Сергей Петрович Волошин
Освобождённый
Нет, не пропустил Максим мимо ушей трогательные предупреждения любимой. Где-то в глубинах сознания что-то натужно ёкнуло от её слов, но не хотелось в глазах Ирины показаться доверчивым пугливым мальчишкой, который затаит страх перед могуществом сил земного провидения. Отчасти он даже немного пожалел о своей бестактной браваде, но не подал виду, решив утопить любимую в отвлекающих от тяжёлых мыслей поцелуях. Ирина игриво поддалась этому нехитрому манёвру, хотя лёгкий ветерок непризнания и обиды почесал холодком её нежную кожу.
II
В начале июня семья Нилова-старшего перебралась в новую квартиру в старом бараке по соседству с младшим братом Андреем. Ремонт соображали почти всей улицей. Кто-то подкинул строительные материалы, и всяческую сантехническую фурнитуру, завалявшиеся в гаражах, сараях и на чердаках, кто-то вышел на толоку, собранную на клич Сергея Александровича. Молодой шахтёрский пенсионер работал, не покладая рук, целую неделю, ещё и своих сыновей привёл – бетон мешать. Андрей Нилов с разрешения хозяина привёл с лесного склада двух коллег, справно поладивших кровлю, а сам перебрал во всех комнатах электрику.
« Слушай, Кость, я тут твою одноклассницу встретил, Настю Снегур, сейчас она по мужу Краско, помнишь её? – спросил раскрасневшийся от работы Андрей. – Рассказал ей про твою беду, так она сказала, мол, давай встречу выпускников организуем, и каждый чего-нибудь тебе подбросит. Кто какую технику, телевизор там, холодильник, шкаф, а кто и деньжат».
Нилов-старший пожал плечами. Ему было неудобно, стыдно обращаться к одноклассникам, которых он не видел несколько десятилетий и запомнившим его как серийного убийцу. Сядут ли они за один стол с ним? Поймут ли, выслушают? Но тягучая мысль о том, что нужно как-то организовывать свою новую жизнь, давила на больное темечко всё сильнее и сильнее.
«Хорошо какому-нибудь безнадёжному раковому больному, которому уже и срок жизни врачи определили – месяц или два, – думал Константин. – Лежи себе, страдай, получай наркотики, пиши завещание, приглашай попа. Точно знаешь, что будущего уже нет, путь только в иное измерение, до которого тебя вежливо препроводит старушка-смерть. А что делать мне? Будущего не вижу, а бабушка с косой убирает урожай где-то в другом месте. Может, было бы лучше, чтобы какая-нибудь шальная пуля чмокнула в затылок ещё там, в пылающем Мариуполе. И никаких тебе хлопот».
Телефон Насти Снегур всё же у брата взял. Долго судорожно колебался – звонить или нет. Настя была девушкой учтивой, вежливой, отзывчивой, вряд ли годы смогли её перекрутить в другую сторону, Костя не сомневался, что разговор сладится легко, а вот как с остальными одноклассниками – вопрос. Да и много ли их осталось в умирающем городе?
*
– Да, выпало тебе, Костя, никакому врагу не пожелаешь, – неподдельно сказала Настя, выслушав рассказ Нилова-старшего. Это была полная пышногрудая ярко накрашенная не по годам блондинка с карикатурным носом, остро вздёрнутым вверх. Если бы Константин встретил её на улице, то никогда бы не узнал, уж слишком изменилась Настя после школы, где была миловидной скромницей с волосами смоляного цвета. Присели на покосившейся, заросшей высокой травой, скамейке в центре города. – Ты Алису уже видел?
– Алиса…Алиса-лиса, – Костя замялся, пытаясь подобрать какие-то нужные слова, чтобы описать его отношение к своей первой любви и почему он боится увидеться с ней. – Отреклась от меня Алиса, чего уж вспоминать и душу бередить?
– Как это отреклась? Ничего подобного! – зарокотала Настя. – Ты сам себе это придумал, пока срок мотал? А как, скажи, надо было поступить Алиске, вслед за тобой, как жене декабриста по лагерям и каторгам ехать? Да её, да будет тебе известно, папашка Марата со своей ненормальной роднёй чуть со света не изжили. Они помимо того, что твою мать в могилу загнали…
– Что ты сказала? – перебил Костя, почувствовав, что на его лбу выперли вены.
