Валерий Борисов
Время подонков: хроника луганской перестройки
1999
Я уезжал из Луганска ночью. Границу решили пересекать в Харьковской области. На украинской границе свежий утренний воздух разрывали крики и маты – налог за проезд надо было платить только в грывнях (так правильно произносится деньга на галицийский лад), а украинский банк занизил российскую валюту при обмене. Это вызывало законное возмущение водителей машин. Но под этот шум, мы без проблем проскочили украинскую таможню. Зато на российской таможне, парнишка-таможенник с дебилкуватым лицом забитого нуждой крестьянина, с яростной радостью стал шерстить наши вещи. Увидев, компьютер он радостно закричал, что его нельзя перевозить через границу и, схватив наши документы, побежал к старшому таможеннику. Оттуда он вернулся тихим, упавшим голосом распорядился снова грузить вещи, и отдал документы. Видимо, старшой урезал его рвение в работе по нанесению обиды людям. И таких тупых начальничков, которым дано право работать с людьми, очень много и они с высоты своего лилипутского положения стараются унизить нормальных людей, представляя себя великанами.
И еще, я недобрым словом вспоминал рассуждения демократов по поводу того, что не будет границ в СНГ. Демократия – это государственное устройство, при котором народу невозможно найти конкретного виновника своих несчастий. Демократия – это власть народа, которая принадлежит его слугам. А народные слуги не хотят, чтобы народы дружили. Разъединенным по границам народом легче управлять.
Сразу же за границей, в России пошли рощи берез – русского символа природы.
Было радостно на душе, что вырвались из националистического дерьма. Но в Шебекино на посту ГАИ нас остановил старший сержант и отобрал права у нашего водителя. Белгородская область славится тем, что здесь когда-то работал милиционер, который не брал взяток. Но этот старший сержант захотел поиметь деньги с нашего водителя. Я спросил его, к чему привязался милиционер. И мне он ответил, что на машине номер устаревшего образца, и он не хочет нас пропускать дальше. Причина задержания была видна, как блоха на ладони – хочет взятку. Но наш водитель твердо ответил, что ничего ему давать не намерен. Тогда я подошел к старшему сержанту и спросил:
– Подонок, сколько тебе надо?
Но я ошибся в отношении подонка. У милиционера еще сохранились традиции белгородского милиционера, который не брал взятки. Он с ненавистью взглянул на меня и со злой обидой в голосе произнес:
– На-те, права. Но если вас другой гаишник задержит, то вспомните меня.
И он протянул мне права, не взяв денег. Больше нас никто не задерживал. Вскоре степь с перелесками сменилась лесом, а потом хвойной тайгой. Родная природа раскрывала свою душу.
В голове мелькали обрывки придуманного стиха, который превращался в песню
Разрушили великую страну,
Остались за границей друг и брат.
И до сих пор себя я не пойму,
Абориген я здесь, иль
иммигрант.
Нарезали границы по живью,
Наделали таможен и преград.
Порвали в клочья Родину мою,
А что народ? Так то –
электорат
Политики глумятся над страной,
Внушают нам, что так народ изрек.
Но не понять им истины одной,
Хоть я – народ, но все же
человек
В Москве приду на свой родной вокзал,
И поезда луганского дождусь.
И распахнув до жадности глаза,
Я воздухом Донбасса надышусь!
Я воздухом Донбасса надышусь!
Прощай, Луганск! Я еще приеду к тебе, но только на время! Прости и прощай!
1
Мир готовился вступить в новое тысячелетие. Да здравствует Миллениум! Народ требует хлеба и зрелищ! Хлеб насущный отличается от манны небесной привкусом пота. «Золотому миллиарду» – манна небесная, потные голодающие – проживут без хлеба. Их намного больше обозначенного миллиарда и не будет большой потерей для Земли, если голодающие потеряют пару миллиардов жизней. Бедняки размножаются быстрее тараканов, нечего их жалеть. У нас раньше была бедность в равенстве, а теперь – не равная стабильность. И пусть «стабильные бедняки» не могут купить себе хороших продуктов, зато полки магазинов ломятся от этих продуктов и демократы от власти публично этим гордятся.
