Валерий Борисов
Время подонков: хроника луганской перестройки
– Хорошо, – ответила неожиданно покрасневшая Кирисова.
– Еще вопросы? – обратился к залу Кудривский.
Вскочил Саша Смирный:
– Я понял, что коммунистическая система – античеловеческая. Я работаю в школе и сейчас провожу занятия на родном языке, а не на ворожей мове. Меня хотят заставить проводить занятия на русском языке, но я не иду на уступки. Можно мне опубликовать короткое письмо в газете – почему я антикоммунист?
– Можно, – с довольной улыбкой согласился Кудривский, – подойдите к главному редактору газеты и он решит этот вопрос.
Тихо поднялся Володя Семиструй:
– У меня есть новые данные по подпольной организации «Молодая гвардия». Ее создало не коммунистическое подполье, а «Просвита» – непоколебимая организация за свободу украинского народа. Можете мне помочь в обнародовании этого нового материала?
– Конечно, можем. – утвердительно ответил Кудривский. – Все сделаем для вас. – Потом он устало вытер лоб и обратился к залу. – Я вижу, у вас еще есть вопросы. Но это может продолжаться бесконечно. Давайте вопросы отложим на будущее. А то мы не сможем решить главные вопросы. Надо переходить к организационным вопросам.
Кудривский перешел к непосредственным задачам, стоящими перед Ворошиловградщиной. Надо избрать руководителя областного руха. И он сразу же предложил Баранского, пояснив, что он в области лидер демократизма. Но промолчал, что Баранский до сих пор является членом коммунистической партии и предоставил ему слово. Баранский решил говорить по-украински, хотя плохо знал этот язык. Но его картавость, некоторые нюансы этого незнания, скрывала. К своему удивлению он говорил недолго. «Не хватает материала» – по въевшемуся в мозг педагогическому опыту, констатировал он. Но никто не требовал говорить что-то больше. Главное он сказал, что надо создавать независимую украинскую державу, что понравилось, судя по их довольным улыбкам, приехавшим гостям. Проголосовали за избрание Баранского головой местного руха, единогласно.
– А теперь надо избрать руководителя боевой дружины, – обратился к залу Кудривский, – поясняю для чего. Вам придется проводить различные мероприятия, в том числе, массовые. Нужен человек, который бы мог сплотить наших единомышленников, повести их за собой. Я предлагаю, – он показал пальцем в сторону Саши Смирного, – вот его. Судя по его выступлению, он бескомпромиссный человек, сумеет повести всех вас за собой. Здесь нужна железная дисциплина. Нас критикуют, что мы, осуждая коммунистический принцип демократического централизма, сами его используем. Но на первых порах без него нам не обойтись. Вам придется организовывать не только свои мероприятия, но и ходить на собрания и митинги наших противников и срывать их. Здесь без лидера, без жесткой дисциплины, не обойтись. Согласны, избрать его! Пусть он выступит.
Покрасневший от такой похвалы Саша, пошел к трибуне. Говорил он на чистом украинском языке и коротко, не хватало от неожиданно предложенного места, слов.
– Я согласен возглавить боевую дружину. Я буду бороться против коммунизма изо всех сил!
Он не колебался в том, что выполнит возложенные на него задачи. Он был горд, что станет руководителем одного из подразделений руха.
Кудривский встал и произнес:
– Судя по вашему одобрительному шуму, вы согласны избрать… – он запнулся и обратился к Саше, – представьтесь всем…
– Александр Смирный!… – выпалил Саша.
Его фамилию сразу же подхватил Кудривский:
– Несмотря на его очень тихую фамилию, я надеюсь, что он станет настоящим вожаком боевой дружины. А сейчас заканчиваем общую часть собрания и давайте поступим таким образом – записывайтесь в боевую дружину. Здесь инструкции даст пан Туча, он большой специалист в этом деле. Кого интересуют какие-то вопросы – подходите к нам, и будем решать эти вопросы индивидуально.