– Что слышал, – прошипела Настя. – Как тебя подозреваемым в убийстве Марата назвали, так они с братом и побежали к твоей маме права качать. Обещали всю вашу семью порешить. Вся Нахаловка тогда возмущалась, как узнали, что маму после разговора с Зуфаром сердце прихватило и померла она от этого. Так эти Аиповы не успокоились, они ещё и Алиску решили в гроб свести. Даже в институт ей, псы бешеные, не дали поступить, какие-то у них там связи в медицинском были, зарубили Алиску на экзаменах. Она вернулась домой, ей и тут проходу не давали, всё обвиняли, что она виновата в смерти Марата. Девчонке пришлось в другой город уехать, в этот, в Антрацит, и поступить в медучилище. Там она в больнице много лет и работала. А потом мужа похоронила, вернулась в Вольный, бизнес раскрутила. Так ты ничего и не знаешь?
– Да откуда мне знать, Насть? Я жил в другой реальности – то зона, то базар, то подвал под обстрелами. А кто был муж Алисы? – спросил Костя.
– Не знаю я, врач какой-то. Слышала, что умер от какой-то заразы, от больного подхватил. Что, заинтриговала, да? Да Алиска у многих про тебя узнавала, но ты ж как капитан Немо, нырнул на дно, и был таков, – резво встав со скамейки и раскачивая широкими бёдрами, захохотала Настя.
– Да я женат, вроде, чего тут интриговать, – опустил голову Нилов, поймав себя на рефлексии, что хотел бы встретиться с Алисой Тулаевой, и желательно до собрания выпускников.
– Ну, как там в наше время пели, «первая любовь моя земная, утро моих глаз»…Помнишь или забыл? Все пацаны у подъездов знали эту песенку. Так что женат, не женат – не имеет значения. Первую любовь всё равно забыть невозможно, по себе знаю, – мечтательно подняла глаза кверху Настя, расширив крупные ноздри своего смешного носа, словно вдыхая аромат полевых цветов детства. – Лёшка его звали. Красивый, кудрявый. На мотоцикле «Ява» ко мне приезжал, всех пацанов во дворе построил. Эх…
– А что случилось с ним?
– Да ничего не случилось. В армию забрали, в Афганистан. Друзья его ворошиловградские погибли, а он вернулся, только не ко мне, а к какой-то клуше в Ейск, с которой переписывался последний год службы. Помнишь, были такие развлечения у девок – писать письма на незнакомые адреса полевой почты «неизвестному солдату»? Вот Юрка и клюнул…
– Не, я такого не помню. Да и не мог помнить, я ж в тюрьме сидел. А нам ни с воли не писали, ни с колоний женских, у нас строгач. Кстати, тут меня наши сильно проклинали, когда я сел?
– Ой, да кому ты нужен, Костя? Ну, попереживали немного. Повозмущались. Кто-то клюнул на сплетни, что это ты убил троих ребят, кто-то решил, что тебя подставили. У меня дядя в ментуре работал, он мне сам сказал, что история запутанная, а закрыли тебя потому, что ты первый к ним попал, а область давила, требовала срочно найти преступника. Вот и нашли, не особо искавши. А однокашки рассосались по своим институтам, бурсам, армиям, потом попереженились, детей нарожали, раньше-то это дело быстро обставлялось, не то, что сейчас. Вспоминали тебя изредка. Я с братиком твоим, Андрюшкой, бывало, разговорюсь, но он странный какой-то – ничего о тебе не говорил. Хороший парень, всем на Нахаловке помогает, отзывчивый, добрый, но непонятный, как закрытая книга. Вот только Катька его с ним и ужилась. А ей и деваться было некуда – ни родных, ни кола, ни двора. Вышла за Андрея, так хоть дом свой обрела. Ваш дом.
– Катя хорошая женщина, Андрею с ней повезло, факт. А странности Андрея…Ну, да, есть такое, не буду спорить. Все мы с недостатками.
