Валерий Борисов
Время подонков: хроника луганской перестройки
Но Роман был непреклонен в своем желании провести ночь у нее. Юля согласилась, но при условии, что он дальний ее родственник – так она объяснит сыну причину появления мужчины в доме и спать он будет отдельно от нее. Роман согласился. Юля накормила его ужином, познакомила «родственника» с четырнадцатилетним сыном. Сын занимал в двухкомнатной квартире дальнюю маленькую комнатку. Проходить в комнату надо было через зал. Юля спала в зале. Роман вспомнил свою четырехкомнатную квартиру и пожалел Юлю: как же неудобно в такой квартире жить. Хозяйка постелила Роману на раскладном кресле, а сама спала на диване. Юля видела, что Роман излишне взволнован, хотя старался не показывать виду. Когда Юля посчитала, что заснул сын, она шепнула Роману:
– Иди ко мне…
Роман из кресла перешел на диван, к теплому телу Юли.
– Что с тобой случилось? На тебе лица нет, – шепнула Юля ему на ухо.
Роман колебался, что ответить – правду сказать не мог, пришлось кое-что приврать.
– Развожусь с женой.
– Почему?
– Не сошлись характерами.
Она обняла Романа и прижала к своей груди.
– Обними меня и успокойся. Пусть выйдет дурь из твоей головы. Выдумал – развод…
Женская ласка лишает мужчину воли. И Роману захотелось лицом прижаться к ее груди, и заплакать – какой он несчастный и бедный. Он так и сделал, только не заплакал, а Юля ласкала его, и чувство несчастного человека уступало чувству похоти. А от похоти – трудно удержаться.
Утром он поехал на работу и отвез Юлю. Так же он дал деньги – миллион купонов, чтобы она купила на ужин что-то получше, чем было вчера вечером, и сказал, что он снова будет ночевать у нее. Юля не возражала. У нее появилась мысль – если действительно Роман разводится со своей женой, то почему бы ей не занять освободившееся место? Ласка женщины обычно преследует конкретные цели. И Юля не была исключением из общего женского ряда. Жить одинокой, разведенной женщиной ей уже очень не хотелось. Хотелось любви или что-то подобие мужской любви к себе. Подобие любви временами находилось, а любовь – нет. Любовь зла, но одинокие женщины еще злее. И Юле хотелось удержать Романа возле себя, и она утром уже желала ему развода с женой. Зло и желание у нее сейчас совпадали.
Роман понимал, что у него с тестем состоится неприятный разговор по поводу происшедших вчера событий. Он думал, что Фотин позвонит ему и назначит встречу или пригласит к себе на работу. Все-таки старшинство Фотина, прочно вошло в душу Романа, и он не мог избавиться от родственного рабства в своей душе в разговоре с тестем. Но Фотин не звонил, а неожиданно появился лично сам в кабинете Романа. Он только кивнул, но руки не подал. Не спрашивая разрешения, он сел на стул и внимательно посмотрел на Семерчука. Тот отвел свои глаза от пронзительного взгляда тестя и произнес:
– Здравствуйте, Леонид Михайлович, – и замолк.
Фотин не стал с ним здороваться, и тяжело вздохнув, начал разговор, который, как понял Роман, будет серьезным и нелегким.
– Что же ты решил? – может Фотин хотел добавить слово «мерзавец», но не добавил.
– Вы же в курсе дела?
– Да. Мне рассказали, что вчера произошло. Я тебе вчера вечером звонил. Почему ты не отвечал?
Роману понял, что придется соврать. За последние дни он много врал другим. Стоит задать собеседнику неприятный вопрос, то услышишь в ответ ложь. Но чем лживее ответ, то честнее должен быть взгляд. И Роман ответил, отведя глаза в сторону.
– Я не хотел брать трубку телефона. Мне вчера было очень плохо и не хотелось ни с кем говорить.
– Врешь! Я попросил соседа зайти к тебе. Он звонил тебе в дверь, но никто ему не открыл дверь. Снова ночевал у бабы?! – сурово спросил Фотин.
У Семерчука внутри все сжалось – чертов тесть, насквозь видит людей, а его подавно. И стараясь придать своему голосу уверенность, ответил:
– Наверное, я заснул и не слышал звонка.
