Зачем ты так говоришь – патриции, плебеи… Я никогда себя не относила ни к тем, ни к другим. Ты во многом не прав.
– Может и не прав. Но такие как ты, родились на этот свет на все готовое. А таким, как я пришлось бороться за место под солнцем. А солнце светит всем по-разному: место под ним имеют все, а греют руки – единицы. Чего добились те, кто имел привилегированных родителей? В лучшем случае, солнечные места в партийных и советских органах, некоторые защитили кандидатскую, но докторские диссертации не станут писать – понимают свою умственную ущербность… Но руки греют до сих пор. Ты, Лена, в этом окружении была светлым человечком… – смягчил тон Матвеев, – поэтому ты мне нравилась… – неожиданно признался он в добрых чувствах к ней. Но, как это было давно…
Лена молчала, его признание было ей не просто приятно, а теплой волной прошло в ее груди. И она, немного заикаясь, спросила:
– А как ты сейчас относишься ко мне?
– Как ко всем… Дружески.
– Как-то равнодушно ты это сказал.
– Прошло много лет и многое просто на сердце притихло, забылось. Обычно у человека бывает больше друзей, преданных им, чем преданных ему.
Лена поняла его намек:
– Мне все сделали так, чтобы я предала тебя.
– Не стоит вспоминать прошлое, а то от воспоминаний мы становимся старее.
– Да, мы постарели, – она поколебалась – говорить или не говорить, и продолжила тихим голосом, от которого у нее слезы выступили на глазах. – Но, Коля, поверь, – я любила тебя. Я всегда вспоминаю тебя. Ты мне до сих пор снишься по ночам. Я тебя продолжаю любить. – И слезы несостоявшейся любви безмолвно потекли по ее щекам.
Матвеев, а это было заметно, испугался ее слез. Слезы женщины не следствие ее поражения, а причина поражения мужчины. Он придвинулся к ней, обнял ее за плечи и нежно поцеловал ее в мокрую от слез щеку.
– Перестань плакать, – прошептал он, – ты мне тоже снишься по ночам. Я часто тебя вспоминаю. Нашу дружбу, а может и любовь…
Она его перебила:
– Это была любовь, Коля. Только мои родители и родители Романа, сделали все, чтобы я не была с тобой. Как они говорили – безродным человеком. Ты много пил, почему ты никогда не воспользовался своей пьяной силой, чтобы я стала твоей?
– Я тебя любил. Поэтому боялся тебя тронуть раньше времени, наверное, даже до свадьбы. Но, как ты отдалась Роману?
– Не считай так. Все было по-другому. Он меня напоил, когда мы сидели в компании отдыхающих, ну, а вечером, он мною овладел. Я это практически не помню. Не испытала даже радостной боли расставания с девичеством. Ну, а потом пошло и сразу же беременность.
– Я знаю, что у пьяной женщины мужчина быстрее находить понимание.
– Нет! Не так! Я ничего не помнила. Только на утро плакала и била себя кулаками по больной похмельной голове. А плакала от того, что потеряла тебя. Я это поняла. Но только утром.
Они замолчали. Он гладил ее по спине руками, а она своими руками крепко сжала его голову и своими губами нашла его губы.
– Прости… Не считай меня предательницей. Не надо было тебе уезжать тогда в стройотряд.
Николай молчал, словно собираясь с духом и, наконец, произнес.
– Ты хочешь сегодня остаться со мной?
– Да…– не колеблясь ответила Лена.
– Давай ляжем…
– Хорошо… – прошептала она.
… Они лежали на узкой кровати, тесно прижавшись друг к другу. Лена находилась в приподнятом состоянии – наконец-то, она соединилась с любимым человеком, она искупила свою вину перед Николаем. Но она понимала, что невозможно исправить ошибку, чтобы все стало так же, как до нее. Она понимала, что влюбленную юность – не вернешь. Она замужем, он – женат. У них дети. Не вернешь прошлое. Но она была счастлива настоящим – рядом с ней лежит ее любимый мужчина. Правда, он немного холоден, не готов на полную любовь. Ну и пусть! Счастье жизни – в мгновениях любви. Она обняла Николая:
– Коля! Как я счастлива, что нахожусь рядом с тобой.
Он приподнялся и закурил сигарету.
– Ты до сих пор наивная девочка. Знай, счастливых людей нет – есть только более или менее несчастные. А я сейчас счастлив. Вернулась ко мне молодость, правда поздно, но лучше поздно, чем никогда.
– Ты, кажется, ко мне и сейчас немного равнодушен?
– Нет. Просто я такой человек, который не умеет радоваться вслух.
– А я – в радости… От того, что ты хоть на небольшое время – мой. Я давно стремилась к тебе. Сейчас ты для меня, как свет в туннеле.
– Не радуйся, увидев свет в конце туннеля, – это могут быть огни встречного поезда.
– Какой ты стал рациональный. Раньше ты был другим – грубоватым, но ласковым.
– Старею. Жизнь научила рационально расходовать силы, – и вдруг без всякого перехода спросил: – Ты останешься у меня на всю ночь или уйдешь?
– А как ты хочешь?
– Хочу на всю ночь. Только кровать узкая… И выпить уже нет.
– Кровать – то, что надо. А выпивать больше не надо.
Она обняла его и крепко поцеловала…
… Проснулись они рано – еще не было семи утра. Лена распухшими от любви губами, произнесла:
– Мне надо идти. А то соседка, наверное, обо мне переживает.
– А с кем ты здесь живешь в комнате?
