Валерий Борисов
Время подонков: хроника луганской перестройки
Он пожал всем руку, в том числе и Матвееву и пошел к входной двери. Оля его сопровождала и говорила:
– Рома! Приходи к нам с Леной и детьми. Пусть играют с моей дочерью и сыном. Может, подружатся…
– Хорошо. Я передам Лене. Но и вы заходите к нам. Вот построим дом, приезжайте, как на дачу.
Он еще раз попрощался с нею и вышел. Оля пошла на кухню, из шкафа достала бутылку самогона и поставила на стол гостям. Потом укоризненно обратилась к Матвееву:
– Ты мог такое не говорить работнику обкома? Выложил свои знания! Появилась идея и сразу же ее выложил! Лучше бы придержал язык за зубами!
– Ты, Оленька, как всегда права. Ничто так не загрязняет окружающую среду, как витающие в воздухе идеи. Вот и сейчас моя идея испортила атмосферу общения. Идея тогда приносит удовольствие, когда заканчивается мордобитием. Наливай, Коля, самогона. К черту наши идеи и знания – лучше напиться и думать о сущем.
… Семерчук шел домой и в душе возмущался Матвеевым: за такие разговоры надо привлечь его к партийной ответственности! Но по мере того, как он подходил к дому, появились другие мысли, – а что сейчас они могут сделать Матвееву? Да, ничего. Он просто сам выйдет из партии, и никто в этом не будет разбираться. Надо пока молчать. Но партия выйдет из кризиса и посчитается со всеми оппортунистами, которых, к сожалению, появилась много в партии.
5
Семерчук сидел в своем кабинете, просматривал пришедшие за эти дни деловые документы, но мысли были о другом. Если раньше он равнодушно относился к самой идее строительства собственного дома, то сейчас он был этим делом увлечен – очень хотелось построить, именно построить, а не купить, собственный дом. Но в этом году снег выпал в конце октября – рано для этих мест и строительство дома затормозилось. Выходило так, что крышу надо сделать до морозов, а внутреннюю отделку отложить до весны. Домов, – а это были очень солидные, двухэтажные постройки – на этих, когда-то заповедных черноземах, строилось много. Руководители города и просто авторитетные люди Ворошиловграда знали, где брать места для загородного отдыха. Но вышла задержка – прокладку газа решили отложить до весны. Дело в том, что Раёвка была газифицирована только наполовину и чтобы как-то прикрыть газификацию новых коттеджей, решили попутно дать газ и другой половине села. Получалось для руководителей города хорошо – и себе будет проведен газ в дома и селян не забудут – все будут с газом и все будут довольны. Но на этот год деньги не были выделены для газификации, но их срочно выделили на первое полугодие следующего года. Семерчука и других владельцев домов, тревожил тот факт, что строительство придется отложить, потому что без проведения газа в дома, невозможно проводить отделочные работы.
Второй момент, который отвлекал его от стройки и семьи, был следующим: тесть купил ему автомобиль – «Жигули», чтобы он чаще мог ездить на стройку и лично контролировать ход работ. Автомобиль был приобретен вне очереди, благо у тестя, как зампреда облисполкома, такие возможности были. У Романа были права на вождение автомобиля – он получил их еще во время учебы в институте, но практических навыков не было. Поэтому он нанял инструктора и три раза в неделю выезжал с ним за город, в частности, на стройку своего дома, и там он учился вождению машины за рулем. Уже получалось неплохо и он после очередного празднования годовщины октябрьской революции, хотел полностью перейти к самостоятельному вождению автомобиля.
И третья проблема, которая вызывала беспокойство – нехватка денег. Тех пяти тысяч рублей, данных ему государством в кредит, на строительство дома явно не хватало. За последний год очень сильно подорожали строительные материалы – в области, впрочем, как и по всей стране начался строительный бум – кто имел деньги, срочно вкладывал их в строительство собственных коттеджей. Обещал дать деньги тесть, но Семерчуку брать у него не хотелось. Собственных подработок в виде предпринимательства, как у тестя у него не было. Он решил занять деньги у отца – тот открыл собственный кооператив и вел общий бизнес, со своим сватом – Фотиным. Но денежный вопрос он оставил открытым до весны.