Фотин в ответ промолчал. Наверное, решал вопрос, – правду ли говорит зять? Но, видимо, решил не обострять разговор обвинениями в адрес Романа.
– Ты обвиняешь Лену в измене, а сам на себя посмотри – сколько у тебя было баб? – почему-то женщин, Фотин сейчас называл презрительным словом «баба». – Ты не пропускал ни одной бабы, которая подмигнула тебе.
И тогда Семерчук решил ударить по тестю тяжелым обвинением, – обратным, что он предъявлял сейчас ему.
– Была у меня одна… Я говорю о Галине Давыденко. Я с ней встречался. Так она мне сказала, что вы предлагали ей интимную связь!
Фотин вздрогнул плечами от неожиданного обвинения – такого он не ожидал от зятя. Роман видел, как дернулся тесть от его сообщения и решил добить Фотина.
– Ваша семья заражена вирусом измен. И Лена – не исключение. Вспомнила старую любовь! А муж, а дети! Она о нас забыла.
Сейчас Роман наслаждался унижением тестя и ждал его ответа. Тот, прокашлявшись, уже более мирно произнес.
– Ну, Галина могла и соврать.
– Ей нечего было мне врать, – отрезал Семерчук.
– Ладно! – уступил Фотин, – давай поговорим по делу. Ты серьезно хочешь развестись с Леной?
Теперь Семерчук понял, что и он может быть значительной личностью в семье.
– А как вы считаете? – ответил он, – после такого, что вытворила Лена, я должен утереться и делать вид, что ничего не случилось? Она, вчера, даже не проявила тени раскаяния. Наоборот, обвинила меня, что я виноват, взяв ее замуж. Как на все это смотреть?
– У тебя есть дети. Им надо оказывать помощь.
– Владислав учится в университете. Ему нужна только материальная помощь. Можно говорить, что он уже встал на ноги. Оксана находится под полным влиянием матери. Со мной она не советуется…
– Может, ты ей мало внимания уделяешь? – Фотин помолчал и вернулся к главному вопросу, – так ты хочешь серьезно развестись?
Семерчук понял, что сейчас можно поторговаться. Фотин, в своей любви к дочери и внукам, готов их обоих снова соединить в одной семье.
– Я не знаю. Вчера, когда я получил факты измены жены, я был вне себя. Поэтому наговорил лишнее и резко поступил с Леной…
– Ты ее ударил.
– Я был вне себя.
– Так кто-то следил за Леной?
– Я нанял детективов.
– Так, ты знаешь о ее встречах с другим уже давно? И молчал? И как ты мог ей смотреть в глаза?
– Смотрел молча. Она всегда была холодна со мной. Но я еще не принял окончательного решения о разводе. То, что я вчера сказал – это было от гнева.
– Я тебя прошу вернуться в семью.
– Я об этом думаю. Я бы хотел получить деньги отца из уставного капитала банка. Вы поможете?
– А что ты с ними будешь делать?
– Я их вложу в кипрский банк. И у меня есть желание открыть свой бизнес – туристический.
– Сейчас многие хотят уехать за границу. Это – прибыльный бизнес.
– Но мне нужны деньги сейчас. Друзья в Киеве возьмут меня в долю.
– А сколько нужно?
– Три миллиона долларов. Помогите мне их снять. А то с Кушелером я сам не договорюсь. Да и мне он не внушает доверия.
– Хорошо. Я с ним поговорю. А Лена сегодня приедет домой, и вы начнете новую жизнь.
– Пока не надо. Я еще не отошел от вчерашнего, – в очередной раз солгал Семерчук. – Дайте мне неделю времени.
– Обманешь, вижу по твоим глазам.
– Я могу написать расписку, что готов помириться с Леной и простить ее.
Последняя фраза явно не понравилась Фотину, но он промолчал.
– Хорошо. Поживите неделю отдельно. А я сейчас зайду к Кушелеру.
Фотин, как вошел в кабинет, так и вышел, не пожав руки зятю. Ему тоже не нравилась поведение Кушелера, кажется, он играл не на их стороне, а вел самостоятельную игру. Фотин тоже хотел взять свои деньги из банка, работу которого считал временной. Деньги не избавляют от проблем, а только заменяют одни проблемы другими. Это ясно понимал Фотин. Но он шел к Кушелеру, чтобы взять не только свои, но и деньги Романа – кто знает, вдруг ему придется платить алименты.