Присутствующие, с шумом вставали с мест. Но Баранский заметил, что некоторые пошли к выходу из зала. Он обратил внимание, что Кудривский, тоже видел уходящих, и недовольно морщился – не понравилось, что были на собрании люди, не верящие в национальные идеалы. «Надо запомнить, кто уходит, – подумал Баранский, уже как руководитель областного руха, – еще придет время, и мы с ними серьезно поговорим». Но запомнить уходящих он не смог, потому что его Кудривский усадил рядом с собой, чтобы разъяснять вопросы национальной политики, если кто-то их не понял.
Туча подошел к Саше и крепко пожал ему руку:
– Поздравляю! Не отпускай из зала тех, кто на твой взгляд готов записаться в дружину. – И он зычно крикнул, – увага! Молодь ходи до мэнэ!
Возле них собралось человек пятнадцать, среди них несколько девушек. Туча начал давать инструкции.
– Никаких послаблений нашим врагам! – Так он назвал оппонентов руха, – слушаться, вот этого человека, – видимо, он не запомнил фамилию Саши, – все должны выступать всегда едино и громить врагов… – и он перешел к конкретным вопросам организации боевой дружины.
Кудривский с Баранским отвечали на вопросы и давали инструкции, подходящим к ним, уже членов руха. Наконец подошла очередь Ольги Кирисовой. Черные глаза искрились в предвкушении новой бурной жизни – политической. Она обратилась к Кудривскому, называя его паном:
– Пан Володимир! Я кандидат исторических наук и хотела бы помочь в создании новой Украины, как ученый. Вы говорили, что можете дать материалы по настоящей истории Украины. Не могли бы мне их дать?
– Дадим. У нас они есть. Только они остались в гостинице. – Кудривский вроде бы размышлял, как помочь Ольге, – а завтра утром мы уезжаем. А вас надо поддержать в научном плане публикациями. Вы сейчас можете сходить в гостиницу? Вам дадут нужные книги и журналы.
– Смогу…
– Тогда идите с паном Зоряном в гостиницу. Она недалеко, – он крикнул Дзюку, – Зорян! Иди с этой пани в гостиницу и дай ей агитационные материалы…
– Можно немного позже? Я сейчас занят. – Ответил Дзюк.
– Иди сюда. Ты не только дай ей журналы. Скажи в ресторане, чтобы подготовили банкетный зал. Ты об этом днем договорился. Нас будет человек десять. Мы через час-полтора здесь закончим и будем там. Вот это главное. Ну, и дашь даме, что нужно.
Дзюк оценивающим взглядом посмотрел на Кирисову и неожиданно согласился:
– Гаразд! Пойдемте. Как вас кличут?
– Ольга.
– Красивое имя, как у великой украинской княгини Ольги.
Кирисова зарделась и так же, как недавно Дзюк, оценивающе оглядела его. Статная фигура, усы до подбородка, немного лысоват, но лысина – первый признак высокой потенции мужчины. Правда, ему уже лет под сорок, но не возраст определяет настоящего мужчину, а его умение овладеть неожиданно возникшей ситуацией и извлечь из нее пользу.
И они пошли на выход из зала. Минут через двадцать поток жаждущих получить совет от руководителей руха иссяк. Только в зале пан Туча продолжал инструктировать Сашу Смирного и с десяток молодых людей. Кудривский обратился к Баранскому:
– Оргсобрание закончилось, теперь вы беритесь за дело.
– Сложно, – ответил Баранский, – у нас слишком русскоязычная область и связи у людей с Россией более тесные, чем с Украиной. Об этом свидетельствуют социологические данные…
– Знаем… – перебил его Кудривский, – поэтому мы руководителям украинского движения на местах, дадим хорошие должности. Я думаю, что должность губернатора области вам обеспечена. Завтра утром едем в Донецк. Тоже сложная область…
– Поездом поедете?
– Нет. Вчера нас встречал один из руководителей облисполкома, и он дает автобус. Отъезд – в восемь утра. Вот, видите, нас уже уважают руководители областей. Боятся за свое будущее…
Подошел Туча и объявил:
– Основные указания я дал. Отпечатанные инструкции получил Александр… Хороший парень. Сейчас записывает адреса и номера телефонов, тех, кто вступил в дружину.
Действительно, Саша, блестя глазами из-под очков, делал какие-то записи в своем блокноте. Организаторы собрания не стали ему мешать, и пошли в гостиницу.
Идти было недалеко, по старой дореволюционной улице, которая сейчас носила имя Ленина. Туча, прочитав название улицы, распушил усы:
– Скоро все такие названия улиц, городов, уйдут из нашей истории. Будут только наши имена.
Какие наши, он не пояснил, а Баранский не стал поддерживать разговор на эту тему.
Поднявшись в свой номер, они увидели, что на кровати сидят Дзюк и Кирисова. Они о чем-то говорили, и при этом ладонь Дзюка поглаживала ее бедро. Увидев вошедших, Дзюк испуганно убрал руку от бедра Кирисовой и отодвинулся от нее. Видимо, увлеченные разговором, они своевременно не заметили прихода соратников по национальной борьбе. Но соратники сделали вид, что будто бы ничего не видели. Дзюк быстро поднялся и первым начал разговор:
– Мы, с Ольгой, говорили о том, как строить нашу тактику на Донбассе. Она активный член нашего движения и ей надо поставить факс, как и другим местным руководителям… – он замолчал, переводя бегающие, нечистоплотного человека глаза, с одного лица собеседников на другое.
Кудривский устало согласился:
– Всем, кому будет необходимо, мы поставим факс. Садитесь, панове. Когда можно идти на ужин? – обратился он к Дзюку.
Ольга Кирисова продолжала сидеть на кровати, только смуглое ее лицо немного покраснело. Как-то переменить место, ей не хотелось – все равно все поняли, что с Дзюком они познакомились тесно, крепко и, возможно, на долгое время. Ведь он обещал ей блестящие политические перспективы и, при том, в ближайшее время.
– Через десять минут… – ответил Дзюк.
Номер был большой, но не люкс. Зато стол был большой, но стульев на всех не хватало. Поэтому Баранский с Филлипенко сели на кровать. Кудривский сел в кресло и произнес:
– Я обратил внимание, но не стал делать замечание – у всех не чистая украинская мова. Надо энергичнее продвигать нашу певучую, находящуюся на втором месте в мире по мелодийности, после итальянской, нашу украинскую мову. А то вы говорите на суржике.
Баранского интересовал один вопрос – финансовый и он решил задать вопрос:
– Организация такой работы требует денег. И как я думаю не малых. Нам, кроме факсов, еще будут выделяться денежные средства?
– Будут! – уверенно ответил Кудривский, – нам хорошо помогает украинская диаспора Канады и Америки. Эти страны, а так же европейские, через различные фонды выделяют нам хорошие суммы, обеспечивают нас множительной техникой. Но все равно, этих денег мало. Наши сторонники уже достигли соглашения с правительством Франции об открытии счетов Петлюры. Он сумел вывезти деньги Директории в гражданскую войну и положил на свое имя. После его подлого убийства, Франция отказалась передавать их Советскому Союзу или Советской Украине. Сейчас они снимают запрет. Поэтому финансирование нашей деятельности будет основательным… – и Кудривский неожиданно для себя подумал – участок земли в Конча-Заспе возле Киева им уже куплен, пора начинать строительство дома, не всю же жизнь ему жить в советском пятикомнатном скворечнике на шестом этаже, и он после небольшой запинки продолжил, – так что оборудование и оплату основных мероприятий мы берем на себя.
– А местным руководителям будет какая-то плата? – осторожно спросил Баранский.
– Такой вопрос практически проработан нашим проводом, – имелось в виду руководством руха, – и с нового года отдельные руководители, но не все, будут получать денежное вознаграждение. Какое – пока не определили, но оплата за работу будет происходить с учетом конкретного вклада руководителя в наше дело. Остальное будем оплачивать централизованно через счета в банках, которые будут открыты на имя местного лидера.
Волна благодарности прошла по душе Баранского – будет дополнительный заработок, а с банковским счетом он что-то придумает, чтобы не обижать себя и своих соратников. А Кудривский продолжал:
– Наше движение поддерживают на самом верху…
– Кто? – неожиданно вырвалось у Баранского.
Кудривский словно ожидал этого вопроса и с удовольствием ответил, повторив последние слова:
– …на самом верху, в ЦК партии…
– Но Кравчук, как секретарь по идеологии, ведет дискуссии с Черновилом, Лукьяненко и другими лидерами руха?
– Да, это так. Но, прежде всего, вы должны все помнить, что Кравчук выходец с западной Украины. А это означает, что в душе он истинный украинец, а не какой-то коммунист. И мы поддерживаем эти дискуссии, создавая ему имидж борца с национальным движением, чтобы он вскоре стал руководителем Украины. Знайте, он не сильно симпатизирует России. С ним Украина должна обрести свою независимость…
«Выходит, что Кравчук тайный националист? – задал сам себе вопрос Баранский и подвел итог, – сколько же подонков в партии! Надо выходить из нее и как можно быстрее сдать партийный билет!»
Наконец Дзюк сказал, желанное слово для многих:
– Панове! Мне, кажется, пора идти на ужин…
Все, как по команде поднялись и пошли к двери. Первым шел Кудривский с Баранским, немного далее Филлипенко. Последними шли Дзюк с Кирисовой. Оля, будто нечаянно прижалась к попутчику и шепнула, называя его на «ты»:
– А мне, ты какую зарплату назначишь?
И Дзюк шепнул ей на ухо:
– Это определяю не я. Но я буду стараться, чтобы она была тебе чуть меньше, чем у Баранского. Я человек благодарный. Может, ты останешься у меня сегодня на ночь?
– Не могу. Дома сын ждет.
– Может поехать к тебе в гости?
– Нельзя. Там ждет меня муж, – какой по счету, она не уточняла – сама путалась, кого называть мужем, кого близким приятелем.
– Но жду тебя в Львове в ближайшее время.
– Хорошо!
Все вошли в небольшой банкетный зал, и расселись вокруг стола. Налили в рюмки коньяка и Кудривский, встав, произнес тост:
– За наш украинский Донбасс! Он будет наш! Есть люди в Ворошиловграде, готовые бороться за новую Украину! Я поднимаю тост за Юрия Михайловича Баранского – лидера нового Донбасса! За успех в нашей работе на Ворошиловградщине!
Все выпили и торопливо стали закусывать. У Баранского, после коньяка, снова поднялась теплая волна благодарности к своему новому политическому положению и перестройке, в результате чего он стал пока руководителем национального движения, но вскоре получит административную должность. Надо бы сказать тост в адрес приезжих подумал он, но это позже.
Дзюк после первой рюмки положил свою горячую руку на теплое бедро Кирисовой, а после второй рюмки – она, как бы в ответ положила свою легкую ладонь на внутреннюю сторону его бедра. У многих мужчин на уме то, что у женщины под платьем. Женщины любят героев, но замуж выходят за тех, кто предложит им беззаботное существование, даже на короткое время.
4
В этот осенний день Семерчук недолго задержался на работе. В обкоме уже давно – наверное, уже год, если не больше наблюдалась нервозность в работе, неуверенность в действиях, переходящая в уныние. И сегодня, в отличие от прошлых лет, работники не стали задерживаться на работе, а пошли почти вовремя, и так же поступил Роман. Его уже посещали пораженческие мысли, – а не поменять ли работу? В обкоме сократили штат сотрудников, но ему, как руководителю агитационно-пропагандистского отдела, сокращение не грозило. Все-таки была надежда, что кризис в стране, а значит и в партии, – временный и вскоре все вернется на круги своя, как было раньше. Он шел домой и мысли о партийной работе сменились бытовыми, жизненными размышлениями. Участок земли он оформил. Пять тысяч рублей, данных государством в кредит, он получил. Уже началось строительство дома. Но дом будет не простой, а двухэтажный. Так решил тесть. Роман был несколько раз на участке, но в основном там все вопросы решал тесть. Он нашел бригаду строителей с бригадиром, которого знал лично, и полностью положился на его добросовестность.