Семерчук ждал совещания, которое было назначено на пять часов вечера у первого секретаря, и с тоской думал, что опять придет домой поздно. Последнее время, такие задержки на работе его стали тяготить – раньше за собой он такого состояния не замечал. И он приходил к такому, неутешительному для партийного функционера выводу, что виной этому – строительство дома. Личным он стал увлечен больше, чем общественными и партийными заботами. А партийных забот становилось все больше, и самое плохое было в том, что становились все масштабнее. Сегодня на совещании должен был обсуждаться вопрос о праздновании семьдесят второй годовщины октябрьской революции. Этот вопрос усложнился – не все советские люди хотели идти на демонстрацию, в отличие от прошлых лет. Роману надо было выступать на этом совещании, соответственно его должности, и он на всякий случай решил набросать тезисы своего выступления, на бумажке.
На совещании первый секретарь обкома Поляков вначале своего выступления обрисовал политическую обстановку на Украине и сделал неутешительный вывод:
– Как видите обстановка на западной Украине совершенно иная, чем у нас на востоке. Во Львове, Ивано-Франковске и других городах уже демонтировали памятники Ленина. Местные националистические силы ограничили деятельность партии, отобрали у нее часть рабочих площадей, даже зданий, где располагались райкомы партии, переориентируют деятельность партийных газет, в общем ситуация на Украине складывается не совсем хорошая. Это я мягко говорю…
Так как это было совещание, то можно было встревать в разговор, не дожидаясь, пока об обсуждении вопроса другими, попросит первый. И, прокашлявшись, бросил реплику секретарь обкома Бурковский:
– Эти факты показывают, что Украина не едина. Там всегда был силен галицийский национализм. Мне кажется, что надо западные области укрепить партийными кадрами из других мест…
Поляков, покачав лысой головой, возразил ему:
– Я сам некоторое время работал в тех местах и скажу, что нам, приезжим с востока было трудно работать с местными партийцами. Они были хоть партийными руководителями, но все равно в их душе был силен дух национализма. Мне, лично было трудно с ними работать, все время с какой-то оглядкой, чтобы не сказать лишнее. Поэтому, как вы сказали, укрепить эти области крепкими кадрами – невозможно. Эти люди окажутся в одиночестве, окруженные враждебной силой. Это совершенно иная среда – и политическая, и культурная. Я даже скажу и в социально-экономическом плане.
– А что здесь может быть иное? – задал вопрос Бурковский.
– Они все советское время не слишком-то стремились развивать свою промышленность. Им бы больше торговать, заниматься сферой услуг, иметь свое маленькое хозяйство на селе… То есть, я скажу так, что их местечковое сознание, в корне отличается от нашего пролетарского сознания, я имею в виду, от Донбасса. Но западным областям всегда выделялось больше денег из союзного и республиканского бюджета. Вот они и привыкли жить во многом, как говорится, на халяву. Это совсем другой народ. Я позволю так себе выразиться… – Поляков помолчал несколько секунд, словно собираясь с мыслями и, наконец, произнес, вроде бы показывая, что он сказал лишнее, – прекратим говорить о глобальном, о всей республике, давайте перейдем к нашим делам. У нас тоже внутрипартийная обстановка не совсем здоровая. Вы читали в газетах, как стал выступать наш новый мэр города – Пентюхов. Мы недавно перевели его из должности первого секретаря Артемовского района в мэры города и смотрите, как он заговорил, – Поляков взял со стола, видимо, заранее приготовленную для этого совещания газету и стал не то, чтобы читать, а передавать своими словами содержание статьи. – Так вот, теперь Пентюхов выступает за то, чтобы свернуть партийное руководство над хозяйственной деятельностью в городе и местными руководителями. Ленин всегда подчеркивал необходимость партийного контроля. И здесь такое антипартийное выступление бывшего партийного руководителя. Надо дать его заявлению оценку. Кто желает выступить?