А Роман вспомнил, что он должен у детектива забрать отчет о работе, фотографии и подписать договор об окончании дела, что он и сделал в обеденный перерыв. Вечером он вместе с Юлей поехал к ней ночевать.
Через два дня его позвал к себе Кушелер, и с плохо скрываемым раздражением, сообщил, что он может взять деньги отца из банка, но он удержит от этой операции высокий процент. Фотин сдержал свое слово – вытянул свои и зятя деньги из банка. Но Семерчук не обращал внимания на слова «высокий процент» и подписал авизо о переводе денег в иностранный банк на Кипре. Но потом удивился – процент оказался – треть от суммы. Но он уже не спорил – вернул хорошие для себя деньги. Но Кушелер ему сказал:
– Нас раньше связывали деньги, хранящиеся в банке. Банк отдал вам деньги и нас больше ничего не связывает.
– Вы меня увольняете? – удивленно спросил Семерчук.
– Нет. Вы должны уволиться сами. А вопросами кадров буду заниматься я.
Семерчук понял – нет уставных денег, – нет работы. Из каких средств он будет платить ему заработную плату?
– Хорошо, – легко согласился Роман, – я напишу заявление.
– Неделю на передачу документации мне, – коротко ответил Кушелер.
Роман не испугался увольнения. Он твердо решил ехать в Киев и продолжать учебу. Там будет безотказная Хрыстя – и никаких проблем с женой. Может быть, за год разлуки она одумается. Но другой день принес ему новую неожиданность.
Родители уговаривали Лену вновь сойтись с Романом, и продолжать семейную жизнь. Лена ответила категорически – нет. Пока ее решили не трогать с этими уговорами.
Лена действительно хотела прекратить встречи с Николаем, как она обещала матери – с осени. Она понимала, что положительных перспектив для нее в этих встречах не предвидится. Да и Николая, своими постоянными свиданиями, она отвлекала от работы и семейной жизни. И приходила к выводу, что останется дальше жить с постылым, как раньше говорили, мужем. По ее расчетам оставалось две недели до окончания ее любовного романа с Николаем. Но ее разоблачение мужем похоронило план расставания. Теперь она не знала, что делать дальше и как жить. Лена понимала, что ей нужна моральная опора в жизни и оставался для этого, только Николай. Но что же будет дальше? Этого она не знала, только понимала, что без Николая ей пока не обойтись.
Она поехала в Луганск к Николаю. Как всегда в это лето они встречались на его квартире. Лена думала, как ему рассказать о ссоре с мужем. Пока она решала, как начать рассказывать об этом, как Николай ее предупредил:
– Через неделю приезжает жена с детьми. Я поеду за ними в деревню.
– А где ж теперь мы будем встречаться? – вдруг испуганно спросила Лена.
– Не знаю. Но встречаться будем.
Лена погладила свою щеку, которая еще болела от удара Романа и тихо произнесла:
– Мы страшно поссорились с мужем, – и, видя удивленный взгляд Николая, добавила, – ему кто-то рассказал о моих встречах с тобой и он нанял сыщиков, которые выследили, что я приезжаю к тебе. Зафотографировали нас. Как ты меня целуешь…
– А кто мог узнать?
– Видели нас на улице, когда мы гуляли. Но я думаю, что первой кому-то рассказала Тоня Захарошко, а потом пошло гулять сарафанное радио…
– А муж, как отреагировал?
– Вот! Смотри. Видишь на щеке припухлость?
– Что-то есть, но синяка не видно.
– Это он меня ударил кулаком. Достаточно больно. Если бы не вбежала мама, то он бы мне мог больше дать.
– Я сейчас пойду и ему кости переломаю, – со злостью произнес Николай.
– Не надо, Коля. Не тронь его. Все-таки виновата во всем я. Он хочет развестись со мной. Папа с ним говорил и он, вроде бы, согласен пойти на примирение, но я – не пойду.
– Это я виноват, – тяжело вздохнул Николай, – каким бы не было прошлое, оно принадлежит одному человеку и если к нему подключается еще кто-то, то жди эмоционального взрыва. Так произошло у нас.
– А будущее?
– На старом фундаменте будущее не строится. На прошлом строятся лишь мечты.
– А моя мечта – встретиться с тобой – сбылась.
