Валерий Борисов
Время подонков: хроника луганской перестройки
3
Матвееву последние два года не принесли радости – больше было огорчений, а то и провалов в жизни и работе. Он защитил докторскую диссертацию, но уже два года ее высшая аттестационная комиссия в Киеве не утверждала. После защиты диссертацию послали на рецензию во Львов и там прямо написали, что работа антиукраинская, написана с позиций российского шовинизма. Это был смертельный приговор его работе, но приведение его исполнения, почему-то оттягивалось. А такое подвешенное положение выбивало Николая из рабочей колеи. Надо было решать конкретно с этим вопросом и ехать защищать диссертацию в России. Кто знакомился с его диссертацией, отмечали, что это хорошая работа в научном плане.
Отношения с Леной были его и радостью, и болью. Вначале он думал, что все обойдется кратковременной связью, но Лена была настроена на любовь и он не смог отказать ей во встречах. После того, как их связь стала известной и Лена развелась со своим мужем, он уже не мог просто так расстаться с женщиной, психологически надломленной двойной жизнью. Ей надо было морально помогать и поддерживать. Во время одной из встреч, Лена его прямо спросила:
– Ты меня не бросишь?
Николай замялся, что заметила Лена, но ответил:
– Не брошу.
– Я понимаю, что уже мешаю тебе жить, но ты мне нужен. Женщине по жизни нужна мужская опора. Если бы вы, мужчины, только это знали и понимали?!
– Я это знаю по своей жене. Я вижу, что ей тоже нужна опора в жизни. Чем больше я взрослею, точнее, старею, тем более прихожу к мысли, что жизнь – это процесс постепенного разочарования в совершенстве окружающего мира.
– Ты, как всегда точен и, к сожалению, прав. Чем больше мы живем, тем меньше нравится окружающий мир, даже люди не совершенны.
– Ты тоже права. Совершенным человек выглядит лишь в мемуарах, если он их автор, и в некрологах – о мертвых нельзя плохо говорить. Я всегда буду с тобой рядом, пока ты тоже будешь рядом со мной.
Лена благодарно прижалась к его плечу.
– Не оставляй меня одну. Мне плохо будет еще долго. Минуты, а иногда и час встречи с тобой, для меня как подзарядка моих душевных сил для продолжения жизни.
Такие слова Лены пугали Николая, но бросать товарища в беде было не в его правилах.
– Я всегда буду рядом с тобой.
– А твоя жена знает или догадывается, что ты встречаешься с другой женщиной?
– Мне она об этом не говорит. Но, как каждая любящая женщина, она лучше промолчит, чем будет заводить заранее бесперспективный для нее разговор, который приведет только к ругани, а истина останется не выясненной. Лучше не копаться в истине, а то можно разойтись врагами.
– У тебя хорошая жена…
– Не надо ее хвалить, а то мне становится не по себе, даже больно.
– Прости. Никогда не буду искать истину, чтобы не обидеть тебя.
– Не ищи истину и с другими, больше будет душевного равновесия и здоровья.
Самое хорошее в их встречах на взгляд Николая было то, что Лена не просила и не требовала жениться на ней. Как он полагал – Лена реалистично смотрит на жизнь и их отношения. Так продолжались их встречи, в основном, в прогулках по луганским улицам, а иногда у нее дома.
Занятия в институте вошли в привычное русло. Николай заполнял какие-то бумажки, которых стало больше по сравнению с советским периодом. Зашел Вячеслав Краснецов, закончивший свое занятие. Они знали друг друга с учебы на одном курсе в педагогическом институте, и их дружба была верной, скрепленная временем и совместными выпивками. Матвеев обратился к Краснецову:
– Слава, я тебе подарю свою новую книгу – мне прислали три сигнальных экземпляра из Днепропетровска. Хотел подарить Милюку, но Витя сейчас в Киеве. Так что один экземпляр будет у тебя.
Виктор Милюк защитил докторскую диссертацию, немного позже Матвеева, но ему высшая аттестационная комиссия уже ее утвердила.
