Сергей Петрович Волошин
Освобождённый
– Так я не настаиваю, что бог есть. Но и не знаю, есть ли он на самом деле. А про ведьму говорю только то, что старики рассказывают. Я ведь и Танюшке говорил всегда, чтобы ни ногой в эту сторону. Плохое это место. Вот, пошла и принесла домой такую штуку… Говорил же, Танюша?
Девочка застенчиво кивнула и позвала всех внутрь каменного дома с покосившейся черепичной крышей. Милиционеры придержали за плечо девочку и вошли первыми.
– Вот здесь, под доской! – громко сказала Таня, указывая пальцем на пролом в изрядно выгнившем полу, по всей видимости, прихожей комнаты.
– Точнее, Танюша, – попросил Чижиков.
– Ну, вот, здесь…
– Так, биоматериал Нилова доставайте, все остальные покинуть помещение, фотографии сделаем потом, – приказал капитан. – Кинолог, работайте. Работайте, Вася, на вас вся надежда! Давай, Бобик, давай!
Кремовый лабрадор с длинными рыжими ушами, словно нехотя, сунул морду в принесённую криминалистом металлическую банку и, вместо того, чтобы броситься в дом, а затем двинуться по следу преступника, сел, мечтательно окинув взором окруживших его людей.
– И что бы это значило? – недовольно спросил Чижиков. – Бобик, след! Может, ему надо что-то посильней понюхать? Носки Нилова что ли? Не заболел он?
– Никак нет, – отозвался кинолог Вася. – Здоров и весел. И не прочь перекусить. А носки тут, даже самые вонючие, не помогут. Не Нилов это.
– Как не Нилов?
– Не было в этом доме Нилова, Бобик бы учуял. Я бы это понял.
– Ну, так что делаем-то? – зло замешкался Чижиков. – Ищем или как?
– Времени уже прошло много. Бесполезно. Боюсь, что зря вы нас дёрнули, – сказал кинолог.
– Ясно. Дрянь дело, – расстроено взмахнул руками Чижиков. – Слушай, кинолог, ну, а как-то дать ему хорошенько обнюхать всю территорию, всё в доме или в этой руине, может, возьмёт след?
– Вряд ли. Я сделаю, но всё зависит от Бобика, – пожал плечами Вася и завёл лабрадора в дом. Через несколько минут вышел, приложив к фуражке правую руку в виде отдания офицерской чести. – Задание выполнено…
Чижиков чувственно хлопнул себя по бёдрам и отошёл в сторону. Долго стоял задумчиво, смотря в одну точку – на нацистскую свастику, нарисованную на скале. Потом подошёл к заскучавшей под высокой выспевшей вишней Тане.
– Девочка, ты видела тех ребят, которые в этом доме собирались? – спросил вежливо, словно рублём одарил.
– Видела, – отозвалась Таня.
– А что они тут делали, видела?
– Костёр жгли во дворе, книжки в них жгли, потом что-то кричали в доме. И всё. Больше ничего не видела. Я ушла, мне страшно стало.
– А кого-то из этих парней ты знаешь или хотя бы в лицо запомнила?
– Запомнила. Он по нашей улице часто проходил в эту сторону. На ставке у нас купался. Он большой, огромный такой.
– Ставок?
– Нет, тот человек.
– Стоп! Значит, ты бы могла его узнать в лицо, этого огромного человека?
– Наверное. Но я боюсь его. Он на цыгана похож.
– А почему в дом сама пошла? Как ты этот нож нашла?
– Я подсматривала вон с той шелковицы. Залезла на дерево и всё видела, а они меня не заметили. А как ушли, я зашла.
– Это было вчера вечером?
– Ну, когда солнце начало заходить.
– И ты видела, как этот нож под пол кто-то положил?
– А этот человек и положил. Помахал у всех перед лицом, что-то им сказал и убрал под пол.
Чижиков оставил в покое Таню и снова вошёл в дом. Стены изнутри были тоже обрисованы свастикой. В углу комнаты, которая, скорее всего, когда-то служила спальной, лежала разорванная газета с латинскими литерами. Чижиков учил в школе английский, но тут разобрал, почувствовал нутром, что газета напечатана на немецком. Под окном комнаты – пепел от истлевшего костра, рядом – несгоревшие корешки книг. Чижиков ловко выпрыгнул в проём окна, не прикасаясь ни к чему руками, прочитал название «Они сражались за Родину».
«Что за чертовщина? Ребус какой-то, – подумал он. – Вроде, ехали сюда, всё было в целом понятно. Но Нилова собака не учуяла. Все эти костры со сжиганием книг… Свастика… Какие-то молодёжные ритуалы… Недобитки фашистские что ли в городе завелись? Как они могут быть связаны с убийствами? И могут ли? Надо ехать в отдел…»
Не дождавшись окончания работы экспертов, Чижиков спустился вниз к улице Тургенева. По ней мог проходить потенциальный убийца. Или тот, кто убийцу знает. Но качественный фоторобот с ребёнком не составишь. Надо подключать участкового Смирнова, он всю местную шантрапу должен знать в лицо. Да и этой свастикой заодно пусть всерьёз займётся. Совсем вверенной территорией перестал интересоваться.
Приехав в горотдел, Чижиков первым делом заглянул в кабинет к командиру службы участковых. Попросил, чтобы Смирнов по приезду срочно зашёл по очень важному делу. Затем устало поднялся в приёмную. Секретарша привычно подскочила, Чижиков махнул рукой, чтобы села на место.
– Разрешите доложить? – спросил, приоткрыв дверь руководителя.
– А, Чижиков, заходи! Заждался тебя, – пригласил к столу начальник. – Сразу информирую – на ножичке обнаружена кровь всех трёх жертв. Будем считать, что судьба нам просто подбросила подарок. Но есть и другой нюанс. Пальчиков Нилова на ноже нет. И вообще Нилов его, по всей вероятности, в руки не брал. Такой расклад.
– У меня картина та же, – пробурчал уставший от палящей жары Чижиков. – Бобик сдулся. Кинолог сказал, что Нилова на месте обнаружения вещдока не было.
– Ну, это и ежу теперь понятно. Что ещё нашли?
– Эх, товарищ командир, мне бы мозги этого ежа, которому всё понятно, – Чижиков подробно изложил начальнику всё, что видел в Княгиневке, и суть своих соображений по дальнейшим действиям.
– Свастика? Цыган, говоришь? Смирнов? Брать надо этого цыгана, незамедлительно. Понимаю, что у нас все уже на ногах не стоят, но других вариантов не вижу, как говорится, в ружьё, – поднял брови начальник.
– А что с этим Ниловым делать?
– А что с ним делать? Задерживать. Будем разбираться. В Жданове у бабки его нет, местные телеграфировали. И отца там тоже нет. Попытались у его брата, Андрея Нилова, кажись, расспросить, кто у них в Вольном ещё из родных остался, так пацан, как сумасшедший, несёт какую-то околесицу про какую-то воду, в которой он тонет, слюной брызгает, задыхается, руками во все стороны машет. Надо психиатру парня показать, или придуривается, что-то знает, но включил дурака, или действительно от всего пережитого двинулся малость. И инспекция по несовершеннолетним пусть вопрос не запускает, ищет батю Андрея. Не сиротать же пацану в детдоме.
XIII
На ровных изгибах белоснежного подвесного потолка в спальной комнате деловито хозяйничал беспечный паук. Раньше Ирина никогда его не замечала, а сегодня утром неожиданно обнаружила, поймав себя на мысли, что самоуверенные движения этого непрошенного хозяина чертовски её раздражают. Хотела встать, но боковым зрением увидела, что за её нагим телом пристально наблюдает лежащий рядом Максим.
Вчера вечером всё произошло так стремительно, что Ирина не успела даже бегло осознать случившееся. Эта злосчастная бутылка вина, окончательно размывшая остатки воли и самоконтроля… Этот безумный напор Максима… И вот теперь он рядом, смотрит на неё мечтательным поедающим взглядом, а там, наверху, паук, и чтобы сбросить его с потолка, необходимо встать во весь рост и бесстыдно вытянуться, попав в пробуждающийся поток дневного света.
Ирину угнетали мысли: что это было – зачерствевшее многолетнее желание близости, или всё-таки минутная слабость, вызревшая на дрожжах излишне выпитого алкоголя? Кто он, этот Максим Гущин, – случайный пассажир, на неизвестном полустанке забежавший в вагон её размеренной, как стук колёс, жизни, или новый хозяин уставшего от одиночества сердца? Ирина перебирала в сознании всевозможные варианты развития этих внезапно вспыхнувших отношений, но ни один из них не вписывался в логику её насущной реальности. Посмотрев в глаза Максима, Ирина, похоже, увидела то же самое внутреннее смятение, которое одолевало и её.
– Доброе утро, Максим! Мне кажется, мы попали в цугцванг. Так ведь называется эта позиция в шахматах, – размеренно, словно читая урок, произнесла Ирина.
– Что-то было не так? – смущённо спросил Максим.
– Ты имеешь в виду нашу молниеносную связь? – заметила эту неловкость Ирина. – Нет, в этом плане тебе не о чем беспокоиться. Всё было великолепно. И меня это нисколько не беспокоит, скорее, наоборот, радует. Я о другом. О том, что нам и быть вместе нельзя, но и порознь будет плохо. Что нам прятаться бессмысленно, но и быть у всех на виду глупо и в некотором смысле небезопасно. Людская молва – она ведь как зарождающаяся стихия, превращающая, казалось бы, внешне невинную коллективную энергию в шторм и ураган. Какой бы шаг мы не предприняли, он всё равно будет неудачным, плохим для обоих.
– Почему ты так решила?
– Не знаю. Опыт подсказывает. Кто-то из нас явно сошёл с ума. Либо юный кавалер, падший до отношений с женщиной возраста его матери, либо старая дама, нагло и остервенело совратившая кавалера…
– Почему же совратила, я первый начал. А моя мать, между прочим, старше тебя на пять лет, – недовольно проворчал Максим.
– Пять лет…Много это или мало? Через пять лет я буду такой, как твоя мама, неинтересной, постаревшей, немного поглупевшей и постоянно ворчащей из-за бытовых проблем, которые, как правило, в семье разрешает женщина. А ты останешься примерно таким же, тридцатитрёхлетним Ильёй Муромцем возраста Иисуса Христа, то есть одновременно и сильным и умным, ещё и мечтающим о своих детях, которых я в силу вполне объяснимых причин дать тебе не смогу…
– Ира, ты знаешь, я совершенно не думаю о детях. И никогда о них не думал. Не восприми меня как назойливого нарцисса, но это так. Иногда мне кажется, что…
– …что ты искал меня всю жизнь? – лёгким вздохом перебила Максима Ирина.
– Почти угадала…
– Да, так бывает. Просто в нашей жизни либо я родилась слишком рано, либо ты слишком поздно, чтобы, не обращая внимания на злоязычных коллег и соседей, ревнивых родственников и друзей, на разность физиологий и, в конце концов, на вечно вмешивающийся в отношения бытовой вопрос, мы могли быть вместе, любить друга, строить планы и верить в нескончаемое счастье.
– Это ты так решила? – обиженно спросил Максим.
– Что ты? Я ничего не решала, эта слишком сложная математическая задача для моего гуманитарного ума. Возьмём в нашем уравнении хотя бы такой условно неизвестный компонент, как твоя работа в Москве. Что делать второму компоненту?
– Так данное уравнение может быть и с двумя переменными. Разве человек привязан к одному месту, его можно переменить. И мне, и тебе.