На полпути к дому ему встретились знакомые – бывшие однокурсники. Эта троица, казалось, была неразлучна. Вместе учились, вместе работают в сельхозинституте, уже все кандидаты исторических наук. Они были большими любителями выпить, и это скрепляло их дружбу. Увидев их, Роман неожиданно подумал: «А может и мне податься в науку? Хватит быть партийным функционером! – Но он сразу же отбросил эту мысль как капитулянтскую, – партия еще возродится, и будет продолжать в полном объеме, как и до перестройки, руководить народом и строить новое общество будущего».
Милюк уже был заведующим кафедрой – хитрый и осторожный, Матвеев – наиболее умный из них, но прямолинейный, и одноглазый Краснецов – верный друг, идущий в фарватере своих товарищей.
– Рома, привет! – приветствовал Семерчука Милюк.
Он поздоровался с каждым из них за руку.
– Как дела в партии? – серьезно продолжал спрашивать Милюк.
Роман понял, что подковырки в вопросе нет и честно ответил:
– Не все так хорошо, как было раньше.
– Пойдем, поднимем настроение. У нас есть пара бутылок водочки. Соглашайся…
Семерчук, планировавший раньше прийти домой, неожиданно согласился.
– А где выпьем?
– А вот зайдем в кафе «Театральное», возьмем закуски и раздавим эту парочку…
Но Роман категорически возразил:
– Ты что! Там обкомовских работников знают. Неудобно выйдет – идет антиалкогольная борьба, а я буду пить…
– Уже провалилась борьба с пьянством и алкоголизмом. Можно пить свободно, только водки не хватает. Водочные заводы не могут выйти на прошлую мощность.
– Заводы не могут, а борьба с пьянством не закончилась.
И Матвеев предложил:
– Роману действительно в кафе нельзя. Давайте зайдем к Оле и Коле Михайловским. Они рядом живут. Только закуски надо купить.
Роман как-то безвольно согласился. Тем более, с Олей они однокурсники, Лена в хороших отношениях с Олей – почему бы не отвлечься от тоскливых забот по работе. Они зашли в магазин. Колбаса была только вареная – «Отдельная», поэтому купили ее, почти килограмм, и пять банок рыбных консервов. Вовремя вспомнили, что надо купить хлеб. С этими незатейливыми закусками, они пошли к Оле и Коле. Если Оля была их однокурсница, более того, училась в одной группе с Матвеевым и Милюком, то муж ее – Коля был инженером и работал на заводе, где делали патроны. Собственно говоря, с этого завода началась история города Луганска. Знакомые их называли обычно совместно – Оля и Коля – очень удобно рифмовалось. К тому же Коля, был компанейский парень и сразу же вошел в их компанию педагогов, хотя, как уже сказано, он закончил не педагогический, а машиностроительный институт. У них было двое детей – десятилетняя дочь и трехлетний сын.
Хозяева были дома и встретили такую большую компанию, приветливо. Матвеев сразу же от порога пошутил:
– Оля! Тебя становится все больше и больше.
Он имел в виду, что Оля после рождения сына, стала быстро полнеть. Оля в ответ улыбнулась:
– Ты всегда скажешь какую-нибудь гадость. Нет, чтобы соврать, и сказать, что я стройная…
– Хорошего человека должно быть больше. – Отшутился обычной шуткой Матвеев, – гостей примешь?
– Конечно! Проходите в зал, – Оля обратилась к Семерчуку, – век тебя не видела. Как поживаешь, как Лена, дети…
Вся компания прошла в зал и расселась за столом. Милюк произнес:
– Мы не сами пришли – мы с закуской.