Теперь нужны зрелища в мировом масштабе. Вот, народ, тебе Миллениум – радуйся, что дожил до нового тысячелетия, а ведь мог не дожить. Благоденствуй народ! Сильные мира сего готовы пожертвовать жизнью одного человека ради благоденствия всего человечества, но не пожалеют человечество ради собственного благоденствия.
Больше свободы человеку! Пусть живет и радуется! Больше ему зрелищ и хлеба! Меньше мыслей будет приходить в его голову. Пусть останется только одна мысль радости! Свободу цивилизованному человеку Европы и Америки! Остальные человеки безрезультатно ищут хлеб – пусть ищут свободу! Свобода самоопустошает человека. Свобода истощает человека духовно. Гнет заставляет копить силы, и не дает расплескивать энергию. Вот почему рано или поздно рабы кладут конец свободе. Раб хочет не свободы – раб хочет иметь собственных рабов. Вновь прибывшие в Европу выходцы из Азии и Африки или недавно жили в рабском состоянии, или до сих пор живут… Европа, – задумайся…
Европа все больше и больше живет по правам человека, а не разума. Она живет так ради тебя, народ. Дает тебе все права, вплоть до прав реализации рефлексов, инстинктов и чувств. Это – настоящая демократия, эта политика властвующих, – возвращение человека в класс домлекопитающих. Пусть живут рефлексами и чувствами. Инстинкты сильнее разума – их много, а разум один. Развиваем инстинкты на полную мощь! Но надо инстинкт продолжения рода вытравить из человека. Нечего народу размножаться! Это привилегия земной элиты. Но здесь более глубокие планы. Гомосексуализм и прочие меньшинства напрямую ведут к нацизму и фашизму. Демократия – это наседка, высиживающая диктатуру. Любой диктатор мнит себя богом, не сумев стать человеком. Смотри народ на постсоветские страны и убедишься в верности этого суждения. Эти меньшинства – провозглашается лозунг – они – высшие, то ли бесполые, то ли, – двуполые существа на земле, которым поклонялись боги и сам Гитлер. Бесполые, более-менее понятно. А двуполые? И следует разъяснение – особь мужская – спереди мужчина, мужчина сзади – женщина. Раньше гомосексуализм было психическим понятием, теперь ему дается биологическая структура. Это – высшее существо на Земле! И психологическая обработка народа переходит на новую биологическую ступень. А раз биологическая, то она должна занять свою нишу в социальной структуре человечества. А вот и социальная, и даже политическая ступень – нацизм и фашизм, сливаются в трепетно-страшном физиологическом экстазе по уничтожению человечества. Но не всего. Высшая раса должна остаться. Тот «золотой миллиард». Чем меньше людей на Земле, тем на большее время им хватит эксплуатации Земли.
И пример показывают политики. Посмотри, народ, на многих президентов, премьеров, министров, политиков и ты убедишься, что многие из них не женаты, а кто женат – не имеет детей. А ради чего живет человек? Ради будущего, а будущее кто? Конечно же, дети. Так ради чего стремиться властвовать над народом, если у политика нет детей? А газеты пишут, иногда промелькнет не совсем ясная информация по телевизору, что в парламенте заседают педерасты, то ли – половина, то ли – меньше, но если прибавить лесбиянок, то будет более половины. А у женщины, стремящейся в политику, не все в порядке с половыми органами. Смотри, народ, на женщин, руководящих государствами. И снова будешь прав, – действительно, там у них не все в порядке с этими органами, раз детей нет. Но это еще более стимулирует их деятельность в защиту прав человека, прежде всего, гомосексуалистов. Они за их права борются по всему миру, – это главное в деятельности бесполых и однополых властителей. Нормальной жизни в семье, с детьми, внуками, они не признают. Будут ли они серьезно воспринимать нужды народа? Правильно! Для них важнее разнообразные извращения от недостатка семейной жизни.