Желающих не было, но выступать было надо. И тогда Семерчук решился сказать критическое слово в адрес бывшего товарища по партии. Поляков кивнул, разрешая ему говорить.
– В отношении Пентюхова я скажу так, что новая должность заставляет и мыслить по-новому. Мы все знаем, что он не сильно горел на прошлой работе – мы не раз сталкивались с недостатками работы Артемовского райкома партии. Поэтому идеалы ленинизма в его душе угасли с получением новой должности. Но мне кажется, что с ним надо провести беседу, напомнить, что партия до сих пор остается руководящей силой и никто не отменял шестую статью конституции. Надо с ним поговорить. – закончил Роман.
Поляков удовлетворенно кивнул в ответ на слова Семерчука.
– Я поговорю с ним. Пусть не забывает, где он работал раньше. А то сейчас многие примеряют рясу демократов. – Он провел ладонью по лысой голове, – перейдем к следующему вопросу. Через десять дней семьдесят вторая годовщина октябрьской революции. Надо провести праздник, как и раньше, чтобы народ, жители Донбасса, видели, что ничего не изменилось, все идет по-прежнему. Какие будут предложения.
Встал Бурковский:
– У нас готовы мероприятия по празднованию октября. Это, собственно говоря, прошлые мероприятия: демонстрация трудящихся, а потом праздничные мероприятия в парках. Культурные силы знают свои обязанности и готовы обеспечить культурный отдых трудящимся. Но появился новый момент… Националистические силы, в лице местного руха, хотят пройти отдельной колонной с желто-блакитными флагами и своими речевками. Вот с ними надо что-то делать, как-то их нейтрализовать.
Поляков ответил:
– Это дело поручим милиции. Она не должна допустить их прохождения мимо трибуны, где будем стоять мы… Они останутся на том же месте, где соберутся и потом разойдутся.
– Они ведут себя очень нагло, – ответил Бурковский, – у них недавно прошло учредительное собрание и создан местный рух. А они получили инструкцию действовать наступательно, с опережением наших действий. И обратите внимание – они все время твердят о толерантности – где-то нашли новое слово…
– Толерантность нужна агрессивному меньшинству, чтобы их не раздавили с момента зарождения, – перебил его Поляков, – а когда они наберут силу, то всю толерантность и демократию выкинут на свалку истории, на которой уже будут лежать прошлые политические силы. Я видел их толерантность на западной Украине… – добавил с огорчением в голосе Поляков, – чтобы у нас этого не случилось… Продолжайте. – Обратился он к Бурковскому.
– Собственно говоря, вы дополнили, что я хотел сказать. Только бы надо против них, – руководители партии избегали употребления слова «национализм» – вести более предметную контрпропаганду, разоблачать их связь антисоветскими силами… Пусть по этому вопросу выскажется товарищ Семерчук, как руководитель агитационного отдела.
Предложение Бурковского разозлило Романа – с какой стати он должен выступать по этому вопросу – это дело Бурковского, как секретаря по идеологии – и он неожиданно для себя и других ответил:
– Пусть по этому вопросу скажет заведующий организационным отделом!
Бурковский сразу же парировал его выпад:
– Заведующий находится в отпуске. И вы могли взять часть его работы на себя. – Бурковский явно хотел уйти от проблемы борьбы с национализмом, что было его прямой обязанностью и переложить часть этой борьбы на других. В данном случае, на Семерчука.
Роман понял, что надо быть помягче со старшими товарищами по должности, да и по возрасту.