– А о чем ты написал в своей книге?
– Разное. Главное – показываю, что западенцы, не украинцы. Они галицийцы. Только присвоили себе наше имя – украинцы. Это совсем другой народ, поставивший целью завоевать Украину и жить за наш счет – Донбасса, Днепропетровска, Запорожья и других промышленных городов и районов. Почитай и скажи свое мнение.
Матвеев подписал Краснецову книжку на память.
– Пойдем, пива попьем? – предложил Краснецов.
Матвеев был согласен, и они поехали из сельскохозяйственного института, в город. В это время было сложно со спиртным. Хотя антиалкогольная кампания провалилась, заводы по производству водки и пива до сих пор не полностью восстановили доперестроечное производство алкоголя. Они шли в кафе, где продавали пиво в бутылках, разговаривая между собой. Вдруг они увидели, что навстречу им идут двое их бывших сокурсников – Юра Завитинский и Сережа Бодриенко. Они жили не в Луганске, а в других городах, поэтому встреча была неожиданной и от этого удивленно-радостной.
– Сколько лет, сколько зим? – привычным народным выражением приветствовал их Матвеев.
– Давно не виделись, – ответил Бодриенко, который работал директором школы в Горловке.
– Рад видеть, – ответил Завитинский, житель Красного Луча – города на границе с Россией.
– Пойдем-те, отметим встречу? – предложил Краснецов.
– Мы не торопимся, но у нас немного свободного времени, – ответил Бодриенко. – Мы в Луганске по делам.
– Ну, на сто граммов, я думаю, времени хватит. Пойдем в кафе.
Это было кафе, намеченное Краснецовым и Матвеевым для выпивки, но почему бы не посидеть в нем со старыми друзьями, вспомнить молодость? Юра и Сережа, поколебавшись, согласились. В кафе Матвеев заказал бутылку водки и по бутылке пива. На закуску взяли помидорно-огуречные салаты. Пока ждали заказанное, разговорились. В студенческие годы Сергей Бодриенко – был главным организатором сценических мероприятий на факультете. Он хорошо пел под гитару. Страстью Юры Завитинского была фотография. Снимки его были профессиональными. Юра был учителем истории в другом городе.
Разлили по полрюмки, в стограммовую тару и выпили за прошлое. Закусили, и начались серьезные разговоры.
– Зарплату задерживают по несколько месяцев в школе, – пожаловался Сергей.
– У нас точно так же, – ответил Краснецов, – так унизительно – денег нет и не у кого занять. Все такие же, как и я.
– Это обычная операция по приручению народа, – заметил Матвеев, – плохо живущий народ всегда поверит в светлое будущее, хотя понимает, что этого никогда не будет. Но зато будет молчать в ожидании лучшей жизни. А как, Юра, у тебя дела?
Завитинский кашлянул и неохотно ответил:
– Уезжаю, в Израиль…
Сидящие за столом смолкли, – такого ответа они не ожидали. Наконец, Краснецов произнес:
– А что тебя туда потянуло?
– Я сожалею, но вынужден уехать, – ответил Завитинский.
– А ты все продумал? – теперь спросил Матвеев.
– Я сожалею, что вынужден буду уехать, – снова почти, как в первый раз ответил Юра.
– Что ты, как попугай, повторяешь – я сожалею. Мы должны сожалеть, что ты уезжаешь. У нас в институте наметилась такая тенденция – как пошел преподаватель на пенсию, так уезжает в Израиль. Их можно понять – там пенсии хорошие. Но тебя сложно понять. Хоть ты еврей, но ты пропитался с ног до головы русским духом. Что ты там будешь делать?
Вмешался Краснецов:
– Вот кто уехал, приезжают сюда и рассказывают, что там для евреев из Украины и России нет работы. И они работают дворниками, уборщиками, на самой черной работе. Тебе тоже может выпасть такая участь.
– Я это имею в виду. Но сожалею, что уезжаю, – снова повторил эту же фразу Завитинский.
– Я его тоже отговаривал, – заметил Сергей, – но он все же решил уехать.
