Валерий Борисов
Время подонков: хроника луганской перестройки
7
Но завтра выдалось горячим. Утром Столяренко сообщили, что к ним едет комиссия ЦК с проверкой работы обкома. Понятно – разбираться с журналистом. Хорошие новости распространяются быстро, но плохие их опережают. Днем в республиканской газете «Правда Украины», которую принесли Столяренко, была статья о злоупотреблениях в органах власти в Ворошиловграде. Обком не обвинялся, но демократические перемены еще в области не наступили – такой делался вывод. Столяренко понял, что руководящее кресло под ним не просто пошатнулось, – где-то дало трещину. А на поломанном кресле долго не усидишь. Только его брала злость – откуда в верху все так быстро разузнали? А он не хотел покидать свою должность до того времени, пока его торжественно отправят на пенсию. А сейчас, каким бы хорошим объяснение не было, всем будет понятно, что его сняли, как не сумевшего перестроиться к новым, демократическим условиям жизни общества. И он сделал неожиданно для себя злой вывод: «Нельзя было допускать Горбачева к руководству партией! Ведь все члены союзного ЦК знали, что он отказался в Англии возложить цветы на могилу Карла Маркса. Это делали все советские делегации. Тогда это всех насторожило и его хотели исключить из ЦК – не коммунист он. Но этот меченый гад, как по вазелину выполз из этой ситуации. Да и работники ЦК уже староваты, чтобы предпринять что-то энергичное… может надо было остановить меченного, пока все не разрушил».
И он стал думать, как можно исправить это положение. В конечном счете, пришел к выводу, что надо всю вину постараться возложить на Семерчука – он превысил полномочия. Но как это сделать?
По телефону, секретарь из приемной сообщила, что с ним хочет поговорит прокурор города. Столяренко устало согласился
– Соединяйте…
Городской прокурор докладывал четко, почти по-военному – ему пришло указание из Киева срочно освободить Бейлина и он начал его выполнять. Сейчас журналиста привезут к нему, он с ним поговорит и выпустит на свободу.
– Но он же был арестован по решению прокуратуры? – попытался возразить Столяренко.
– Да. Но это было незаконно, и я уже временно отстранил прокурора Артемовского района от работы.
Столяренко помолчал несколько секунд и ответил:
– Да. Поступайте по закону…
Разговор был закончен, но Столяренко понял, что к делу Бейлина подключаются солидные государственные и партийные органы, а он против них бессилен. Еще день назад он был полным хозяином Ворошиловградской области, а сегодня в этой области он стал зверьком, которого кругом обложили сильные, матерые охотники, готовые его прикончить. Конечно же, не убивать. Как поступать со своими врагами показал еще Хрущев, который в пятьдесят седьмом отпустил с миром Молотова, Кагановича и Маленкова. Только исключил их из партии. Но его из партии не исключат, он антипартийного проступка не совершил – только нарушил социалистическую законность, за укрепление которой он постоянно боролся. И Столяренко горько вздохнул – столько сил он вложил в развитие области, а уйдет бесславно. Он уже ясно понимал, что его «уйдут». Это дело недолгого времени. В этом шахтерском крае, он все-таки оказался чужим – не понял рабочую душу Донбасса, не осознал особый, отличный от других областей дух Новороссии. Хотя это – вроде бы Украина. Куда податься – в Киев, к сыновьям, благо они всем обеспечены – работой и жильем, и материально. Но нужен ли – пенсионер им? Жена похоронена здесь, в Ворошиловграде. «Хватит думать о плохом!» – Решил Столяренко. Пора и отдыхать, рабочий день закончился.
Но и дома его не покидали тягостные думы. И он решил, что надо комиссию из ЦК встретить очень хорошо, может, удастся смягчить их честные души, и они напишут заключение о работе обкома помягче.
