Валерий Борисов
Время подонков: хроника луганской перестройки
1993
Самое страшное у человека – память. Память подводит нас не тогда, когда мы что-нибудь забываем, а когда мы вспоминаем то, отчего нам становится больно, становится не по себе. Возвращаясь к временам перестройки, задаешь себе мучительный вопрос – как получилось, что противники России так легко смогли обмануть народ? Перестройка задумывалась, как очередная реформа, а превратилась в обман народа. Началась перестройка, вроде бы, с искренних побуждений – сделать общество лучше. Но, чтобы обмануть народ, необходимо быть предельно искренним. А были искренними властители? Можно говорить безаппеляционно – нет! Когда-то батька Махно сказал: «Власть рождает паразитов!» Неграмотен был крестьянский вождь, но по-народному мудр. Cоветские правители не приобрели народной мудрости. Человек тогда становится мудрым, когда его желание знать превосходит желание иметь. А как при социализме можно что-то заиметь? Один путь – паразитировать на народном теле. А все наши правители кичились тем, что вышли из народа, начинали рабочий путь на заводе или колхозном поле. Но, как только выбивались в начальники, то находили место у корыта иждивенчества. А к иждивенчеству, как форме паразитизма, привыкаешь быстро. Так возник класс паразитов и социальная паразитология. А где появляется слово «социальная», то жди обмана. Все социальное для народа было обманом. Незаменимых людей нет, кроме начальников. И они непременно должны быть впереди всех у государственного корыта и только по ранжиру – а то не будешь начальником. И у этого корыта густо толпятся социальные паразиты.
Разорвали Союз. Кому от этого стало лучше? Естественно, меньшинству – демократам и либералам разного политического толка. Криминалу – несомненно. Вместе с ними криминал полез во власть. И все у них получается хорошо, правда, бывают мелкие ссоры, перестреляют друг друга, и снова мир. Проиграло пассивное большинство, прозываемое народом. Цены – до небес, заработная – на уровне дна, и ее платят нерегулярно, каждодневная инфлянция, безработица и прочие отрицательные прелести. Но, чтобы сделать послушным народ, надо его поставить на грань выживания. Поэтому терпи, народ, лучше не будет. Это апробированная в мире политика по отношению к населению. И вот уже народ не доедает, не работает, потому что нет работы, но молчит и только недовольно сопит. Выступить против нельзя – власти просят немного потерпеть, – потом будем жить лучше всех в мире. Правда от инфляции нет никакого ущерба тем, у кого нечего есть. Народ и без хлеба выживет. Были более трудные для народа времена, и не умер же он – успокоительно-спасительная мысль для власти. Сопим и терпим.
А так ли необходимо было разрушать Союз? Может быть, стоило агрессивному демократическому меньшинству выделить какие-то территории, чтобы удовлетворить их личные амбиции? Вполне возможно. Раз Союз создавал народ, то стоило и его спросить – согласен ли он на его ликвидацию? Не весь советский народ спрашивать, а только в приграничных областях России, Украины. Белоруссии, Казахстана. Провести референдум, – в каком государстве они хотят жить? И три четверти украинских областей, отданные когда-то Украине Российской империей и большевиками, захотели бы жить в России, вернув себе исторические названия Новороссия и Малороссия, выделив отдельное «рогульско-бандеровское» государство – Галицию. Все шесть белорусских областей не захотели бы создавать искусственную Белоруссию, и ушли бы жить в Россию. Не было раньше такого государства – Беларусь. И не вспоминали бы сейчас позорный случай 1926 года, когда ЦК ВКП(б) распорядился срочно создать белорусский язык, взяв за основу местные русские говоры. Советская власть дала Казахстану огромную территорию – куда забредал с отарой овец заблудший казах, там и провели линию границы. А северные области Казахстана, где проживают уральские, сибирские, семипалатинские казаки – это чисто русское явление, – вошли бы в состав России. Но боялись спросить народ кравчуки, ельцины, шушкевичи. Очень боялись! Поэтому все сделали явочным путем – на тебе народ независимость. А народу нужна независимость? Маленьким государствам независимость нужна лишь для того, чтобы свободно выбрать себе хозяина. Смотри народ, кого выбрал в хозяева твой правитель? Увидел? Вот и вся независимость.