– Это точно. Так что насчёт даты встречи выпускников? Устроит тебя восемнадцатое июня, а? Это суббота, народ на выходных, в школе я договорюсь, чтоб наш кабинет открыли, где Инна Владимировна, царство ей небесное, мариновала нас на комсомольских собраниях. Помню, как тебя разбирали за причёску, не соответствующую образу строителя коммунизма….
– Меня любая дата устроит. Я птица теперь изрядно общипанная, но вольная. А если кто-то не сможет на этот день?
– Знаешь что, Костя, я не первый раз собираю наших, и уже чётко представляю себе весь формат. Если с каждым, блин, отдельно согласовывать дату, то встреча не состоится никогда. У каждого обязательно найдутся неотложные дела и неизлечимые болезни. Здесь проще подход: сказал день, место и сумму сбора на пьянку, а дальше каждый для себя решает – с нами он или против нас. Как правило, откалываются от коллектива немногие. Правда, и коллектива того осталось человек пятнадцать. Но пока ещё все своими ногами ходят и личными колёсами ездят. Так что не переживай, хоть дата у нас и не юбилейная, но сбору быть. Тем более с тобой, ты у нас впервые на арене, тебе и софиты поярче, – Настя, волнами поднимая крупную грудь, сочно и отрывисто засмеялась.
– Хорошо, если так. Всегда уважал классных организаторов. И когда ты только этому научилась?
– Так я в исполкоме полжизни проработала, в коммунальном хозяйстве. У-ух, скажу я тебе работка! Ближнего клюют, нижнему на голову гадят. Научили…
– Скажи, пожалуйста, а где Алиса сейчас живёт?
– Опачки, так раззадорила я тебя, Костик, раззадорила! Тоже умею.
– Да нет, просто, вдруг…поговорить…может…
– Это надо, Костик, поговорить надо. Столько ран на душе накопилось, а лечить их можно только воспоминаниями и прощением. По себе знаю. Я даже в церковь стала ходить…
– Насть, Алиса где живёт?
– Алиса, ха, да на улице Дружбы народов, прямо напротив заводской столовой. А на заводе она цех арендует, мебель делает. Там на улице и её квартира, и дочкина. Дочка, правда, в Питере, но хату мама тут держит, хоромы целые, с евроремонтом, зеркалами, хрусталями. Зачем такие бабки здесь вкладывать в жильё, в этом дохлом городе…
– Настя, а номер дома сказать можешь?
– Тьфу ты, да там у любого спросишь, все знают нашу Алиску. Я эти номера что ли помнить должна? Ладно, ты не обижайся, заговорила тебя. Я такая, меня не переслушаешь, если попадёшься. Лапидарностью не страдаю. Имей в виду. А ещё танцевать люблю. До сих пор пляшу, как в юности, перед зеркалом с внучкой. Она у меня девка шухарная…
– Настя, спасибо!
– Обиделся? Ой, Костя-Костя, жаль мне тебя. Хочется настроение поднять, а не знаю как. Но холодильник я тебе найду, клянусь. Холодильник за мной. У меня и среди бывших коллег остались приятели, прозвоню всем, расскажу ситуацию. Может, и ещё что подыщем, стиралку, например. Правда, с водой у нас беда, сам знаешь, но не руками же тряпки в тазике елозить. Хотя, помню, как-то полетела моя машина, так я…
– Настя, мне пора, – Костя аккуратно тронул Настю за плечо, показывая ей, что он торопится. Настя снова беспричинно засмеялась, дерзко, словно в ответ, хлопнула Нилова по левому предплечью.
– Давай, родной! Будем на связи. Учи стишок на наше мероприятие, а то вызовут к доске, а ты не готов. И опять двойка! Алиске, если увидитесь, большой от меня привет!
*
Настя перезвонила Константину на следующий день, весело балагуря, сообщила, чтобы сидел в своей новой «норке» на Кольцевой, и ждал приезда грузовичка с гуманитарными подарками. Незнакомые мужчины привезли холодильник «Саратов» со слегка поржавевшей дверью, телевизор без пульта, но зато с большим плоским экраном, стиральную машину-полуавтомат и почти новую ванную. Андрей, хоть и хватался постоянно за пронзительно покалывающую левую часть груди, установил ванну в тот же вечер.
Константин и Наталья решили впервые заночевать в своей новой квартире, на привезенном с заброшенной дачи Сергея Александровича роскошном диване-книжке. Заглянул и Павел Петрович по прозвищу Пэпэ, принёс старенькую, но вполне прочную этажерку и холщовый мешок, наполненный художественными книгами разных лет. Сказал, что на развод библиотеки. А не понадобятся, то для растопки печки – самый раз. Последнему подарку Константин радовался, как ребёнок. Собрания сочинений Пушкина, Паустовского, Льва Толстого, Константина Симонова, ставший таким родным «Тихий Дон» Шолохова…
Уставшая после вечерней уборки Наталья Ивановна грузно упала на диван и быстро уснула, не успев снять с себя одежду. Константин прикрыл жену подаренным Катей стареньким покрывалом, и полночи перебирал книги в разделённой на две комнаты – на санузел и тамбур – бывшей прихожей. И как в век войны без мира, когда редкие живые завидуют множеству мёртвых, можно запросто расстаться с таким сокровищем великой нравственности и науки?
III
Лето наливалось незрелыми ягодами смородины и клубники, вызревал душистый крыжовник, в углу Андреевого сада ярко алела ранняя вишня. А Нилову-старшему с супругой было не до этих показательных выступлений распустившейся природы. Первым солнцем отправлялись они сутулиться в чиновничьих и медицинских инстанциях, чтобы обрести, наконец, желанную бумажку о возможности легального проживания в городе Вольный, именуемую разрешением на временное проживание. Скопленные деньги таяли, как апрельский снег, каждый шаг – рубль, два шага – десять – справки и ксерокопии, банковские квитанции и пошлины, а в какой-то момент украинские гривны в Вольном и деньгами-то перестали считать, предлагая в обменных пунктах грабительский курс – один к одному. Но именно это обстоятельство и подсказало Нилову повод для визита к Алисе Тулаевой.
Улица Дружбы народов короткая, как беговая дорожка. С одной стороны – бетонная стена завода «Прибор», из-за разрыва кооперационных связей остановившего производство в первый же год украинской независимости. Все ржавые металлические ворота плотно заварены, некогда шумная проходная заложена двумя рядами шлакоблока, на фасаде бывшей столовой площадью с треть футбольного поля – чудом сохранившиеся объёмные буквы, составляющие некогда популярный социалистический лозунг «Слава труду!». С другой стороны улицы – стройный ряд приземистых хрущёвских многоэтажек, среди которых несколько кирпичных с ирландскими крышами ведомственных домов, основательно выделявшихся своей оригинальной архитектурой и планировкой. В конце улицы сиротливо пристроились несколько частных домов, упиравшихся в плотные зелёные насаждения пятидесятилетних дубов, клёнов и акаций.
Когда-то Константин приходил сюда. Завод тогда гремел на весь Союз, а в рабочую столовую привозили кормить не только специалистов-смежников, но и популярных артистов, приезжавших с выступлениями во дворце культуры «Прибора». Вспомнил Костя незабываемую встречу с киноактёром Евгением Леоновым. Что он делал в Вольном, непонятно. Песни Леонов не пел, танцором не был, да и к артистам разговорного жанра не принадлежал. Но шуму в школе было много, слух, что в заводскую столовую привозят самого Доцента из «Джентльменов удачи», разлетелся за минуты. Вышел из чёрной «Волги» невысокий человечек в шляпе и плаще, поклонился собравшимся у входа восторженным людям с занемевшими от изумления устами, мило улыбнулся и шагнул в двери здания.
Кто-то из старшеклассниц крикнул вслед: «А-фо-ня!». Леонов остановился, неуклюже развернулся, лицо расплылось, глаза заблестели от удовольствия, а знакомый всем до боли голос протянул: «Афоня, ребята, это Леонид Куравлёв, а я – штукатур Коля, если что. Ну, и Доцент, конечно». Толпа на улице зааплодировала и стала громогласно скандировать: «Ле-о-нов!». Евгений Павлович, снял шляпу, обнажив знаменитую лысину, снова поклонился, сделал шаг вперёд, дождался тишины и, скривив рот набок, громко прошипел, как это делал его киногерой Доцент. Улица рукоплескала. После обеда целый час Леонов раздавал автографы местным жителям, счастливым зевакам, школьникам, поварам на накрахмаленных головных колпаках и посудомойкам на свеженьких тарелках, пока сопровождавшая группа силой не затащила актёра в нетерпеливо дрынчавшую чёрную «Волгу».