Роман Семерчук в этот день был очень занят, но не партийными делами. Он оформил соответствующие бумаги в хозяйственном отделе обкома и побежал получать ордер в горисполком. Но там его пыл охладили – необходима сначала сдача старой квартиры и решение городской жилищной комиссии. А комиссия заседает один раз в месяц. Это не удовлетворяло Романа. Он помнил слова тестя, что нужно сделать все быстро. В горисполкоме он не стал заходить в кабинеты знакомых, чтобы воспользоваться их телефоном, а позвонил на улице с телефона-автомата. Фотин, выслушав его, сказал, чтобы шел он на работу, а он ему позвонит позже.
В обкоме он узнал, что к ним едет комиссия из Киева и надо подготовить всю документацию на случай проверки. Семерчук про себя выругался – нет, чтобы отдыхать в бархатный сезон где-то на юге, ищут они себе отдых на работе. Он знал, как принимают и обхаживают подобные комиссии – для проверяющих, это приятное времяпровождения. И работа и отдых. Но бумаги надо было привести в порядок, чем Роман и занялся. И тут до него дошел смысл вчерашних слов тестя о каких-то готовящихся неприятностях. «Вот, гад! – подумал восхищенно он тесте. – Все знает и чувствует раньше других!»
В дверь кабинета заглянул Попов. В руках его были какие-то бумаги.
– Можно подписать…? – как всегда осторожно спросил он у своего более молодого начальника.
– Да. Давайте. Все правильно написано? А то сейчас у меня нет времени читать. Видите, весь зарылся в бумаги.
– Да. – понимающе ответил Попов. – Эти проверки только мешают нам работать.
– С одной стороны – правильно, – ответил Семерчук, зная, что Попов «стучит» на своих коллег старшему начальству, – но с другой – контроль необходим и нам.
– Конечно! – согласился Попов.
Роман не читая, стал подписывать какие отчеты, сделанные Поповым. Когда он протянул подписанные документы обратно Попову, тот сказал:
– Роман Богданович, вы знаете, что я хочу уйти из обкома?
Роман, так же как и Попов, осторожно ответил:
– Я знаю, что вы защитили кандидатскую диссертацию и думал, что вам у нас дадут новую должность, и вы будете продолжать работать… А куда вы хотите уйти?
Попов неожиданно снисходительно улыбнулся:
– В сельскохозяйственный институт. Буду преподавать там экономику студентам.
– Но у вас же не экономическое образование, а техническое.
– Ну и что. Мы ж в институте изучали экономику.
– Я надеялся на дальнейшую нашу работу. Ну, что ж, идите на преподавательское поприще.
Внутренне Роман даже был доволен, что Попов уходит из его отдела, хотя писать отчеты и какие-то другие бумаги он был мастер. Попов серьезно ответил:
– Вы же видите, что партия теряет свою руководящую роль. Ликвидируется комсомол, сокращаются партийные штаты. Скоро в партийных органах нечего будет делать. Извините меня за такую откровенность. Надо искать что-то другое и во время найти.
– Ну, насчет партии вы не правы. Мы ж перестраиваемся, и роль партии изменится. Но руководящей она будет всегда. В этом я уверен.
Попов снова снисходительно улыбнулся:
– Я пойду, надо еще написать кучу бумаг.
И он ушел. Роман недовольно думал о нем: «Бегут, как крысы с тонущего корабля! Ничего, – у партии были трудные времена, но она все выдержала. – Потом еще пришла мысль, – надо бы доложить о Попове секретарю по идеологии, тогда он не только уйдет, а вылетит из обкома, и никакой ему преподавательской работы больше не видать! Вот немного освобожусь и займусь этим».
Но доложить о Попове, ему так и не удалось. Сначала позвонил тесть и сказал, чтобы он зашел горисполком в конце рабочего дня, и там будет ждать уже готовый ордер на квартиру. Сейчас он у начальника отдела Пикалина. А вечером Фотин зайдет к ним домой, проведает внуков. Дедушка Фотин очень любил внуков. Но Семерчук понимал, что внуки – это отговорка, разговор будет с ним. И он снова, но уже по-доброму подумал о тесте: «Вот, черт! Все знает, все умеет делать, быстро и уверенно!»