Они выложили на стол колбасу и консервы. Николай Михайловский, – высокий, смуглолицый мужчина сразу же предложил:
– Слава, ты открывай консервы, – это он сказал Краснецову, – Витя! – Это было сказано Милюку, – режь колбасу, а я пойду, возьму в холодильнике сало…
Сало, особенно с прорезью мяса, было любимой закуской любой выпивающей компании.
В течение пяти минут стол был готов и Милюк, открыв бутылку «Оковитой» разлил ее в шесть рюмок – Оля тоже не отказалась от выпивки.
– Маловата бутылка для нашей компании, – резюмировал Краснецов, – за что выпьем? Кто скажет тост? Давай, Оля, говори! Ты единственное украшение нашего перестроечного стола.
Оля не заставила себя больше упрашивать и, взяв рюмку в руку, произнесла:
– Ничего нового не скажу. Тост за то, чтобы мы встречались чаще. А то время наступило какое-то смутное. Нам надо быть дружнее. Короче – за нас и чтобы мы всегда приходили друг к другу в гости!
Семерчуку не понравилось слово «смутное» время. Но он промолчал, тем более, остальные уже опрокидывали рюмочки в рот, и надо было ему поспешить. После закусывания начались, пока еще неохотно-робкие, обсуждения текущей обстановки. Вообще-то за годы перестройки советское общество стало страшно политизированным. И до этого народ напихивали нужной для партии политикой, теперь сам народ стал находиться в центре политики. При том, его никто не заставлял, может быть, власти уже не хотели иметь политизированного народа, но их неумелые действия, толкали народ в гущу политических событий, недовольство которых подкреплялось ростом цен на продукты питания и ширпотреб, и их нехватку. Эта политизированность пугала партию, а сейчас конкретно Семерчука, в предчувствии неудобного для него разговора. И действительно начал такой разговор Николай, муж Оли.
– Кажется, Советский Союз разрушается. Уже Прибалтика вышла из его состава, Грузия, может еще кто-то?..
Семерчук понял, что надо отвечать ему, как партийному функционеру.
– Пока до конца они не выделились из состава СССР. Там есть здоровые силы в партии, которые выправят положение…
– Никто уже не выправит! – Перебил его Николай Михайловский. – Раз разрушительный процесс пошел, то его не остановить. Как инженер скажу – дырку в металлической конструкции можно заварить, еще каким-то образом заделать, но это временно – куски металла силой притягивают друг к другу, и эта же сила рвет металл.
Милюк предусмотрительно не стал вмешиваться в столь неприятный для него разговор, только кивал головой в знак согласия, но не говорил и не спорил. Матвеев пока молча переваривал выпитое и закуску, зато Краснецов ответил:
– Скоро и у нас на Украине западенцы захотят отделиться от России. Их за годы перестройки столько понаехало в Киев, что уже все административные места в столице заняли.
– Они организованнее остальной украинской массы и навяжут нам свою волю. – Подхватил Николай Михайловский, – да и русские тоже какой-то аморфный народ. Поддержали народные фронты в Прибалтике… Они думают, что их потом зауважают? Ничего подобного! Предателей всегда выкидывают на свалку, а некоторых, наиболее рьяных, убивают. Предателей не любят, но все пользуются их услугами. Так что русские услужили националистам…
Поднялся небольшой шум. Милюк произнес:
– Каждый ищет себе место, где лучше… – он не уточнил, какое лучшее место ищут, но его фраза вызвала возражение.
Матвеев, наконец, видимо закончив переваривать пищу, ответил:
– Сейчас места под солнцем определяют те, кто затаился в тени. Я имею в виду, что с переходом к рынку, определять жизнь страны будут не политики, а их хозяева, которые не любят публично красоваться.