– А если второй компонент не готов к таким радикальным шагам, как переезд в незнакомую суровую Москву, где никто совершенно не ждёт сорокасемилетнего хореографа с провинциальным дипломом. Да и некуда там ехать. Съёмная квартира? Ипотека? Работа на рынке у китайца? Моя жизнь более-менее определённая: дом, работа, раз в неделю встреча с сыном, скоро внучка появится, стану бабушкой. Не мечтал ли ты всю жизнь, Максим, встретить не юную принцессу из королевского дворца, а простую таганрогскую бабулю? – Ирина обнажила свои ямочки на щеках и аппетитно захихикала.
– Зачем ты сразу начинаешь ставить барьеры, у нас с тобой, между прочим, идёт только первый день совместной жизни, – поддержал шутку возлюбленной Максим. Его в этот момент беспокоили не мысли о будущем, а тревога о настоящем, где пришедшая в себя после нетрезвой бессонной ночи Ирина Першина начала возводить стены в только-только начавшихся отношениях. – Я скажу так: меня совершенно не волнует ни мнение коллег, ни мнение родных.
– И даже оценка твоего одноклассника и школьного друга Серёги не смущает? – спросила Ирина, набрасывая на хрупкие плечи свой возбуждающий красный халат.
– А вот здесь даже не знаю, что тебе ответить, – честно признался Макс. – Серёга – это фактор. Возможно, непреодолимый фактор.
– Ну, не сказала бы, что совсем непреодолимый. Серёжа неглупый мальчик, он умеет любить, умеет прощать, готов слушать, понимать и вникать. Просто мне самой будет перед ним неловко, что у нас вот так – всё и сразу, – Ирина скользнула на кухню, включила газовую плиту, поставив на неё чайник. Максим выскочил следом, на ходу застёгивая джинсы.
– Может, снимем квартиру в Таганроге? – нежданно спросил Максим.
– Квартиру в Таганроге? – переспросила Ирина.– И это сразу снимет все внутренние тормоза? Понимаешь, Макс, сегодня ночью наши физические атомы сложились очень удачно, просто превосходно. Пока был в отключке головной центр управления душевными полётами. А теперь заработал центр, и что-то в нём после вчерашнего барахлит. В юности всё в жизни полно романтики, особенно тема любви между особями противоположных полов. Сначала букеты, потом ключи от квартиры, затем дети, море, дача, совместная райская старость. А когда сходятся люди в возрасте, люди с солидным бэкграундом, всё сложней. Нужно уже построенные стены как-то сдвинуть и попытаться перестроить то, что было ранее построено на весь человеческий век, и так, чтобы не заблудиться в новых лабиринтах.
– Но почему ты всё примеряешь к себе? Почему ты совсем не спрашиваешь обо мне и моих размышлениях? – с ноткой капризности бросил Максим.
– Мужчины любят ложь и пафос, – прищурив глаза, улыбнулась Ирина. – Ты кофе или чай?
– Чай. Какая ложь? Какой пафос? – возмутился Максим.
– Не мной сказано, Раневской, кажется: под самым красивым павлиньим хвостом всегда находится обычная куриная задница. Это я к тому, что все слова мертвы, если за ними нет дел. Ты можешь наговорить мне с три короба о своих журналистских или донжуанских подвигах, что с того? Как это отразится в зеркале существующей действительности?
– Ты ошибаешься, Ира. Я, например, сейчас думаю о том, чтобы уволиться из редакции «Воли» и устроиться в какое-нибудь таганрогское издание. Благо, с московским дипломом и опытом столичной работы я не лишён перспектив быть удачно принятым.
– А дальше?
