Сергей Петрович Волошин
Освобождённый
– Нет, не всё. Боюсь спросить, если честно, – Константин почувствовал, как к его вискам хлынула тяжёла плотная кровь.
– Зачем боишься? Да говори же, не тяни! Не чужие люди, чего ты? – прикрикнула Алиса.
– Работу я ищу. Совсем туго с финансами, – сказал Костя, словно пролепетал.– Тут в полупустом бараке на Кольцевой квартирку обживаем, сарай сараем. Люди с ремонтом помогли немного, кое-какие вещички собрали. А дальше – пустота, никаких перспектив. Я же тут в Луганской республике иностранец. Ни документов, ни пенсии, ни понимания окружающих.
– Вон оно что.
– Хоть какую-нибудь, если сможешь помочь.
– Надо подумать. Неожиданно. Но возникла у меня одна идейка. Надеюсь, тебе она понравится. Дай несколько дней, – Алиса подтянула живот, выпрямила уставшую от тяжёлого разговора спину, сверкнула своими пронизывающими зрачками. На её устах созрела многослойная улыбка, по которой сложно было прочитать – искренняя она или притворная.
«Алиса прекрасна! Она всё та же, – подумал Костя. – Но что со мной происходит? Меня переворачивает от её слов, умения себя держать, от гипнотического взгляда и бесшумного дыхания гораздо сильнее, чем это было тогда, в школе, когда я бестактно дёргал за косичку, пытаясь привлечь её внимание. Я это или не я? Где находится выход из этого состояния, в котором так божественно приятно, но в то же время слишком скользко и небезопасно?».
IV
С утра в новую квартиру Нилова-старшего заглянул Андрей. Замок во входную дверь вставить ещё не успели, поэтому брат вошёл прямиком в зал, даже не постучавшись.
– Вставайте, люди русские! – пробасил он. – У меня важное сообщение. Тут такое дело: мужики требуют бутылёк.
– Какие мужики, какой бутылёк? – сонно прохрипел Константин. – Который час?
– Восемь утра, ты-ды-ды-дынц-ты-дынц! – весело затрубил Андрей. – Кто рано встаёт, тому бог даёт. У меня сегодня получка, если бог смилостивится, то и премиальные будут. Так что живём, и на лекарства мне хватит, и на супчики, да с потрошками. В общем закуску к вечеру куплю, а бутылёк с вас. Костик, бери бумагу, ручку, адресок запишешь. Или у тебя память с утра хорошая, так запомнишь?
Константин нехотя сполз с дивана, отбросив край дырявого одеяла на отвернувшуюся к стене стонущую Наталью, натянул подаренные Андреем шуршащие болоньевые шорты, и ещё не пришедший в себя после вчерашней встречей с Алисой недоумённо сдвинул брови.
– Можешь нормально сказать, что случилось? – спросил он.
– Ты как из лесу, – усмехнулся Андрей.– Бегу на работу. Вечером бутылёк. Надо организоваться.
– Ну, и что конкретно нужно?
– Бутыль самогона купить у людей. Хороший самогон, огонь, проверенный, люди как для себя гонят. Три литра. Адрес пишешь?
– Пойлом с людьми за помощь расплатиться что ли?
– Ну, ты деревня. Не донбасский что ли? Это бутылёк, понимаешь? Бу-ты-лёк!– по слогам ораторски отчеканил Андрей, словно объявил выход популярной звезды эстрады на сцену.
– Нет, я всё понял, что ничего не понял.
– Поясняю кратко. Бутылёк – это не сам самогон, не жидкость, не стеклотара и вовсе не магарыч шабашникам. Это у нас, Костя, серьезнейший тонкий процесс его коллективного распития со всей многоцветной шахтёрской эстетикой с применением неподражаемой подземной лексики. Бывает, заканчивается бутылёк песнями, плясками и прочим горняцким фольклором, а бывает, что и спортивными состязаниями по боксу и вольной борьбе. Бутылёк – это почти что бразильский карнавал, только в локальных масштабах и без женщин с пышными голыми грудями. Хотя при удачно складывающихся обстоятельствах и наличии в ближайшем окружении таких женщин, никто не будет против развития эротического сюжета. Никакой фестиваль пива в Мюнхене или испанская Ла Томатина по своей душевности и благородству и близко не сравнятся с настоящим шахтёрским бутыльком, который нам с тобой сегодня и предстоит организовать. Так понятно? Пиши адрес самогонщиков, от меня хозяевам привет передашь.