– Люди очень часто не знают, что делать с мечтой, которая сбылась.
– Ты всегда говоришь по-мужски верно. Но часто в мужских мечтах женщины отведено место для мужских утех.
– Не обижай меня. Я тебя когда-то любил самой чистой любовью, о чем жалею до сих пор. Если бы я двадцать лет назад предложил тебе не просто любовь, а близкие отношения, ты бы пошла на это?
– Я этого ждала – двадцать лет назад. Без сомнения я бы была тогда твоя, а ты – мой. А сегодня бы мы были вместе все время, а не временами. Сделаешь в молодости ошибку, а для ее исправления не хватит остальной жизни.
– Хватит вспоминать. Воспоминание прошлого – первый признак старости.
– Так мне уже скоро будет сорок лет. Почти старуха, – и Лена засмеялась мелким смешком, – ты еще старше…
– Старше тебя, – согласился Николай, – но не умнее с годами. Это он тебя сюда ударил? – Николай дотронулся ладонью до ее щеки.
– Сюда. У тебя ласковые руки… Любимые…
Он прислонился к ее щеке губами и осторожно поцеловал:
– Пусть боль уйдет…
В этот день Лена оставалась у Николая дольше обычного. Что скрывать, если их тайну знают другие.
А еще два дня спустя, после разговора Романа с Фотиным, к нему в кабинет неожиданно вошел Матвеев. Он остановился в дверях и его взгляд не предвещал ничего хорошего. Роман инстинктивно привстал с кресла в ожидании чего-то плохого. И оно наступило словами Матвеева, который даже не поздоровался с ним. Оба молчали: один – от неожиданности встречи; второй – от ожидаемого разговора. Но вот Матвеев, разлепив губы, произнес без всякого предисловия:
– Ты зачем ударил Лену?
У Романа похолодело в груди – Матвеев может его ударить, он сильнее, да и, в отличие от него, прошел суровую практику жизни. И он, заикаясь, резко ответил:
– Сам знаешь! И не твое это дело!
Николай подошел ближе к Роману и у того холод из груди опустился в низ живота. «Сейчас ударит» – мелькнула паническая мысль. Но Матвеев, встав своим лицом напротив его лица, по слогам произнес:
– Еще узнаю, что ты обижаешь Лену, – переломаю кости! Понял?
– А ты, кто такой!? – выкрикнул Семерчук.
– Сам знаешь, кто я. Я тебя предупредил.
И Матвеев, не прощаясь вышел из его кабинета. Роман психовал, – откуда Матвеев знает, что он ударил Лену? И до него стало доходить – Лена, после того, как он ее ударил, встречалась с ним. Так она не собирается прекращать преступную связь? Гнев бушевал в голове Семерчука. Развод, только развод! И уезжать из Луганска! Деньги он получил. Еще что-то достанется от отцовской недвижимости – ему хватит на всю оставшуюся жизнь. Никаких бизнесов – жизнь рантье – вот это его удовлетворяет. А остальные, пусть живут сами!
Эту неделю он потратил на передачу документов Кушелеру, получил трудовую книжку на руки, где было записано, что он работал директором банка. А перед этим шли записи его карьерной работы в коммунистической партии. Но последняя запись прикрывала его прошлую работу, которую он теперь внутренне ненавидел. Многие спрашивают – где раньше работал? Сейчас можно отвечать – директором банка. Пускай не первым, но – директором.
Он не стал встречаться с женой. Фотину по телефону объяснил, что уезжает на учебу в Киев. Семерчук радовался в душе, что смог обвести вокруг пальца такого бизнес-зубра, как его тесть – пообещал ему примирение с Леной и тот помог получить деньги из банка, а сам тю-тю, смылся.
Эти две недели он жил у Юли. Даже намекнул ей о возможности совместной жизни. Но одновременно сообщил, что поедет учиться на менеджера по кризисной экономике в Киев, а ее никогда не забудет – будет звонить, приезжать в гости и приглашал к себе в Киев. Но, кажется, она не поверила в честность его слов. Хорошо, что он давал деньги на продукты.
Собрав свои вещи, он за неделю до начала занятий в сентябре, уехал в Киев.
1995
Кому на постсоветском пространстве жить хорошо?! Народ точно знает – только не ему! Ему достались мизерная заработная плата, которую не всегда во время выплачивают, безудержная инфляция, ранее неизвестная, а сейчас выматывающая последние силы и мысли. Но народ не знает, что это сделано сознательно. Народ, изнуренный борьбой за кусок хлеба, не способен подняться на борьбу. Сила власти определяется слабостью подданных. Отношение власти к народу – физиологическое – конкретный секс с девушкой по вызову, отношение народа к власти – платоническое – напоминает секс по телефону. Народ – молчит. Если молчание золото, то наш народ самый богатый в мире! Самая богатая страна в мире! В советское время писали, сколько приходится природных богатств на каждого гражданина, в демократическое время – молчок! Кто скажет, тому замок на рот. Демократия в полном разгаре, пирует, получив должности. Больше всего демократов полезло в политику. Хороший солдат мечтает стать генералом, – неутомимо-болтливый демократ – политиком. Но демократа не заманишь и калачом в армию, а в политику они рвутся добровольно, готовые на смерть ради зарплаты и привилегий. Как сладко выражать интересы народа и затемнять его сознание верой в светлое будущее! Чтобы придать народу уверенности в будущем, демократическое государство в стоимость потребительской корзины включает расходы на погребение. И тогда народ чувствует огромное облегчение от того, что его перестали окружать заботой и вниманием политики и, представ перед Богом, сообщит, что у него было самое демократическое правительство, готовое весь народ отправить на тот свет. Любимый спорт политиков – тараканьи бега из одной партии в другую. Большинство политиков, разглагольствуя о благе народа, имеют в виду только собственное благо. Не веришь этому, народ – почитай их декларации о доходах и сравни их солидную заработную плату, с их покупками недвижимости. Политика можно поймать на слове, но не за руку. А кто будет ловить? Правоохранительные органы работают в одной упряжке с политиками. Суд – коммерческая фирма по выполнению заказов на правосудие. Суд независим – от закона. Современный судебный процесс носит характер соревнования не двух, а трех сторон: обвинения, защиты и денег. И страшный суд не испугает того, кто побывал в нашем суде.
Демократы и либералы летят впереди всех к рынку. Здесь пахнет деньгами, и их раздражающий запах опустошает мозги и лишает совести. Переход к рынку называют новой революцией. Демократы против всех социальных революций, но рыночная революция им по душе. Рыночная демократия – для народа одна польза, он будет зажиточно жить при капитализме. И ускоряясь, демократическое ускорение идет по капиталистическим рельсам и снова же, как при социализме, к светлому будущему. Правда, хотят каждому члену из народа выдать бесплатно удочку, чтобы он ловил рыбку, и этим сам себя обеспечивал. Но в народе заядлых рыбаков считанные проценты, побольше – любителей просто половить рыбку в компании с бутылочкой водочки, а остальные не умеют ловить рыбу, они умеют работать. А в мутной воде приватизации хищные рыбы уже делят свои ареалы не только влияния, а обитания и распределили между собой кормушки. И появляются, так называемые, олигархи – миллионеры и миллиардеры и ни в гривнах или рублях, а в долларах. За один год зарабатывают по миллиарду долларов. Разделим эту сумму на количество дней в году, и получится около трех миллионов долларов в день. Столько денег в день не заработают все работяги, работающие на олигарха.
Как у них появились такие богатства? У советских людей не было первоначального капитала? Первоначальное накопление капитала можно заработать только путем прямого грабежа или разбоя, изредка завуалированными борьбой с непонятными врагами, или оказанием хищнической помощи слаборазвитым народам и странам, чтобы высосать из них последние соки. Но все равно за этими лозунгами торчат стволы автоматов и пушек – грабеж производится только с наличием вооруженной силы. Олигархи – единое целое с организованной преступностью, а все вместе – приближенные к тем, кто у власти. Рабочие при капитализме и социализме отрешены от орудий труда. Но при социализме эти орудия труда назывались народным хозяйством, то есть все, упрощенно говоря, были народными. При капитализме – орудия труда находятся в частных руках. При социализме были социальные гарантии, капитализм их ликвидирует. Вот эти орудия труда и социальные гарантии были у тебя, народ, отобраны. Это огромная сумма перешла бесплатно в руки олигархов и представителей власти. Это, народ, твой неоплаченный труд, уничтоженный вместе с социализмом.
Последний российский царь Николай Второй, накануне мировой войны получил от геологоразведки сообщение, что в российских недрах небывалые запасы нефти. В архиве сохранилась интересная записка, набросанная лично императором, о распределении будущих доходов от нефти на все население страны, что должно было поднять на порядок материальный уровень жизни народа. Царь – «душитель» свободы, «гнобитель» народов, оказывается, заботился о своем народе. Но до конца проявить эту «заботу» он не смог – помешала война и революция. Нынешние властители-демократы даже и не думают делиться природной рентой за нефть, газ, лес и другие природные ресурсы с народом. Как только возникает этот вопрос, так с их стороны следуют крики: «Нельзя размазывать деньги по народу. Их там будет немного!». А давай, народ, посчитаем. Главный олигарх имеет по миллиарду долларов дохода в год. Его ближайшая челядь – сотни миллионов долларов в год. Чуть подальше челядь – десятки миллионов долларов в год. И еще более дальние приспешники не обижены долларами. Посчитай народ, сколько получается долларов? Эти доллары должны быть распределены между тобой, народ. И сосут российские граждане с не русскими фамилиями, твою кровь, народ, в виде нефти и газа и даже толком не платят налоги. А это твои деньги – народ.
А народ живет все хуже и хуже. Кто-то должен быть в этом виноват? Но не политик и не тот, который хапнул от приватизации, сколько мог унести. Они не должны быть виноватыми по определению – не смог накрасть, значит, ты не человек! Так кто же виноват? Конечно же, советский строй, воспитавший таких олухов! И Сталин – вечно бессмертный диктатор и тиран. Выворачиваем его преступления наизнанку. Но выдыхается либеральное хлебало в изобличении «вождя народов». Нужно в нее вдохнуть новые силы. И вот из-за границы срочно выписывается нобелевский диссидент – Солженицын Александр Исаакиевич. Да, отчество у него именно такое, но он, как всегда солгал, исправив отчество на Исаевич. Этим самым он будто бы приблизился к народу. Но сколько же лжи вылил на историю Солженицын? Правда, это неудивительно – его фамилия предполагает лживость его жизни, в частности, в заключении, и описываемых им событий. Ему это прекрасно известно, а каждый зек, отсидевший в то время лагерях, скажет, что три четверти сидевших по статье полста восемь, были ворами, а еще страшнее – бандитами. Именно им навешивали эту статью следователи. Эти бывшие заключенные уважительно называли пятьдесят восьмую статью, «полста восемь» и презирали лагерный актив, в который входил Солженицын, для легкой лагерной жизни. Он хорошо укрепил свое здоровье в сталинских лагерях и прожил до глубокой старости. Уйдет он в небытие, как и девяносто процентов других нобелевских лауреатов. Лучше быть непризнанным гением, чем популярной бездарностью. При тирании орудиями власти служат кнут и пряник, а при демократии – свист кнута и запах пряника.
Прав был Карл Маркс, утверждая, что капитал в поисках прибыли, готов на любые преступления. В новых государствах на постсоветском пространстве, более двадцати лет идет дележка имущества с убийствами. Конкуренция – движитель прогресса, пишут в книгах и кричат с экранов телевизора – это закон природы. Капитализм и конкуренция агрессивны, ибо направлены на уничтожение конкурента – это закон капитализма, и к черту всякую природу. Здесь не до жалости к своему ближнему. На определенной ступени накопления капитала, человек становится зверем, меняется не только духовно, но и психически. Если зверь не убивает своих сородичей, только борется за продолжение рода, то человек за деньги готов уничтожить своих самых близких людей – родственников. Смотри, народ, фильмы капиталистических стран – там это показывается! Смотри сегодняшние сериалы – нет фильма, чтобы в них не убивали и не делали подлостей другим людям. Это – капиталистическая конкуренция, воплощенная в искусстве кино.
Ожесточенная конкуренция наблюдается только в борьбе за права, на обязанности спроса нет.
Страх потери богатства укорачивает человеку жизнь намного значительнее, чем бедность. Живи, народ! Выживай в условиях конкуренции и радуйся, что ты беден, – а то тебя могли бы прихлопнуть, как других, которые побогаче. Богатые от бедных отличаются тем, что у богатых больше возможностей, чем желаний, а у бедных – больше желаний, чем возможностей.
Честность и богатство – вещи несовместимые.