– Ладно, езжай, – как бы подвел итог разговору Матвеев, – только сообщи нам, как устроишься, как там жизнь. Евреи – очень большие оптимисты, если у Стены Плача молятся с надеждой на радость в будущем. Давайте допьем остальное.
Он разлил остатки водки в рюмки и сказал что-то в виде тоста:
– Евреи много веков терпели унижения, чтобы наконец-то стать новыми русскими. А ты уезжаешь. За твое, Юра, счастливое будущее.
Они выпили и вторую рюмку стали запивать пивом. Видимо, Юре хотелось как-то оправдать свой отъезд, и он сказал:
– Я не никогда не стану новым русским. Я другой еврей – гой. Мое призвание – черная работа. В этом ты, Слава, совершенно прав. Я уезжаю с сожалением, – повторил он, видимо, защитную для себя фразу.
Заторопился Бодриенко:
– Нам, ребята, пора. Еще надо заехать в одно административное место. Пиво пить мы не будем. Приезжайте ко мне в гости.
Юра Завитинский встал и пожал руки Краснецову и Матвееву:
– Держите связь через Сергея. Может, еще увидимся.
Они пошли к выходу из кафе. Матвеев, отпивая пиво из бокала, произнес:
– Что-то паршиво на душе от такой встречи. Юрку жаль. Будет ли ему там лучше? Давай еще по сто грамм.
Краснецова не надо было долго уговаривать, и он ответил:
– Это, надо…
Вреднее непреодолимого желания выпить, может быть только невозможность его осуществить. Но водка уже продавалась свободно, хотя на три четверти была поддельной. Но жизнь состоит из противоположностей – кто-то пьет, кто-то на этом богатеет. Рынок не терпит пустоты и пустоту заполняет поделками настоящего.
Вскоре они расстались и поехали по своим домам.
На следующий день Матвеев уехал в Киев искать правду, более похожую на поражение.
4
Виктор Милюк приехал из Киева на следующий день после отъезда Матвеева. Увидев, что Краснецов читает какую-то книгу, он поинтересовался:
– Что за книга?
– У Матвеева вышла новая книга. Он мне подарил, хотел тебе подарить, но ты был в отъезде.
– О чем пишет? Как всегда против национализма.
– Ага. Он не может принять поголовную украинизацию, считает, что нельзя резко ломать быт и жизнь народа.
– Прочитаешь, дашь мне почитать.
– Мне осталось немного дочитать, и я тебе ее дам. Сильно пишет по поводу западенцев. Чуждый он народ Украине.
После обеда Краснецов отдал книгу Милюку. Никогда в жизни, никто не мог представить себе, что эта книга может сыграть роковую роль в судьбе Матвеева. И эту роль разыграл Милюк.
Милюк прочитал книгу за три дня. Хоть он родился и вырос в Луганске, но корни у него были западенские. Книга ярко раскрывала жестокость галицийского национализма. Матвеев делил национализм на украинский и галицийский, и последний он считал самым страшным для Украины. В этом отношении Милюку книга не понравилась, он ее посчитал опасной для страны. Может быть, он ничего и не предпринял бы против книги Матвеева, но случилось такое событие, которого никогда не ожидаешь, как говорят в народе, – обухом по голове. И он понял, что для своей карьеры он должен эту книгу показать национально-осведомленным личностям. А они его старания по борьбе с антиукраинскими элементами не забудут, и он пойдет вверх по педагогической, а может, и политической линии.
К ректору института, пришел следователь из милиции. Он кратко изложил суть дела:
– Валерия Георгиевна! В Киеве, вашим работником совершенно тяжкое преступление.
Ректор удивленно поглядела на следователя, но ничего не ответила, продолжая его слушать.
– Матвеев Николай Иванович, в Киеве убил женщину…
Ректор еще более удивленно глядела на следователя и, наконец, ответила:
– Матвеев не мог убить человека, тем более женщину. Я этому не верю.