– Дальше? Отец поможет, обзаведёмся новой квартирой, обставленной по самым свежим требованиям фэн-шуя…
– Ой, мечтатель… Пей чай. Не знаю даже, что и ответить тебе…
– А могу открыть свой сайт. Есть знакомые айтишники, помогут. Создам аккаунты в нескольких соцсетях, буду вести свой блог. Можно даже под тем же названием – «Жизненные истории». Какую-то часть своей аудитории перетащу из «Воли» на свой ресурс. У меня уже и тема для старта есть. Ты видела американский фильм «Послание в бутылке» с этой, как её, Робин Райт? Нет? Ну, и хорошо, что не видела. У меня послание в бутылке, которое хранилось у тебя в шкафу, будет во сто крат интересней американского: четыре героя встречаются спустя сорок четыре года. У них уже дети, внуки, целая жизнь за плечами. Кевин Костнер просто нервно курит в сторонке. Как идея?
– Не интересуюсь американским кино, предпочитаю отечественное, но идея неплоха, я её уловила сразу. Я так понимаю, ты ждёшь однозначный ответ от меня? Даю ли я тебе шанс?
– Именно!
– Ты знаешь, Максим, я ещё не решила: даю ли я его сама себе. Дай время.
– У меня всего месяц.
– Тебе всего двадцать восемь, чтобы отводить себе такие короткие сроки. Впрочем, месяц это хороший период. Я уже думаю, время пошло. Пей чай!
XIV
3 июля 1978 года в кабинете у начальника Вольнянского ГОВД встречали прокурора города. Невысокий, слегка обрюзгший мужчина лет пятидесяти был одет не по погоде в плотный серый костюм и белую нейлоновую рубашку с крупными рубиновыми запонками на рукавах. Шею туго затягивал яркий широкий галстук с узорной вышивкой позолоченной нитью. Собравшиеся руководители подразделений отчитывались о проведённой работе за неделю после первого серийного убийства на танцах посёлка Васильевка.
С разрешения руководства поспавший пару ночей капитан Чижиков уже немного пришёл в себя и внимательно рассматривал вспотевшую голову прокурора, которую украшала забрызганная укладочным лаком «Прелесть» корона, собранная из длинных волос на затылке и зачёсанная на изрядно облысевшую макушку. Чижикову показалось, что все коллеги смотрели на эту приподнятую летним ветерком корону, которую прокурор не успел или попросту забыл поправить перед входом в горотдел. Даже начальник ГОВД – и тот, докладывая по существу ситуации, концентрировал взгляд не на лице старшего советника юстиции, а на комично выглядевшей макушке его головы.
– Итак, подозреваемый Руденко Михаил Михайлович, тысяча девятьсот шестидесятого года рождения, уроженец посёлка Яновка, цыганской национальности, нигде не работает, задержан вчера утром, – пробубнил начальник горотдела, поправляя очки, но при этом не опуская глаз на лист с напечатанным на машинке докладом. – В ходе задержания сопротивления не оказывал, зато отличились местные жители посёлка Княгиневка, тоже цыганкой национальности. У них там целый табор на улице проживает. Такой бунт устроили, что пришлось доставать табельное оружие. В ходе дознания дал показания, что орудие убийства тридцатого июня сего года приобрёл за пять рублей у неизвестного молодого человека, которого видел несколько раз в заброшенном доме на окраине посёлка. Там, как выяснилось, собиралась местная то ли шайка то ли секта фашистов или сатанистов в количестве пяти человек. В настоящий момент с членами данной группировки работают следователи, разбираемся. Но вот, в чём проблема: все эти ребята подтверждают факт покупки штык-ножа гражданином Руденко у неизвестного, которого никто не знает ни по имени, ни по фамилии, ни какого он возраста. Его называли по кличке Египтянин. Фоторобот составлен, в этом направлении работаем. Так вот, этот Египтянин был у них эдаким тайным главарём, неформальным лидером. Все его боялись. Начитан, силён, умён, жесток, читал им в заброшенном доме лекции на темы нового мирового порядка новой расы. Откуда приходил и куда уходил – никто не знает, связь держал через посыльных, которых каждый раз менял.
– Вот же подонок, – перебил прокурор. – Страна выиграла такую войну, миллионы жизней отдала за то, чтоб никакого нового порядка на планете не было, а тут свои дети, у нас под носом…Товарищ майор, профилактика работы с несовершеннолетними правонарушителями у вас хромает.
– Так точно, – согласился начальник. – Есть такое. Будем исправляться.
– Будете, конечно, – вздохнул прокурор, куда ж нам деваться. Но как – вот, в чём вопрос. Ритуально всё как-то у вас проводится, казённо, я бы сказал. А тут творческий подход нужен, нетрадиционный, где-то выходящий за пределы служебных инструкций. Впрочем, это тема другого разговора. Что по алиби Руденко?
– Алиби у него крепкие, – продолжил начальник. – И семья, и соседи утверждают, что в дни убийств был дома. Не подкопаешься.
– Так. А что по этому Нилову? – прокурор медленно повернулся к капитану Чижикову.
– Задержан, товарищ прокурор, – резко поднявшись с места, отрапортовал Чижиков.
– Наконец-то. Садитесь, докладывайте, – повелительно взмахнул кистью руки прокурор.
– Задержали сотрудники Приморского районного отдела города Жданова, – Чижиков сделал паузу. – Совершенно случайно это произошло.
Прокурор криво поморщился, услышав слово «случайно». Майор изумлённо вытянулся в кресле, словно желал бодро выкрикнуть «виноват!». Остальные сотрудники неодобрительно покачали вспотевшими от жары головами.
– То есть, как это случайно? Вы хотите сказать, что мы и наши донецкие коллеги просто ловили на лужайке бабочек для гербария, и вдруг обнаружили подозреваемого в трёх убийствах? – недовольно пробасил широкоплечий представитель из областного УВД.
– Никак нет! – ответил Чижиков. – По полученной от ждановских коллег информации, гражданин Нилов снимал комнату у некой престарелой гражданки на улице Большая Морская, там у них пляж находится.
– Загорал, стало быть, – перебил прокурор.
– Возможно, – согласился Чижиков. – Подозреваю, что прятался от преследования, так как у своей бабки он не появлялся и о том, что находится в розыске, знал. Вероятно, мать успела ему об этом сказать. А случайность задержания в том, что хозяйка дома, где Нилов снимал комнату, вызвала скорую помощь. Плохо ей стало. Прибывшие на место врачи обнаружили её без признаков жизни, поэтому сообщили в милицию. А уже приехавшие милиционеры Приморского райотдела и проверили документы у всех постояльцев умершей бабушки. И установили личность Нилова.
– Ну, вот, проявили бдительность, продемонстрировали высокую внимательность, а вы говорите «случайность», – прожевал слова прокурор. – Где сейчас Нилов?
– Группа выехала в Жданов, сегодня будет в Вольном, – сказал майор.
– И какие будут соображения, прошу высказаться, – повертев во все стороны короной, предложил прокурор.
– Доставят Нилова, картина прояснится, – с писклявой ноткой в голосе ответил начальник ГОВД.
– А если не прояснится? У вас уже хотя бы какая-то комбинация в голове складывается?
– Пока нет.
– А у меня да, – гордо тряхнул короной прокурор и вытянул пухлые губы вперёд. – Что вы ответите на то, что Нилов это и есть этот Египтянин. Река такая Нил есть в Египте. Улавливаете?
– Ну, это совпадение, но не улика… – скромно попытался вставить реплику Чижиков, но прокурор перебил его:
– У Нилова, кроме того, был мотив убийства, он хотел его проучить, Марата Аипова, собрал для этого у шахтной столовой своих друзей. То есть был или точнее планировался предварительный сговор, направленный на причинение вреда здоровью Аипова. Так?
– Ну, в принципе, так, – согласился Чижиков.
– А раз так, то почему бы не предположить, что в состоянии алкогольного опьянения после окончания танцевальной программы Нилов временно покинул общежитие училища, выследил Аипова и нанёс ему смертельное ножевое ранение. Как там в протоколе? В ходе ссоры с Алисой Тулаевой Марат Аипов направился за ней в сторону шахтной столовой, хотел догнать, то есть. Но не догнал, стал звать Тулаеву, а дозвался своего убийцу, появившегося из темноты промышленных строений. Убийца сделал дело и вернулся досыпать в общежитие. Как вам такой расклад? – многозначительно крякнул прокурор. – Вы зададите вопрос: а как же другие два убийства? Отвечу. Преступник всегда приходит на место преступления, это не я сказал, а крупный французский судебный медик Локар. А зачем приходит? В большинстве случаев, чтобы уничтожить оставленные улики – каждый контакт оставляет след. Забыли что ли основы криминалистики? А мы имеем дело с молодым преступником. Который проспался после убийства, протрезвел, испугался, засомневался, что-то вспомнил. И явился на танцплощадку следующим вечером. Пока мы не знаем мотивов двух последующих убийств, но уверен, что они, эти мотивы, выяснятся.
– Товарищ прокурор, но как Нилов, если он и есть Египтянин, успел убить троих человек, продать нож цыгану, чем-то уехать в Жданов, снять там комнату, если учесть, что у нас объявлен перехват, и свободно уехать он не мог никак? – с некоторым раздражением возразил Чижиков.
– Вы, капитан, узко мыслите, автостопом мог доехать, – важно проговорил человек с короной на голове. – Лучше бы вы задались вопросом, как Нилов, если он, по-вашему, не совершал убийств, мог узнать о том, что он в розыске? Вы же хотите сказать, что он уехал на следующий день после первого убийства.
– Думаю, и я уже высказывался на этот счёт, что мать как-то успела ему передать…
– Этого мы уже не узнаем.
– Почему же? Узнаем, когда привезут на следственные мероприятия самого Нилова.
– Нилов, чтобы спасти свою шкуру, много вам чего может наговорить, а нам надо следовать логике, – прокурор зло нахмурился и просверлил взглядом Чижикова. – А логика в том, что у Нилова есть мотив. Причём мотив основательный. И как вам такой расклад, если Руденко опознает Нилова и узнает в нём Египтянина? Фотографию Нилова цыгану показывали?
– Никак нет.
– Как так, товарищ Чижиков? Это очень существенная недоработка, за такую нас в области по макушке не погладят, – прокурор поднял над головой руку и смущённо обнаружил торчащую волосяную корону. Тотчас стыдливо придавил её к макушке и обратился к майору: – Руденко в капэзэ?
– Так точно, – брызнул майор.
– Распорядитесь привести и показать ему фотографию Нилова.
Майор резво подскочил, вышел в приёмную, на ходу подтягивая и без того короткие милицейские брюки с лампасами и показывая цветные резинки своих капроновых носков. Через несколько минут вернулся в кабинет в сопровождении молодого конвойного с автоматом и задержанного Руденко. Это был огромный темнокожий детина с густой чёрной шевелюрой, одетый в обтягивающую цветастую рубашку и иностранные джинсы, которые в городе можно было купить только на рынке у цыган.
– Чижиков, где фотография? – обратился майор к капитану.
Чижиков достал из красной папки с золотым тиснением советского герба чёрно-белую фотографию с изображением Константина Нилова и брезгливо сунул её детине. Тот протянул закованные в стальные браслеты руки, небрежно взял фотографию, прищуриваясь, покрутил её в разных ракурсах перед глазами, а потом громко захохотал.
– Чего ржёшь, идиот? Узнаёшь его? Это Египтянин? – крикнул майор, но детина только поднял уровень децибел, упал на пол и в конвульсиях, вызванных смехом, стал бить ногами.
– Чего это с ним? – тихо спросил прокурор. Но все молчали, наблюдая картину неугомонного громкого хохота в исполнении подозреваемого Руденко, и ждали его ответ. От него зависела дальнейшая судьба Кости Нилова.
