Валерий Борисов
Время подонков: хроника луганской перестройки
6
В Киеве Роман защитил дипломную работу с бизнес-проектом, без проблем. Через два дня должен был состояться выпускной банкет, на котором вручат дипломы об окончании университета. Надо было сдать квартиру хозяйке, собрать свои вещи. В первый вечер, после приезда, он отдыхал вместе с Хрыстей. Она оставалась жить в его квартире, во время его отсутствия, была рада его приезду и успокоила на счет защиты дипломной – все будет хорошо. Но на балконе Роман увидел окурки сигарет. Ни он, ни Хрыстя не курили, и он спросил ее:
– Кристина, откуда здесь окурки? Здесь кто-то был в гостях?
Хрыстя заметно смутилась, но быстро нашла ответ:
– Была подруга из канадского центра. Она курит. Мы вечером с ней немного выпили, и она курила только на балконе.
Ее ответ не удовлетворил Романа, но обострять отношения не хотелось. У Хрысти была приятная для мужчины привычка – обнажаться в присутствии любимого, что она и стала делать, видимо, стремясь уйти от неприятного разговора. Когда обнажается женщина, неуместны любые слова, кроме междометий. У многих мужчин на уме то, что у женщины под платьем. Он сразу же забыл про окурки и нежно обнял ее за голую спину… Потом они поужинали, немного выпили сухого вина, и Хрыстя начала задавать ему вопросы, показавшиеся ему целенаправленными.
– Тебе, конечно, сейчас тяжело. Утрата близкого человека – самая тяжелая утрата, – говорила она, приближаясь к интересовавшему ей вопросу, – А у отца был большой бизнес? Какой у него капитал?
Роману не хотелось говорить на эту тему, но он знал цепкую хватку Хрысти – все равно ему придется ей рассказать о богатстве папы. Но он решил занизить цифры:
– Я точно не знаю. Мне отец точно о своем бизнесе и капиталах не говорил, ждал, когда я закончу ваш университет, и включусь в дела окончательно.
Но Хрыстя была упорна в своих расспросах:
– А хоть приблизительно, ты знаешь его капитал?
– Приблизительно… – он задумался, как бы не сказать слишком много, – приблизительно, – повторил он, – пятнадцать-двадцать миллионов долларов.
– О-о! – воскликнула Хрыстя, – у тебя папа был успешным бизнесменом. Ты станешь богатым человеком, когда полностью войдешь в наследство!
– Я не один наследник. Еще есть сестра. Еще отец вел бизнес не только сам, но и в компаниях, – он вспомнил Фотина.
– Даже, если тебе достанется меньше, чем ты сказал, то ты все равно богатый человек.
Она его нежно обняла за шею и стала что-то шептать по-английски. Роман не понимал, что она говорит, но ласковый шепот на незнакомом языке был ему очень приятен.
Диплом был получен и Роман еще на неделю задержался в Киеве с Хрыстей. Почему-то домой не очень сильно хотелось. Но Хрыстя тоже улетала в Канаду, почти на два месяца и надо было расставаться с ней. Она ему сказала:
– Приходи учиться дальше. В университете открывается новая специальность – антикризисное управление. А ваша страна постоянно будет жить в кризисе. Тебе не помешает знать, как выходить из трудных ситуаций.