Ректор была немногословной женщиной, что соответствовало ее занимаемой должности. Она снова замолчала, ожидая, что скажет следователь. Он вынул из портфеля тонкую папку, открыл ее. Там лишь лежал один стандартный лист бумаги с отпечатанным текстом, и протянул ректору. Та стала внимательно читать, такой неприятный для нее, документ. Потом протянула бумагу обратно следователю, со словами:
– Все равно я этому не верю. Матвеев не мог убить человека, – повторила она свои слова, сказанные ранее.
– Нам звонили по этому поводу из Киева и пояснили устно. В Киеве проходила массовая акция. Было много людей, которые настроены патриотично к своей родине. Матвеев затесался в их ряды и вступил в перепалку с патриотами. Одна женщина стала ему слишком резко возражать. Он выхватил из рук одного патриота знамя и проколол ее насквозь трезубцем, который был, к несчастью, очень остро заточен. Его здесь же скрутила милиция и поместила в следственный изолятор.
– А откуда женщина?
– Из Черновиц, – и уточнил – западной Украины.
– Он, конечно, был бескомпромиссно настроен против национализма, но до убийства… – ректор замолчала. Она сама ненавидела этот национализм, и ей сложно было судить Матвеева, тем более, информация была куцая, – что вы хотите от института или от меня лично? – спросила она следователя.
– Я только исполнитель команды, данной сверху, – как бы извинился следователь, – а оттуда требуют характеристику на Матвеева – развернутую и обстоятельную. Все-таки преступление серьезное.
Ректор поняла, что следователь не является последователем национального самосознания, но служба заставляет его выполнять и неприятные дела.
– Я сейчас вызову заведующего кафедрой, и мы обсудим вопрос о написании характеристики.
Она позвонила по телефону на кафедру, и уже через несколько минут Милюк был в ее кабинете. Следователь снова объяснил ситуацию, но уже Милюку. Решили, что Милюк, к завтрашнему дню, подготовит характеристику на Матвеева, ее заверит ректор, поставит гербовую печать и передаст следователю, который дал им свой рабочий телефон.
Милюк понимал, что ректор не подпишет плохой характеристики. Она, как и Матвеев, была убежденным борцом против национализма. Поэтому он за вечер напечатал две характеристики – одну, положительную, которую подпишет ректор и не содержащую слов об антиукраинской позиции Матвеева, и вторую от себя лично – где перечислил известные ему книги и статьи Матвеева, с критикой национализма, а так же подчеркнул, что Матвеев любитель выпить. Свой вариант он хотел по-тихому вручить следователю – пусть, где-то в высших органах внутренних дел знают о его патриотической деятельности, но только, чтобы имя его нигде не упоминалось.
На следующий день, ректор подписала характеристику, поставила печать и попросила Милюка, отнести в областную милицию, – он жил недалеко от этого государственного органа, – и передать следователю.
– Все равно я не верю, что Матвеев убил человека, – в который раз подчеркнула ректор, отдавая бумагу Милюку.
– Валерия Георгиевна, я тоже не верю, – ответил Милюк, – но в пьяном виде Матвеев бывает драчлив… Я его знаю со студенческих времён.
Ректор недовольно поморщилась при ответе Милюка, зная его двойственную натуру – сегодня нашим, завтра – вашим, но продолжать разговор не захотела:
– Мы со следователем договорились, что занесем характеристику им. Будьте готовы, что вас будут спрашивать о Матвееве другие следователи, которые приедут из Киева.
– Будем говорить все, как есть, – ответил двусмысленно Милюк.
– Но только правду, – подчеркнула на прощание ректор.
Милюк, находясь в здании милиции, позвонил с их служебного телефона на первом этаже следователю и тот вскоре пришел. Они зашли в служебную комнату для посетителей и Милюк отдал характеристику, подписанную ректором, а потом свою, без подписи.
– Эта моя характеристика Матвеева, работающего на моей кафедре, – подчеркнул он.
Следователь глазами сравнивал тексты и задал Милюку вопрос:
– А почему вы не указали, в основной характеристике с печатью, данные о его критической деятельности против Украины?