В пять часов, за час до окончания рабочего дня, Семерчук пошел в горисполком. Секретарша Пикалина по телефону доложила своему начальнику о пришедшем, и тот сразу же пригласил его к себе. Они раньше не были знакомы и, пожимая друг другу руки, представились по имени и отчеству. После нескольких обязательных фраз о жизни и здоровье, Пикалин протянул ему лист бумаги, который назывался ордером и пояснил:
– По просьбе заместителя председателя облисполкома Фотина, мы собрали срочно жилищную комиссию, которая разрешила вам выдать ордер, – он сделал многозначительную паузу и пояснил. – Иногда кому-то срочно нужно дать ордер на вселение в квартиру. Вот как было с нашим известным эстрадным певцом, который переехал жить в Ворошиловград. Если бы мы ему срочно не дали квартиру, то его могла бы взять другая филармония. Вот так собираются срочные комиссии…
Роман не верил, что собиралась комиссия. Это просто дело рук Пикалина, но выяснять не стал – начальству виднее, как все дело сделать. Он коротко поблагодарил Пикалина:
– Спасибо! Если что-то вам нужно, обращайтесь.
– Конечно! У меня встречная просьба. Зная Леонида Михайловича, – он назвал Фотина по имени и отчеству, – он человек благодарный, хочу вас попросить, чтобы он ускорил продвижение моего дела в облисполкоме. Он все знает…
– Хорошо. Скажу… – Семерчук, по опыту собственной работы знал, что не стоит вдаваться в подробности дел других людей и поэтому не стал расспрашивать Пикалина о его деле.
На том расстались, крепко пожав друг другу руки. Семерчук как на крыльях летел домой, крепко держа портфель-дипломат, в котором находился такой желанный ордер на квартиру. Открыв дверь, он радостно закричал Лене:
– Ура! Переезжаем на новую квартиру!
Он обхватил жену за талию и приподнял в воздух. Поставив на пол, поцеловал. Лена радостно ответила на поцелуй, но произнесла:
– Тише! Дети видят.
Действительно на них глядели, вышедшие из соседней комнаты – Владислав и Оксана. А Владиславу, как никак, уже тринадцать лет, многое понимает, и Роман счел нужным пояснить детям и, в первую очередь сыну – дочери всего шесть, много не понимает.
– Дети! Знайте! Скоро мы переедим на новую квартиру. У тебя – Владик и у тебя – Ксюша, будут отдельные комнаты. Ура!!
– Ура! – подхватили дети. Кажется, они правильно поняли, почему он поднял их маму в воздух – теперь у них будет отдельная комната.
Лена произнесла:
– Я очень рада. Наконец-то перестанем тесниться в двух комнатках. А когда перейдем в новую квартиру?
– Скоро. Но я там еще не был. Завтра посмотрю. Может, там необходим ремонт. Что у нас на ужин?
– Овощи с дачи, да пожарила котлеты, купленные в магазине…
Роман поморщился – он не любил магазинные полуфабрикаты, но весело произнес:
– Раз котлеты, то давай котлеты.
Когда они заканчивали ужин, пришел отец Лены. Было уже семь вечера, и он пришел рано – на работе он задерживался дольше.
– Папа! Садись ужинать. – Пригласила Лена.
– Это нужно. – Согласился Фотин.
На маленькой кухне всем не хватало места, и Лена распорядилась:
– Дети вы уже поели, чай идите пить в зал.
– Ксюша иди ко мне. – обратился к внучке Фотин. Он обнял ее за плечи и протянул шоколадку.
– Спасибо, дедушка! – ответила радостная Оксана и потянулась поцеловать деда. Он наклонился, и она его поцеловала в щеку.
– А это, Владик, тебе. – Такую же шоколадку он протянул внуку.
– Спасибо. – ответил внук, но деда не целовал за подарок – вырос уже.
Дети ушли в зал, а Фотин присел к столу.
– У тебя есть коньяк? – обратился он к зятю, вместо того, чтобы сразу же перейти к деловому разговору. – Устал сегодня. Знаешь, что едут проверяющие из Киева?
– Знаю. Готовлю бумаги. Есть две бутылки коньяка – молдавский и армянский. Какой будете?
– Молдавский. Армянский сейчас массово подделывают.