Они расстались. Она полетела в Канаду, он – поездом в Донбасс. После окончания учебы, Роман хотел отдохнуть в Крыму, но сейчас решил выйти на работу и проверить данные о состоянии отца. Но Кушелер уходил от прямого ответа. В конце концов, Роман выяснил, что отец вложил в уставной капитал пять миллионов долларов. Он был сильно удивлен – откуда у отца появились, два года назад, такие деньги? Капитализм только начинался, а у него уже такие бабки. Хотя деньги и не пахнут, у некоторых на них острый нюх. Видимо, этот нюх был у отца – недаром у него столько денег накопилось еще с советских времен. Роман хотел узнать о вкладе Фотина, но Кушелер ответил, что информацию о других лицах банк не дает никому, даже своим акционерам. Семерчук-старший не оставил завещания, рассчитывая еще долго заниматься бизнесом, поэтому в полное наследование Роман мог вступить через полгода после смерти отца. Он несколько раз ездил к матери – ей нужна была моральная поддержка. Одновременно он там решал дела с отцовским бизнесом. Было ясно, что ни Роман, ни его сестра не способны были продолжать дело отца. Было решено бизнес отца, вместе с недвижимостью продать. Строительные предприятия – в основном заводы по стройконструкциям и бетону, должны были найти другого хозяина. Фотин не возражал. Ему причиталась солидная доля в бизнесе Семерчука-старшего. Фотин пообещал в ближайшее время нанять адвокатов и начать продажу недвижимости. Но денег на счетах отца оказалось не так много. Все средства отец Семерчука вкладывал в производство и другие операции. На что еще обратил внимание Роман – Фотин почему-то стал меньше его учить уму-разуму. Раньше он был назойливым учителем жизни своего зятя. Но обучение заканчивается там, где начинается дележка денег. И Роман понимал, что тесть из учителя, превратился для него в партнера и, одновременно, в соперника. Лучше всего прочность родственных уз проверяется при дележке наследства. И это тоже стало доходить до Семерчука-младшего, но самостоятельно он ничего сделать не мог и надеялся на порядочность партнеров погибшего отца.
Лена все лето разрывалась между мужем и Николаем. Идти на разрыв с мужем – нельзя. Никто ее не поймет. Муж у нее не пьет, в крайнем случае, чрезмерно, не курит, не гуляет с другими женщинами – можно сказать, просто идеальный. Конечно, и у него есть недостатки, а у кого их нет? А главное для женщины, для семьи – он очень хорошо зарабатывает, а материальный достаток – основа женского благополучия. А благополучие – фундамент жизни для человека, основные потребности которого определяет физиология.
Роман жил в Луганске, каждый день ходил на работу. Только в пятницу вечером, на выходные, перебирался в загородный дом. Лена в будние дни жила в загородном доме и объясняла Роману, что так лучше детям и ей. И два дня – вторник и четверг, она уезжала в город для встречи с Николаем. На это обратила внимание ее мать и спросила:
– Лена, куда и к кому ты ездишь в Луганск?
Она пока не спросила конкретно. Лена по-детски ответила матери:
– Нам в школе пришли новые программы и надо к новому учебному году их сделать. – и добавила, – это обязательное условие, а то не допустят к занятиям.
Но мать так просто нельзя было провести, тем более она уже что-то знала и поэтому спросила:
– У тебя отпуск. И тебя часто видят прогуливающейся с каким-то мужчиной. Кто он?
У Лены все опустилось в груди и застыло в солнечном сплетении – раз мать узнала, то значит, знают и другие. И она не в силах больше терпеть эту тайну в душе, со слезами на глазах, ответила, дрожащим голосом:
– Ты его знаешь… Видела и даже говорила с ним. Но это было давно. Может только ты забыла…
– Я догадываюсь кто. И я ничего не забыла. Это твоя первая любовь – Колька Матвеев!
Она произнесла не Николай или Коля, а Колька, подчеркнув его социальное отторжение от их семейства. И Лена, выпрямившись и гордо взглянув в глаза матери, ответила:
– Да! Это Николай.
– И тебе не стыдно это говорить?
– Мне моей первой любви, – повторила она слова матери, – нечего стыдиться. Если бы не вы с отцом, да Семерчуком – он бы был моим мужем! Вы меня лишили моей первой любви!
Теперь пошла на попятную мать, сменив резкость в разговоре с дочерью, на женскую доверительность.
– Доченька, – уже миролюбиво произнесла мать, – у каждой женщины, так же как и у мужчины, бывают минутные увлечения. И бог с ними, лишь бы шло на пользу. Но у тебя есть семья: муж, дети… Ты должна заботиться о них. Они – твое будущее. А увлечение, как и положено увлечению, пройдет.
Мать по-житейски была права. Женское увлечение – романтический мираж в крепких объятиях сурового реализма жизни.
– Не знаю, мама. Это не увлечение. Любовь к Николаю у меня не прошла за эти почти двадцать лет моего замужества.
– Уже прошла. Просто ты не хочешь примириться, как ты сама сейчас сказала, с замужеством с Романом. Но ради семьи, детей надо с этим увлечением заканчивать. Я тебя понимаю. Торопиться не стоит. Но потихоньку снова возвращайся в свою семью и не ищи приключений на стороне.
– Это не приключение, – тихо возразила Лена матери, – сама не знаю, что мне делать…
И она тихо заплакала. Мать погладила ее, как маленькую, по голове. Хотела прижать к себе, но Лена отстранилась.
– Доченька! Снова повторю – не торопись, но завязывай с этой, посторонней любовью. Ты просто внушила себе, что ты его любишь. А на самом деле – нет. Это тоска по юношеским годам, студенческим… С возрастом, женщине хочется наверстать то, что она не смогла совершить в юности. Убежать назад, в прошлое – невозможно. Лето заканчивается, начнется работа, времени будет мало и свертывай эти отношения. Если узнает папа, то сама знаешь, что может быть. Он тебя очень любит, поэтому будет с тобой крут…
– Хорошо, мама. Я буду завязывать с Николаем, как ты посоветовала.
Лена помнила, что Николай сказал ей, что он никогда не бросит семью, не станет предателем для своих детей. Поэтому рассчитывать на совместную жизнь, не приходилось. И она, перенося слова Николая на себя, стала думать почти также – нельзя разлучать детей с отцом. Они уже взрослые, что они подумают о маме, если она бросит папу, ради другого мужчины. И она твердо ответила маме:
– Эта любовь – мое первое и последнее лето. Ты, мама, права – будущего, кроме встреч, у меня с Николаем нет. Не говори об этом папе? – а потом спросила, – мама. А кто тебе сказал, что я встречаюсь с другим мужчиной?
Здесь мать заколебалась – говорит или нет? И ответила уклончиво:
– Знакомые тебя видели, как ты с ним – она весь разговор не называла Николая по имени, – ходишь-бродишь под ручку. А последнее время, тебя часто видят на кварталах, где живет твой ухажер…Чем больше ты нравишься другим, тем чаще и грязнее о тебе сплетничают другие. Поэтому, если мне двое сказали об этом, то знают о твоих встречах, намного больше людей.
Мать так и не сказала, от кого поступила ей эта информация. Неприятный для обеих разговор закончился, а Лена не знала, что делать. Одно дело пообещать матери завязать отношения с Николаем, другое – она не могла уже жить без ощущения твердой руки и воли своего любимого. Ей нравилось, как по-мужски, грубовато, но в тоже время и душевно-нежно он заботится о ней. И она всей душой и телом ощущала его участие в ее жизни и желание помочь ей сейчас, как он помогал ей в студенческие годы. Она чувствовала его физическую и моральную цельность. Хоть он остался любителем выпить, но не потерял своей индивидуальности и привлекательности. Есть люди, у которых внутренний мир, намного интереснее окружающего мира. Таким был Николай Матвеев. С ним хотелось общаться мужчинам и женщинам. Его точные, аргументированные оценки всего, что окружает человеческий мир, привлекали к нему людей. И Лена, возродив старую любовь, жертвенно шла вместе с ней вперед, неизвестно куда. И от этой любви замирало сердце, – что будет дальше? А дальше перспектив никаких не было – связывать с ней свою жизнь, Николай не мог. И от этого – «не могу» – ей хотелось любить его еще сильнее. Большее впечатление на женщину производит не назойливость мужчины, а его равнодушие. Николай не был к ней равнодушен, но и любил ее, как женщину, которой необходима мужская защита. А она думала, как выполнить обещание, данное матери, к осени прекратить все отношения с Николаем.
Вот и сегодня Лена пришла к нему, как договаривались, ближе к обеду. Он встретил ее с радостью, что было заметно. Николай доделывал докторскую диссертацию, и работы у него было много. Но он был рад ее приходу – не с эгоистической точки зрения – вот она пришла и я сейчас отдохну, а просто рад, как близкому человеку, которая любила его всей душой. И он не мог разрушить ее желание – любить мужчину ее первой любви.
– Проходи, – пригласил он в комнату, – ты ела сегодня? – И увидев ее отрицательное покачивание головой, предложил, – пойдем на кухню, я утром приготовил суп и макароны по-флотски. Перекусим…
Так всегда начинались встречи в квартире Николая – то ли с позднего завтрак, то ли с раннего обеда. И они прошли на кухню.
– Выпьем по рюмочке? – предложил Николай.
– Если, коньяк или водка, то нет.
– Сегодня вино «Бастардо». Крымское. Я больше всего люблю его, хотя еще есть много хороших крымских вин.
– Если по рюмочке, то можно, – согласилась Лена.
Николай налил ей суп, а потом в фужеры вина.
– Это не рюмка, – запротестовала Лена, – это – целый бокал!
– Это – рюмка для вина, а маленькие – для коньяка. А мы сегодня попробуем вино. Вино – лучший компас в мире приключений. – Почему-то серьезно закончил Николай.
Они выпили – Николай полный фужер, Лена – наполовину. Николай умел приготовить и первое, и второе. Поэтому одному ему жить было не трудно – с голода не умрет, сумеет что-то приготовить поесть. Когда съели суп и Лена начала есть второе – макароны по-флотски, Николай произнес:
– Давай допьем вино, – и налил себе снова.
Он хотел Лене долить, но та возразила, – ей хватит.
Они еще выпили, поговорили о семейных делах, и Лена решилась рассказать Николаю, о разговоре с матерью.
– Коля, я тебе хочу сказать, что о наших встречах знают другие…
Николай сразу же насторожился:
– Кто тебе уже сказал?
– Моя мать. Ей кто-то рассказал, что нас часто видят вместе.
– Это вполне возможно. Мы же ходим по городу, не прячемся от других, вот и видят. А что еще сказала мать?
– Вот только то, что тебе сказала, но я призналась ей, что встречаюсь с тобой и это уже – близкие встречи.
Николай, вроде бы, задумался, но ответил быстро:
– Это хорошо, что знает мать, тебе будет легче.
Такого ответа Лена не ожидала и спросила:
– Почему?
– Мать всегда поможет, прикроет тебя. Лишь бы муж не узнал. Вот это будет плохо.
– Я тоже этого боюсь. Стараюсь быть с ним доброй, но плохо получается. Но и он, мне кажется, охладел ко мне. Он учился год в Киеве, редко ездил…
– Насколько я знаю Романа, он способен не только учиться, но и развлекаться. Может от долгой разлуки он охладел к тебе. Я тоже не хочу скандала, поэтому надо быть нам осторожнее.
Лене хотелось сказать, что она дала слово матери, прекратить отношения с ним с осени, но душа противилась прекращению незаконной любви, и она просто не могла сообщить об этом Николаю. Ей хотелось продолжать любить его. Закончился обед чаем, и они перешли в зал.
– Над чем ты сейчас работаешь?
– Вношу последние правки в диссертацию. Одновременно работаю над книгой об украинском национализме.
– Зачем тебе нужна книга? Тебя и так считают врагом Украины. И ты хочешь еще более усугубить свое положение.
– Я не враг Украины. У меня жена – украинка. Я неправильно выразился – я против галицийского национализма. Украина и Галиция – это две большие разницы. Это разные народы. А галицийцы очень опасны для остальной Украины. Галицийцы – это люди, которые поставили своей целью поработить остальную часть Украины. Они будут ломать народ через колено. Вот сейчас они в Киеве заняли теплые места в руководстве, а работать они не умеют. Они развалят любое дело и даже Украину. Они – разрушители…
– Ты так не говори о них. Вот мой муж, точнее, его родители с западной Украины. Но они мыслят нормально…
– Ты еще в их душу не заглянула. Национализм – это фашизм. Они хотят поломать привычный быт и жизнь народа, сформированный веками. Они не остановятся перед применением силы, начнут войну с народом. Галицийцы – одноклеточные люди, у них в мозгах только одна мысль, – заставить остальной народ работать на них. Они страшные люди, ненавидящие всех и, в первую очередь, русских и евреев. Зависть к этим народам в них дошла до ненависти. Можно сказать, генетическая. Ты еще не видела национализм собственными глазами. А я видел.
– Они и у нас шабаши устраивали. Автобусами приезжали из Галиччины.
– У нас они только шумят, а там действуют. Национализм психического масштаба.
– Ты ж в Молдавии воевал?
– Не в Молдавии, а в Приднестровской Республике.
– Расскажи. Ты убивал людей? Это страшно?
– Не буду. Этого нельзя рассказывать другим – обнажаются нервы.
Они замолчали и, наконец, Николай произнес:
– Хватит говорить о политике. Народа много, но в политике полно карликов, которые навязывают свои идеи народу. Как красавицы со временем становятся страшными старухами, так и самые прекрасные идеи со временем превращаются чудовища, поедающие народ. Нет ничего прекраснее, чем умереть за идею, но умереть заставляют народ. Хватит о серьезном, давай о прекрасном…
Он подошел к Лене, сидящей на диване, и обнял ее за плечи. Она всегда ждала его прикосновения, – все внутри замирало и, кажется, останавливалось сердце. Она встала и потянулась к его губам. Трудно разлюбить любимого мужчину. Лена этого не понимала – она просто любила.
… Через два часа он провожал ее домой, к мужу и детям. Она, подкрасив губы и, причесав свои длинные волосы, была готова покинуть любовный приют. Они вышли на улицу, и подошли к троллейбусной остановке. Лена ехала в центр Луганска. Николай тоже хотел ехать с ней, но Лена возразила:
– Не провожай меня дальше.
– Мне надо в библиотеку.
– Садись на другой троллейбус, – и призналась ему, – я боюсь, чтобы нас кто-то не увидел вместе.
Она была права – надо было скрывать свою любовь. Подошел троллейбус, они мягко прикоснулись друг к другу губами, не думая о том, что кто-то из знакомых их может увидеть. Она уехала, а Николай передумал ехать в библиотеку и пошел домой – много работы.
Дома он сел за пишущую машинку и задумался. Мысли были не о диссертации, – он в уме прокручивал сегодняшнюю встречу с Леной. А почему она вдруг спросила – не убивал ли он людей?
В прошлом году, летом, он был в Молдавии, но переехал в Приднестровье, в Дубоссары. Здесь шла настоящая война. В Приднестровье воевали местные ополченцы, да добровольцы из бывшего СССР. А наступали на Дубоссары не только молдавские националисты, но и румыны. Николай прибыл в Дубоссары и пошел на передовую. В окопе, перекрытом деревянном навесом, командир без погон, – поэтому не определишь сразу его звание, – коротко спросил:
– В армии служил? Умеешь стрелять из автомата?
– Служил в десантных войсках. Автомат разбирал и собирал с закрытыми глазами, стрелял, большей частью, на отлично, – коротко ответил Николай.
– У нас с оружием плохо, российские части не дают нам оружия, но нагло приходят националисты и забирают у них автоматы. Им русские отдают, а нам – нет. Но тебе, как десантнику автомат – АК. АКМов больше не осталось. Сможешь с него стрелять?
– Смогу. Как прицел – в яблочко или под обрез? – коротко спросил Николай, понимая, что времени для разговоров нет
– АК – под обрез… Уже румыны идут в атаку. Нам надо продержаться пару дней, обещали нам помощь российские войска. Москва не дает согласия на участие российских войск в нашем конфликте. Но они обещали помочь, если совсем будет плохо.
– Понял! – продолжал коротко отвечать Николай.
Командир налил из бутылки стакан вина, и протянул его Николаю.
– Выпей! Это вино давали космонавтам в космос. Теперь пьем мы. Дёрни, и в окопы! На тебе каску! Бежим!
Николай послушно выпил стакан вина, накинул железную каску на голову, и побежал вслед за командиром роты, которого догнал в середине окопа. Ополченцев было явно мало. Не в каждой ячейке, укрепленной мешками с землей и битым кирпичом, находился защитник Дубоссар. Поэтому-то, как понял Николай, ему сразу же дали автомат, и в окоп. Послышался свист мины и командир крикнул:
– В укрытие!
Те, кто был ближе к Николаю, побежали по окопу, в укрытие, которое было крышей над ними. Раздался тяжелый хлопок и ополченец, выругавшись, хрипло произнес:
– Гаубица…
Вскоре раздался взрыв снаряда, за линией окопов, в городе, где жили взрослые и дети. Обстрел минами их окопов прекратился и командир скомандовал:
– По местам!
Все побежали к своим ячейкам. Николай увидел, как шли несколько цепей наступающих, а впереди шли два бронетранспортера, поливая передний край защитников Дубоссар пулеметным огнем. Николай вжался всем телом в землю, но сквозь бойницу наблюдал за наступающими. Раздались выстрелы, потом автоматные очереди со стороны защитников.
– Гранатомет! – закричал командир, – на поражение! БТРы!!!
– Убит гранатометчик! – крикнул ему кто-то в ответ.
– Я сам!… – и командир бросился в ячейку, где должен был быть гранатометчик.
Николай видел, как перебегали наступающие. Все ближе к ним. Он приложил приклад автомата к плечу, прицелился, и указательный палец стал нажимать на спусковой крючок. «Это ж человек!» – вдруг бросилась в голову гуманная мысль. И палец дрогнул, резко нажав на спусковой крючок. Одиночная пуля, как понял Николай, пошла вправо, мимо цели. Противник приближался и Николай, обозленный неудачным выстрелом, прицелился снова. «Это – нацист, фашист!» – мелькнула в голове беспощадная мысль. Он совместил планку прицела с мушкой и наступавшим нацистом, и плавно нажал на спусковой крючок. Автоматная очередь получилась из двух патронов – так учили его стрелять в армии. Он не видел – попал или не попал. Наверное, попал. Он стрелял метко. Но в это время раздался оглушающий выстрел гранатомета – это выстрелил командир роты и бронетранспортер загорелся. Второй бронетранспортер, видя горящую машину, стал задом отходить, а за ним залегла пехота, потом тоже начала отползать назад…
… Николай вздрогнул и встал со стула. «Не надо об этом думать и вспоминать, – сказал он сам себе. – Ты убивал не человека, а фашиста, который шел убивать мирный народ. Он хотел покорить этот народ и переделать на свой лад. Поэтому, ты чист перед народом».
Он пошел на кухню и налил себе в фужер «Бастардо».
… На следующий день командиру роты осколок мины влетел в висок, – смерть была мгновенной. Счастлив тот, кто умирает сразу, без мучений. А еще через два дня пришли российские военные и националисты отступили.
«Вечная память всем, погибшим за свободу народа. – сказал он сам себе. Он поднес к губам фужер с вином и полностью выпил.– А между собой воюет народ одной страны. Братья по крови… Неизвестно, есть ли во Вселенной братья по разуму, но таких дураков, как мы, во Вселенной точно нет!»
Он налил еще фужер вина. «А народ молчит. Нет больших и малых народов, а есть гнилая интеллигенция и подлые политики, которые придумали эту классификацию. Для них нет большего наслаждения, чем стравливать народы и снова рассуждать о непонимании народом великих гуманистических идей. А в Приднестровье живет героический народ, который спасает Россию от полного окружения. Слава тебе республика Приднестровья!» – размышлял Николай.
Он залпом выпил фужер и пошел в спальню. «А сколько ты совершил грехов на этой Земле? Много! Но не надо об этом думать. Надо забыться».
Он лег на кровать, которая еще хранила тепло его любви с Леной и заснул. Над диссертацией он работал и по ночам.