– А если менты?
– Костя, б…! – Андрей сухо сплюнул, едва удержавшись от нецензурной фразы, которыми он баловался крайне редко. – Прекращай. Не забывай, где ты живёшь. Тут тебе не здесь. Всё схвачено, за всё заплачено. Я улетаю, до вечера. Вопросы в телефонном режиме.
*
Вечером в тенистом дворе, буйно заросшем молодой порослью ясеня, что забил все старые плодовые деревья, выставили ветхий деревянный стол, сколоченный, как показалось Константину, ещё отцом Георгием Петровичем. Катя застелила новую скатерть, подала свежую посуду, «чтоб перед людьми не стыдно было», Андрей, из-за позвоночных грыж и ущемления нервов прихрамывая на обе ноги, относительно шустро протянул на подгнившую яблоню электрический провод, сделав вечернее освещение.
Костя вспомнил – нечто подобное он уже проживал на своём веку, когда были в здравии родители, бабушка и вся её шумная родня. Ставили во дворе стол, на стол – самовар, приходили соседи с гармонью, пели песни, веселя всю улицу, мужики не отказывали себе в крепких напитках и злой ругани. Так же гуляли дни рождений, проводы в армию, свадьбы, только помасштабней всё это было, ещё и навесы от дождя сооружали.
– Ох, и душистый самогон, скажу я вам, точно виноградный, – занюхивая выпитую рюмку коркой чёрного хлеба, крякнул Пэпэ.
– Да какой виноград в июне, Петрович? – возмутилась ранжирующая овощные и колбасные нарезки Катя. – Не-е, скорее всего, из зимних заготовок выгнан.
– А почему не может быть виноградным? Может с зимы стоит? У меня опыт дегустатора лет пятьдесят, перепил чемера – спиртзаводы столько не производят, – обиженно буркнул Пэпэ.
– Какая разница, хорошо зашёл, правда, – поддержал Пэпэ Витёк – грузчик из бригады Андрея.
– Костя, вот ты скажи, нравится тебе на родине? – повеселев после первого приёма, спросил через стол Сергей Александрович.
– Вопрос неожиданный, – поморщился Нилов-старший. – Можно сказать, провокационный. Родина, она ведь разной бывает. Для одного это своя деревня, для другого город, область, а для кого вся страна.
– А для тебя как? – переспросил Сергей Александрович.
– Не знаю, никогда не задумывался. В разные периоды жизни было разное восприятие родины. Так, наверное.
– Да-а, есть такая буква в этом слове, как сказал бы Лёня Якубович, – посасывая малосольный огурец, протянул Сергей Александрович. – Но я под родиной имею сейчас в виду республику нашу, молодую, так сказать.
Константин окинул внимательным взглядом сидящих за столом, увидев, что однозначного ответа все ждут с большим нетерпением. И, сделав загадочную паузу, заметил:
– Хех, ребята, вы махнули. Республика это государство, а не родина. Не спутывайте понятия.
– Технично съехал с темы. Пять баллов, – понуро возмутился Сергей Александрович. – Андрюха, наливай по второй. Продолжим разговор. Тогда скажи, а какое государство для тебя родина – Луганская республика или Украина?
– Когда я родился, Серёжа, никакой республики и в помине не было, в школе нам говорили, что родина наша многонациональная – весь Советский Союз. А уж потом политики делить его начали.
– Ну, хорошо, допустим, – легко стукнул по столу костяшками кулака оппонент. – А когда Союз распался, какая страна, или нет, какое государство, стало для тебя родным?
– А у меня разве выбор был? Украина, наверное…
– Так наверное или точно?
– Давайте выпьем, ребята. За новосёлов! – перебил Андрей.
– Ага, ну, с богом, как говорится, – торопливо поднял рюмку Сергей Александрович, залпом опрокинув её содержимое в рот. – И всё-таки, ответь, Константин Георгиевич.
– Украина всё-таки.