Видимо, разговор предстоял серьезный. Роман открыл бутылку молдавского коньяка и налил две рюмки. Лена была равнодушна к спиртному, употребляла изредка и немного. Она поставила перед отцом тарелку с котлетой. Фотин взял рюмку и произнес:
– К чему привела борьба с алкоголизмом? – и сам себе ответил. – меньше пить народ не стал. Все пьет и бормотуху, и одеколон, и ацетон, и другую всякую гадость. Отравили этой борьбой народ. Хорошо, что у нас еще есть что-то приличное… Не прав в этом отношении Горбачев! Не продумал результаты. – он замолк, видимо, не стал намекать на то, где Роман и другие отцы города употребляют нормальный алкоголь. – Ну, выпьем, за все хорошее!
Они выпили. Фотин быстро съел котлету и, наконец, спросил Романа:
– Покажи ордер? – он уже знал, что этот документ у зятя. Видимо, Пикалин успел ему доложить.
Роман открыл дипломат и достал столь дорогую для него бумагу и протянул тестю. Тот внимательно просмотрел документ и протянул обратно Роману.
– Завтра же иди и вселяйся. Не тяни время. Может, у нас очень скоро в области сменится власть.
– Сейчас работы много. Проверка. Знаете сами…
– Отложи все это на второй план, а завтра же возьми ключи, да и надо поменять замки в дверях.
– Пикалин просил вас ему в чем-то помочь…
– Он просит выделить участок земли в десять соток чернозема практически в заповедной зоне. Все оформляет на своего отца, инвалида. Но у него вторая группа инвалидности, не положено таким земля. Но вскоре вопрос будет решен положительно. Поможешь человеку – он поможет тебе. Жизнь такая. – он задумчиво потер подбородок. – а может и тебе взять участок земли?
Роман отрицательно покачал головой. С сельским хозяйством он себя не связывал, да и не любил работать на земле – там много физической работы.
– Ладно, я подумаю, – не дожидаясь его ответа, произнес Фотин. – На тебя нельзя оформлять, тебя многие знают. А вот на Лену можно попробовать. У нее уже не моя фамилия. Но я еще об этом подумаю. Теперь дальше… В этой квартире пропишется на днях моя племянница. Ты ее хорошо знаешь, и будет здесь жить с дочерью.
Роман знал Ларису. Она была в разводе. А тесть пояснил для чего за их семьей останется старая квартира.
– Я хочу открыть дело. Но руководить мне им нельзя. Лариса будет заниматься этим бизнесом. Мы с ней обговорили коммерческие вопросы.
Роман даже несколько был обижен, что Фотин не ввел его раньше в курс дела. И он спросил:
– А что это за бизнес?
– Пока это будет запись и продажа магнитофонных кассет. Одновременно начнем организовывать продажу самих магнитофонов. Но это будет позже. Лариса будет возглавлять это дело. Уже договорились об аренде площадей в Доме Быта.
– А прилично ли нам, коммунистам, этим заниматься?
– Там, где деньги, там все прилично. Прилично жить – это естественное состояние человека. Скоро все займутся предпринимательством. И коммунисты, и диссиденты. Понял?
Это слово «понял», всегда раздражало Романа, но он смолчал.
– Хотелось бы тебя привлечь к этому делу, но пока нельзя.
– Почему пока?
– Кто знает, что будет вскоре. Социализм идет к закату, может, и партия скоро не будет нужна. Ладно, еще много неясного. Поживем, увидим. Пойду домой, завтра много работы.
Фотин попрощался со всеми и ушел. Лена мыла посуду и спросила мужа:
– Я завтра снова уеду на дачу. Ты будешь приезжать ночевать?
– Наверное, нет. Ты слышала наш разговор – едет какая-то комиссия с проверкой, будем все в обкоме сидеть до позднего вечера.
– Знаю, ты ж функционер партии, – едко ответила Лена. – но я рада, что у нас будет новая квартира. Наконец-то ты ее заработал.
– Если бы ты знала, за что я получил квартиру… – произнес Роман, и у него защемило сердце, в предчувствии надвигающихся неприятностей. Но он дальше не стал объяснять. – Посмотрю телевизор и будем спать.