– Понимаете ли? Ректор наша тоже придерживается таких же взглядов, как Матвеев и она бы потребовала убрать критические замечания, иначе не подпишет характеристику.
– Я знаю ее позицию, – следователь задумчиво посмотрел на Милюка – сталинский стукач, в недрах независимой страны. Но этого не сказал вслух, а попросил, – подпишите свою характеристику.
– Но она будет без печати.
– Пусть. А без подписи будет анонимка, а на них вообще не обращают внимания. Поэтому подпишите.
Милюку не хотелось подписывать, но без подписи – анонимка, а этого он не учел раньше. И он попросил следователя:
– Только одна просьба – не надо, чтобы моя фамилия, кроме этой бумажки, фигурировала в делах.
– Я о вашей просьбе напишу в сопроводительном письме.
Милюк поставил свою подпись и спросил следователя:
– А большой срок могут ему дать?
– Если докажут убийство, – то большой. Убитая, как можно понять, активный политический деятель. Возможен пожизненный срок. В любом случае, пятнадцать, а то и двадцать лет.
– А если будут смягчающие обстоятельства?
– За успешные преступления, не наказывают, – произнес следователь непонятную для обычного человека фразу и попрощался с Милюком.
Милюк раздумывал, что же делать дальше. На деле Матвеева можно продвинуться в карьерном росте, а это всегда деньги и не только заработная плата. Единственное, что его смущало – все ли он сможет сделать в рамках приличия. Чувство, максимально затрудняющее карьерный рост, является чувство собственного достоинства. Как-никак он знаком с Матвеевым уже больше двадцати лет. Вместе, будучи студентами, а потом, уже совместно работая, они решали много общих дел, иногда, и не совсем приятных, о которых даже не стоит вспоминать. Но теперь можно на его ошибке выдвинуться самому – только проявить гражданское мужество, правда, в национальном проявлении. В этом мире невозможно быть порядочным со всеми, решил Милюк и грех не воспользоваться ошибкой, даже своего близкого товарища, для своего благополучия. Жить хорошо – это естественное состояние человека, которое подминает под себя все нормы морали. И Милюк решил показать книгу тем «освидченным» людям Луганска, которых описал Матвеев в своей книге.
На следующий день он пошел в педагогический институт, чтобы встретиться с Кирисовой. Ее «просветительскую» деятельность на ниве незалежности державы, более полно описал Матвеев. Ольга была на работе, но пришлось подождать, пока шло занятие. Они знали друг друга давно, и поэтому она игриво поприветствовала его:
– Что тебя привело к нам?
Темпераментная и любвеобильная Оля, при виде представительного мужчины, часто говорило двусмысленно – и личное, и гражданское часто у нее были неотделимы. Вот и сейчас она жила с очередным мужем, прожженным националистом, который любил выпить, да и побить свою сожительницу. Но она стойко делила трудности семейной жизни, в ожидании нового мужа. Но возраст сказывался, и мужа становилось найти все труднее – все-таки уже сорок лет. Вот и сейчас, она давала непонятный, но призывной сигнал самки Милюку, – он красивый мужчина, и грех не показать ему свою доброжелательность. Но Милюк был настроен по-деловому и сразу ответил:
– Оля! Я к тебе пришел по очень серьезному делу. Ты знаешь, что Матвеев арестован в Киеве?
Кирисова была на месте трагедии и видела арест Матвеева, но говорить о том, что она видела – пока было рано.
– Слышала, что арестован, – дала она уклончивый ответ.
– Он совершил убийство, – Милюк облизнул губы, – какой-то женщины, которая пыталась вразумить его в осведомленном духе.
А вот этого Кирисова не знала. Она помнила, что женщину, которая была вместе с Матвеевым. Ее пронзил острым трезубцем парнишка из рядов украинской самообороны. До Кирисовой стало доходить – так в убийстве обвиняют Матвеева, а не мальчишку! Очень хорошо! Теперь этот враг незалежной Украины и ее лично, будет нейтрализован и, возможно, на долгое время. И она ответила, будто бы не видела, что тогда происходило тогда, на улице:
– От него этого можно было ожидать. Он на дух не терпит украинского.