– О! Слышали? Украина. Так ты укропчик, Костя? – протяжно захохотал захмелевший собеседник.
– Зачем ты так? – возмутился Константин. – Просто я считаю, что если ты жил в Украине, то как бы это и есть твоё государство. Другого не было.
– Как не было? – клацнул зубами Сергей Александрович. – Россия была.
– Ну, мы же жили не в России.
– А если в глобальном масштабе? Ну, если хорошо подумать? Вот, посмотри на ситуацию в таком ракурсе. Меня призвали служить в армию в девяностом году, да? И запулили аж на Дальний Восток, туда, где уссурийские тигры сношаются. Служил я там год, служил я там два, присягал всему советскому народу, а тут мне – опачки, и объявляют, что нет моей страны, которой я присягал. Возвращаюсь домой, а здесь уже другое государство, которое меня не устраивает. Я его не создавал, я за него нигде не голосовал, я его не признаю. Я-то присягал Союзу. А кто у нас правопреемник Союза? Правильно, Российская Федерация. Усекаешь, к чему я клоню?
– Если честно, то не совсем.
– Тогда поясню. Когда в четырнадцатом году началось, и твоя Украина попёрла на нас войной, на республику, что должен был делать я?
– В шахте работать. И сепаратистов не поддерживать.
– Я и так работал, в шахте, между прочим, – резко перебил Сергей Александрович. – На майданах, как некоторые, за печеньки не скакал. А насчёт сепаратистов отвечу тебе так. Вот, в Испании есть сепаратисты, в этой, как его… там, где «Барселона» играет…в Каталонии. Тоже не хотят в одном государстве с испанцами жить. И что? Каталонцев танками давят и бомбами забрасывают? Нет. Или другой пример, куда-а для тебя будет понятней. Кравчука Леонида Макаровича не забыл? Тоже сепаратист, не просто поддержал государственный переворот в Беловежской пуще, а лично в нём участвовал, отделил Украину от Союза, причём, скажу так, что вопреки законам и воле советского народа. Не забыли, как на референдуме голосовали за сохранение Союза? Не забыли! Но посадил ли кто в тюрьму Кравчука? Нет! Разорвали минами и снарядами его бандитскую камарилью в Киеве? Нет! А раз нет, то какие вопросы к нам? По той же стежке, что показали киевские сепаратисты, и мы пошли. Только не на отсоединение, а на воссоединение былой страны нашей. От так! И если Кравчука, присягавшего советской стране и народу, посадили бы в тюрьму, вздёрнули на виселицах всех, кто тогда вокруг него политикой заправлял, то и к нам, донбасским, можно было претензии за сепаратизм предъявлять. А так – фикция это всё, преступная, кровавая фикция. Но я о другом спрашиваю. О том, что, как человек военнообязанный, присягавший советскому народу, какой стране я должен был служить, за какую должен был взять оружие и воевать?
– За ту, наверное, чей паспорт у тебя в тумбочке, – замялся Константин, чувствуя правоту оппонента.
– Не-е-ет, ты мне паспортом трезубым не тычь, мне его насильно впихнули, а советский отобрали. Паспорт – дело туфтовое, если власти повесят немецкий флаг и дадут немецкий паспорт, я что, за Германию должен стать в строй? Фрицем стану? Ничего подобного! Сегодня один паспорт, завтра другой. Вон, депутаты в Раде или в Думе по несколько паспортов имеют. А присяга, дружок, один раз в жизни даётся. И я её дал только одной стране – Союзу Советских Социалистических республик, правопреемницей которого стала Россия. Взял бы оружие против России – это государственная измена. И я остался верен присяге, как и сотни тысяч, а, может, и миллионы людей, я не считал. Теперь понял?
– Ну, и где твой Советский Союз сейчас? Россия-то совсем не Союз – те же олигархи, то же социальное расслоение, как в любой западной стране, за всё плати, по всякому поводу молчи, и государство ни за что не отвечает, условно наделив тебя какими-то там ничем не подкреплёнными правами на труд, жильё и работу. А Союз тю-тю, нет его, дорогие товарищи.
– Так-то оно так. Но война сейчас как раз и идёт за воссоединение всех земель, которые разбазарили политические мародёры девяностых.