– Ты с детьми поговори. А то они тебя так редко видят.
– Конечно, я сейчас иду к ним.
…Когда они легли спать, Роман спросил Лену:
– Давай пофункционируем?
Этот термин, который вначале произносился в шутку, теперь вошел в их интимную жизнь, обычным рабочим словом.
– Хорошо. – Ответила Лена и как всегда добавила, – давай подождем немного, пока дети крепче заснут. Я так рада, что у нас будет новая квартира. Дети растут, и пора Владику и Оксанке иметь по отдельной комнате. – Она обняла Романа. – Молодец, что выбил четырехкомнатную квартиру. Столько сразу проблем снимается. – И она с женской благодарностью прижалась к нему.
8
Комиссия приехала и, как все поняли, проверяла работу обкома бескомпромиссно. Такая была дана ей установка в ЦК. Столяренко понимал, что приходит конец его работе в должности первого секретаря обкома.
Руководитель комиссии лично беседовал с Семерчуком. Разговор шел по делу журналиста Бейлина. Роман рассказал все честно и главное, что он исполнял личное распоряжение первого секретаря обкома. И когда работник ЦК спросил его:
– Вы понимаете, что нарушили социалистическую законность?
Роман ответил:
– Понимаю. Но мне приказали и я исполнил.
Работник ЦК покачал головой:
– Надо все-таки думать, что и как надо исполнять…
Этот разговор встревожил Семерчука, но не на столько, чтобы признать его опасным. Но на следующий день его вызвал к себе секретарь обкома Бурковский. Он начал разговор прямо, с самого главного:
– Почему вы сказали, что приказ об аресте вам отдал первый?
– Было так… – неуверенно ответил Семерчук.
– Он, что вам говорил, надо арестовать журналиста? Он, наоборот, говорил вам, чтобы вы проследили за действиями милиции и не дали им возможности нарушить закон.
Роман неуверенно ответил:
– Да, так мне говорил первый. Но он мне сказал, чтобы я поговорил с ним об отказе от статьи… – Семерчук запутался, – что же конкретно тогда говорил ему первый.
– Но он вам не сказал, что надо арестовать журналиста?
– Вроде, нет? – уже неуверенно ответил Роман.
Бурковский удовлетворенно вздохнул:
– Получается, что вы не удержали милиционеров от нарушения законности, уговорили прокурора дать ордер на арест, то есть вместо того, чтобы быть сдерживающей силой в этом деле, вы выступили активной силой нарушения законности.
– Но я выполнял приказ… – еще более неуверенно произнес Роман.
На этом разговор закончился и Роман понял, что козлом отпущения хотят сделать его. Вот это было опасно. Работу вне партийных органов, Семерчук не мыслил. И снова он пришел к заключению, что надо посоветоваться с тестем.
Поздно вечером он зашел к Фотину. Тот был уже дома. Теща жила на даче, и тесть был дома один. Выслушав Романа и его разговор с Бурковским, Фотин сделал вывод:
– Это уже сложнее. На тебя хотят спихнуть свои ошибки. Это умеют делать в наших кругах. Даже не знаю, что делать. Я подумаю, кое-что завтра разузнаю, и что-то решим. – Зная, что Лены дома нет, она тоже на даче, Фотин предложил, – может, останешься ночевать у меня?
Но Роман категорически отказался и Фотин спросил:
– Посетил новую квартиру?
– Да.
– Замки не сменил.
– Нет. Времени не хватает.
– Ладно. В квартире надо провести ремонт. У тебя я вижу, нет времени. Я сам займусь этим вопросом. Надо оборудовать на всякий случай квартиру, как и положено хозяевам.
На этом расстались, и Роман пошел домой.
После недельной работы, руководитель комиссии зашел к Столяренко на последнюю беседу. Недостатков было много. Вопросами перестройки, гласности, развития демократии обком занимался недостаточно. О деле Бейлина договорились так, – работник обкома партии Семерчук превысил свои полномочия и надо сделать в отношении его оргвыводы, то есть освободить от работы. Такое заключение удовлетворяло Столяренко – недостатки всегда были. Договорились окончательный вариант заключения о работе обкома согласовать завтра, и комиссия уедет из Ворошиловграда.
Но к вечеру пришла печальная весть. Бейлин, который после освобождения уехал домой в Донецк, сегодня умер. У него было больное сердце, и перенесенные переживания завершили его жизнь. Он несколько дней не дожил до своего шестидесятипятилетнего юбилея, к которому готовился.
На следующий день руководитель комиссии, который узнал о смерти журналиста, отказался согласовывать окончательный вариант заключения со Столяренко, и комиссия уехала в Киев. Начались тревожные, томительные дни ожидания окончательного решения.
Столяренко сам не смел позвонить по этому вопросу в ЦК. Оттуда ничего не сообщали. Такое положение болезненно воздействовало на первого секретаря. Да и работоспособность не только его, но и всего обкома значительно снизилась. Столяренко злился, и на ум приходило известное в партийных кругах выражение: «Если в Москве стригут ногти, то в Киеве отрезают пальцы». Действительно, киевские товарищи, готовились отрезать его от партийной работы. Это понимал с каждым днем все яснее.
Семерчуку о его полной вине в деле Бейлина, сообщил Фотин – откуда он только узнал – и сказал:
– Вот ты и стал козлом отпущения. Не мог ты мне на даче сказать об этом звонке? Я бы тебя не пустил.
– Но вас не было тогда на даче… – оправдывался Роман.
Но тесть был все-таки настроен оптимистично:
– Подождем. Столяренко уже обязательно снимут с должности, и твоя роль окажется в тени. Должен приехать Енченко – он курирует Донбасс. Может мне удастся встретиться с ним? – Фотин с сомнением покачал головой. – Сложно. Меня могут просто не подпустить к нему. А у нас с ним была деловая дружба. – Какая деловая – Фотин не объяснил. – Попал ты, Рома, по своей неопытности. Но будем надеяться, что удастся все решить хорошо. Подождем. – Заключил Фотин.
Роман был недоволен этим разговором. Он привык, что тесть может решить все вопросы, а здесь оказался бессилен. Но больше всего тревожило то, что никто из секретарей с ним больше не говорил об аресте журналиста. Эта неопределенность выматывала нервы.
А еще через неделю из ЦК пришла телефонограмма, чтобы назначили пленум обкома через десять дней. Столяренко понял, – его работе в Донбассе – конец. На пленум приезжал секретарь ЦК Енченко. Вскоре он и сам позвонил Столяренко. Ничего об отставке не говорил и тогда Столяренко сам задал вопрос – кого они прочат ему в преемники? Енченко уклончиво ответил, что разговор на пленуме будет идти о работе обкома. Это взбодрило Столяренко, и он вызвал к себе Семерчука. Разговор Столяренко начал с квартиры:
– Вы получили ордер на квартиру? Помощь нужна? – доброжелательно спросил он.
– Да. Получил, – Роман не стал уточнять, когда и как он взял ордер.
– Вселились?
– Нет. Пока решили сделать ремонт.
– Хорошо. Главное, что вы улучшили жилищные условия и это большое дело. Вы понимаете, что сложно было с квартирой, но мы все делаем для улучшения быта своих работников. – Столяренко по привычке говорил казенными фразами.
Некоторое время помолчали перед переходом к главному вопросу, и Столяренко, перебирая листы бумаги, и не поднимая глаз от стола, произнес:
– Конечно, с журналистом получилось не совсем удачно. Получается, что обком партии участвовал в правонарушении, – он пожевал толстыми губами. – Существует мнение, что вы лично превысили полномочия…
– Нет! – перебил его Роман. – Вы мне сами сказали во всем помогать правоохранительным органам.
– Но я не говорил вам, что вы должны были от имени первого секретаря обкома звонить районному прокурору. Он сейчас оправдывается тем, что ему приказал обком и ссылается на вашу фамилию. Присутствовать при аресте вам не было необходимости, это не функция партии. Видите, сколько ошибок вы совершили.