– С Тоней Захорошко.
Николай нахмурился:
– Я помню, она в институте была болтушкой и сплетницей.
– Ошибаешься. Если и могла что-то лишнее сболтнуть, то теперь она замужем и как ты сам говоришь – стала рациональнее. Тем более, она продолжает оставаться моей подругой, хотя мы видимся с ней редко.
Николай нежно поцеловал ее – теперь все его действия выглядели искренними. И он чувствовал по себе, что чувство обиды на когда-то любимую девушку – прошло. И это была не минута искренности, а возрожденное чувство любви к прошлому. А прошлое – это любимые женщины.
Лена поцеловала его:
– Я пошла. Встретимся на занятиях.
И она, как показалось Николаю, с сожалением, вышла из комнаты. А он думал, что же произошло? Он отомстил ее мужу – Семерчуку, а может, простил ее предательство? Гораздо легче прощать, после того, как отомстил. Но все произошло одновременно – и месть, и прощение. Но, он не прав – он, конечно, обижался на Лену, но никогда не желал ей плохого. «Спасибо ей за прекрасную ночь!» – так думал Матвеев. Все-таки лучше всего выглядит жизнь в мечтах и воспоминаниях. Он решил не спать, скоро у него занятие – а еще немного полежав в кровати, где постель все еще источала тепло и запах любимой в эту ночь женщины, встал и открыл конспект занятия. Надо повторить то, что он хотел сегодня рассказать слушателям.
…А Лена подошла к двери своей комнаты. Но она оказалась закрыта изнутри, пришлось стучать. Сонная Тоня открыла дверь и спросила:
– А сколько времени? Уже светло за окном.
– Скоро семь.
– Ты что – у него провела всю ночь? – удивилась Тоня.
– Да. И счастлива, как никогда.
– И как ты могла? – не переставала задавать вопросы Тоня.
– Смогла. Ты ж знаешь, что мы в институте с ним встречались. И если бы не Семерчук, – она назвала мужа по фамилии, – то я бы, наверное, была бы женой Матвеева. И фамилия приятнее, чем у мужа.
– Я бы так не смогла, – с чувством зависти ответила Тоня.
– Что поделаешь. Когда-то нужно было и это… Только ты никому об этом ни слова, – Лена вспомнила слова Николая.
– Что ты, Лена. Я – могила. Такое никто кроме нас не должен знать.
– Я пойду в душ, обмоюсь, пока еще другие спят.
Она взяла полотенце, белье и вышла. Души был общий, один на этаже и, конечно, надо было помыться, пока не стали просыпаться другие.
Матвеев провел две пары методической игры с историками-учителями. Его, как всегда, окружили слушатели, задавали вопросы и, так как большинство были женщины, то Лена даже стала испытывать чувство ревности. Она смотрела на Матвеева и думала, а все-таки он красив: правда, постарел, но все равно привлекателен своей мужской уверенностью и человеческой простотой, что так любят женщины. Он сейчас должен был уехать из Антрацита. Она не подошла к нему в аудитории – пусть другие видят, что они не знакомы. Дождалась, когда он выйдет из класса, и пошла следом. Она постучала в дверь его комнаты и, услышав: «Да! Войдите» – вошла. Матвеев сидел на том же стуле, что вчера и держал в руках портфель.
– Ты уже собрался? – удивленно спросила Лена.
– Я был собран с утра. Сейчас положил в портфель конспект и готов к отъезду. Я уже должен идти – идет машина в Луганск и меня подбросит. Это лучше, чем ехать автобусом.
– Конечно, лучше… – Лена замялась, – говорить или не говорить и все же решилась, – Мы с тобой еще встретимся? И, вообще, будем встречаться?
Он поднялся со стула и подошел к ней. Он был выше ее и поэтому обнял ее за шею, прижав лицо к своей груди.
– Обязательно встретимся и не раз, а постоянно. Я все же люблю тебя, – признался он.
От этих слов Лена еще теснее прижалась к его груди, и невольные слезинки навернулись на глаза. Она подняла голову и своими губами дотянулась до его губ. Поцелуй их затянулся. А она в это время думала – невозможно разлюбить любимого мужчину. Пусть будет сейчас любовь, а ее последствиях не надо думать.
– Когда мы встретимся?..
– Скоро. Как ты приедешь в Луганск.
– Вот, я написала на бумажке свои телефоны: домашний и рабочий. Пока звони домой – муж учится в Киеве, а дети позовут меня к телефону. Дай свой телефон.
Матвеев открыл портфель, достал лист бумаги, написал номера телефонов – тоже рабочего и домашнего и протянул листик Лене. Она взяла, взглянула на номера и положила бумажку в карман.
– Мне уже надо идти. Машина ждет… А тебе надо идти на занятия. – произнес он.
– Поцелуй меня еще раз.
Он наклонился и нежно, но коротко поцеловал ее в губы.
– Я пойду, и ты иди.
Они, не опасаясь, что их увидят, вместе вышли из комнаты. Николай закрыл дверь ключом, чтобы потом отдать его вахтеру, и они пошли в разные стороны. Лена несколько раз оглядывалась и махала ему пальчиками: «До свидания!». И он один раз оглянулся и тоже махнул ей в ответ рукой. Он ушел по лестнице вниз. А она пошла на занятие, которое уже шло. У Лены на душе было радостно и тревожно. Сердце сжималось от счастья неожиданной встречи, а в голове тревога – к чему приведет вновь воскресшая любовь? Капля камень точит, а любовь – душу.