– Много ты знаешь, Александрыч, за что война, – Константин с шипением набрал полные лёгкие. – Я так скажу, мне такое воссоединение и надь не надь. Неплохо воссоединили – дочку убили, меня с Наташей бомжами сделали. Весь город в камни превратили. Ни кола, ни двора, ни друзей, ни дела любимого. А мне уже не семнадцать лет. Иногда сижу, думаю, и ловлю себя на желании действительно замочить кого-нибудь, да снова на нары, там хоть пайка бесплатная и крыша над головой.
– Ну, с тобой да, несправедливо получилось. Тут и сказать против нечего, – насупился Сергей Александрович. – Хотя я бы не стал одну только Россию в этом винить. А Украина твоя разве не виновата, что нагнала в город этих ублюдков с нацистскими свастиками?
– Да не защищаю я и Украину с её свастиками. Я их на грудь не цеплял и полномочий таких никому не давал. Сам же спросил про родину. Так вот родина – это кусок земли, где ты родился и делал первые шаги, да люди, которые тебя за руки тогда держали. Люди, понимаешь? А не государство. Нужно научиться разделять эти понятия. Что я против простых людей имею, которые не хотели этой войны, сопротивлялись ей? Ничего. А государство, тут и спорить не о чем, попало под власть подонков…
– И нашлись в Москве силы, которые приняли решение этих подонков вытравить, как тараканов, – злобно перебил Сергей Александрович.
– Слушай, – обратился к нему Пэпэ. – Ну, ты палку-то не перегибай. Все хороши. Я, если честно, ни за наших, ни за этих. Или и за тех, и за тех. Мне лишь бы пенсию платили, а я и тут получаю, и на Украину ездил, пока была возможность, там денюжку свою забирал. А что, имею право. Я всю жизнь на эту Украину отпахал.
– Вот-вот, Петрович, вот из-за таких, как ты, и складывается каша в головах людей. Живут все, как Попандопуло, на все случаи жизни имеют и буденовки и папахи, – прорычал Сергей Александрович, наливая себе очередную рюмку самогона.
– Может, хватит? – тронула его за руку жена.
– Да ладно, тут разговор серьёзный пошёл…Последнюю пью и харэ, – Сергей Александрович нехотя, со скрипом зубов и кряхтеньем выпил, поднял посеревшие глаза на Нилова-старшего. – Ты вот, Георгиевич, говоришь, что Союз развалился там и всё такое. Как будто радуешься этому. Злишься, что упекли в тюрьму тебя при Союзе?
– Да не радуюсь я. И не злюсь, – возразил Костя. – Просто считаю, что каждый народ должен жить в своём государстве. Так лучше всем. Живёт себе маленькая Дания. Ни месторождений нефтяных у неё, ни газа своего. А живёт прекрасно, народ счастлив, входит в первую десятку стран по уровню жизни. Что мешает так жить нам, зачем нам эта империя?
– А вот тут я с тобой не соглашусь, братец, хоть отчасти и есть правота в твоих словах, – вмешался в разговор долго молчавший, но неоднократно игриво потиравший руки Андрей. – Ты эту империю строил? Нет. И я не строил. Но дедушки наши в своих мозолистых руках принесли нам её на блюдечке с голубой каёмочкой и сказали: «Нате, внучки, пользуйтесь, умножайте и храните, мы за страну нашу огромную жизни свои отдали». Империя – это благо для всех живущих внутри неё. Тут тебе и выбор места жизни в соответствии со своим здоровьем, образом работы, климатическими предпочтениями. Тяжело тебе дышать в пыльных степях – перебирайся в Кавказские горы, утомили северные морозы – едь живи в Крым. Тут тебе и выбор места работы. И рынки сбыта продукции от Калининграда до Камчатки. И туризм такой, что никакая Европа в один ряд не станет.
–И что, уровень жизни у нас такой, как у датчан или шведов? – надавил вопросом Костя.
– Я в Дании не жил, брат, и жить не собираюсь, – отрезал Андрей. – Но не надо думать, что твоя Дания такая себе самодостаточная, важная вся, независимая страна. Тоже мне, нашёл пример для подражания. Да-а-ания! Европейские начальники, если ты забыл, таких даний и разных прочих швеций половину Европы в свой Евросоюз загнали. И Прибалтику даже у нас отжали. Тоже империю строят. Что там той Прибалтики? В Эстонии народу живёт меньше, чем в нашей Луганской республике. Ан нет, и ту фрицы и кто там рулит тем Евросоюзом, прибрали к рукам, как миленькую. Что такого в той Эстонии? Чем она богата? Нефтью? Газом? Металлом? Машиностроением? Может, компьютеры делают? Нет, и компьютеры фрицы покупают в Китае. А Эстония, братец мой, интересна им всем с точки зрения военного плацдарма, обороны, буферной зоны, демографического потенциала и, конечно, рынка сбыта. Худо-бедно, а миллион жителей. Налоги, пошлины, сборы с чухонцев собрали, всякие свои «боши», «сименсы», «мерседесы» им втюхали. А ты говоришь Дания. Я так считаю, что Дания – она как наш Краснодарский край. Только Краснодар – край России, а Дания – край Европы. И нельзя нам делить Россию, а вот прирастать и возвращать всё, что разбазарили в девяностые, нужно.
– Но какой ценой, брат? Неужели я дочь растил для того, чтобы расширяющаяся империя её на тот свет отправила?
Андрей выдохнул. Хотел что-то сказать, но передумал, пожал затянутыми плотной футболкой худыми жилистыми плечами, махнул рукой, разлил остатки крепкой жидкости, предложил всем помянуть Диану.
– Мужики, давайте закроем это неблагодарную тему, – тихо сказала весь вечер скромно промолчавшая и просидевшая с чашкой чая в руке Наталья Ивановна. – Если разобраться, то Россия за восемь лет даже не признала вашу Луганскую республику. Теперь и нашу, хоть мы и не граждане. И только когда припекло с западной стороны, лихорадочно бросилась Москва исправлять ситуацию, которую вовремя не купировала. Да и то – бомбить начала почему-то не Киев и Львов, где сидят эти кровожадные упыри и марионетки, а нас, мариупольцев, называя нас русскими, между прочим. Вот такая справедливость. Но лес рубят, а щепки летят. Ох, сколько их ещё прилетит в глаза тех, кто все эти годы не видел, что у нас происходило. А ведь откроют глаза, обязательно откроют, не век им в сладостных снах благоденствия и покоя пребывать. До всех достучится эта война.
Константин успокаивающе прикоснулся к плечу жены, встал из-за стола и вышел на улицу. Его утомил совершенно бесполезный спор о событиях, на которые не может повлиять никто, как когда-то пели большевики, ни бог, ни царь, и не герой. Сколько таких знойных дебатов было там, в мариупольском подвале и у дымных костров, где поначалу каждый мнил себя военным стратегом, превращаясь изо дня в день в несчастную жертву этой несправедливой брани. За восемь лет войны у каждого человека уже сформировалось мнение в соответствии с расположением географической точки, где он живёт, и информационных источников, которые он предпочитает читать, смотреть и слушать. Переделать никого невозможно, переубедить – бесполезно. Константин и сам окончательно запутался в этой жестокой дилемме внутреннего выбора стороны насилия.
Вслед за Костей вышел Андрей:
– Ты чего, обиделся? Да напились мужики, завтра всё забудут, не бери дурного в голову, а тяжёлого в руки.
– У каждого своя правда, не на что обижаться, – протянул Костя. – Брат, скажи, а где этот Арсен Аипов живёт?
– Гос-споди, ты чего это? – испугался Андрей. – Графом Монте-Кристо решил перевоплотиться? Не пил, вроде бы…Кончай, брат. Арсена уже давно боженька наказал, дед инсульт перенёс, парализован был, а сейчас еле топает. Не нужен он тебе, забудь.
– И всё-таки? – с настойчивой убедительностью спросил Нилов-старший, от чего у Андрея больно ёкнуло в районе сердца.
– Хм…Ну, как знаешь, только в дом ко мне тогда не заходи, если натворишь чего. На Васильевке он живёт, на углу Стахановской улицы. Дом у него двухэтажный с синей крышей.
V
С самого утра Константина тянуло продолжить только-только заваренный, как цветочный чай, разговор с Алисой. Косо поглядывал он на свою супругу, ворчливо бередящую душу разговорами о том, что надо ей какую-то работу искать. В учителя, скорее всего, не возьмут без паспорта, в государственную службу занятости обращаться бесполезно по той же причине, а где нужны престарелые да хромоногие – одному богу известно.
– Не надо тебе никуда. Сиди пока, домом занимайся, работы хватает, – бурчал Константин. – У меня появился вариант, жду ответа – знакомые из прошлой жизни должны чем-то помочь. Обещали. Одноклассники, как оказалось, помнят ещё. У нас встреча выпускников на восемнадцатое намечается, кстати. – О половой принадлежности «знакомых из прошлой жизни» Нилов предпочёл предусмотрительно умолчать, незачем сеять лишние подозрения.
В том, что они будут – у него не было никаких сомнений. Наталья Ивановна женщина хоть и рассудительная, но очень уж проникновенная, от такой утаить какие-то связи с иной женщиной невозможно. Пусть и связи те давно обрушенные, натянуто платонические и ни к чему не обязывающие.
Гордо сказав равнодушно отвернувшейся Наталье, что идёт как раз по вопросам поиска работы, Константин направился на улицу Дружбы народов, но заодно решил сделать небольшой крюк на Васильевку. Не давала ему покоя мысль о том, что ходит по земле грешной Арсен Аипов, небось, и вины своей не чувствует за то, что сотворил с матерью братьев Ниловых. А как не хватало тогда, в растворившихся в небытии семидесятых, родной мамы, которая бы жизнь свою отдала за то, чтобы не дать Косте оказаться за решёткой без вины.
Двухэтажный дом с синей крышей на улице Стахановской был один. Его видно издалека, от самого железного мостика через вьющуюся между пересыхающими родниками Марусину балку. День выдался солнечный, но не жаркий, ночью лёгкий дождь окропил выстланную угольной пылью землю. У двора на самодельной скамейке сидел абсолютно лысый обрюзгший старичок с костылём. Лицо Косте было незнакомо, но в каком-то бесноватом пустом взгляде он узнал породу Аиповых, людей, похожих между собой как однояйцовые близнецы.
– Ну, день добрый, Арсен, как поживаешь, ублюдок? – прошипел сквозь зубы Нилов, внезапно почувствовав себя неотъемлемой частью уголовного мира, с которым он в какой-то момент своей жизни сросся и телом и умом, не позволив лишь душе и не битой наколками коже раствориться в этом бездонном омуте.
– Ты…ты ко…ты к … – невнятно залепетал старик, задыхаясь и пыхтя, его руки дрожали, выбритый подбородок отвис в кривой ухмылке. Но не ухмылка это была, понял Костя, крепко паралич прихватил Арсена.
– Узнал, ублюдок? – ещё злее выдавил слова Нилов, вплотную приблизившись к старику. – Чего ты пыхтишь, чего мучаешься, земноводное? Сейчас прошибу тебе кирпичом голову, отрежу её и выставлю на всеобщее обозрение, чтобы весь Вольный увидел твою кривую морду палача моей матери.
– Нэ упи…фай…Не…Не…
– Не убивать? А что такое? Что случилось с отважным Арсенчиком, который только что и мог, как разбираться с женщинами?
– Я…я…упью..уп…
– Убьёшь?! Вон оно уже как? Что-то ты быкуешь не по гороскопу, Арсенчик. Прошло твоё время, шакал старый!
– Я…я
– …Последняя буква в алфавите. Не надо якать, прошло твоё я, родный!. Забудь его. Сколько тебе сейчас лет, ублюдок?
– Фосемсят… пать…я…
– То есть тебе тогда примерно было столько же, сколько и моей маме. Она тоже жить хотела, гиббон ты плоскоголовый. И останься она жива, может, и моя жизнь по другой тропинке пошла бы. Но это ты виноват, ты её убил, Арсенчик. Вместе со своим братцем Зуфаром. Его мне не достать, он уже давно загорает в аду. А ты живи с этим, и бойся, шакал. Бойся, что в какой-то исторический момент я таки вывешу твою пустую башку на осиновом колу прямо в центре города. Бойся, слышишь!? – Костя убедительно ткнул указательным пальцем в помятый лоб старого Арсена, развернулся с отвращением, и быстро зашагал прочь.
*
Алиса сказала, что ждала Костиного звонка, и снова пригласила в гости. Встретились в той же квартире, на той же кухне, которую Нилов в этот раз рассмотрел лучше. Особенно поразил его оригинальный пол, собранный из крупных морских камней, залитых мягким прозрачным силиконом.
– Непривычно как-то ступать у тебя, вроде, под ногами камешки, а ходишь по мягкому, как по батуту, – заметил Костя.
– А ты не ходи, присаживайся, сейчас предложение тебе делать стану, – улыбнулась Алиса, суетясь возле газовой плиты.
– Слушаю тебя внимательно, – содержащим надежду дрожащим голосом промямлил Костя, усаживаясь в уже знакомое ему кресло.
Алиса присела рядом, от неё сытно веяло манящим ароматом духов и добрым настроением. Обтягивающее фигуру зелёное платье было надето ни к месту, но, вероятнее всего, по поводу и было к лицу хозяйке квартиры.
– Костя. Послушай меня внимательно, – Константину показалось, что Алиса слегка волнуется. – У меня будет тебе два предложения. Целых два. И оба, как мне кажется, хорошие.
– Я весь полон внимания, – засуетился в кресле Нилов, не зная, какую позу ему принять и какое выражение изобразить на лице.
– У тебя в Мариуполе, ты, вроде, говорил, что бизнес был?
– Ну, как бизнес. Громко сказано. Была книжная торговая точка на рынке. Прибыли особой не приносила, но и не бедствовали. А что?
– Да вот, хочу тебе предложить стать моим управляющим в мебельном цехе. Как тебе?
– Ты что? – испуганно запротестовал Костя. – Я о таком у тебя не просил. Мне бы так: подай, принеси. Что ты, Алиса. Я благодарен, конечно, за доверие, но не моё это. Я человек маленький.
– А мне и не нужен большой. Мне нужен свой человек.
– Как это?
– Свой, которому я бы могла доверять материальные ценности и финансы. Потому что те, с которыми я работаю, начали левачить. Причём давно. Я это знаю, но помалкиваю. Я женщина, слабое существо, хоть и научилась кое-чему в бизнесе. Вижу, что остатки материалов пускают на свои личные заказы. Причём делают их в рабочее время и эксплуатируют мою машину. Вижу и точно знаю, что с некоторых клиентов за заказы берут дороже, включают свои дополнительные услуги, которые люди и так оплатили. Да там много чего мутят мои парни. И с дисциплиной у них не очень, скажу я тебе. То водочка, то девочки, то пыль в глаза, то ложь откровенная. Мне это не нравится. Они знают, что мне это не нравится, но разорвать порочный круг не получается. Тут нужен мужчина. Это первое. И мужчина такой, которого бы боялись. Второе. А в том, что ты можешь навести порядок и заставить их уважать себя и честь фирмы, в которой они работают, я не сомневаюсь. Твоё тюремное прошлое в этом смысле может сыграть только положительную роль. Не обижайся, но это так. Чувствую это, хоть я и не психолог.
– Хм. Даже не знаю, что тебе ответить, – сдвинув брови и наиграно почёсывая за левым ухом, задумался Нилов, хотя внутренне он уже порадовался предложению, осознал его раздольные перспективы и дал своё согласие.
– Тогда второе предложение, – Алиса строго окинула взглядом Константина, словно оценивая.
– Слушаю.
– Оно вытекает из первого. Я не буду заходить издалека. Здесь у меня в соседнем доме дочкина квартира. Заходи – живи, ни копейки вложений не требует. Дочь в Питере, и сюда не собирается. Квартиру могу показать хоть сегодня. Заселяйся.
– То есть как это – «заселяйся»? – оторопел Нилов.
– Просто живи. И на работу – всего каких-то двести метров ходу. Мечта любого пенсионера.
– Так у меня с Наташей уже есть хатка, вроде бы…
– А ты заселяйся без Наташи, – спокойно, словно взяла привычную для себя высоту на легкоатлетической тренировке, сказала Алиса. – Не пожалеешь, обещаю тебе. А Наташе поможем, если надо будет. Вот такой мой хорошо обдуманный констатив. И если ты его примешь, обещаю, что дальше тебя будут ждать только приятные перформативы. Озадачила, наверное? Извини, что так прямо, по-другому не умею.
Нилов почувствовал, как теряет контроль над своими изрядно взбаламученными эмоциями. С одной стороны ему захотелось выкрикнуть подсказываемое необходимостью жить здесь и сейчас «я согласен», но какая-то продиктованная обязанностью существовать по правилам сила вырвала из нутра это огненное желание, превратив его в мучительную дилемму между потерянной мечтой и приобретённым долгом. Оставить Наталью ради реанимации мёртвой надежды? Или оставить мечту ради торжества человеческого долга? Такую картину жизни и себя в её расцвеченных яркими красками выразительных образах Нилов не мог представить даже в самом блаженном сне.
VI
Что значит быть хорошим журналистом? Это не только уметь правильно складывать между собой слова, быстро набирать их на персональном компьютере, брать интервью, задавать вопросы на пресс-конференциях и отрабатывать заказанные сильными мира сего темники. Куда более важное качество – это всегда быть на острие событий, обладать широкими связями и уметь выйти на нужные первоисточники информации или людей, являющихся их носителями. Максим Гущин считал эти навыки своим коньком.
Несколько дней он скрупулёзно изучал через Интернет систему образования в городе Вольный, связался с её руководителями, вышел на контакт с директором седьмой школы и удивлённо получил подтверждение афоризму, что и зверь на ловца бежит. Школа готовилась не только к текущему выпуску старшеклассников, но и к проведению встречи выпускников 1978 года, среди которых, по классике жанра, должны были оказаться и его герои. Возможно, не все. Но настоящего журналиста, искренне считал Максим, не пугает отсутствие недостающих фактов, героев и прочих пазлов изображаемой картины. Их можно найти, их возможно даже придумать, а все пробелы заполнить витиеватыми гипотезами и авторскими отступлениями. Тем более, что теперь над творческим процессом не довлеет авторитет Арсения Викторовича.
– Представляешь, Ира, у меня всё идёт как по маслу, – нахваливал свою организационную работу Макс. – Сайт готов, потихоньку делаю наполнение рубрик, баннеров, но главное – готовлю анонсы моих будущих репортажей из Вольного. Уже и герои представлены. Читатели заочно с ними знакомятся и со слюной на нетерпеливых губах ждут моей встречи с ними. Даже отзывы и пожелания приходят на форум. Пока немного, но есть. Вот так!
– А мои нетерпеливые губы ждут твоего поцелуя, – подбадривала Максима Ирина. – Ты когда ехать собрался?
– Думаю, что надо ехать числа шестнадцатого, чтобы снять номер в гостинице, изучить обстановку на месте, сделать нужные фотографии для репортажа, побродить по местам их боевой славы, и попасть к месту на встречу выпускников. Я даже не мечтал о такой удаче, – деловито рассуждал Максим, легко обнимая Ирину за неприкрытое домашним халатом плечо. – Удивительно: через сорок четыре года люди решили встретиться. В их-то ситуации, когда там война идёт. Мы вообще со своими одноклассниками ни разу не собирались. И даже намёков ни у кого не было. Не помню, во всяком случае. Скучно живём.
– Кто вам виноват? Возьми сам организуй встречу.
– Боже, упаси! Только не я. Не горю таким желанием, да и вообще не любил я нашу школу и наш класс. Не вижу никакого смысла в такой посиделке. Ну, соберёмся, ну, каждый поколотит понты, каких небывалых высот он добился в этой бренной жизни, ну, выпьем, ну, попляшем…А потом на долгие годы снова забудем друг о друге. Ерунда это всё.
– Ну, а эти, герои твои, когда они встретятся, тоже будут ерундой?
– У них, как мне кажется, всё иначе. То поколение людей вообще жило по-другому, думало иначе, воспитано на других ценностях. Они верили в какое-то светлое будущее, наверное. Они теперь могут сравнить свои ожидания и реальность. А что у нас? Никто ни во что не верит, кроме, как хапнуть денег и красиво их прогулять.