Семерчук молчал. Тогда он искренне выполнял поручение первого, а теперь вышло, что превысил какие-то полномочия. И он спросил:
– Что будет мне за эти нарушения?
– Пока не решили. Все зависит от ЦК партии, – уклончиво ответил Столяренко. – Но я считаю, что ваша новая квартира является хорошей компенсацией за не совсем удачное ваше участие в деле журналиста. Вам надо будет выступить на пленуме с признанием указанных ошибок. Подготовьте текст выступления и дайте его мне посмотреть.
На этой неопределенности и расстались. Столяренко все еще лелеял надежду, что все обойдется указанием на недостатки в его работе, подкрепленное партийным выговором. «И надо же было журналисту умереть? – Недовольно думал он. – Был бы жив, ситуация была бы помягче». Но во второй половине дня позвонил Енченко и по-дружески сообщил ему, что на его место есть кандидатура. Он назвал фамилию кандидата и сказал, что завтра тот приедет в Ворошиловград для встречи со Столяренко. Пусть он вводит его в курс дела о положении на Ворошиловградщине. Вот и весь разговор – ясно и по партийному дружески. Мало-мальские надежды, мелькавшие в голове первого секретаря на возможность спасения своей должности, рухнули.
А Семерчук с отрешенным видом сидел в своем кабинете и писал свое выступление на пленуме. Тестю он не звонил, и появилась безнадежная мысль – что будет, то и будет! Полнейшая апатия к своему будущему. И возникла неожиданная злость на жену: «Меньше бы капала на мозги насчет квартиры, может бы, он и не стал бы выполнять поручение первого!» Но сразу же появилось и рабская мысль, – нет, он бы выполнил поручение, так уж привык к жизни в верхах.
Вскоре стало известно, что завтра прибывает в Ворошиловград новый первый секретарь обкома. Семерчук вздохнул свободнее. Теперь он посчитается со Столяренко. Он отнес текст выступления в приемную первого, пусть читает, где он его хвалит. Но сам выступит по-другому. Уходить – так с музыкой, перефразировал он известную фразу.
На следующий день прибыл Поляков. Он был местный, родился на Ворошиловградщине в шахтерском городке. Этот факт рождения, сразу же вызвал к нему симпатию работников обкома. Хотя, честно говоря, был бы не местный уроженец, его бы все равно подобострастно приветствовали местные партийные руководители. Тезис – партия всегда права прочно вошел в их сознание.
А еще через два дня приехал Енченко с сопровождающими его лицами. Завтра должен был состояться пленум обкома партии. Столяренко встретил его на вокзале, вместе доехали до обкома и прошли в его кабинет. Беседовали с глазу на глаз почти три часа. Енченко сообщил, что в условиях гласности, дело о журналисте невозможно спустить на тормозах, надо принимать кадровые решения, наказать всех виновных, вплоть до снятия их с работы. Столяренко допустил огромную оплошность в этом деле. Так же наказать непосредственного исполнителя Семерчука – тоже освободить от занимаемой должности. Поникший Столяренко спросил о своей дальнейшей судьбе:
– На партийной работе, Павел Трифонович, тебе больше не быть. Есть несколько предложений твоей дальнейшей работы – можешь остаться в Ворошиловграде и руководить областным профсоюзом. Там как раз освободилось место. Желаешь?
– Нет. – Замотал головой Столяренко. – Как я могу, с первого лица в этой области, уйти на более низшую ступень. Меня же заклюют мои бывшие подчиненные. Куда-то подальше. Может в ЦК найдется должность?
– В ЦК и так идут сокращения. Ты же знаешь сам. Если хочешь подальше, то есть места в международном торговом представительстве. Сейчас свободно место в Монголии. Желаешь туда поехать?
Столяренко тяжело вздохнул:
– Давайте в Монголию. Подальше отсюда.
– Договорились. Теперь зови секретарей, я им объясню ситуацию.
Семерчук видел, что в обкоме находится Фотин. Он приободрился – тесть не даст его в обиду. Но Фотин, зашедший в его кабинет разочаровал своим известием. Ему не удалось встретиться с Енченко. Сразу после совещания с секретарями обкома, секретарь ЦК, сославшись на плохое самочувствие, уехал на дачу в районе сельхозинститута. А потом Фотин добавил:
– Ты знаешь, что с ним приехала Галина Давыденко?