– Не знаю, как на дух, но у него жена – украинка. Но я пришел по более серьезному делу. Вышла книга Матвеева, – он показал книгу Кирисовой, – там написано о тебе. Очень нехорошо написано. Читай. Там и про других твоих соратников написано.
Кирисова стала читать книгу, открытую на нужной странице.
– Прочитала… Ну и, гад, он.
– Это не все. Вот другое место, где говорится о тебе.
Кирисова прочитала и предложила:
– Дай мне почитать книгу?
– У меня один экземпляр. Я хотел сделать ксерокс с нее.
– Я сама сделаю, – перебила его Кирисова, – у меня дома есть факс и ксерокс.
– Откуда он у тебя? – удивился Милюк.
– Мне дали, как руководителю провода УНА-УНСО, в Луганске.
Эта аббревиатура означала Украинская национальная ассамблея – Украинская национальная самооборона, – националистические группы украинских фашистов. А провод – это руководство на разных уровнях.
– Когда я пришла на занятия в форме УНА-УНСО, то выпустили в городе листовку: смотрите – это фашисты. Там была фотография моего мужа, тоже в форме. Тогда Матвеев поиздевался надо мной – фашисткой называл. Но скоро эта форма станет обычной для Луганска, как сейчас для Львова, и скоро я ему припомню все то плохое, что он сделал мне.
Милюку были неприятны слова Кирисовой в адрес Матвеева – все-таки они друзья, но он промолчал.
– Давай книгу?
Милюк передал ей книжку и подчеркнул:
– Только до завтра. Договорились.
– Конечно. Завтра в это же время и здесь же. У меня будет лекция.
Они говорили по-русски и Милюк спросил:
– Ты занятия проводишь на украинской мове?
– Только на украинской! – гордо ответила Кирисова.
– А в нашем институте, пока все преподают на русском.
– Так у вас ректорша, великодержавная шовинистка. Мне пора на семинар. До завтра! – попрощалась она с Милюком.
Он вышел на улицу. Шел мелкий холодный дождик – теплые дни, видимо, закончились окончательно. Осень полностью взяла природу в свои руки. На душе тоже было пасмурно – правильно ли он делает, что предает своего товарища? Но одновременно другая мысль крутилась в мозгах – предать трудно только в первый раз, а потом на этом можно неплохо зарабатывать. А он хочет выгоды, материальной, – это главное. Эта мысль о заработке его успокаивала.
На следующий день, он пришел к Кирисовой. Она отдала ему книгу. Черные глаза ее задорно блестели – Ольга была готова к борьбе – борьбе за утверждение украинской идеи на исконно русской территории.
– Я прочитала, сделала три ксерокса. Уже дала почитать другому, кого упомянул Матвеев. Он возмущен. Еще вчера я сообщила в Киев о книге. Она издана в Днепропетровске. Служба безопасности должна изъять книгу. Установят, где она находится: в типографии или издательстве. Так что книга далеко не пойдет. Я еду в Киев, лично буду разбираться с теми, кто подготовил Матвеева к борьбе против Украины. Таких надо выжигать каленым железом из святой земли! – и черные глаза Кирисовой высекли искры огня – жестока, не попадись на ее пути. А какие фразы – девиз фаната! Фанатик готов умереть за то, чему никто не угрожает. Украинские фанатики превратили свою точку зрения в точку опоры. И неплохо зарабатывают на этой идее.
Разговор был короткий и Милюк вдруг почувствовал облегчение – он может оказаться в тени этой раскрутки, а впереди пойдет светиться Кирисова. Ей и факел в руки! Но, если она все раскрутит, то ему ничего может не достаться? Надо тоже срочно ехать в Киев, но действовать отдельно от нее.
Он шел по улице и увидел, идущего навстречу, Семерчука. Встреча была неожиданной. Милюк знал о романе Матвеева с его женой, поэтому надо было быть осторожным в разговоре с Семерчуком. После рукопожатия и дежурных вопросов, – как жизнь, Милюк решил сообщить об аресте Матвеева. Такое напоминание было бы радостью для Семерчука, хотя замешано на ненависти.