– Наш отдел не остался в стороне от этого вопроса, – он, как и его вышестоящие товарищи не употреблял конкретных слов и избегал говорить слово «борьба». Все-таки националисты – советские граждане и бороться со своим народом, нельзя. – Так рекомендует ЦК партии из Москвы – подчеркнул Семерчук Москву, а не Киев, – нам следует вести пропаганду и агитацию по следующим направлениям: разъяснение нового тезиса о гуманном демократическом социализме; развернуть работу в защиту Ленина. На Украине, особенно в западной ее части, идут страшные нападки на нашего вождя, – надо его защитить. Есть указание о противодействии национализму и широкой пропаганде истории родного края, как пролетарского района, противостоящего украинскому национализму…
Его перебил Поляков:
– Вы согласуйте совместный план действий с другими отделами и разработайте мероприятия по противодействию националистическим силам. – И первый секретарь сам про себя подумал: «Все разрабатываем мероприятия, а враги партии уже ведут против нас борьбу не на жизнь, а на смерть… Почему этого не видят в ЦК в Киеве и в Москве?» – Задал он сам себе риторический вопрос и не получив внутри себя на него ответа, произнес, – переходим к другим вопросам…
Вскоре совещание закончилось, и Семерчук отметил, что раньше подобные совещания длились дольше. Он шел домой в расстроенных чувствах. Все-таки Бурковский навесил свою работу на него. Да и в последнее время партийная работа вызывала в нем все большее чувство неудовлетворенности и, даже, тревоги. Недалеко от дома ему встретился его бывший однокурсник Анатолий Дропан. Они поздоровались и немного поговорили. Как и положено, в это время больше всего говорили о политической обстановке в стране. Роман знал, что Дропан хитер, и сейчас заведовал кафедрой истории в пединституте, и интересно было узнать его мнение о текущей обстановке. Обменявшись привычными словами: «Как жизнь?», перешли к политике.
– Как дела на партийном фронте? – со своей обычно-хитроватой улыбкой, первым задал вопрос Дропан.
– Нормально, – ответил Семерчук, – только больше приходится воевать, чем просто работать.
– Снова становимся партией меченосцев?
– А ты что – не коммунист уже? – прямо спросил, обозлившийся на его вопросы Семерчук.
– Я из партии не выходил, – поспешил ответить Дропан, заметив недовольство бывшего однокурсника, но ныне работника обкома партии – надо с ним быть осторожнее. – Я просто хотел сказать, что ситуация меняется… – он остановился, ожидая ответа Семерчука.
– Да, меняется и нам приходится уже не проводить партийную линию, а приспосабливаться к обстановке.
Дропан понял, что надо поддержать эти слова Семерчука и забудется его неловкая фраза, сказанная только что о партии «меченосцев»:
– У нас, Рома, тоже изменения, – пришла из Киева бумага из министерства, где сказано, чтобы при изучении истории СССР, больше внимания уделяли истории Украине. Сколько времени уделять не написано, но устно мне сказали, что процентов до пятидесяти должна занимать история Украины, в рамках общей истории СССР. Вот и прошу преподавателей уделять больше внимания украинской истории, а они не хотят – отвечают, что Украины раньше не было и создание Украины, как и других республик – это выдумка большевиков. Тяжело перестроить старые кадры… – вздохнул Дропан.
– Кто сказал, что это выдумка большевиков? – возмутился Семерчук.
– Сам знаешь… Наш единственный на кафедре беспартийный доцент.. – и Дропан назвал его фамилию.
– А откуда этот документ о расширении преподавания истории Украины? Из ЦК или министерства образования?
– Из министерства. Но там есть ссылка на решения пленумов партии, последней конференции о справедливом решении национальных вопросов в интересах интернационализма.
– Не знал я этого…
– Вам же другие документы поступают… А нам – из нашего министерства.
– Плохо. – Резюмировал Семерчук. – А у нас в обкоме, ликвидировали отдел науки и образования. Вот и нет партийного влияния на учебные заведения! – Сделал вывод Семерчук и стал прощаться с Дропаном, – Ну, Толя, пока. А то я устал сегодня…
– Пока… – Ответил Дропан и они пошли в разные стороны.
Дома Лена спросила Романа:
– Как прошел сегодня день?
– Как всегда. Встретил я сейчас Толю Дропана. Он сказал, что пришло распоряжение увеличить в преподавании истории CCCР, историю Украины. У вас в школе этого еще не требуют?