– Ты не совсем прав, – обратился к Матвееву Семерчук, – будет больше демократии, толерантность во взаимоотношениях…
– Демократия, толерантность, – неожиданно зло отозвался Матвеев, – идеология правителей, для обмана людей, таких как мы. Новое словечко появилось – толерантность. Бряцают им ежечасно по телевидению, в каждой газете пишут о толерантности. Это тоже обман. Толерантность – это состояние, когда задница кипит от злобы, а морда улыбается собеседнику. Это происходит тогда, когда противники равны, но стоит одному из них стать выше, так он съест своего соперника, в любви к которому он недавно признавался, а сейчас готовится убить.
Матвеев замолчал. Оля нарушила возникший разговорный вакуум за столом:
– Что-то серьезные разговоры вы затеяли, – она обратилась к мужу, – Коля! Наливай! А то они мало выпили, что повели серьезные разговоры.
Коля согласно кивнул и открыл вторую бутылку. Снова целая бутылка «Оковитой» оказалась разлита в рюмки, хотя Оля попросила налить самую малость.
– Маловата тара, – резюмировал Николай Михайловский, – но давайте выпьем все-таки за лучшее, не все еще так печально!
Снова выпили, и больше у пришедших не осталось выпивки. У Романа после второй немного зашумело в голове, а в душе появилась теплое, доброе чувство к старым товарищам. Захотелось поделиться наболевшим о своей работе, рассказать о семейной жизни. Но рядом был Матвеев и он не решился рассказывать о Лене и детях, а неожиданно сказал, что он получил пять тысяч рублей и строит дом. Это сообщение вызвало оживление, сидящих за столом. И Милюк спросил:
– А что ты, Роман, нам не подсказал, как получить пять тысяч рублей?
И Семерчук понял, что сболтнул лишнее и надо срочно исправлять свою оплошность:
– Но вы ж знали об этом?
– Знали. Но там такие были сложные условия, что я и не стал оформлять кредит.
Семерчук ухватился за его мысль:
– Витя! Ты знаешь, с каким трудом я оформил эти проклятые пять тысяч. Если бы вы только знали. – Сокрушенно покачал головой Семерчук. – У нас в обкоме не все получили кредит, – соврал Роман, – я честно признаюсь – мне помог получить этот кредит тесть. – Сейчас Семерчук сказал правду. – Но вы знаете, где он работает. У него возможностей больше, чем у меня.
Николай Михайловский, как бы подвел итог этого разговора:
– Получили кредит те, у кого больше возможностей. Есть предложение еще одну бутылочку раздавить…
Все головы за столом повернулись в его сторону с выжидательными взглядами – предложение было хорошим, учитывая, что принесенную водку уже выпили.
– Можно! – чуть ли не хором ответили, сидящие за столом.
– Оля! – попросил Коля жену, – принеси бутылочку из холодильника…
Оля послушно пошла на кухню и вернулась с запотевшей от мороза бутылкой водки и поставила на стол. Николай, словно извиняясь, произнес:
– Мы и по стакану не выпили. Непорядок какой-то…
– Слишком много нас, – поддержала мужа Оля, – мне немного налей в рюмку.
Снова выпили, и разговор пошел веселее, а главное, раскованее. Все-таки, работник обкома партии, хоть и их студенческий товарищ, влиял на обстановку за столом. К тому, кроме хозяев – Оли и Коли, все были коммунистами. Оля, сморщившись, выпила капли водки из своей рюмки и предложила:
– Все разговоры серьезные – расскажите лучше, как живете?
– Живем, Оля, хлеб жуем, иногда водочкой запиваем. Хотелось бы вином, но его не достанешь. Виноградники повырубали… – ответил Краснецов.
– Это все Горбачев с Яковлевым творит. Доиграются они… – Ответил Николай Михайловский, – Они будто бы живут в другом мире.
Семерчук понял, что надо защитить своего вождя:
– Антиалкогольную кампанию начала партия, а Горбачев только указал на это. Вы все знаете, что алкоголизм – это смерть, болезни, разрушенные семьи… – Семерчук говорил теми словами, которые были написаны в многочисленных агитках, распространяемых среди населения.