– Ты знаешь новость? – спросил Милюк.
– Новостей много, – уклончиво ответил Семерчук, – а, ты, какую для меня приготовил?
– Новость такого рода… – замялся Милюк, но решился сказать, – Матвеев арестован за убийство женщины.
Семерчук действительно был поражен этим известием, что вначале не мог ничего сказать. В его голове пронеслось: «Но Лена – жива. Жаль, что не ее он убил». И он, заикаясь, уточнил:
– А какую женщину?
– Толком неизвестно. Это произошло в Киеве, во время выступления молодежи против правительства. Здесь мало, что известно. У меня командировка в Киев с завтрашнего дня – соврал он насчет командировки, – поеду, может что-то узнаю.
Надо было как-то обосновать свою поездку, поэтому и прозвучала ложь. Все равно он эту ложь проверять не будут. Семерчук молчал, раздумывая, потом стал объяснять причину своего появления в Луганске.
– Я уезжаю жить в Канаду. У меня сейчас жена канадка, – пояснил он, – а сюда приехал попрощаться и уточнить некоторые деловые вопросы. Дети не возражают против моего отъезда, – он глубоко и, как показалось Милюку, огорченно вздохнул. – А за убийство ему много могут дать? – неожиданно спросил он.
Милюк вспомнил, что говорил следователь и ответил:
– Говорят, может быть, пожизненный срок. Но не менее пятнадцати-двадцати лет.
– Так ему и надо! – радостно выпалил Семерчук. – Пусть знает, что не все ему масленица! Я сегодня улетаю в Киев. Если я буду нужен, то возьми мою визитку и позвони. Перед Канадой, мы с женой месяц будем отдыхать на Багамах, а потом – на ее родину.
– У-у, как ты взлетел! – с завистью произнес Милюк, – Канада, Багамы, а потом и дальше. – И вдруг ему пришла в голову отеческая мысль, – Роман! Если моим детям захочется за границу, пусть и в Канаду, поможешь им там?
– Обещать не могу, но постараюсь. Пока я там еще не живу и не работаю. Но ты не теряй со мной связь, а там будет видно.
– Не будем терять связи.
Они пожали друг другу руки и расстались.
Семерчук прилетел в Киев в радостном возбуждении. Ему хотелось подробнее узнать, что же случилось с Матвеевым? На другой день он узнал, что женщину убили националисты, но с ней был Матвеев, и его арестовали, а сейчас хотят представить дело так, что он ее убил. Это известие как-то охладило радостный пыл Семерчука, но он решил, что в нынешних условиях Украины, националисты всегда будут оправданы, а вину следователи повесят на другого, и им будет Матвеев.
Его хлопоты с Хрыстей сводились к отъезду. Хрыстя, что было удивительно для западной женщины, набрала много дорогих вещей, что пришлось заказывать контейнер и отправлять его морем на ее родину. А потом ему позвонил Милюк и они договорились встретиться возле университета.
Милюк приехал три дня назад в Киев и сразу же с книгой Матвеева пошел в высшую аттестационную комиссию к Слизнюку. Он с ним познакомился, когда защищал диссертацию. Милюк сразу же перешел к изложению содержания книги Матвеева. Говорил он в государственных органах на украинском языке, хотя ему было это трудно. Но Слизнюк из Львова и оценит его желание говорить на родном для львовянина, языке.
– Александр Васильевич! Я принес одну книгу, где работа вашего органа оценивается плохо… – осторожно произнес Милюк, но с такими словами, которые сразу же заинтересовали Слизнюка.
– Мы находимся в процессе создания, и нас критикуют многие… – уклончиво ответил Слизнюк.
– В книге написано о взятках и то, что вы стали политическим, а не научным органом. – Милюк протянул книгу Слизнюку,– вот я поставил закладки, где говорится о вас лично.
Он открыл книгу на нужной странице и протянул Слизнюку. Тот бегло прочитал и спросил:
– А кто автор? – Он стал смотреть на обложку, – но автор мне неизвестен.