Но новые маленькие государства нужны Европе и Америке, как клопы, воши, блохи для постоянного кусания России. И вот они изгаляются в том, как бы укусить Россию, даже не больнее, а ядовитее. И брызжут ядом уста малых правителей, а они оглядываются на запад – как там оценили их подлые старания. Нужны эти страны только однополо-бесполой Европе, сладострастно умирающей в мусульманских объятиях.
Забыли на западе Бисмарка, который говорил, что если разъединить Россию, то она вскоре сольется вновь в единое целое.
Так и будет! Верь в это, народ, и стремись к восточнославянскому единству.
1
Роман Семерчук с осени прошлого года, учился в Киеве в университете менеджмента и бизнеса. Отец и тесть сдержали свое слово об обучении бывшего партийного функционера капиталистическому бизнесу, послав его получать профессию экономиста. Этот университет был выбран потому, что в нем преподаватели, в основном, были из Канады и Штатов. В названии университета и рекламе все выглядело солидно, но в преподавании, как понял Роман, было много пустоты. Преподаватели, тоже в основном, были выходцами из украинской диаспоры. Преподавали на украинском языке, но это был уже устаревший диалект, какого-то польско-галицийского говора. Да и экономических знаний у этих преподавателей было немного – как убедился Роман. Все, что рассказывали они, было уже в учебниках. Но ему нравилось учиться потому, что просто хотелось узнать что-то новое, и вспомнить свою студенческую молодость.
Сначала он поселился жить в общежитии. Условия для проживания были неплохие, но, как он обратил на себя внимание, его тяготило большое количество людей и их глаз, которые всегда наблюдали друг за другом. И он решил снять квартиру. Благо банк, где он работал, за нее заплатит. Да и была другая, тайная мечта – ему еще нет и сорока лет, – почему бы не отдохнуть на полную катушку, может быть, последний раз в жизни. Квартиру подыскал двухкомнатную, хозяйка приходила, убирала в ней и меняла постельное белье. Все было хорошо. Тайная мечта об отдыхе с женщинами, осуществилась довольно быстро. Даже не с одной, а двумя. Но с этими женщинами, так же слушательницами этих курсов, Роман расстался быстро, но приятное впечатление о самом себе, как мужчине, в его душе торжествовало.
В сентябре, еще вначале обучения, он встретился с Галиной Давыденко. Она работала в книжном издательстве и он, узнав ее место работы, дождался Галину на улице, с букетом цветов. Была мужская мысль на возобновление с ней прошлых отношений. От неожиданной встречи, Галка даже остановилась. Роман был осторожен – ждал ее реакции. Но, увидев ее положительное отношение к нему, сразу же протянул ей букет цветов:
– Здравствуй!
– Здравствуй! – Галина была рада неожиданной встрече. – Ты, откуда?
– Я живу в Киеве. Учусь. – Роман не стал уточнять, на кого он учится. Все равно чуть позже придется рассказать, и он сразу предложил, – зайдем в кафе или ресторан? Поговорим…
– Только в кафе. У меня немного свободного времени.
Они спустились в подземный переход через улицу. На каждой ступеньке, возле каменной стенки, стояли нищие. Большинство были старушки, которые протягивали сухие ладошки рук, в надежде, что кто-нибудь положит им в руку денежный купон и таким образом они наберут себе к вечеру денег на хлеб. Роман хотел дать что-то бабушкам, но передумал – слишком их много, а купоны обесцениваются ежедневно, и может завтра карманных денег у него не хватит на обед. Они зашли в кафе, и Галина заказала мороженое, а Роман – бутылку сухого вина и мороженое себе. Они сели друг против друга и Семерчук с каким-то мужским удовольствием самца рассматривал Галку. Конечно, за эти восемь лет, когда они расстались, Галина постарела – это было видно по морщинкам вокруг глаз, которые невозможно уже спрятать ни тенями, ни пудрой. Появились морщинки вокруг полных губ. Да и сама Галка немного пополнела, и ее знаменитый бюст стал менее заметным на фоне расширившегося тела. Такие неутешительные мужские выводы сделал Роман о своей прошлой любви. Женщины быстрее становятся старухами, чем мужчины импотентами. И морщины – следы неизгладимых впечатлений от жизни. Но, тем не менее, он должен был признать, что Галина все еще привлекательна. И он почувствовал ее привлекательность неосознанным влечением к этой женщине. Он глубоко вздохнул и спросил:
– Ну, как ты живешь? Замужем?