Демократии нужен постоянный враг – это Россия. Все понятно без доказательств, как аксиома. У славян зажимают сексуальные меньшинства – хотят жить по старому, непонятно в какой формации. Может первобытно-общинной? Там не было презервативов, контрацептивов – почти похоже на нынешнюю Россию. Живут сексуальной жизнью, как заложено природой. Это плохо, надо заставить их жить, как европейцы. Вон, были славяне: какие-то поляки, чехи, болгары и прочие, но они уже глубоко восприняли культуру и быт настоящих европейцев. Да-да, именно, настоящих. Эти славяне, все-таки второсортные европейцы. Украинцы, особенно западные, аж бегом впитывают наши духовно-половые ценности. Ну, и хорошо – пока будут третьесортными европейцами. А что делать с русскими? Тех славян перемололи на второй и третий европейский сорт, а их не можем. Но надо зависть к России, перевести в ненависть к ней. Так бывший премьер-министром Англии Генри Палмерстон, на закате своей жизни сказал: «Как тяжело жить, когда с Россией никто не воюет». Навязываем ей войну по всем направлениям. Никакой уступки в вопросах гомосексуализма. В Европе практически уже нет диких животных, а в России их еще полно. Завидно европейцам. Но русского человека надо отождествлять с медведем, лучше с бурым. Простой европеец будет знать, как выглядит медведь, – для народа познавательная польза. А медведь хищник – ненависть к нему, а заодно и к русскому. Русские спят в снегу и купаются зимой в проруби – далеко не ушли от животных. Белый медведь тоже плавает среди льдов. Европейский народ узнает, что есть и белый медведь на Земле. Завидно! Нормальный европеец не будет плавать в ледяной воде. И вот у европейского народа есть образ русского, как животного. У них в России проживает много народов, но им мешает жить титульная нация. Не порядок! Пусть изучат опыт американцев. Они индейцам дали землю, называемую резервацией, кормят и одевают их, короче, все дают для жизни, когда-то коренному народу Америки. Мудрая политика – индейцы деградировали. Они не работают. А раз не работают, – не будет прогресса. Но индейский народ пока жив, но слиться с настоящими американцами уже не смогут, слишком привык к иждивенческой жизни. Или пример Англии – десятки миллионов индийцев уничтожили во их же благо. А если бы этого не было, то индийцам сейчас негде было бы жить и за их численности. Так же поступили и со многими другими народами. Кто-то говорит не гуманно, но бремя белого человека, несущего гуманизм отсталым народам, должно быть с кулаками. Помните, какой вопрос задавал сам себе Гамлет? Быть или не быть! Кто-то считает этот вопрос для Гамлета личным, но Шекспир смотрел глубже – это вопрос естественного отбора. И Англия, Франция и прочая мелочь, типа Голландии и Бельгии, очень помогли многим народам в этом отборе. В конце-концов кто-то выжил, – всех тогда не перебили. Надо и Россию направить по этому руслу естественного отбора.
Но, правда, этот естественный отбор из Азии и Африки заполонил Европу. От них уже давно нет прохода на улицах Парижа, Лондона, Вены… Они уже управляют древними европейскими городами, вводят мусульманские законы. Европейцы терпят,– они толерантны. А сейчас приезжие стали еще взрывать европейцев – это террористы. Россия борется с террористами, значит она тоже государство-террорист. Осудим ее, предадим анафеме. Умрем от бомбы террориста, но свяжем Россию в борьбе с террористами.
И живет Европа прямо по украинскому анекдоту: умирает западенец и его спрашивают: «Какое у тебя последнее желание?» И тот отвечает: «Чтобы у соседа корова сдохла!» Точно так же поступает однополая Европа. Задыхаясь и сладострастно умирая в мусульманских объятиях, он из последних сил кусает Россию, – шоб тоби було худше!
Разрушая славянский мир, Европа завоевывается другими народами. Так ей и надо! Надо иметь собственные мозги, а не жить рефлексами, инстинктами и чувствами!
Человек – это звучит гордо, но часто выглядит унизительно. Наибольшее человеколюбие демонстрируют людоеды. Человеколюбие людоеда не знает границ.
Жизнь идет, а будущее разочаровывает все больше.
2
Я в Канаде. Мы идем по Торонто. Город готовится встретить Миллениум, украшается, чтобы принести радость своим горожанам.
Мне показывает город и рассуждает о жизни Борис. Он русский, но родители вывезли его за границу еще ребенком, в шесть лет. Удивительное дело – он сохранил острое восприятие чувства Родины, родившей его, и на чувственном уровне ностальгирует по России. Он хорошо говорит по-русски. Борис работает журналистом в одной из газет города и, кажется, знает все о своем любимом городе. Мы идем по вечернему, прихорошившемуся Торонто, готовящемуся встретить Новый год, и Миллениум. Борис рассуждает:
– Знаешь, Валерий, я все думаю, почему развалился Советский Союз и прихожу к мысли, что народам, прилепившимся к телу России, оказался не под силу русский крестный путь, неподъемна тяжесть, которую она предложила нести им совместно с собой. Мессианство – не для малых народов.
Мне не хочется спорить с этим милым человеком, и я коротко соглашаюсь:
– Правильно. Малый народ не вырастит великого человека.
– Да. Но малый народ слишком уж цепляется за свою родину.
– Есть народ – патриот, есть властитель – предатель. У тех, кто продает родину, одна забота – не продешевить.
Светлое небо в звездах над Торонто внезапно закрывает темная туча, и начинает идти снег с дождем.
– Это наша обычная зимняя погода – то снег, то дождь, – как бы извиняется передо мной Борис. – Пойдем в бар, переждем непогоду?
Я соглашаюсь.
– Борис! А почему тебя так интересует Россия? Ты ж вырос в другой стране?
– Наверное, передалось от родителей. Они уже старые, но до сих пор рассуждают, спорят, ссорятся – а правильно ли они сделали, что уехали из Советского Союза? Вот я и впитал любовь к земле, меня родившей. Будем пить водку или пиво?
– Только пиво.
Мы заходим в бар. Борис идет к стойке бармена и заказывает два бокала пива. Я сижу за небольшим столиком и рассматриваю полутемную атмосферу бара, вижу услужливого бармена, который наливает пиво в кружки. Тихо, тепло и уютно в помещении – хочется закрыть глаза и подремать, ни о чем, не рассуждая и даже, не думая. Подходит Борис с пивом и садится рядом со мной. Он сейчас рассуждает о необходимости дружбы между народами. Дружба – это справедливо.
– Справедливости, как и денег, на всех не хватает. Бесполезно искать справедливость у тех, кто ее устанавливает.
Борис подтверждает мои слова:
– Справедливость – не может быть всеобщей. Каждый измеряет справедливость мерой ее полезности для себя.
Людей в баре немного и бармен выходит из-за стойки с полотенцем в руках и начинает протирать полированные поверхности столиков, пристально глядит в нашу сторону и постепенно приближается к нам. Вот он рядом, протирает соседний столик и смотрит, не отрываясь на меня, и восклицает на английском языке:
– Valera! Это ты?
Я слышу свое имя, поворачиваю голову к бармену и узнаю Романа Семерчука.
– Рома!? – в моем голосе неприкрытое удивление.
Такой встречи я бы не придумал и во сне. Но я не бросаюсь по-русски в его объятия и не хочу принимать его в свои. Мы вместе учились в институте, иногда встречались по работе, но никогда у нас не было с ним теплых, дружеских отношений. Но все равно такая встреча на далекой, чужой земле приятна. Он протягивает мне руку для приветствия, и я ее жму.
– А я смотрю, вот там за стойкой, и думаю, ты – это, или не – ты. Решил посмотреть поближе и понял, что это –ты.
– Садись, Рома, к нам. Расскажи о жизни…
Борис удивленно переводит взгляд с меня на Романа и, наконец, спрашивает:
– Вы друзья?
Я уклончиво отвечаю:
– Жили в одном городе – Луганске. Это случайная встреча.
– Это очень интересно.
Борис достает блокнот и начинает что-то писать, прислушиваясь к нашему разговору. О неожиданной встрече земляков, у него может получиться хороший материал: очерк, а может, статья.
Семерчук смотрит на меня не просто удивленно, но и радостно – неожиданная встреча с однокашником. Нежданная встреча должна быть теплой. Так и происходит.
– Ты давно из Луганска? – спрашивает Роман.
– Я уже живу не в Луганске, а в России.
– Все бегут от неньки…
– Не надо ей быть мачехой. Как ты здесь? Почему бармен? Говорили, что у тебя большое состояние, можешь всю жизнь прожить безбедно.
– Было состояние, и уже нет.
– Что же случилось?
– Обманули меня здесь, обобрали, как белку. Жена – Кристина уговорила меня вложить деньги в новое, начинающее дело. А я тогда еще не имел гражданства Канады. Поэтому оформили вложения на нее. А ее бывший муж стал директором фирмы. Когда мне дали гражданство, я решил переоформить вложенные деньги на себя, а мне Хрыстя отказала в этом. А потом Хрыстя, вообще, выгнала меня из дома и стала жить со старым мужем. Я начал судиться и последние деньги у меня выманили адвокаты. Я убедился, что дороже всего ценится слово адвоката – заберут у тебя все до последней нитки… Но суды встали на сторону бывшей жены, и я остался без денег.
– Профессиональная этика адвоката не имеет ничего общего с совестью. А как ты в бармены попал?
– Я с хозяйкой этого бара был раньше знаком. Она вдова, украинка. Вот мы сошлись с ней жить. Ты расскажи, как живешь, как наши знакомые, друзья?…
– Живем потихоньку…
– А как Матвеев? Сколько ему лет дали?
– Его оправдали.
– Как? Он же убийца!
– У него нашлись друзья из Израиля. У них оказалась пленка телеоператора, где видно, что девушку убил не он, а украинский фашист.
– Откуда у него друзья там оказались?
– Он дружил со многими людьми, несмотря на их национальность. А человек, получивший теплоту от другого человека, никогда не забудет этой теплоты и вернет теплоту в трудное время, втройне. Так получилось с Матвеевым. Ему помогли, потому что он к другим относился с человеческой теплотой.
– Если бы он сейчас мне встретился, – со злой угрозой проговорил Семерчук, – я бы ему показал. Я прошел такую школу капиталистического выживания, что сейчас бы ему не уступил, а порвал бы на мелкие клочья.
Одновременно с его словами, в меня вместо пива, будто бы влили помои. Я отодвинул от себя кружку с пивом, и хотел сказать что-то резкое собеседнику. Но в это время за стойкой бара появилась женщина. Она окликнула Семерчука:
– Роман! Ты занят делом?
– Да. Знакомого встретил. Сейчас подойду, – и пояснил мне, – это моя жена. Я у нее, вроде, муж, а по-настоящему, наемный работник.
Все-таки в советское время он неплохо заучил марксистскую политэкономию и еще помнил ее постулаты.
– Она ж украинка. Почему обращается к тебе по-русски?
– На украинском языке мы говорим только тогда, когда собираются несколько украинцев. А в обращениях с клиентами, говорим по-английски и по-русски. Украинский язык здесь никому не нужен. А как живет моя бывшая жена?
– Нормально.
– Она вышла замуж?
– Точно не знаю, но, вроде, не замужем.
– Детей хочется увидеть, а денег у меня нет. Они уже взрослые. Мне хозяйка почти ничего не платит. Говорит, что мужу не надо платить зарплату. Вот, если бы я вошел в долю этого бара, то мог бы получать дивиденды. Мы бы с женой заключили соответствующий брачный контракт. Ты не знаешь, не продала ли моя жена дом, построенный мною, квартиру, полученную мною?
– Этого я не знаю.
– Я же при разводе ничего не взял с нее, не стал делить имущество.
– Но и она не стала делить деньги, полученные тобой от отца.
– Да. Но сейчас у меня нет денег, и я ей ничего не могу дать. А в решении суда написано, что вопрос о дележе имущества подлежит отдельному рассмотрению. Вот я думаю, отсудить свою долю и вложить в этот бар, мы его расширим, тогда появятся у меня деньги, и я могу часть их отдать обратно… детям.
В мою душу вслед за помоями полилась грязь. Я хотел встать и взять Семерчука за грудки, но из-за стойки послышался женский командный крик:
– Роман! Иди сюда! Где салфетки?!
Роман испуганно вскочил и, пробормотав:
– Подожди. Сейчас вернусь, – и побежал на зов жены-хозяйки.
Последние слова Семерчука я уже не мог спокойно слушать. Команда жены не позволил мне схватиться с ним, но помогла мне уйти от высказывания резких, самых ярких слов в русском языке, в адрес бывшего знакомого, а может и врезать ему по роже. На душе было муторно, как после большой пьянки со скандалом. Мутный осадок грязи появился в душе, и я, не допив кружку пива, обратился к Борису:
– Боря! Пойдем отсюда!
– Но твой друг, говори с ним…
– Пошли!
Борис недоуменно смотрел на меня – почему я не хочу попрощаться со своим другом. Но часто с наибольшим усердием друзья помогают нам делать ошибки. Может и я ее сделал? Борис разочарованно закрыл свой блокнот.
Мы вышли на улицу. Снег с дождем закончился. В стороне от тучи засветились звезды. Борис рассуждал о том, какие иногда бывают неожиданные встречи, которые дают материал для журналистской работы. Но я ему не отвечал, я его слушал и, наконец, предложил:
– Боря! Давай зайдем еще в один бар?
Борис с пониманием ответил:
– Ты ж не допил пиво. Надо допить его в другом месте.
Все-таки мы мыслим по-разному. Он, впитавший капитализм всей душой, конкретнее меня, у которого на душе остались несмываемые родимые пятна социализма.
Мы зашли в бар, и я направился вместе с Борисом к стойке. Не успел Борис сделать заказ, как я распорядился:
– Водки!
Борис посмотрел на меня удивленно – я ж пил пиво и не допил его? Надо полностью выпивать то, за что заплачены деньги. Тем более это были его деньги – он меня угощал. Бармен – пожилой мужчина, взял бутылку с цветистой этикеткой. Я по-латыни успел прочитать – «Граппа». Я махнул рукой – оставь на месте и показал на бутылку, где прочитал, так же по латыни «Смирновская». Бармен послушно взял указанную бутылку, потом взял пятидесятиграммовые рюмки и стал наливать в одну из них водку. Когда он заполнил одну рюмку и хотел налить во вторую, я отодвинул рюмку, предназначенную, мне и взял большой фужер, грамм на двести. «Равняется нашему русскому граненному стакану». – удовлетворенно отметил я про себя. Бармен вскинул мохнатые брови вверх, но ничего не сказал – права человека, то есть мои, надо уважать и налил водки по черточку фужера вверху. Борис, с молчаливым удивлением, глядел на меня. Может, он про себя решал вопрос – осилю я эту порцию водки, или нет? Я взял фужер и обратился к Борису:
– Давай, выпьем, за самое лучшее на Земле!
Борис взял свою рюмочку, но смотрел на мое лицо – как мой организм воспримет столько алкоголя? Бармен засовывал в булочку сосиску, чтобы вовремя дать мне закусить. Я медленно поднял фужер, поднес благодатную жидкость к губам и, издеваясь над самим собой, стал пить водку медленными глотками. Борис и бармен с удивлением, и даже с некоторым восхищением, наблюдали за мной – это русская доза! Это – русский размер! Я допил фужер до дна и поставил его на стойку. Бармен с уважением, даже подобострастно, протянул мне сосиску в булке. Я ладонью отодвинул бутерброд, поднял руку к носу, и занюхал противный алкоголь, рукавом дубленки. Пусть знают, что русскому человеку многого не надо, – хватит «мануфактурки» для закуски. Я достал деньги и одну купюру бросил на прилавок. Бармен что-то сказал, и Борис перевел мне его слова:
– Он спрашивает, как русские могут плавать зимой?
– Плаваем среди льдов, а потом спим в берлоге с медведем.
– А зачем спите с медведем?
– С ним теплее… Пей своё и уходим.
Борис послушно опрокинул махонькую рюмочку в свой рот. Я повернулся, чтобы идти, но Борис задержал меня:
– Возьми сдачу. Деньгами нельзя сорить.
Бармен протянул мне зеленые кредитки с монетами. Я, не считая, положил сдачу в карман, и мы вышли на улицу.
Живительная влага делала свое дело. Грязь, попавшая мне в душу, при встрече с Семерчуком смывалась, душа очищалась и была готова к полету в неизведанное. Я поднял глаза к небу – туча ушла, и разноцветные звездочки Вселенной смотрели на Землю. Я закричал звездам:
– Люди! Что вас разъединяет? У нас одна биологическая основа. Почему у нас мозги разные. Звезды! Приведите наши мозги к единому знаменателю добра и дружбы! Почему мы постоянно соперничаем, конкурируем и ссоримся друг с другом? Неужели нам мозги для зла даны?! Почему у политиков в наличии оказывается только костный мозг? А мозги – одно из полезных ископаемых России, которые ей самой не нужны. Звезды! Почему люди выбирают общение языком войны?! Научите нас жить дружно, создайте такой же порядок, который установлен между вами во Вселенной!
Звезды насмешливо замигали мне в ответ. Человеческий порядок не подлежит разуму – пока человек будет представителем страны, а не планеты Земля!
1998-23 июня 2017 гг.
Конец
