Валерий Борисов
Время подонков: хроника луганской перестройки
Роман заметил горечь в словах Галины, и ему захотелось ее как-то успокоить:
– Галка! Я верю, у тебя все еще наладиться… Может, мы сегодня встретимся… – Роман не уточнял где и как.
Галина распрямилась, и глаза ее гневно сверкнули:
– Не называй меня больше Галкой. Не хочу вспоминать прошлые времена. Галя, Галина. Так обращайся ко мне! И никогда не смей мне больше предлагать возвращения к прошедшему. Я сейчас не дешевая проститутка, а женщина при должности. Ты мне нравился, но поезд для нас ушел…
Роман трусливо замолчал. Больше вспоминать прошлое было нельзя, и так разбередил ее душу. Он должен прикинуться обиженным на судьбу:
– А у меня сплошные неудачи. Вот освободят первого и меня тоже, – начал Роман, понимая, что надо жаловаться на свою горькую участь.
– Кто ж тебя туда посылал? – с осуждающим участием спросила Галина. Она была в курсе дела, приведшего к смене руководства обкома.
– Сам первый и посылал. Вот и сделали козлом отпущения.
Выражение «козел отпущения» уже закрепилось за ним в кулуарных кругах обкома.
– Неужели ты до сих пор не понял сущность партийной жизни, да и вообще нашей руководящей элиты. Это люди без стыда и совести. Поверь мне, я за два года в верху на них нагляделась. Здесь все друзья до поры до времени. Стоит только совершить ошибку, так эти же друзья тебя закопают.
Разговор пошел в нужном для Романа русле, и нужно было его поддержать:
– Знать-то это, я знал. Но партийная дисциплина не позволяет перечить старшему.
– Это нас губит и погубит…
– А ты не можешь чем-то помочь мне?
И Галина неожиданно для него согласилась:
– Попробую тебя еще раз выручить, хоть ты этого не заслуживаешь. Но я больше ненавижу тех, которые портят жизнь не только отдельным людям, но и всему народу. Я сегодня поговорю с Енченко, чтобы он вычеркнул твое имя из этого дела с журналистом. Только пойми – я ничего не могу полностью обещать, но я попробую.
Она замолчала, и Роман понял, что пора заканчивать разговор:
– Спасибо тебе. Я всегда знал, что у тебя добрая душа…
– Только к тебе. Я все-таки тебя, хоть ты и негодник, любила. И это чувство сейчас у меня перебороло неприязнь к тебе.
Разговор был закончен, и они пошли к лестнице, где расстались.
А следующим утром начал работу пленум обкома. Енченко, плохо выговаривая слова, мямлил о недостатках обкома по перестройке работы, особо остановился на случае с журналистом, приведшем его к смерти, подчеркнул, что это недоработка Столяренко. Роман ждал, когда он назовет и его фамилию, но Енченко о нем и не вспомнил. Что-то говорил о дальнейшем развитии социалистической демократии. Роман злился: «Сорок лет на этой работе, но так и не научился выступать!» И когда цековский секретарь закончил выступление, то Семерчука возникло чувство благодарности к Галине Давыденко. Наверное, она уговорила Енченко, чтобы он не трогал Романа. Она присутствовала на пленуме, Роман ее видел, но не подошел к ней. Потом начались выступления – вялые, но самокритичные, где каждый ставил себе и обкому политические задачи по развитию демократии. Когда объявили выступление Семерчука, то он быстрым шагом пошел к трибуне. Пытался говорить сдержанно, но иногда прорывалась злость на Столяренко. И в отличие от других выступающих он сказал, что очень хорошо, что областную партийную организацию возглавит человек, родившийся и выросший на Донбассе. Он не смотрел на президиум и поэтому не видел устало-укоряющий взгляд Столяренко, который будто говорил: «И ты здесь, Брут! А получил ты от меня более, чем другие». Потом Енченко предложил от имени ЦК освободить Столяренко от занимаемой должности, и все дружно проголосовали «за». Рассказал о новом кандидате Полякове, который некоторое время работал секретарем обкома в западной области, и предложил проголосовать за него. Все дружно проголосовали «за». Пленум закончил свою работу и в душе Семерчука пели трубы – он остается на занимаемой должности.
В коридоре он подошел к Галине, которая стояла и разговаривала с несколькими знакомыми. Улучив момент, он бросил ей:
– Спасибо, Галина!
Она улыбнулась в ответ и шепнула ему на ухо:
– Всю ночь старалась, ради тебя негодяя. Живи и помни. Прощай.
И снова стала разговаривать со своими знакомыми. Подошел Фотин, который видел, как Семерчук разговаривал с Галиной, и пожал ему руку:
– Помнишь, я говорил, что все обойдется. Обошлось, но молодец, вовремя подстраховался.
Что это за страховка, он не пояснил, но Роман понял, что тесть обо всем догадался. Теперь надо было уйти в отпуск, чтобы все, что связано с последними событиями, улеглось. Так решил Роман.
Спустя несколько дней Столяренко, сдав дела, уезжал в Киев. Он поехал на кладбище, чтобы попрощаться с женой. Зайдя в оградку, он присел на скамейку у могильного холмика. Долго смотрел на портрет жены на памятнике и неожиданно для себя стал разговаривать с ней. Внутренний голос шептал: «Сорок лет мы прожили с тобой вместе. Даже, когда ты ушла навсегда от меня, ты была рядом. Я чувствовал тебя всегда в себе. Теперь пришла пора расстаться. Думал, уйти с достоинством на пенсию и жить здесь, рядом с тобой, а потом меня похоронят в этой же могиле, и останемся навсегда вместе. А теперь я вынужден уехать. Буду далеко-далеко от тебя. И где меня похоронят – не знаю. Конечно, буду приезжать к тебе, но это будет редко, возможно, раз в году. Прости меня, любимая. Прости!» – и горькие мужские слезы просочились сквозь крепко сжатые веки. Слезы безнадежно одинокого будущего…
Роман ушел в отпуск. Ремонтно-косметические работы в новой квартире были закончены. По настоянию Лены, решили купить новую мебель. Мебель в старой квартире оставалась их родственнице Ларисе, которая уже начала заниматься продажей кассет. Денег не хватило на мебель, но помог Фотин, который просто оплатил часть мебельного гарнитура, не требуя отдачи денег.
И вот вся их семья собралась в новой квартире. Лена радостно говорила:
– Вот, Владик, твоя комната, а вот Ксюша – твоя. Будете в них жить. Но уборка комнат теперь будет вашим делом. А вот наша спальня с папой. Рома, к сожалению, тебе отдельного кабинета не получается. В зале я не хочу, чтобы были разбросаны твои бумаги, будешь работать в спальне. Я так рада, Рома, что у нас начнется новая жизнь в новой квартире!
И она сама обняла Романа. Он обнял ее, а потом устало сел на диван. После передряг последнего месяца ему хотелось не просто отдохнуть, а забыть работу и ни о чем не думать.
1989
Перестройка движется к своему логическому завершению – краху. Где в планах есть слова «быстрыми темпами», «семимильными шагами», «догоним и перегоним» и еще что-то подобное, следует знать, что это мероприятие ждет крах. Так и перестройка идет под лозунгом «ускорение», а значит, и к своему краху, которого еще не знала российская и советская история.
«Меченый совка» и партийный академик разрушают партию – становой хребет тоталитарной системы. Но, неужели они не видят, что партия так тесно срослась с государственным аппаратом и это ведет к краху государства – уникального многонационального государства, прообраза будущей человеческой цивилизации. Один – с крестьянской темной душой желает властвовать, другой – проживший и работавший долгое время в других странах, хочет перестроить Россию на западный лад. А ее на другой лад не могли перестроить ни Петр Первый, ни Екатерина Вторая, и никто другой. Забыли, что «Умом Россию не понять…» Но западная цивилизация во всю поддерживает перестройку, зная, что их модель развития никогда не привьется в СССР и у русского народа. И запад приветствует демократические процессы в СССР и кричит, что еще мало у нас демократии, ожидая краха советского общества.
А кто знает, что такое демократия? Рассуждают просто – это власть народа. Демократия – это пустое пространство, прозываемое народом, между охлократией и плутократией. Не верите? Посмотрите на европейскую или американскую демократию – сильно плутократы прислушиваются к голосу охлократов, то есть, так называемому демосу? И сделаете собственный короткий и емкий вывод – нет.
Теперь эту охлократию надо вывести на улицу – важная задача демократов. Выведем – это умеют делать демократы. Попутно надо внедрить в массы понятие – электорат. Понятие народ – вообще убрать из обихода. Быдло должно называться красивым словом – пусть будет электоратом. И, опираясь на эту амебообразную субстанцию – все ломать, крушить, но только так, чтобы была личная польза.
Демократия вышла на линию огня с тяжелыми орудиями либерализма, разрушающими все и вся. Демократия, ты сильна, пока у тебя есть враг. Пусть это будет тоталитаризм, коммунизм, интернационализм и прочие «измы» – вперед на врага, уничтожим и разрушим до основания… А затем?.. Врага – нет. Либералы развращают человечество. Придумали права человека. Неважно, что термин человек – понятие физиологическое. О понятии личность – лучше не говорить, чтобы каждый из толпы электората не догадывался, что он личность! Человек – это звучит гордо! Звучало, пока человек выходил из природы, отличался от животного зверья. Сейчас человека надо опустить до его первобытного состояния. Что же ему внушить? Что ему еще нужно подкинуть в безмозглый черепок? Надо что-то сильное, естественное от природы. Есть! Чувства и инстинкты! Это самое естественное в правах человека. Что хочешь, то и делай. Как зверь в природе. Что хочу, где хочу, как хочу… Но этого мало. Надо подкинуть самые низменные извращения, которые не предусмотрела природа. Опускайся человек ниже зверя – еще ниже… Создавай меньшинства и их узаконят. Теоретически обосновывай, что это естественная потребность человека. Так надо тем, кто управляет людьми. Не надо человеку думать – за него подумают властители мира.
Из подполья выходят самые агрессивные демократы, в виде национальных, а точнее националистических движений. Их организационные структуры начинают действовать легально. Они тоже объявляют себя демократами. Их главная цель – выделиться из СССР, а потом – натурализовать остальные некоренные народы, в рамки коренного народа. Эти – страшные демократы выступают от имени народа, но народ их пока не знает. Он скоро узнает их демократические методы по перестройке своего угла бывшей империи и будет тогда действительно страшно.
Но уровень образования у советских людей, так называемых «совков» достаточно высок, да и русский человек веками жил по-человечески, несмотря на дикий лес, болота, медведей и прочее жестокое природное окружение. Надо срочно вырвать его из обитаемой природы, понизить его советский образовательный уровень. И вот на экраны телевизоров полезли шарлатаны, вроде бы от медицины: «даю установку на хорошее», «заряжаю воду от телевизора», «оживляю умерших». В ясновидящие полезли вышедшие в тираж актеры, телеведущие и прочие известные народу проходимцы от культуры. Что самое больное у человека? Конечно же, – сама болезнь. Что может быть страшнее болезни? И вот телеведущий внушает переполненному залу – молитесь Богу и все болячки пройдут сами собой, даже не заметите. Освободившаяся от оков «советского воспитания», другая практикующая физиологические акты, рассказывает со сцены, что не умеет советский человек заниматься правильным сексом, – у него это дело проходит скучно, без ума и фантазии. Вот вам фантазии секса!.. Объясняю за деньги. За дополнительную плату обучу практически… Здесь ума не надо! Раскрепощайтесь и вводите плюрализм в секс! Пусть самое сладкое для человека, станет сладким и для «совка»! Секс – по научному!
Но этого мало. Надо народу подкинуть в его темные мозги потусторонние силы. НЛО летает, параллельные миры существуют, полтергейст буйствует, твоя судьба кем-то определена заранее. И тиражируются в газетах объявления от провидцев и ясновидящих: сниму сглаз, порчу, отворот от всех болезней – для всех. А для девчонок: присушу, отсушу, насушу – женихами и мужьями будете обеспечены. Сухими мозгами легче манипулировать в дальнейшей сушке всех желаний. А потом выносится окончательный вердикт – были бы мозги – давно бы нашла жениха! И получается в итоге – высохший от сомнений и душевных метаний народ. Туда тебе и дорога – в мир усеченных желаний: еда, секс и зрелища. Этого для тебя, народ, хватит.
Чем больше пустоты в головах, тем громче и продолжительное эхо, которым они отзываются на всякую провозглашаемую дурь.
И тут выясняется, что и культурный уровень народа достаточно высок. Действуем по нескольким направлениям для понижения этого уровня. На уровне обыденном – что приятнее слышать человеку – симфонию или песню? Конечно, – песню. Она трогает за душу и сердце, а симфонию надо не только слушать, но и думать – да и нужны некоторые знания в понимании серьезной музыки. Песней оглушим советский народ! И как из дырявого мешка посыпались в страну иммигранты-певцы. И придумали название жанру песни – шансон, произнося это слово в нос. Песня – шансон – масло масляное! Но народ не знает перевода этого слова, да и не надо ему это знать. И запела иммигрантская голытьба дворовые песни пятидесятых-шестидесятых годов, – не романтические песни бардов, – а простой блатняк. Такие песни пела сопливая молодежь, готовящаяся отправиться на зону. Серьезные люди, уже побывавшие там, пели более суровые песни. Слушай народ блатной шансон! Новое, подобное старому, мы уже написали. Слезливо, тоскливо, но быстрее трогает душу. И поющие иммигранты уже не голытьба – там, где-то на западе, они нищенствовали и пели на улицах. Сейчас для них открыты просторные концертные залы, заработки, которые на демократическом западе им не могли присниться в самом радужном наркотическом сне, и деньги потекли в их карманы тугим потоком. Теперь они очень состоятельные люди. Ничего, что они иностранцы – но Россия для них – поле для зарабатывания денег. Они, не стесняясь, говорят об этом и в интервью, и по телевидению.
А заодно надо опошлить советскую песню. И писаки-либералы со злобным воодушевлением изгаляются над прошлым. Вот песня – «Отряд не заметил потери бойца, и яблочко песню допел до конца»… Ага! Большевики не обращали внимания на потери, даже не хоронили убитых! Вот их античеловеческая сущность! «Нам разум дал в стальные руки крылья, а вместо сердца пламенный мотор!» Вот, смотрите! Вместо сердца мотор! Какую человечность можно ожидать от коммунистов!? «Звеном читаем книжки мы, звеном идем на пруд». Чувствуете, как советские воспитатели подавляли в детях индивидуальность?! С малолетства насаждался порочный коллективизм. И сердце либерала радостно вибрирует при нахождении еще чего-то «советского», отличающегося от демократического. Издевайся над советским прошлым – гуляй демократия по-русски, разухабисто, употребляй вслух народные выражения, за которые по губам бьют детей – тебе, демократ, все сегодня разрешается, на твоей улице праздник!
Гласность набирает обороты, заполняет пространство между мышлением и трудом. Кто-то трудится мышлением, большинство с мыслями в голове трудится руками, созидая продукты труда для потребления мыслящими. Надо в их головы внести мысль – гласность тебе нужна, чтобы понимал, что трудился ты в несправедливой стране.
Начали гласность журналисты и литераторы. Кого надо обхаивать? Ага, пока самое безобидное для них – начать со Сталина. Он уже давно умер, не страшно на него бочку катить – не сможет им отомстить. Плохой он? Нет! Еще хуже плохого. Страшный режим сталинизма. И хлынул поток разоблачения советского прошлого. Еще живы жертвы сталинского террора – каждый из них стремится написать о кровавом прошлом. Более молодые – обосновывают это теоретически. Теперь вместо сталинизма виноват во всем плохом весь русский народ, а попутно коренные народа, живущие в СССР. И всё в голову народа – ты такой народ, что достоин таких руководителей! Мало Сталина – берем более позднее, даже древнее время – там тоже правители были не мед для народа. Всё вспомним о них, конечно же, – самое плохое. Но помалкивают, например, о Мао Цзе-дуне. Он тоже натворил немало бед для Китая. Но нынешние правители Китая не будоражат народ его ошибками – говорят скромно – наряду с плохим, у Мао есть и заслуги. Но нашей интеллигенции надо бить по мозгам самым больным и обидным, и разоблачение культа личности станет постоянным. Но, если бы народ кроме самой статьи или книги, прочитал бы фамилию автора, то мог бы убедиться, что авторы – практически все не русские. И доставляет большое удовольствие им критиковать именно русский народ. Недоделанный он – так и не воспринял европейские ценности, в их демократическом обрамлении.
Но русский народ похож на медведя: зимой он спит, проснется – пойдет голодным медведем-шатуном крушить все вокруг. А вот это надо использовать в нужном русле – пусть русский народ сломает себя своими руками, то бишь, – лапами. Его устремления надо направить именно в это русло. Гласность – вперед! На линию огня! Разряжай! А тебя – народ мы уже зарядили надеждами на светлое будущее, да так, что ты и не заметил. Мы умеем это делать – с шумом, но не заметно. Власть громко обещает многое, а тихо забирает последнее…
Ну что, безмозглый народ! Ты получил то, что мы хотели. Но мы получили больше. Главное – власть! А остальное – приложится.
Народу принадлежит мудрость: «На чужом несчастье, счастья не построишь», а его слугам во власти – опровержение этой мудрости.
1
Партия, как руководящая сила советского общества, решила создать новый демократический орган – Съезд Народных депутатов. Это решение в местных органах было воспринято неоднозначно. Съезд должен стать законодательным органом и многие считали его излишним – есть же Верховный Совет. Как они будут делить законодательные функции? Вроде в документах все прописано, но тревожное чувство непонимания оставалось. Настораживало еще то, что выборы должны быть альтернативными – то есть на одно место могли претендовать несколько кандидатов. Хотя партия застолбила себе места в будущем органе, но два секретаря Ворошиловградского обкома, все-таки решили сделаться депутатами. Понимая, что в шахтерских городах, в условиях борьбы с рабочими кандидатами в депутаты, им не победить, они баллотировались в сельских, северных районах области. А в сам Ворошиловград из Москвы повалили кандидаты в будущие депутаты – высокопоставленные чиновники и демократы. Это естественно – их в столице много и всем места депутата в новом парламенте от Москвы и Подмосковья не хватит, и вот они расползлись по стране, как тараканы по разным избирательным округам. А главное, что они обещают народу, то есть, округу, где живет народ… Голова идет у народа кругом от их подарков-обещаний. Один начальник обещает почистить речку Лугань, да так, что по ней будут ходить пароходы, как до революции! Ура! Радуются ворошиловградцы. Другой, вылупив, как у жабы глаза, заикаясь, обещает народу много демократии и культуры. Чего-то материального не может – он журналист-писатель и попутно ищет свою родословную на Тамбовщине, хотя по типу рожи, надо эту родословную искать в другом месте. Правда, он прислал театр-капустник для окультуривания ворошиловградцев, почему-то названный – экспериментальным. Третий, четвертый, пятый и остальные кандидаты тоже обещают народу всякие блага и клянутся твердо стоять на защите его интересов… А народ, раскрыв коробы ртов, ждут, когда туда польются полным потоком материальные блага. И вот уже кандидаты чуть ли не пророчат народу давно обещанный коммунизм – партия не смогла его построить, а мы демократы его вам подадим ко рту без всякой стройки! Знай, народ – для этого задумана перестройка! Только жуй – не ленись!
Народ! Тебя скоро облагородят по полной! Имеется ввиду – по полной демократической программе – и материально, и морально и тогда с тоской вспомнишь свое тоталитарное социалистическое прошлое!
Весна оказалась горячей для партийных работников всех рангов. Роману Семерчуку, как и другим работникам пришлось много поездить по сельским районам. Раньше он толком и не знал сельскохозяйственного производства, сейчас ему в разговоре селяне задавали такие вопросы, на которые он не знал, что ответить. Как раньше ответить односложно – партия приказала и надо делать – не проходило. Ответить жизненно мудро – он не мог – не позволяла партийная идеология. Даже были оскорбления в адрес партии. Люди, почуяв гласность, били по самым больным местам развития общества. Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что и раньше рабочий люд и цехе, и на селе не стеснялся задавать острых вопросов.
Но более всего его тревожил тот факт, что из партии стали выходить ее члены-коммунисты. Кто-то из них объявлял об этом, кто-то – просто не платил взносы, а это означало молчаливое расставание с партией. Уже объявили, что может интеллигенция без всякой очереди вступать в ее ряды. Но раньше интеллигенция стремилась в партию и не все могли в нее попасть, то сейчас руководители-интеллигенты не желали разделить перестроечные заботы партии.
Но обоих секретарей удалось протолкнуть в депутаты Съезда Народных депутатов. Роману хотелось отдохнуть, но покой партийному работнику, как выразился один поэт – «только снится». В мае забастовали шахтеры. Ситуация складывалась грозная. Падение производства, в том числе и в добыче угля, продолжалось. Народ стал жить хуже. В результате борьбы с пьянством и алкоголизмом, денег в местном бюджете не было. Москва и Киев сократили дотации области. А отсутствие денег, сказывалось на всех сторонах жизни города и области: и культурной, и материальной. Партийные ряды не просто редели. Коммунисты поменяли свое сознание на какое-то оппортунистическое, а может ревизионистское. Как понимать эти термины, никто толком даже в обкоме, не знал, хотя ими пользовались все предыдущее время. Но явно было видно, что идеологический уровень партии рухнул от марксизма-ленинизма в противоположную сторону – не пролетарскую.
Пролетариат Донбасса вышел на улицу.
Надо было что-то предпринимать, и первый секретарь Поляков собрал совещание. Весеннее солнце ярким светом освещало зал заседаний и казалось, что лысина первого отражала этот теплый свет и давала дополнительное освещение комнате, в которой должны были решаться застывшие во времени проблемы социалистического общества.
Поляков, что нравилось многим, сразу начал говорить о непростом текущем моменте.
– Слышите? – спросил он присутствующих, – это шахтеры стучат касками об асфальт перед облисполкомом. Мы находимся рядом и тоже слышим. Сейчас нам даст полную информацию, что происходит в шахтерских коллективах, председатель профсоюза шахтеров области, товарищ Олесенко.
Встал шахтерский председатель и грузно пошел к массивной трибуне. Он разложил перед собой какие-то бумажки и начал говорить:
– Ситуация сложилась достаточно сложная. Какие-то политические силы подняли шахтеров на забастовки. Не пока не буду уточнять – какие силы, только подчеркну, что требования шахтеров касаются только увеличения заработной платы. Никаких политических требований они не выдвигают. Бастуют практически шахтеры всех шахт области. И что очень плохо, бастуют шахтеры Свердловска, Антрацита, Ровенек, где добывается антрацит. А это самый ходовой уголь и потребители покупают его по самой дорогой цене… – Он начал перебирать бумажки, лежащие перед ним, чтобы подкрепить указанные им данные цифрами.
– Это мы знаем… – перебил его Поляков, – шахты, добывающие курной уголь, в основном убыточны. Вы скажите, почему шахтеров довели до того, что они забастовали? Такого в Донбассе не наблюдалось с двадцатых годов.
– Я уже говорил, – продолжил Олесенко, – крикуны подбили шахтеров на такое выступление…
– А я вам и всем скажу, что крикуны здесь не причем. – снова перебил его Поляков. – Вы часто опускаетесь в шахту, чтобы посмотреть на труд членов своего профсоюза?
– Периодически я встречаюсь с шахтерами…
– Я спрашиваю – вы часто спускаетесь в шахту?
– Да. Несколько раз в году я опускаюсь в шахту.
– А в лаве или в проходке бываете?
– Реже. Но бываю. Я еще не успел сказать, что добыча угля не прекратилась. Это, так сказать, перманентная забастовка. Шахтерские смены работают по добыче угля, а свободных от работы шахтеров привозят сюда стучать касками. Но все равно надо часть их требований удовлетворять, но это уже – государственное дело, ни профсоюза, ни даже областного руководства… – заискивающе произнес председатель областного профсоюза.
Поляков был родом из шахтерского города и, пожалуй, не хуже других знал труд и жизнь шахтеров.
– Насколько мне говорили, вы спускаетесь на козе только на первый заезд в шахте…
«Коза» – это шахтерское название крохотного вагончика, на котором на тросе шахтеры опускаются в шахту, а заезд – место пересадки шахтеров на другую «козу», чтобы опуститься еще ниже – вглубь земли. Эти термины применил Поляков:
–… а в забое вы давно уже не были. Я проясню всем житейские проблемы шахтеров, и станут понятны их требования. У шахтеров шестичасовой рабочий день, всем известно. Теперь посмотрим, что получается фактически. Рабочий очистного забоя, проходчик, такелажник, а так же другие рабочие должны за час до начала работы придти на наряд. Считаем часы. Потом он спускаются в шахту, идут или их везут к месту работу – в лаву для добычников, или в забой для проходчиков. Получается часто больше часа. А всего – уже два часа. Смена у шахтеров происходит на лопате. – Имелось в виду, что шахтер отработавший смену, должен передать лопату вновь прибывшему сменщику, – потом шесть часов отработать, час подниматься на-гора, час мыться. Итого получается, что шахтер работает не шесть часов, а десять. А еще можно подсчитать, что шахтеру надо из дома добраться до работы, а потом обратно. Получается, что половину суток шахтер находится вне дома. А за эти лишние часы шахтер не получает денег. Поэтому они справедливо требуют, чтобы им оплачивали часы, которые они тратят в шахте, добираясь до места работы. Всем это понятно?