– Это псевдоним Матвеева. Помните, вы не утвердили его диссертацию.
– Помню. Он всегда придерживался антиукраинских взглядов. Эта его позиция нашла отражение в диссертации, и мы ее, естественно, не стали утверждать. Зачем поддерживать наших врагов? – задал он риторический вопрос, а потом конкретный. – Вы мне дадите эту книгу почитать?
– Конечно, дам. Но у меня только один экземпляр, но я сделал три ксерокса книги. Может дать вам ксерокс?
– Я возьму книгу, чтобы почитать, а завтра отдам.
Слизнюк еще не представлял, что там написано о нем и его организации, и Милюк вынужден был согласиться.
– А завтра во сколько подойти?
– Перед обеденным перерывом. Раньше не надо.
Милюк знал, что работники высшей аттестационной комиссии не стремились во время приходить на работу. Может поэтому, Слизнюк назначил встречу не с утра, а попозже. Они попрощались, и Милюк поспешил идти к следующему знакомому, о которых упомянул в книге Матвеев. Надо срочно создать негатив вокруг имени своего бывшего товарища, использовать благоприятную ситуацию – один тонет, другой живет. Он себя относил к другому. Когда тонет корабль, первыми его покидают крысы, когда тонет человек, первыми бегут от него друзья.
После посещения двух человек, упоминаемых в книге, Милюк пошел на встречу с Семерчуком. Они встретились, где условились – возле красного корпуса университета, и Семерчук сразу же предложил посидеть в ресторане. Ближайший ресторан был в гостинице «Украина» – туда и направились – пройти только через сквер. Семерчук знал, что зарплаты у преподавателей институтов небольшие и ему хотелось щегольнуть перед Милюком своими деньгами – пусть знает, кем стал его институтский товарищ. Наличие больших денег увеличивает цену человека.
Так как Семерчук говорил по-украински, то и Милюк перешел на украинский язык. Хотя эта речь давалась им с трудом – всю жизнь они говорили по-русски, и только недавно стали украинцами, и, естественно, розмовляли на ридной мове. Это немного смущало их друг перед другом – еще недавно они были интернационалистами, но идейные взгляды – уже не партийный догмат, их можно менять.
Посетителей в ресторане было немного, и официант быстро принес им меню.
– Заказывай, что хочешь, – как щедрый хозяин предложил Семерчук Милюку.
– У меня не так много денег… – понимая, что его будут угощать, для вида заскромничал Милюк.
– Ты ж находишься в Киеве – ты гость. А я здесь живу, поэтому все оплачу я.
Милюк заказал мясо в горшочках и котлету по-киевски. Официант сказал, что котлета будет минут через двадцать, а с мясом в горшочках надо подождать не менее часа. Это удовлетворило Семерчука и Милюка – официант принес бутылку крымского коньяка и закуску: салат и колбасу. Выпили по рюмочке за встречу и Семерчук вдруг сказал:
– А помнишь, было время, когда боялись выпить?
Он, видимо, имел в виду, те редкие выпивки во время перестройки, когда действительно партийному работнику было опасно выпивать, в крайнем случае, прилюдно.
– Было… – коротко согласился Милюк, – а сейчас на первый план вышли права человека – можно пить, но в меру. – Он засмеялся.
Семерчук тоже хихикнул:
– Какие глупости творились в советское время… – он сделал паузу и продолжил, – и мы с тобой претворяли их в жизнь.
Милюк хотел поправить – ты претворял в жизнь, но промолчал – собеседник угощает, не надо ему возражать. Выпили еще по рюмке и, не замечая, перешли на русский язык – он заложен в них генетически. Но не стали упрекать в этом друг друга. После третьей – перешли к более серьезному разговору. Тем более официант принес котлету по-киевски – очень вкусная котлета – из нее течет масло, а изо рта – слюни – быстрее кусай, а то душа с животом не простят промедления. Милюк, держа котлету за куриную косточку и откусывая ее куски, произнес:
