Сергей Петрович Волошин
Освобождённый

«Да что же это такое? Неужели влюбился в мамочку?» – внутренне одёрнул себя Максим, но справиться с нарастающем волнением при воспоминании о понравившейся ему намного старшей женщине был не в состоянии.

IX

Первый день отпуска снова начался с мыслей о матери Сергея Першина. Фантазии до приятной ломоты в груди бродили как засахарившиеся сладкие ягоды, баламутили засорённое воспоминаниями сознание, и не отпускали.

« Какая у нас с ней разница? Как бы она меня приняла, явись я к ней без приглашения? И как бы к этому отнёсся Серёга? Впрочем, он живёт далеко, и знать об этом ему вовсе не обязательно. Мало ли, с какой просьбой я могу обратиться к его матери. Имею ведь право, мы взрослые самостоятельные люди. Отца у Серёги нет – это точно, он погиб ещё в его детстве, но вдруг есть ухажёр, любовник? Господи, а ведь я о ней ничего не знаю, ни где она работает, ни даже как её зовут», – перебирал в голове вопросы Максим, напряжённо мечась по спальне то в одну, то в другую сторону.

Наконец, в этом жужжащем рое дум вызрело смелое и кажущееся безумным решение – купить цветы, шампанское и явиться к Першиной, прямо сказав ей, что она свела его с ума с первого взгляда. И пусть эта манящая всем своим утончённым существом возрастная красавица принимает решение – пустить его в своё жилище или навсегда закрыть дверь. В конце концов, никто ничего не теряет.

Наскоро позавтракав и выслушав недовольные реплики матери, Максим надел свой единственный ещё не ношенный чёрный костюм, купленный на возможный праздничный случай, и вышел в город. По дороге на улицу Фрунзе купил цветы, шампанское, коробку конфет, хотел приобрести ещё духи, но потом вспомнил, как на такие презенты реагировала его бывшая московская девушка, мол, духи выбирает не мужчина, а женщина, и отказался от этой затеи, отложив её на более подходящий случай. Остановившись у крашеной почему-то в траурный чёрный цвет подъездной двери, обнаружил, что на ней установлен домофон. Вчера он не обратил на эту деталь внимания, не запомнил и номер квартиры. Пришлось напрячь память и высчитать номер квартиры по её месторасположению и этажу – второй этаж направо. Позвонил несколько раз, ответила полная тишина.

– А вы к кому? – раздался сзади старческий голос, по всей видимости, пожилой соседки, невысокого роста, с большой сумкой, установленной на двухколёсной тачке-кравчучке.

– Я? – замешкался Максим. – Я …к Першиным. Но не отвечают.

– А-а, к Ирочке? Так она сейчас на работе.

– А где она сейчас работает или когда будет, не знаете? – спросил Максим, сделав ударение на слове «сейчас», как будто он знал, где Ирина трудилась раньше.

– Будет, наверное, после обеда. А работает она во Дворце молодёжи, бывший комбайновый, если знаете. Это чуть выше на углу Гоголевского и Петровской, – показала направление старушка. – А вы, наверное, её воспитанник? Да, у неё все красавцы. Залюбуешься!

Максим почтительно кивнул, не отвечая. Поблагодарил. Он хорошо помнил, где находится Дворец молодёжи, и, не теряя ни минуты, быстро зашагал вверх по улице. На входе в здание его остановила полная женщина средних лет, дежурная с сипловатым голосом:

– Ой, а вы уже опоздали, молодой человек, отчётный концерт закончился. Гости разъехались. Но, если что, можете пройти, они в кабинете директора ещё сидят.

– Извините, я ищу Ирину Першину, – не узнавая себя, с заиканием произнёс Максим.

– Так и Ирина Степановна тоже там, пойдёмте, молодой человек, не стесняйтесь, у нас тут не кусаются.

Перед дверью в кабинет директора Максим осознал всю нелепость возникшей ситуации. Просто так зайти в кабинет руководителя дворца, с цветами и шампанским, где сотрудники отмечают окончание какого-то отчётного концерта – это не входило ни в какие, даже самые абсурдные планы. И как представиться коллективу? Да уж, в образе Остапа Бендера в поисках своей мадам Грицацуевой Максиму бывать ещё ни разу в жизни не приходилось.

– Извините, а нельзя мне не входить, а позвать сюда Ирину, э-э-э, Степановну? – заискивающе подавшись немного вперёд, как можно более тихо и вежливо спросил Максим.

– Так зачем, поздравите её прямо там, она сегодня защитила звание коллектива, у неё праздник, проходите, – ответила дежурная и буквально толкнула Максима в кабинет.

В объёмную, но стройную фигуру Гущина тот же час вопросительно вгрызлись два десятка изумлённых любопытствующих женских глаз. В пересохшем горле запершило, щёки залились красным цветом, чего с Максимом не случалось, пожалуй, со школьной скамьи. Надо было срочно придумать какую-то легенду своего появления здесь, похожую на правдоподобную.

– Здравствуйте! – неуверенно промямлил он, подбирая в сознании необходимые фразы и смотря на расслабленно сидящую в мягком кресле за директорским столом яркую женщину в сиреневом костюме. – Я… этот… журналист интернет-ресурса «Воля», ведущий раздела «Житейские истории». Разрешите мне присоединиться к поздравлениям?

– Так поздравляйте, – улыбчиво сказала женщина, властно взмахнув рукой в сторону высокого окна, где сидела она – Ирина Степановна, одетая в строгий брючный костюм, чёрные замшевые босоножки на высоком каблуке. Этот дополненный скромным, но утончённым макияжем образ, который, казалось, был знаком Максиму с детства из каких-то популярных женских журналов, возбуждал и сражал наповал. Максим, словно средневековый рыцарь, был готов стать на колени перед Ириной Степановной и целовать её руки.

И единственное, что его останавливало от такого шага, так это полное отсутствие придуманной истории своего здесь появления. Журналист из Москвы приехал в Таганрог поздравить никому неизвестную за пределами города сотрудницу культуры Ирину Першину? Нет, что-то в этом было несуразное, а другие идеи упорно не шли в голову. Ирина Степановна смотрела в глаза Максима всё тем же лукавым поедающим живые клетки взором, периодически отводя его в стороны, изучая реакцию коллег.

– Боже, мой, мы же с вами договаривались о встрече! Я совсем забыла с этой подготовкой к концерту! – вдруг воскликнула Першина, поднявшись со стула и сделавшая несмелый шаг навстречу Максиму. Гущин облегчённо осознал: он спасён.

– Вы бы хоть какое-то письмо на дворец прислали, предупредили о вашем визите, мы бы материалы вам приготовили, – недовольно проворчала женщина в директорском кресле. – Впрочем, оставьте свою визитку, мы вам релиз вышлем. Вы шампанское сами будете пить или к нашему столу присоединитесь?

– Да-да-да, тысяча извинений, – уже уверенно и даже восторженно сказал Максим, и, слегка потеснив сотрудниц, поставил бутылку на общий стол, а рядом положил коробку конфет и свою визитку. – Угощайтесь, а я, если не будет возражений, попрошу Ирину Степановну уделить мне немного времени.

– Да пожалуйста, – как бы небрежно отозвалась женщина-директор, извлекая из офисного прибора визитную карточку. – Ирина Степановна, вы на сегодня свободны. Поздравляем вас ещё раз. Можете идти. И предупреждайте, что у вас такие серьёзные связи в столичных средствах массовой информации. А вы, молодой человек, не поленитесь прислать нам ссылку на вашу житейскую историю, пожалуйста, вот вам моя визитка.

Гущин, ладонью слизнув со стола визитку и расправив широкие плечи, вышел первым, за ним – Першина с его букетом цветов.

X

30 июня 1978 года после нескольких солнечных дней город Вольный накрыл проливной дождь, начавшийся ещё ночью. В актовый зал городского отдела внутренних дел бодро забегали шумные милиционеры в мокрых кителях и в почерневших от воды некогда голубых рубашках. Начиналось экстренное оперативное совещание с участием заместителя начальника областного управления внутренних дел и руководства города.

– Здравствуйте, товарышы офицеры! – вяло поздоровался из-за деревянной лакированной трибуны с советским гербом полный и обрюзгший полковник, представитель областного центра. Дождавшись громкого коллективного приветствия, продолжил: – Я приехал к вам в горотдел сами знаете по какому вопросу. И этот вопрос уже на контроле в министерстве и на личном контроле у первого секретаря Ворошиловградского обкома партии товарыша Гончаренко. Сами понимаете, шо спуску не будет никому. Все мечтания о том, шо завтра суббота, шо кому-то надо в отпуск на море, отставить. Такое творится, а они непонятно о чём думают, рапорта носят. Всем понятно? Вопросов нет? Вижу, шо всем. Тогда продолжу. В вашем городе за последние три дня произошло три убийства. Причём в одном и том же месте – на танцах. Кстати, закрыли эти танцы или до сих пор пляшут?! – обратился полковник к сидящим в президиуме руководителям горотдела и исполнительного комитета.

– Так точно, товарищ полковник! Сегодня утром всё закрыто и опечатано как положено. Правда, дождь, наверное, печать смыл…– отозвались в президиуме.

– Повесить свой замок на эту клетку! Написать бумаги под личное в письменном виде ознакомление директору шахты, всем его замам и профсоюзу. Учить вас надо? – продолжил полковник. – Три убийства за три дня, одним и тем же способом – это уже серия. Сами понимаете, шо это означает для нас с вами. У нас с вами появился серийный убийца. И кого убивают? Солдат! Молодых парней, отслуживших в армии, можно сказать – цвет советского народа, будущее страны и партии! До Москвы дошло. Хто докладывает по сути вопроса?

– Товарищ Чижиков. Капитан милиции! – выкрикнули в президиуме.

– Слушаем, – буркнул полковник.

На невысокую сцену к трибуне поднялся обесцветившийся от бессонных ночей Чижиков, бросил растерянный взгляд в зал и спросил:

– Мне только по сути или опять всё с самого начала докладывать?

– Давай по сути, – зашумели в зале.

– Капитан! – одёрнул приезжий полковник. – Вы задержали подозреваемого?

– Никак нет, товарищ полковник!

– Почему?

– По месту жительства не появляется. Родные, друзья, знакомые утверждают, что не знают, где он находится.

– Объявили во всесоюзный розыск?

– Так точно!

– Доложите всё, что знаете о подозреваемом.

– Есть!– козырнул Чижиков.– Нилов Константин Георгиевич, тысяча девятьсот шестьдесят первого года рождения, выпускник средней школы номер семь. Проживал в доме с матерью Ниловой Ангелиной Павловной и малолетним братом Ниловым Андреем Георгиевичем по улице Кольцевой, дом номер сорок один. Отец с матерью недавно в разводе, уехал в город Жданов, предположительно к матери. Нилов Константин Георгиевич встречался с одноклассницей Тулаевой Алисой Назаровной, которая до этого, по словам её родных, ждала из армии Аипова Марата Зуфаровича, тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года рождения, который был убит на танцплощадке посёлка Васильевка двадцать седьмого июня текущего года приблизительно между десятью и одиннадцатью часами вечера…

– …Вечера, – грубо перебил полковник. – Это уже ночь, через час – полночь наступает. Какого лешего у вас в городе танцы танцуют в такое время? Где милицейские патрули? Где народная дружина? Почему нет ночного освещения на территории шахты? Куда вообще власть смотрит? Никакого порядка! Хто отвечает за это? Капитан, орудие убийства нашли?

– Никак нет! Ищем, товарищ полковник.

– Шо докладывают криминалисты?

– Орудием убийства предположительно является немецкий штык-нож времен Первой мировой войны с характерными для данного вида оружия зазубринами, имеющими форму пилы. Длина клинка двести пятьдесят миллиметров, ширина двадцать пять миллиметров. Удары штык-ножом предположительно наносились правой рукой прямым уколом в сердце, шансов выжить у жертв не было. Тем более эти зазубрины…Говорят, что в Великую Отечественную носителей таких штыков бойцы Красной Армии в плен не брали.

– Давай без лирики, капитан! Какие-то улики у подозреваемого дома нашли?

– Никак нет, товарищ полковник!

– Плохо искали, значит. А эти, друзья его, одноклассники, с ними поработали?

– Так точно! Два последующих убийства гражданина Астафьева Виктора Леонидовича и гражданина Зоца Ивана Тихоновича произошли приблизительно в то же время в последующие два дня, у друзей есть неопровержимое алиби. Проверяли тщательно, товарищ полковник…Они дали показания, что около десяти вечера расстались, оставив гражданина Нилова в состоянии алког…

– Ясно…Шо ничего не ясно, – нервно вздохнул представитель из областного центра. – Но то, шо этот Нилов где-то прячется, фактически доказывает его вину. В состоянии алкогольного опьянения убил соперника из-за девки. Вошёл во вкус. Или совсем умом тронулся после того, как кровь почуял. Не смог остановиться – стал ещё убивать. Есть такая вероятность?

– Так точно! – хором буркнули в президиуме.

– А если он не причастен к убийствам? – покосился на хор полковник. – Сторож в училище шо сказал? Шо принесли его в отключке. Мог ли семнадцатилетний пацан с хорошей школьной характеристикой, будучи пьяным, убить одним ударом крепкого трезвого парня, отслужившего в армии? А если преступник не Нилов, а кто-то другой? А Нилов просто каким-то образом узнал, шо его подозревают и подался от страха в бега. Такой вариант развития событий мог быть?

– Так точно! – уже менее дружно пропел президиум.

– Вот и я о том. Поэтому нам кровь из носу нужно найти этого Нилова. Землю грызть зубами, перерыть весь город, отработать все загородные дачи, брошенные строения, производственные и учебные помещения, установить все родственные и дружеские связи. Дайте телефонограмму в Жданов, пусть проверят, куда там отец Нилова уехал. Быть готовым к выезду опергруппы на моря.

– Так уже дали, товарищ полковник! – гордо выпятив грудь, сказал Чижиков. – Но есть одна существенная проблема.

– Какая?

– Мать Нилова вчера умерла в больнице. Язва желудка. Прободная.

– И шо?

– Адресов ждановских родственников мужа не успели у неё уточнить.

– По картотекам ищите. Учить вас надо? Запрашивайте у коллег всю информацию, которая может быть полезной. Теперь по орудию убийства. Объявляем месячник добровольной сдачи оружия, холодного, прежде всего. Акцентировать на этом во всех объявлениях. Круглосуточно! Объявите какое-то вознаграждение за немецкий штык-нож. Хорошее вознаграждение, всё равно его никто платить не будет. Подключаем газету и радио, магазины, почтовые отделения, аптеки, вокзалы, квартальные комитеты, домоуправления, комсомол, садоводческие общества, делаем ориентировки. Прошу и местную власть не ждать с морей погоды, и так уже засиделись, пытаясь сохранить, так сказать, лицо, и не поднимать паники у населения. Она и без нас поднялась – весь город шумит, шо появился маньяк. Нам с вами не сносить погон и должностей, если в течение трёх суток мы не раскроем эти преступления. Все свободны, товарышы. Руководители подразделений, криминалисты и Рыжиков задержитесь.

– Чижиков, товарищ полковник, – по-школярски скромно поправил капитан.

– Какая разница! – жёстко отрезал полковник. – Шоб называться Чижиковым ещё заслужить надо, – в президиуме тихо захохотали.

XI

– Максим, что это было? – резко остановилась Ирина Степановна и, грозно сдвинув брови, посмотрела Максиму в виноватые глаза. По вестибюлю Дворца молодёжи залаяло расплывчатое эхо стука её тонких каблуков и бархатного голоса.

– Ира, Ирина Степановна…– пытался подобрать слова Максим. – Ты… вы извините, что так всё получилось. Мне очень нужно с вами поговорить, но только не здесь. Прошу вас, пойдёмте со мной в какое-нибудь кафе или ресторан. Умоляю.

– Ну, если умоляете, подождите пару минут, я заберу свои вещи. И если вы не будете против, я вызову такси. Не хотелось бы общаться здесь, где вокруг глаза, длинные носы и даже стены с ушами. Я ведь так понимаю, что интервью со мной – это только предлог?

Максим покорно кивнул, Ирина улыбнулась, снова показав свои божественные ямочки на щеках. Через пятнадцать минут Гущин и Першина уже делали заказ в уютном тихом кафе неподалёку от Политехнического музея.

– Мне нравится в этом районе, сама не знаю, почему, – сказала Ирина. – Мне вообще нравится старый город, с ним связано много хороших воспоминаний. Вы ведь тоже где-то здесь живёте? Точнее ваши родители…

– Да, только на Греческой, – уточнил Максим.

– Вам Сергей сказал о моём отчётном концерте? Вы с ним разминулись в кабинете директора всего в каких-то пять минут.

– Нет. С Серёгой после вчерашней встречи мы больше не говорили. Всё произошло случайно…

– И цветы с шампанским тоже случайно?

– Я был у вашего дома, соседка сказала, где вы работаете. А я, если честно, даже не знаю, кем?

– Соседка? Наверное, тётя Люда. А я работаю хореографом, вы даже ни у кого не спросили?

– Нет. Ира…Можно мне вас так называть? И вы, пожалуйста, говорите со мной на «ты»…

Першина просверлила Максима приятным острым взглядом, снова улыбнулась, но ничего не ответила. Максима до одышки напрягло это молчание. Вот она, сидит напротив, её изящная тонкая рука теребит розовую салфетку на столе. Одно движение – и он возьмёт эту руку, как это делал в жизни не раз. Но то были другие девушки и женщины. Проще ли были? Нет. Но менее возвышенные и более открытые, как многократно перечитанные книги. Ирина другая, это чувствовалось во всём – в походке, в движениях, в голосе, дыхании и взгляде.

Принесли сухое вино и салаты. Ирина косо повела бровью, показывая Максиму, что неплохо было бы выпить. Максим, весь трепеща, принял это предложение.

– Вы любите сухое или предпочитаете что-то покрепче? – спросила Ирина, поправляя голубой кулон, украшавший глубокое декольте. Макс жадно поймал это движение и обратил внимание на высокую острую грудь Першиной, резко поднимавшуюся от участившегося дыхания.

– Я вообще не пью. Это первый раз в жизни. С вами. Или с тобой? Вы так и не ответили.

– С тобой, Макс. Закажи креплёного, моё настроение начинает подниматься. Кажется, отпустило после утреннего столбняка. Ты знаешь, с каждым годом почему-то становится всё сложнее подтверждать квалификацию и звания коллектива.

Когда через время на столе не осталось ни сухого, ни креплёного, легко захмелевшая Ирина Степановна спросила:

– Так ты что-то хотел сказать. И ради этого пришёл ко мне домой?

– Пожалуй, не сказать, а наоборот расспросить. Я ничего о …тебе… не знаю. Сергей говорил, что… ты из Полтавы?

– Вы даже это обсуждали?

– Нет-нет. Серёга сказал это случайно в разговоре о политике. А я запомнил.

– Нет, Максим, я из полтавского села. А что?

– Ничего. Продолжай…те. Может, ещё заказать вина?

– Почему бы и нет. Давно я о себе никому ничего не рассказывала. Ты хочешь что-то писать обо мне?

– Можно и так сказать.

– Стоит ли? Бестолковая биография, да и не актуальная. Историю с гадким утёнком, который стал прекрасным лебедем, уже написали до тебя. С детства мечтала танцевать. После школы поступила в институт культуры в Харькове. На первом курсе вышла замуж за сокурсника, звукорежиссёра, аж из Таганрога. На втором курсе родила Серёжу. А потом, будучи в академотпуске, осталась одна. Бывший муж, с которым я до сих пор официально не разведена, умотал куда-то в Англию. И ничего мне об этом не сказал. Я, конечно, подала заявление в милицию: пропал человек. Мне дали ответ: ваш человек пересёк границу и находится в Великобритании. Что делать? Ни работы, ни денег, ребёнок на руках. Полная неразбериха в голове и сердце. Вернулась в родное село, к матери, с которой жила старшая сестра, представь, с мужем и двумя детьми, ещё и младшая на выданье – женихи табунами ходили. А в селе тоже никаких перспектив, страна-то распалась, нищета и разруха, только идти коров доить. Разгар девяностых. Я же мечтала танцевать, кое-как, наперекор матери, доучилась заочно. Параллельно подрабатывала в сельском клубе – и полы мыла, и кусты стригла, и цементом стены мазала, и микрофоны в зале включала. Но и здесь сократили. Поплакала, повыла на Луну, сама от себя не ожидая, купила билет, и приехала в Таганрог к матери своего беглого суженого-ряженого. А мать, свекровка то есть, оказалась женщиной правильной. Приняла и меня и сына. Прописала, считай, сама оформила гражданство. Помогла по жизни. Когда умирала, написала завещание на квартиру. Мне и внуку. Ты был вчера в этой квартире. Это если вкратце о моей личной жизни. А о работе – ничего выдающегося. Репетиции, конкурсы, отчёты, грамоты – не более. Побросало по разным заведениям, прижилась, вот, у молодёжи. Это стимулирует, заставляет следить за собой. Старые и некрасивые не интересны молодым. Нужно быть лучше их, сильнее что ли, тогда тебя будут слушать, и тебе будут подражать. Наверное, для них, для детей, старалась всю жизнь и себя сохранить, – Ирина тяжело вздохнула и сделала полный глоток.

– Муж твой он как-то выходил на связь, хотя бы с матерью? – спросил Максим.

– Было дело, письма писал. Изредка, раз в год, наверное. Но как только сверковка раскрыла ему все карты, что мы живём у неё, как отрезало, вот и вся история, – пожала плечами Ирина.

– А-а-а… у тебя были другие мужчины? – неумело попытался вызвать откровение Максим, вынужденно делавший небольшие глотки вина под давлением указывающего на наполненный бокал взора Першиной.

– Были. Но свекровка не особо их принимала. А мне уйти тоже не свезло, все претенденты на руку и сердце были женаты. Нести же крест любовницы как-то не хотелось. Не моё это – прятаться от глаз, врать коллегам, объясняться Сергею. Как-то написал мне из Киева одноклассник, первая школьная любовь. Узнал у сестры адрес: «Люблю! Не могу! Целую! Приезжай, я – к твоим ногам». Поехала, рискнула попробовать, всё пыталась как-то устроить свою жизнь лучше. Киев всё-таки не Таганрог, да и диплом у меня украинского образца. Серёжа ещё маленький был, но уже много понимал. Одноклассник снял нам квартиру, так как свою делил в суде со своей первой женой. Повела Серёжу в школу, а там уже тогда бесновались. Весь класс бегал в оранжевых шарфиках, требовали у сына говорить на мове, москалём называли. Это у них революция такая была, как они говорили. И мой одноклассник крутился там в каких-то штабах у Ющенко. Это президент их был на тот момент. Всё обещал, что вот-вот заберут всё у донецких, вступят в Евросоюз, он хапнет кучу денег, купит новую квартиру, получит должность в министерстве…Я из-за сына уехала обратно в Таганрог. Свекровка, слава богу, простила. Серёжа до сих пор вспоминает те дурацкие два месяца, вырванные из жизни. Кстати, ты обратил внимание, что старики на Украине не хотят войны? А молодёжь жаждет резать нас. Это как раз те, которые бегали тогда, в середине двухтысячных по школам в оранжевых шарфиках. Как будто не от нас они родились…

– Резать нас? Но ты же родом с Украины…

– Мы родом, Максим, из Советского Союза. Мы родом из унаследованной им тысячелетней истории и культуры нашей большой страны. И сама Украина вместе с нынешней Россией родом из него. Геббельс, кажется, говорил, что если отнять у народа историю, то через поколение он превратится в толпу, а еще через поколение им можно управлять, как стадом. Не зря же систему образования так изменили. Именно для того, чтобы то, что являлось аксиомой для нас, превратилось в миф для нынешних митрофанушек. Но мы же не о политике пришли сюда разговаривать? Закажи ещё вина!

Максим, покорно пошатываясь, бросился к бару и принёс полную бутылку. Ирина осуждающе окинула его с ног до головы.

– Не многовато ли будет?– спросила отрывисто.

– Заберём с собой, если останется, – ответил Максим.

– С собой, значит? А куда, позволь спросить?

– Куда скажешь.

– То есть ты ещё не решил, куда мы идём дальше?

– Я это решил ещё с утра. Даже ещё ночью.

– Но у меня не прибрано. Я не ждала гостей.

– Я не хочу быть гостем.

– Ты пьян, Макс.

– Не более, чем ты.

– Тогда берём бутылку и ловим такси. Если что – плачу я.

– Нет, я.

– Только попробуй. Ты меня ещё не знаешь.

В такси Гущин нырнул на заднее сиденье, чтобы сесть рядом с Ириной. Попытавшись положить свою тяжёлую руку на её тонкое плечо, понял, что это неудобно. Тогда просто взял её за ладонь. Ирина подняла на Максима жадные глаза и шёпотом сказала:

– А ты не пожалеешь?

Максим уже потерял над собой всегда присущий ему контроль, и вместо ответа наклонился и легко поцеловал её в щёку. Ощутив тёплое встречное движение Ирины, он протянул дальнюю руку, обнял её за талию, прижал к себе, и без стеснения отдал всю свою нежность крепкому и продолжительному поцелую в расслабленные губы.

XII

– Чижиков, ко мне, бегом! – раздался по внутренней связи хриплый голос начальника горотдела.

Чижиков бросил трубку телефона, хрустнул заклинившими позвонками, соскочил со стула и выбежал в коридор, недавно застеленный свежим линолеумом с жёлтыми цветами, никак не гармонирующими с профилем милицейского учреждения. По пути на второй этаж в кабинет к начальнику спросил у дежурного, который час – свои наручные часы забыл завести перед тем, как заснул прямо за рабочим столом. Было пять часов вечера, обычно в это время, в конце рабочего дня, в кабинетах горотдела сотрудники, весело балагуря, уже готовились на выход. Сейчас всё было иначе, словно в период военных действий. В связи с объявленной с 1 июля 1978 года операцией «Перехват» милиционеры перешли на круглосуточный режим работы. Чижиков потёр руками сонное лицо, изобразил бодрую улыбку для подскочившей открывать дверь молодой секретарши, забежал в кабинет начальника.

– Капитан Чижиков по вашему приказанию…

– Садись, пиши, – быстро приказал начальник – худощавый высокий майор с седыми висками и высоким лбом, под смешки коллег традиционно ходящий в безобразно коротких брюках с красными лампасами. Чижиков присел за приставной стол, открыл записную книгу. – Посёлок Княгиневка, улица Тургенева, дом двадцать четыре. Записал? Ильенко Зоя Ивановна и Ильенко Николай Петрович. Пока ты дрых в кабинете, эта самая Зоя Ивановна принесла тот самый немецкий штык-нож…

– Я не дрых, товарищ… – пытаясь поправить начальника и оправдаться, скрипнул голосом Чижиков.

– Да не перебивай! – крикнул подполковник. – К тебе три человека в кабинет заглядывали, храпел как хряк перед убоем, морда, вон, вся на рыбьи жабры похожа. Я приказал не беспокоить. Пока с обнаруженной находкой работают эксперты, а я почему-то уверен, что это будет то, что мы ищем, дознаватели опрашивают Зою Ивановну, ты срочно собираешь группу и срочнейше выезжаешь по указанному адресу, берёшь мужа этой Зои Ивановны, Николая Петровича, её малолетнюю дочь и идёте на место, где штык-нож был обнаружен. Там нюхаете всё от травы и воды до макушек терриконов, и хоть сами становитесь с Бобиком на четыре точки, но весело и результативно маршируете по следу преступника. Ну, что, колёсико завращалось? Ух, как завращалось! Либо этот Нилов ножичек там прятал, либо после начатой нами работы задёргался и туда перепрятал, а, может, просто сбросил. Надо быстро разобраться. Ясно, что он где-то рядом, и он загнан. В общем, задача ясна? Выполняй!

Чижиков отдал честь и стремглав выскочил из кабинета. Опергруппа с собакой, фотографом и криминалистами уже была готова к выезду и ожидала у изрядно проржавевшего УАЗика.

–Ждём вас, товарищ Чижиков, – широко улыбаясь, доложил молодой лейтенант – оперуполномоченный.

– По местам, поехали!– скомандовал Чижиков.

Княгиневка – пригородный посёлок, вся жизнь которого теплилась на небольшой экспериментальной шахте и личных подсобных хозяйствах. Перепуганный Николай Петрович с улицы Тургенева не сразу понял, чего от него хотят милиционеры.

– Может, чайку? – засуетился он в сенях – низкорослый облысевший шахтёр, его профессиональная принадлежность определялась по угольным ободкам вокруг глаз. – Дочка нашла этот ножик вчера во-о-он, там, под бугром, у могилок. В крайнем брошенном доме какие-то пацаны часто собираются. Чем они там занимаются – одному богу известно, но стены все этими, как их, фашистскими крестами обрисованы. Они и на скале их, паршивцы, рисуют, там вон, чуть выше, на ставке. Но мы не поддерживаем это дело. Да-а, не поддерживаем. Так вот, тут – дочка с ножом, а тут – выступление по радио, что его ищут как орудие убийства, которым маньяк орудовал. Может, это и не этот ножик. Бог его знает. Лучше сдать от греха подальше. Вот я жену к вашим и послал, она всё равно в город на базар собиралась.

– Какой маньяк? – спокойно и убедительно одёрнул Николая Петровича капитан Чижиков. – Нет никакого маньяка. Всё под контролем советской милиции. Вы место показать можете, где дочь нашла штык-нож?

– Так я ж говорю, во-о-он, там, под бугром.

– Понятно. Под бугром места много, нам конкретно нужно. И всё, что вы знаете о тех, кто там, в брошенном доме, собирается.

– Дочка нашла, я не в курсе.

– Николай Петрович, зовите дочку.

– Так ей шесть лет, что она понимает?

– Дети порой понимают больше нас.

– Так спит она…

– Будите. Вы же осознаёте, мы можем и вас заподозрить, что вы маньяк.

– Так нет же маньяка, вы сказали.

– Это я сказал. А он-то может и быть.

Николай Петрович недовольно вздохнул, нырнул в проход дома, через пару минут вывел в сени девочку, одетую в домашнюю пижаму.

– Таня, расскажи дядям, где ты нашла ножик? – попросил дочку отец.

– Там, – показала пальцем Таня.

– Вот, и нам так сказала, – развёл жилистыми руками Николай Петрович.

– Понимаете, мы должны точно составить картину обнаружения вещественного доказательства,– пояснил Чижиков. – Одевайте дочь, идёмте под бугор.

Идти пришлось по раскалённой после прошедшего дождя скалистой грунтовой дороге. Справа виднелся заклубленный дымом шахтный террикон, едкий запах от которого вился по всем пожелтевшим княгининским низинам и тянулся вниз вдоль Миуса. Левее от террикона виднелась невысокая скала, нависающая над зеркалом местного пруда. Скала была выкрашена в красную краску, а на ней – белый круг со свастикой в центре. Милиционеры переглянулись и замерли, остановился даже служебный пёс Бобик.

– Кто здесь у нас участковый? – возмущённо спросил лейтенант.

– Смирнов, – ответил Чижиков. – Никому не докладывай о том, что видишь, остальных тоже прошу не поднимать панику, сами разберёмся со Смирновым. Эх, что тут у него творится-а-а…

Таня остановилась перед самым крайним домом, дальше – только выжженная степь, холмы и низкорослая посадка из акаций. Дом, заросший диким виноградом, стоял без окон и дверей, и размещался совершенно непонятно на какой улице – как бы отдельно от всех остальных строений посёлка.

– Кто здесь жил? – спросил Чижиков.

– Лет двадцать никто не живёт, а то и больше, – ответил Николай Петрович, потом, почесав лоб, добавил: – На этом краю поговаривают, что ведьма жила. Умереть не могла, так люди все окна вынесли, только тогда душа и вышла. Вот ведь как за этот мир держалась.

– Вы в партии состоите? – спросил Чижиков.

– Не, я так… И в комсомоле чуток походил…

– Оно и видно. То бога вспоминаете, то ведьму какую-то. Советские люди, а рассуждения как у дореволюционных царебожников.