А вот этого ответа он не ожидал – она коротко и прямо ответила:
– Замужем…
– Давно? – только и смог неожиданно высохшим языком спросить Семерчук. Он как-то привык, что она не должна быть замужем – не для семьи создана. И вот – ошибся.
– Скоро два года. Как ликвидировали партию, я стала свободной от тех обязательств, которые ты на меня наложил. Помнишь?
– Я не накладывал… – стал возражать Семерчук. Ему очень не хотелось вспоминать прошлую историю их взаимоотношений.
– Енченко сразу же бросил работу, ушел на пенсию, и я осталась без патрона.
– Он, что тебе не помог с работой?
– Нет. Я же отработанный для него материал. Он решил посвятить себя полностью семье, и мне места при нем уже не было. Но я, к этому времени, стала встречаться с одним мужчиной. Он развелся с женой, но учти, не из-за меня. У них давно отношения были не очень хорошими. И в девяносто первом он ушел из партийных органов и основал издательство. Ну, а после того, как Енченко плюнул на меня, я перешла жить к нему…
– Поздравляю, – только и смог прохрипеть Семерчук. – А фамилию оставила свою?
– А мы с ним не расписывались. Он бы не против зарегистрировать наш брак, но я не хочу. Он бы хотел ребенка, но я не хочу. Мне уже за сорок лет – есть муж и не надо мне никаких бумажек. Скоро закончит университет сын и перейдет жить в мою квартиру, в которой я жила раньше – Галка вздохнула, – стану бабушкой… А где ты учишься?
– В одном недавно созданном экономическом университете. Там половина преподавателей – иностранцы. Я ж теперь работаю в банке, который создали мой отец и тесть. Образование у меня историческое, а надо знать экономику. Вот учусь.
– Да… Твой тесть, – Галка имела в виду Фотина, – всегда был хваткий мужик. Где что-то денежное, там и он. Я его помню, как работника облисполкома. А слухи о нем ходили, что он и при советской власти прокручивал финансовые аферы.
– Я точно не знаю, чем он занимался. Но, не пойман, не вор! А сейчас рынок и все прошлое забылось. Тем более, он старается не афишировать свою нынешнюю деятельность, ничто не возглавляет, но является хозяином многих дел.
– Хватит о нем. Как жена, дети?
– Нормально. Лена так же работает учительницей в школе, дети растут. Старший сын учится в Москве в университете, будет математиком. Дочка – отличница в школе. Здесь у меня полный порядок.
– Лена у тебя замечательная жена, – похвалила Галина его жену.
Семерчук недовольно поджал губы – не все у него в порядке в отношениях с женой, но этого другие не должны знать. И, собравшись духом, он, стараясь глядеть на Галину влюблено-страстными глазами, он медленно произнес:
– Галка! – так он ее назвал впервые, с тех пор, когда они были любовниками, – как ты смотришь на то, чтобы мы с тобой снова начали встречаться?
Он произносил эти слова с таким усилием, что от напряжения слезная влага выступила на глазах. Галина улыбнулась одними губами, а глаза остались серьезными:
– Я тебе, Рома, отвечу однозначно – нет! К прошлой любви не возвратишься. Хотя у нас никогда не было любви, были партнерские отношения между мужчиной и женщиной, которые закончились твоим предательством. Мне ты нравился тогда и сейчас, как второй мужчина в моей жизни. После развода с мужем, ты был у меня вторым. После того события я на тебя сначала злилась, даже презирала. Но потом до меня дошло – где выгода, там и предательство. И я тоже воспользовалась тогда общим предательством всех моральных устоев, ради выгоды, – она поднесла к губам фужер с вином и выпила его. – У меня сейчас хороший муж. Прекрасно относится ко мне и к моему сыну. Он достаточно богат. Я могу не работать, но работаю в его издательстве простым редактором. Большего не хочу. Хочу семью, мужа и не хочу никаких интрижек. Поэтому, Рома, извини, но никаких встреч.
Семерчук сидел молча, поджав губы. Он не знал, что ответить, да и мыслей в голове о продолжении встреч с Галиной, не осталось. Молчала и Галка. Наконец, она решила разрушить молчание:
– Рома, налей мне еще вина?
Семерчук молча налил ей половину фужера и долил себе.
– Давай, Рома, выпьем за наше прошлое, чтобы оно больше никогда не вернулось к нам. Я тогда, кажется, любила тебя. Я пью за наше невозвратное прошлое! Чтобы его забыть!