Олесенко, стоящий за трибуной, начал было возражать:
– Я это тоже знаю. Недаром пять лет работал в самой шахте, пока меня не избрали в партийные органы, а потом назначили в профсоюз. Но что может поделать профсоюз, если государство устанавливает такие порядки? Итак, шестичасовой рабочий день, но зарплата, по сравнению с другими категориями рабочих, работающих на поверхности, высокая. Труд тяжелый, но и шахтеры тоже не подарок – пьют по-черному…
Поляков перебил его:
– Труд шахтеров, особенно рабочих очистного забоя, – очень тяжелый: в пыли, что лопату не видно, без достаточного количества кислорода, выкинуть лопатой на конвейер тонн пятнадцать-двадцать угля, для передвижки комбайна… После такого труда хочется, естественно, забыться. Пива недостаточно продается, и обезвоженный организм травят сейчас не водкой, а разным суррогатом. Надо начистоту говорить об этом не только здесь, но и на шахтах. – Он немного помолчал и стал подводить итог этому вопросу. – Нам надо выйти к шахтерам и поговорить с ними. Надо быть ближе к ним, а то мы боимся встретиться с ними лицом к лицу…
Олесенко перебил его:
– Шахтеры приняли решение никаких агитаторов у себя не принимать…
– Вы садитесь… – Ответил ему Поляков, – я это знаю. Но все равно надо идти к ним. Я лично тоже пойду. – Он помолчал и продолжил, – сейчас на Украине активизировались националистические силы. Кстати, они тоже работают среди шахтеров, раскачивают обстановку. Нам надо нейтрализовать националистические элементы в городе и области. Пока я не получал по этому поводу распоряжений, но надо им противостоять. Это очень опасная сила для общества. Я некоторое время работал в западной Украине, могу сказать, что население там мыслит совершенно по иному, чем у нас на востоке. Пока я углублять эту тему не буду, подождем, что скажет секретарь ЦК по идеологии Кравчук.
Он помолчал, словно думая, говорить или не говорить об этом и задал вопрос, севшему на свое место Олесенко:
– Скажите, кто снабжает шахтеров продовольствием, дает транспорт? Ваш профсоюз?
Олесенко отрицательно замотал головой:
– Нет, не мы! Руководители отказались от нашей помощи. Их снабжают благотворительные организации…
Поляков молча смотрел на него и после, небольшой паузы, начал отчетливо говорить:
– Как мне доложили из КГБ, руководит финансированием шахтеров одна из правозащитных организаций…
Все в зале напряглись – скажет или не скажет первый, что это за организация? И Поляков сказал:
–…хельсинская группа. Она привлекла к этому неожиданно появившиеся благотворительные организации, националистические группы. Я не зря об этом только что сказал. И деньги, как мне сказали в органах безопасности, идут из-за рубежа. И перекрыть этот денежный канал сейчас у наших органов нет возможности. Теперь, кто хочет выступить по текущему моменту?
Никто не задавал вопросов. Все находились в угнетенном состоянии. Начались выступления. Роман обязан тоже был выступить, как заведующий отделом, и он думал – о чем же сказать? Он сейчас жалел о том, что ни разу не спустился в шахту. А в шахтерских городах, где он бывал по работе, ему предлагали посмотреть труд шахтера, но он неизменно отказывался. Как бы сейчас ему бы эта шахтная наглядность пригодилась, так бы и сказанул, что я тоже знаком с шахтерским трудом… Но ничего конкретного, кроме обычных методов партийной работы, не приходило. Поэтому и выступление получилось вялым и не конкретным. Но он призвал всех, как и первый секретарь, идти в массы. Так он выразился. Решили, что после обеда все выйдут на беседу с шахтерами и пообещают, что власти в Москве и Киеве удовлетворят их требования. Главное – лишь бы шахтеры разошлись. А то руководство ЦК проявляет недовольство обкомами Донбасса.
В столовой обкоме за время перестройки, хуже кормить не стали. Но буфет, в котором раньше можно было купить копченую колбасу фирменные ворошиловградские конфеты, «Шахтерский торт», убрали. Это было сделано по распоряжению Полякова – пора забыть о партминимуме, который был введен еще в двадцатые годы – дополнительном пайке партработникам. Пайков уже давно не было, но купить за свои деньги какой-то деликатес в буфете, было даже удобно – не стоять же в очередях в магазинах. Теперь этого не было.
После обеда действительно чуть ли не весь обком вышел в сквер, где шахтеры поставили палатки. Стук пластмассовых касок об асфальт производил впечатление – глухой и раскатистый. И тут в голову Романа пришла мысль надо попросить шахтеров не стучать – так они не дают покоя жильцам ближайших домов. С Романом были еще два работника его отдела. Поляков пошел разговаривать с руководителями шахтеров.