– Сказали нам, чтобы больше внимания уделяли местной истории, но пока не требуют этого выполнения.
– Наверное, директор не руховец?
– Нет. Но он будет выполнять, что ему прикажут. Наверное, еще не приказали. А что имел в виду Дропан?
– Мне показалось, что он уже готов сделать так, как прикажет министерство образования.
– Ты ж знаешь Толю Дропана – он будет служить любому, где ему будет гарантирована должность и деньги. Запах денег он чует за много верст… Ты ж сам знаешь, что его не очень любили на курсе за его подловатость… Садись ужинать.
Но Роман пошел в спальню, переоделся в домашнюю одежду, пообещал Ксюше посмотреть ее тетради с домашним заданием, – Владик уже большой, его тетради стыдно проверять, – и только потом сел за стол.
– Как идет строительство дома? – Спросила Лена.
– Нормально… Вот в воскресенье съезжу впервые на своей машине на стройку. Поедешь со мной? Детей возьмем.
– Нет! Не поеду. Тем более с детьми. Как научишься хорошо ездить, так повезешь нас туда.
Семерчук понял, что Лена не хочет ездить на стройку дома, а опасения за детей только отговорка, но обострять разговор не стал, только ответил:
– Как хочешь… Стройкой заправляет твой папа.
Настроение после ответа жены еще более ухудшилось, и Роман подумал: «Что-то давно я ни с кем не встречался. Все времени нет. А с кем можно встретиться?» – Он задумался. – «Старые связи утеряны. Может, Олю Кирисову пригласить на свидание? Но она вступила в националистический рух. Ну, и что?» – Успокоил он сам себя. – «Женщина же не пахнет национализмом? Она бывает противной или ласковой. А с Олей можно отдохнуть на полную катушку, не то, что с женой. Завтра с ней созвонюсь и договорюсь о встрече. Никуда она не денется – придет миленькая, пока я занимаю эту должность!»
За своими размышлениями, он как-то прослушал, что еще говорила Лена, но услышал ее слова:
– …приходил папа и сказал, что им в облисполком привезли жовто-блакитные флаги. Ждут распоряжения, когда их надо вывесить…
– Неужели, это правда?! – Возмутился Роман.
– Папа врать не будет. – обиженно ответила Лена. – Доедай все, чтобы тарелки было легче мыть.
«Тарелки ей нужны! – В душе возмущался Семерчук, – А партия все дальше отстраняется от руководства обществом! А ей все равно – лишь бы тарелки были чистые».
Но он аккуратно доел все из тарелки, выпил чай и сказал жене:
– Пойду поработаю. Надо подготовить новый план мероприятий.
И, забыв о том, что он хотел позаниматься с детьми, пошел за свой рабочий стол в зале. Свой домашний кабинет в новой квартире так у него и не получился – надо еще одну комнату. А он хотел иметь его, как у вышестоящих товарищей по работе. Но в новом доме он обязательно оборудует одну комнату под свой кабинет.
1991
Год назад Ворошиловград снова стал называться Луганском. Верится, что это уже навсегда. Луганск – граница Новороссии и Всевеликого Войска Донского, город прекрасных людей – луганчан. Лучшего названия города, чем первоначальное, историческое – Луганск, – не имеется.
Заканчивается перестройка, а вместе с нею и социалистическая жизнь. А советский народ – «совки» пока не понимают, чем это закончится. Русский народ, как всегда, надеется на авось, – все пройдет и перестройка когда когда-нибудь закончится, – неоднократно были тяжкие времени, но выживали. Одного он не понимает, – конец перестройки близок. Народа, то есть людей, много. Миллионы, десятки миллионов, сотни миллионов… И в будущих гражданских войнах народу выпадает роль баррикады. А бороться за народную власть будут другие, но только не народ.
Но все более и более плодятся ряды демократов. Их уже много. Они наглы, бескомпромиссны и обязательно с кем-то борются. Без этой борьбы демократия не существует. И они раздувают резиновую куклу демократии, которую использовать будут другие – те, кто дает деньги на надувание куклы. Больше надо дать народу информации и, чем глупее и грязнее будет информация о твоем тоталитарном прошлом, тем увереннее демократы приблизятся к своей разрушительной роли в истории. Все глупости делаются экспромтом, они такие привлекательные, что на обдумывание нет времени. А народ не должен обдумывать глупости, он их должен принимать за истину. А чем глупее человек, тем больше уверенности в его поступках. Демократы вперед! На митинги! Демонстрации! На собрание! Свои идеи в массы! Повторим опыт большевиков, которые уверенно пришли к власти в семнадцатом! Но мало кто, даже из рьяных демократов понимает, что демократия больше всего похожа на акционерное общество, контрольный пакет которого принадлежит теневым политикам.
А акционерное общество нуждается в массовой продаже акций. И демократы выводят толпу на улицу! Бросим в толпу яркий лозунг против существующего строя! Повторим его еще пару раз! Толпа начинает верить любой лжи – только повторяй это многократно. И толпа непроизвольно начинает повторять брошенный лозунг, дополняя его своими криками, похожими на рык. Толпа доверчива и поняла, кто виноват. Виноватый ответит по полной! Толпа эмоционально звереет и уже не крики, а слышен звериный рев. Она готова крушить вся и всех. В толпе можно кричать только хором со всеми и нельзя идти своим путем – толпа растопчет. Никто из одиночек не способен на зверство, но одиночки, собравшись вместе, чувствуют свою всесильность, а главное безнаказанность, и начинается массовое помешательство. В толпе умный человек глупеет и ожесточается, дурак выходит из своего ничтожества и становится бескомпромиссным рыцарем в борьбе со злом. Глупость заразительна особенно в толпе. И по мере роста толпы увеличивается ее глупость. А все вместе умные и дураки, объединенные в толпу, становятся судьями и палачами. И самое опасное – толпа не чувствует своей вины. А демократы упиваются от радости – их примитивные идеи разделяет народ – толпа же часть народа. Но не понимают демократы – толпа носит своих кумиров на руках, а потом этими же руками закапывает их в землю. Придут еще более яростные демократы, и толпа пойдет за ними, расправившись с прошлыми кумирами. Не будите толпу, ради собственной безопасности. Тот, кто мечтает об обожании толпою, должен быть готовым к ее презрению.
Интеллигенция… Как ее только не называют! И гнилая, и паршивая, и вшивая!…Самое безобидное – продажная. И, как не странно – все верно. Снова перефразируя выражения великого классика: «…они страшно далеки от народа»! Интеллигенция подбивает народ на бунт, для того, чтобы стать его первой жертвой. Перестройка! И интеллигенты распадаются на подонков и ничтожества. Подлецов немного, но их всегда хватает. Кто идет в первых рядах разоблачителей тоталитарного прошлого? Пишет об этом, снимает фильмы, лезет в экраны телевизоров? Интеллигенция… И те из интеллигентов, кто прославлял советских лидеров, стали ярыми противниками своего же безбедного прошлого! И вот обласканные партией и государством режиссеры, обладатели многочисленных социалистических наград, а с ними и актеры принялись яростно обличать советское прошлое. Раньше они снимали фильмы по книгам классиков, по талантливым сценариям, показывали реальную жизнь в возвышенном человеческом понимании. Действительно получалось что-то талантливое. А сейчас – обличение прошлого. Но сразу же выяснилось, – режиссеры не знают реальной жизни. Надуманные сюжеты, схематические персонажи, блеклые актеры. Они же не знают жизни народа! Выдумывать в прошлом прославление социализма – это получалось! А взамен – премии, лауреатство… А показать народ – слабо! Трепаться о роли народа – это одно, а знать его жизнь – другое. Но чуть ли не все они вдруг заявили, что их когда-то зажимала советская власть: не дала снять фильм, актерам – не дали роли… И все оказались обиженными существующей властью. Раньше кормились от этой власти – теперь стали рвать ее отмирающие куски. Но это уже не свежее мясо, а тухлятина. Жизнь народа пропитана потом и кровью, болью за свою великую страну, а жизнь интеллигенции – это словоблудие в творческих тусовках, где они сами себе присваивают титульное имя «талант». Как сладко услышать это слово из уст интеллигента, хоть паршивого, но тоже талантливого, как и свежеиспеченный талант. Обнаруженный талант можно продать, пропить или закопать. Лучше продать. Интеллигенция всегда находится в оппозиции к власти, для того, чтобы продаться подороже. Интеллигент – звучит гордо и безнадежно. А партия нам внушала, что интеллигенция – выходцы из среды рабочих и крестьян. Ничего подобного – гнилая интеллигенция – выходцы из продажной интеллигенции, а те – из паршивой!