И Галка медленно допила фужер до дна. Потом, молча доела мороженое и обратилась к Семерчуку.
– Спасибо за встречу и цветы, Рома. Но мне пора домой. Я, как видишь, машиной не езжу, хотя бы могла, а поеду метро.
Если прошлое кажется лучше настоящего, значит стала изменять память. Они расстались, сухо, без лишних слов, только чувство горечи осталось от прошлого у Галины, а у Романа – чувство неудовлетворенности – мужской и немного душевной. Больше он с Галиной не встречался, хотя хотелось ее увидеть, даже случайно. Но Киев – город большой и их пути больше не пересекались.
Наступила весна и слушатели стали готовиться к написанию дипломных работ. Научным руководителем у Семерчука стала пани Кристина. Она была из Канады, из украинской семьи. Говорила по-украински очень быстро и Роману с трудом приходилось переводить в мозгах ее речь на русский язык. Украинский язык он знал с детства, но долгое время отсутствовала языковая практика, и ему пока приходилось раздумывать над смыслом, что говорили украинские преподаватели. Женщины-преподаватели просили называть их «пани» и по имени. Объясняли это тем, что в Канаде не обращаются по имени-отчеству. Кристина просила называть ее на украинский манер – Хрыстя, что Роман и делал. Общаясь с Хрыстей, Роман заметил, что она проявляет к нему не только учительский интерес. Ей было больше сорока лет, разведена, двое детей живут в интернате, а на каникулах с ее родителями. В конце концов, Семерчук набрался смелости и пригласил ее к себе домой, чтобы она помогла в написании дипломной работы. Помощь получилась всесторонняя и они стали встречаться, а на выходные Хрыстя жила у него три дня, с пятницы до понедельника. Романа распирала гордость – у него в любовницах иностранка, а не местная слушательница. Он готовился к выпускным экзаменам. Но пани Хрыстя предложила ему еще поучиться год и получить специальность финансового менеджера. Роман был согласен, но думал, как решить этот вопрос с отцом и тестем – пойдут ли они на продолжение его учебы?
2
Наступила весна. Очень красива ранняя весна в Луганске. Уже хорошо пригревает солнце, набухли почки на каштанах и кленах. Скоро природа, как всегда, внесет духовные силы во все живое. А воздух по утрам чист и свеж, будто это не промышленный Донбасс, а степные луга и черноземы источают из себя жизнь, заряжая своей жизнью людей. Чисто убранные скверы Луганска прекрасны в своей композиции. Ни один из них не похож на другой. И памятников в парках много и они разнообразны. Вот бюсты молодогвардейцев, вот монументальная статуя «Мужика, который не пьет» на Советской улице, вот танки гражданской войны, вот танк Великой Отечественной войны – все дышит историей Советской страны и Донбасса. Сквер Великой Отечественной войны – любимое место отдыха луганчан. Здесь – одни цветы и раньше не было памятников. Но в 1988 году свидомые украинцы решили поставить памятник Тарасу Шевченко. В Луганске до сих пор не было памятника Великому Кобзарю! Не порядок! Даже позор для Луганска. Но на Красной площади, у Дома Техники, где проходит улица Тараса Шевченко, с советских времен стоял камень, на котором было выбито, что здесь будет стоять памятник великому украинскому поэту. Правда, профессионалы от литературы не считают его великим виршником, так – подрифмовка слов, а проза – сплошь незаконченная – не хватало жизненного материала бывшему крепостному. К тому же прозу он писал исключительно на великорусском языке. Местным свидомым тогда приехала подмога с западной Украины, и местная власть дрогнула – разрешила поставить памятник на главной улице Луганска. Скульптор, набивший руку на памятниках Ленина, подобным же образом изобразил Кобзаря – прижавшим руку с листами бумаги к сердцу, – вождь революции сжимал у груди кепку. Сложнее скульптору далось лицо – если у Ленина открытое лицо, смотрящее вперед в будущее, то у Шевченко – наклоненная вперед голова, взгляд исподлобья – «смотрит, как корова из-под доски», так говорят о таком взгляде простые люди. И Шевченко, буравит тяжелым взглядом зрителей, будто спрашивая: «А вы с Украиной, луганчане?» Но вряд бы, так спросил поэт русских людей, только потому, что всю жизнь прожил в России и его там знали больше, чем в Малороссии. И вот стоит в сквере Великой Отечественной войны единственный памятник Кобзарю.