Николай его перебил:
– Я, как работник завода, в отличие от вас интеллигентов от педагогики скажу так: антиалкогольная пропаганда путь к уничтожению нашей экономики. Мы, работники завода, больше вас чувствуем нехватку денег. У нас снова срезают финансирование. А завод то оборонный и патроны нужны не только нам, а всему миру. Замечаю, что экономика идет к краху.
– Эти явления есть, не будем скрывать, – защищал партийную линию Семерчук, – действительно есть некоторый спад производства. Но рабочий класс еще себя покажет, как он умеет работать. – Что конкретно должен показать рабочий класс, Семерчук не уточнил. – И партия из этой борьбы выйдет более сильной, крепкой, настоящей пролетарской партией. – Закончил он, чуть ли не с пафосом.
И тут снова заговорил Матвеев:
– Наша партия никогда не была пролетарской, с самого своего зачатия…
– Почему? – Перебил его Роман, – Ленин же сразу же строил партию рабочего класса и крестьянства.
– Я в отличие от других защитил диссертацию по гражданской войне и перечитал много дореволюционной литературы. И тогда была совершенно иная точка зрения на большевистскую партию. Все началось с того, что в конце девятнадцатого века, наш бесславный царь Николай Второй посетил Францию. И в Париже он встретился с Ротшильдом. Тот попросил нашего царя отменить черту оседлости для евреев, а взамен он выкупит все царские долги у французского правительства и отдаст России все долговые бумаги. Очень хорошее предложение – нам не надо оплачивать свой долг. Но Николай ответил, что российская буржуазия только нарождается и если будет отменена черта оседлости для евреев, то они займут все торговые и доходные места. То есть, он просто отказал Ротшильду. Как писали, – наш царь понял, что это конец ему, но пока не думал, что будет конец России. И сразу же после этой встречи царя с банкиром, как по мановению волшебной палочки появилась российская социал-демократическая партия, в которую, как приказу ринулись российские евреи, – они до революции составляли абсолютно численное большинство в партии, а в процентном отношении еще больше. Как пишут – нашелся Ленин, личную жизнь и революционную деятельность которого финансировал Ротшильд. Ему никто не отказывал в аналитическом уме. Он сразу же пресек попытки создать реформаторскую партию по европейскому примеру и взял за основу революционные идеи Нечаева. Если вы обратили, что в своих трудах, он всего несколько раз ссылается на Нечаева, зато много ссылается на народовольцев, анархистов и других. Он просто завуалировал нечаевский принцип создания боевой партии. Принял вредоносную программу самоопределения наций, абсолютировал плановую экономику. Ну, и закончу тем – если посмотреть внимательно классовый состав партии, который объявляет на каждом съезде мандатная комиссия, то пролетариата там немного, крестьянства вообще мизир, в основном управленцы и функционеры. Так, что надеяться на перерождение партии не приходится.
Семерчука эти рассуждения не только возмутили, но даже оскорбили. И кто говорит – Матвеев, которому он хотел помочь!
– Откуда у тебя такие данные? – Спросил Семерчук Матвеева.
– Я ж уже сказал, что мои научные интересы – период революции и гражданской войны. Вот оттуда я эти данные и подчерпнул. Тогда было много умных и честных людей, которые многое знали, но не смогли спрогнозировать будущее…
– Я не верю твоим россказням, – резко заявил Роман. – Вот такие, как ты и разрушают нашу партию!
Беседа приобретала скандальный характер. Милюк благоразумно не вмешивался в разговор, Краснецов – не знал, что нужно делать – то ли поддержать Матвеева, то ли возразить. Оля поняла, что надо прекратить этот разговор и предложила, обращаясь к мужу:
– Коля! Там у нас есть еще самогон. Может, поставить его на стол.
Николай сразу же согласился. Но Семерчуку стало не по себе находиться в компании бывших однокашников и сказал:
– Мне пора домой, – и чтобы было видно, что он не убегает из-за стола, пояснил, – мы функционеры партии и нам надо быть всегда на рабочем месте. Могут вызвать… Я пойду. Спасибо, Оля и Коля за прием, за то, что отвлекли меня от мелочных забот.