Зарабатывать деньги будет талантливая бездарность, объединившаяся в негласный союз и не пропускающая в свет настоящие таланты. А учителя, врачи, ученые и прочие интеллигенты-работяги будут существовать на мизерную зарплату и с тоской вспоминать советское прошлое – небогатое, но достойное. Бездарность не в состоянии сделать свой вклад в культуру и науку, зато умеет получать проценты по чужому вкладу.
Но есть и другая интеллигенция, которую скромно называют национальной. Но их скромность проявляется в творчестве – ничего толкового и значащего они не создали. И кто в этом виноват? Конечно, Россия и русский язык. Именно он мешает проявиться национальному таланту даже в своей национальной среде. Читатели почему-то читают русских и зарубежных классиков. Вот бы запретить русский язык, чтобы его совсем забыл народ, тогда ему ничего не останется, как читать литературу на местном языке местечковых авторов и автор почувствует, что пришло к нему народное признание. Как к Гомеру, Сервантесу, Хемингуэю, Пушкину… Нет! Последний не должен входить в этот список, ему не место рядом с национальным автором. Почему? Так в поэме «Полтава» он неправильно изобразил гетманов Украины. Пушкину не место рядом с национальными дарованиями. Может, в этот ряд с собой поставить Тараса Шевченко? Можно! В его стихах много поэтической безграмотности, а проза никогда им не была не дописана – плохо анализировал действительность. Вот его можно поставить рядом с собой, чтобы твои произведения на его фоне выглядели шедеврами. Но для этого в народ надо влить как можно больше ядовитой ненависти к старшему брату, избавиться от него навсегда. Больше яда народу, больше ненависти к другим народам и он тогда больше полюбит твои самодельные вирши и не доделанную прозу. Ты народу внушаешь местечковую истину, а плодишь мировую ложь! Но в политике быстро гадость делается, а потом долго сказки сказываются.
А что же власть? Порядочных, высокоморальных людей нельзя допускать к власти, иначе хороших людей в стране не останется. И чем больше у человека власти, тем меньше он соблюдает правила приличия. В социалистической стране появился союзный президент. Не нашли русского слова для новой должности. Но рядом появился еще и российский президент. И началась грызня между ним и союзным президентом. Кто важнее для страны и народа? И российский президент, поддерживаемый западными политиками, становится сильнее. Не нужен братский союз – заключаем двусторонние отношения с республиками, некоторые из которых уже стали независимыми. Уверенно разрушает российский президент-алкаш великую страну. А союзный президент пытается склеить остатки союза, выбирая для этого клей самодельного производства – клейстер. Но народ давно знает, что клейстер недолговечный продукт, его любят и клопы и тараканы – будущие независимые государства, которые будут не просто кусать Россию, но и питаться ее кровью.
Власти народ необходим так же, как мошеннику простак-лох. Снова жди, народ, светлого будущего! Власть над народом получает тот, кто умеет лучше его обмануть.
Демократия обладает теми же недостатками, что и люди, приходящие к власти. Демократия далека от совершенства, потому что большинство не бывает лучшим.
Сколько светлых личностей было в нашем темном прошлом, а сколько темных личностей обещают нам светлое будущее!