Лена Семерчук радовалась весне, чувствовала непонятный прилив душевных сил. Хотя жить сейчас тяжело, но она переживала трудное время, благодаря помощи ее отца и отца мужа. Они давали ей деньги на детей и, вообще, на жизнь. На весенних каникулах Лена должна была поехать на курсы повышения квалификации. Последние два года министерство образования серьезно взялось за преподавателей-историков. Надо было преподавать истинную историю Украины, а не советскую. Курсы были продолжительностью пять дней – считай рабочую неделю, в шахтерском городке Антраците, на базе местного школьного интерната. Название города говорило само за себя, что здесь добывают самый лучший уголь в мире – антрацит. Еще только в двух соседних городках добывали антрацит, а в остальном Донбассе – курной уголь. Роман звонил и сообщил, что приехать на каникулы не сможет – у них нет каникул и к тому же он начал писать дипломную работу, и у него нет времени. Лена решила отправить дочь на время учебы к своим родителям. У них квартира большая и Оксана будет под присмотром бабушки. Так же договорилась со своей студенческой подругой Тоней Захарошко, которая тоже ехала на эти курсы, что будут жить вместе и поедут в понедельник. Отец выделял машину – всего семьдесят километров от Луганска – быстро доедут.
С Тоней они приехали рано, раньше многих, им дали маленькую комнатку на двух человек. Здесь жили школьники и кровати были маловаты, но для их роста длины кровати хватало. Проживание было бесплатным. Кормили в столовой только утром и днем. Ужина не было, так как показала предыдущая практика, на ужин мало кто приходил. Порции были ученические, но основной контингент учителей были женщины, и им еды хватало.
В десять часов началась первая пара – переподготовка шла по институтскому образцу – урок по два академических часа. С первой лекцией выступал писатель из Львова Плакундра. Он был уже в солидном возрасте – по внешнему виду, за шестьдесят лет, седой, полный. Здесь же за столом учителя, лицом к аудитории, сидел приехавший с лектором крепкий мужчина средних лет. Писатель читал лекцию о происхождении украинцев. Некоторые учителя о происхождении украинцев уже знали. Например, о том, что почти все народы – от ирландцев на западе, до японцев на востоке произошли от древних укров. Но писатель Плакундра копал, в прямом смысле, уж очень далекие времена, и везде у него были укры, которые благотворно повлияли на другие народы. Лена с Тоней слушали арийские откровения писателя, переговаривались между собой и подсмеивались над новыми открытиями в истории Украины.
– Эту историю, о которой я сейчас вам расскажу, – торжественно провозгласил писатель на галицийском языке, – старательно замалчивали московские колонизаторы. Они обрубали нашу древнюю историю, исторические корни нации, изуродовали преемственность в происхождении и жизни украинцев. А наша национальная история насчитывает сорок тысяч лет.
Аудитория, состоящая из историков, стала прикидывать – эпоха неандертальцев, появление кроманьонцев, – но тогда же не было ни народностей, не говоря о нациях. А писатель продолжал удивлять своими открытиями:
– Некоторые национально-осведомленные историки считают, что украинцы появились 140 тысяч лет назад. Сейчас эта теория подтверждается археологическими находками и данными из легенд и мифов. Но пока эта теория находится в стадии разработки.
Учителя раздумывали – было великое оледенение, первобытные люди бродили стадами, а первобытные укры знали свою национальность. Занятно! Но как дошли мифы до нас с эпохи оледенения? Загадочно для нормального человека, – понятно для свидомого украинского историка.
– Москвины начинали нашу историю с девятого века, княжения Олега Украинского. Они боялись нашей первородной истории, поэтому на место древних укров ставили выдуманных ими славян и норманов.
А потом лектор стал рассказывать, что Черное море появилось искусственно, благодаря таланту и труду древних укров. В незапамятные времена, когда наши соотечественники возвращались домой из дальних странствий и рассказывали о больших пространствах воды в закордонных землях, было принято решение создать море и для себя. В результате героического труда не одного поколения наших предков и было вырыто огромное озеро. Еще одним доказательством его искусственного происхождения является скопление сероводорода в нижних слоях этого водоема, что объясняется интенсивным использованием щелочи для стирки и помывки наших предков. Арии или ории – древнейшее название украинцев. Гитлер заимствовал этот термин у Украины. Древние укры – первые пахари мира, они приручили коней, изобрели колесо и плуг. Потом писатель перешел к оригинальности украинской мовы. Древний украинский язык – санскрит – стал праматерью всех индоевропейских языков. В основе санскрита лежит какой-то загадочный язык «сансар», занесенный на нашу планету с Венеры. «Не об украинском ли языке речь?» – задал риторический вопрос Плакундра. У слушателей вдруг появилась мысль о внеземном происхождении украинского языка. «Это – язык Ноя, самый древний язык в мире, от которого произошли кавказско-яфетические, прахамитские и прасемитские группы языков».
А потом писатель стал внушать о мессианской роли Украины в мире. Будто она с древнейших времен возглавляла цивилизационное развитие людей белой расы в Европе, всячески обеспечивала это развитие, благоприятствовала ему, даже пребывая в неволе у России. На сегодня Украина является дирижером развития последней цивилизации человечества.
Заканчивал писатель тем, что все великие люди были украинцами, только их творческое наследие украли другие народы и назвали своими именами, чтобы менее было заметно их творческое воровство. Овидий писал стихи на древнем украинском языке, Гомер – украинец, греческий историк Лисий, на самом деле по фамилии Лысый – тоже украинец. И закончил Плакундра удивительным открытием:
– Иисус Христос – украинец. Его отец – украинец по фамилии Бандура, служивший в римском легионе. Поэтому украинцы должны знать, что молятся и поклоняются не еврею, а своему соотечественнику – украинцу.
Он закончил лекцию вовремя, оставив время для вопросов слушателей. Но, учителя, подавленные новыми историческими открытиями, молчали. Но, наконец, раздался женский голос, задавший вопрос на русском языке:
– Скажите, а это надо рассказывать на уроке ученикам?
Видимо, учительница не могла взять в свою голову то, что сейчас говорил лектор.
– Я для того и рассказывал вам все это, чтобы вы это донесли до своих учеников. – жестко ответил писатель, – А вам делаю замечание – надо говорить на державной мове – украинской. Вы ж учитель! У нас один государственный язык. Кроме того, на чужинском языке не донесешь всю глубину истории древних украинцев. Здесь необходим украинский язык.
Грубый ответ писателя явно настроил аудиторию против него. Аудитория зашевелилась после первого вопроса и решила показать ему свои знания в истории Украины:
– В «Повести временных лет» галичане отнесены не к славянам, а другим народам, как вы говорите – европейцам. О древних украх он не вспоминает. Может галицийцев нельзя считать украинцами? Вы другой народ?
Лицо писателя покрылось красными пятнами, и он почти закричал:
– Автор этой повести был неграмотным человеком, просидевшим всю жизнь в темной пещере. А если бы он вышел на свежий воздух, то узнал, что в Карпатах живут истинные укры. Эта повесть – полная ложь о нашей истории. И истинную правду, о которой я говорил в лекции надо доносить ученикам!
Он вытер вспотевшее от гнева лицо платком и с горечью произнес:
– Вы еще заражены совковой идеологией. Избавляйтесь от нее, как можно быстрее. Скоро мы будем проводить аттестацию учителей, и кто не овладеет украинской идеологией, может расстаться с работой. – В его голосе прозвучала угроза, – еще есть вопросы? – недовольно спросил он учителей.
Последовал осторожный вопрос:
– А откуда у вас такие данные?
Плакундра даже написал на школьной доске мелом фамилию шведского ученого, который, оказывается, сделал эти исторические открытия.
– А почему эти открытия сделали не украинские ученые, а швед? – Послышался вопрос.
– Наши ученые боялись Москвы, и свои изыскания отправляли этому ученому. Так что, это открытия наших ученых. А швед только их использовал.
– Это древний мир. А есть ли что-то новое в истории Украины в двадцатом веке?
– Нас приехало восемь групп в вашу область. Каждый день мы выступаем по школам, институтам. И мы каждый день меняем аудитории. У меня сегодня еще две лекции. Я знаю, – у вас еще будут занятия, которые проведут наши ученые.
Все поняли, что охват учительской аудитории в русскоязычной Луганщине, – приличный. За неделю, эти историки такое могут внушать учителям, что их сознание может качнуться в сторону национализма. Но были среди слушателей учителя-мужчины и вот один из них громко произнес:
– Ну, и бред! Такое нельзя рассказывать даже в психбольнице! Больные никогда не вылечатся, останутся вечными психами!
Психиатрическая больница – убежище для людей, обладающих необузданной фантазией. Приезжие агитаторы из Галиции, явно обладали недюжинной фантазией – это мог диагностировать любой психиатр.
Плакундра резко взвинтив голос, прокричал:
– Вы, великодержавный шовинист!
Этой кличкой украинские националисты награждали всех, кто был с ними не согласен.
– Пусть буду шовинистом, – согласился учитель, – но не рогулем с усеченными укромозгами!
Тут стал вставать из-за стола, молча сидящий всю лекцию, плечистый мужик с казацкими усами. Стало понятно, для чего он был нужен на лекции.
– Я бы не стал оскорблять нашего уважаемого писателя. А насчет мозгов, то их можно усечь любому… Особенно за такое оскорбление… – Видимо, мужику не понравилось слово – рогуль, так унизительно поляки называли галицийцев до присоединения западной Украины к Советскому Союзу. – Если вы хотите, мы сейчас можем с вами подискутировать, по вопросу мозгов… – в словах рогуля слышалась угроза и узкоплечий учитель-историк замолчал. Присутствующий, видимо, был телохранителем писателя, и его обязанностью было затыкание рта «шовинистам», то есть – несогласным с трактовкой такой истории.
Плакундра удовлетворенно вздохнул и на прощание сказал:
– Если нужно, мы еще приедем к вам, поговорим…
Неожиданно в ответ раздались возгласы из зала:
– Не надо! Не треба!
Писатель попрощался и ушел со своим телохранителем, – поехали на следующее просветительское мероприятие по древним украм.
Во время перерыва, Лена с Тоней подошли к расписанию занятий. Сегодня было три пары, потом три дня – по четыре и, в пятницу, день отъезда – две. Они читали расписание и вдруг Тоня воскликнула:
– Смотри! Завтра лекцию читает Матвеев. Кандидат исторических наук и доцент. Растут наши сокурсники, а мы, Лена, все остаемся учителями.
Лена вгляделась в расписание, действительно – Матвеев и она вдруг возразила Тоне:
– Может, это не тот Матвеев?
– Тот! Смотри инициалы – Николай, ну а отчество должно быть Иванович! Я не знаю его отчества…
– Иванович! Ты правильно сказала. Наш сокурсник, достиг таких вершин, что учит нас… – криво усмехнулась Лена, непроизвольно повторяя отчество сокурсника. – Читает методику преподавания истории. Он, наверное, завтра приедет. Видишь, у него вторая пара.
После занятий они прогулялись по городу. Шахтерские города Донбасса считаются небольшими по численности населения, но занимают большую площадь, за счет частного сектора. Поэтому гуляли они достаточно долго. Купили печенья с кефиром на ужин и вернулись в интернат. Там всех пригласили в актовый зал на вечер знакомств. Было приятно и весело. Стоял титан и каждый мог пить чай. Учителя принесли печенье, конфеты, что купили себе на ужин. Рассказывали о своей работе, о себе, под магнитофон начались танцы. Но из сорока слушателей оказалось всего пять мужчин, которые почему-то предпочитали танцевать с более молодыми учительницами. По этому поводу Тоня пошутила:
– Лена! Нас не приглашают танцевать. Мы уже старухи… – и удовлетворенно засмеялась.
А потом все разошлись по своим комнаткам. Но Лена, после ознакомления с расписанием и с известием о том, что завтра приедет Матвеев, находилась в состоянии душевного неравновесия. Почему-то она думала только о том, что завтра увидит Николая. Она уже много лет чувствовала себя виноватой перед ним. Они случайно встречались на улице, говорили, но это были минутные встречи равнодушных людей: «Привет! Как дела? Как работается?» и они расходились по своим домам, чтобы снова случайно встретиться через год или два. А завтра он будет читать две пары лекций, а послезавтра – проведет методический семинар и уедет. А она останется здесь до конца недели.
«Отчего я так разволновалась?» – спрашивала сама себя Лена, «Просто учились с ним вместе, в одной группе и все!». Но душа отвечала: «Нет! Не все! Ты обманула его и должна повиниться перед ним!» «В чем виниться?…». Действительно, в чем? И этого Лена так и не могла понять и заснула тревожным сном.