– Нет. – напрягся Роман, – а она здесь, в обкоме?
– Не знаю. Я ее видел здесь часа три назад. Она сейчас работает в ЦК у Енченко. Поговори с ней. Может она чем-то поможет. А я пойду к себе на работу в облисполком.
Фотин ушел, а Роман, подождал несколько минут, чтобы тесть мог уйти с этажа подальше. Потом взял папку с какими-то бумагами, чтобы все видели, что он не просто ходит по коридорам, а куда-то конкретно идет по работе, выскочил из кабинета, и почти побежал по этажам обкома в поиске Галины – может, действительно она ему поможет. Вскоре ему подсказали, что Давыденко сидит в кабинете у своей старой подруги, – инструктора отдела культуры, находится там давно, если уже не ушла. Роман подбежал к нужному кабинету, приоткрыл дверь, и услышал голос Галины. Сердце его затрепетало, как в юности, при первой встрече с любимой девушкой. Правда, это была тогда не Лена – его жена. Ему сейчас казалось, что страсть и даже некоторое чувство любви к Галке, не пропали. Но надо было подождать, когда она выйдет из кабинета, и Роман стал ходить по длинному коридору. Было несколько неудобно, – проходили знакомые, здоровались, возвращались обратно, а он все ходил по коридору. Но минут через двадцать Галина вышла из кабинета вместе подругой, которая решила ее проводить. «Не наговорились еще!» – недовольно подумал Роман и, сделав вид, что идет по каким-то делам, пошел им навстречу. Поравнявшись с ними, он поднял глаза и постарался своему лицу придать изумленный вид:
– Галя! Ты ли это?
Она остановилась и тоже с удивлением ответила:
– Рома?!
Дружеское обращение Галины, приободрило Семерчука – может она его спасет? Подруга-инструктор, увидев их встречу, заторопилась:
– Пойду работать, а то мы с тобой заболтались. Но ты меня не забывай, звони, еще встретимся, – и пошла обратно в свой кабинет.
Они остались одни. Роман не знал, что сказать и предложил:
– Пойдем, где-нибудь присядем и поговорим.
Галина согласно кивнула, и они прошли в рекреацию коридора и сели в кресла за маленький журнальный столик. Оба молчали, не зная с чего начать разговор, ведь между ними когда-то были не только рабочие отношения, а более близкие. Но вспоминать о близости никто не хотел, а по работе поговорить можно. Галина первой так и спросила:
– Как тебе работается на руководящей должности?
Нет, она ничего не забыла и вопрос задала такой, чтобы и он почувствовал, что она сделала для него два года назад доброе дело.
– Работаю, – просто ответил Семерчук, – сама знаешь, что эта перестройка дала нам столько работы, что разгребаешь ее и никак конца не видать. Ну, а как ты поживаешь в столице?
– Ты же, наверное, знаешь, что заканчиваю заочно высшую партийную школу, работаю в секретариате Енченко, его помощником…
– Знаю. Но вообще-то, как складывается твоя столичная жизнь?
– Благодаря тебе, хорошо. – Съязвила Галина. – Я тебе даже в некоторой степени благодарна, что ты сделал для меня два года назад.
Роман смущенно опустил глаза – благодарность за подлость. Так может говорить только очень сильная натура, да и благородная душа. И Роман ответил:
– О твоей работе я знаю. А как складывается личная жизнь? Ты замужем?
– Снова же, благодаря тебе – я не замужем. Не буду скрывать, ты все понимаешь, я любовница своего начальника. Учусь, получила квартиру. Но не замужем. Меня секретарь всегда берет в командировку. В Киеве у него мало времени для меня – работа, семья. И сын у меня уже вырос – не могу представить, чтобы рядом с ним появился чужой мужчина. Так что в личной жизни у меня полный тупик. Пока будут только любовники. Я тебе Рома все открыто говорю, как старому другу. Все как есть. – И Галина горько усмехнулась.