«Да, были времена, когда артисты служили народу и не чурались приехать в этот захудалый городок», – подумал Константин, медленно шагая мимо знакомых с детства дворов. Раньше они были полны детей, а сейчас – ни души. На углу заводской стены показались высокие стальные двери со странной надписью «Занято» и небольшим окошком, напоминающим знакомую тюремную кормушку. Константин заглянул внутрь, там, в небольшой комнате, за жёлтым письменным столом сидел некрасивый мужичок в старомодном вельветовом пиджаке.
– Вы к кому? – испуганно взвизгнул мужичок, от неожиданности уронив на стол очки.
– А что это за конторка у вас тут? – деловито улыбаясь и не обращая внимания на суетливые движения мужичка, спросил Константин.
– А вы кто? – продолжил мужик, найдя очки и важно повесив их на край искривлённого носа.
– Вы много вопросов задаёте: то «к кому», то «вы кто»? Чем ваша фирма занимается, меня хозяин её интересует.
– А-а, так хозяйка у нас.
– Алиса Назаровна?
– Так точно! Будет скоро. Она вон в те ворота заезжает, что со стороны посадки. Позвонить ей, что-то передать?
– Да не нужно, подождём её, если скоро будет, – отмахнулся Костя и зашагал в направлении посадки.
У единственных работающих ворот остановленного завода загорала на июньском солнце стая мелких собак. С псами Константин умел находить общий язык, не боялся их, а они отвечали ему взаимностью – зря не атаковали его. Пришли на память слова из песни на стихи Есенина «Для зверей приятель я хороший, каждый стих мой душу зверя лечит».
«А вот стихи писать я так и не научился, хотя пытался ведь, и даже Алисе мои любовные признания в рифму нравились», – отстраненно подумал Нилов, вглядываясь в ускользающую за поворот благоухающую цветом черёмухи улицу Свободы, по которой когда-то лихо носились жёлтенькие автобусы-гармошки. В душе Кости неожиданно заиграли ноты каких-то забытых мелодий, тянущих в беззаботное детство, где любые жизненные надломы и событийные передряги казались такими ничтожными, больше похожими на увлекательное весёлое приключение.
Предстоящая встреча с Алисой не пугала Нилова, скорее горячо будоражила. Он ни в чём перед ней не виноват, он никого не убивал, он даже мыслей таких не вынашивал. Та Алиса, что жила в его юношеских грёзах и тюремных воспоминаниях, осталась светлым солнечным проблеском в грозовых тучах бушующей жизни. Нилов поймал себя на мысли, что несколько десятилетий он мечтал об этой встрече, ждал её, вынашивал в дальних уголках раскалённого сознания. Ведь за столько лет он так и не получил ответа на вопрос: что случилось в тот июньский вечер 1978 года, когда Алиса оставила его одного на террасе летнего кинотеатра Васильевки, почему предпочла Марата, что значили её слова в суде «как я вас всех ненавижу»?
Какая она сейчас, Алиса Тулаева? Не отвернётся ли, не испугается высоких залысин над расписанным мелкими морщинами челом, не бросит ли упрёк за юношеское слабоволие, когда позволил оставленному ею Марату повторно ворваться в жизнь и взбаламутить её на многие годы.
Вдали на пустующей улице Свободы показалась крохотная точка автомобиля красного цвета. Из-за дырявого рваного асфальта автомобиль ехал не спеша, медленно увеличиваясь в размерах и постепенно усиливая контраст силуэта сидящей за рулём женщины. Да, это было её лицо, её длинная строгая шея, продолжающая осанистую спину, её огромные глаза со жгучими зрачками, тонкий нос и немного пухлые губы. Лишь лёгкая тень прожитых лет отражались на этом знакомом, как картинка над детской кроватью, спокойном и благородном лице. Машина остановилась у ворот, дала сигнал. Но прежде, чем сотрудник распахнул грубо зудящие створки, Нилов шагнул наперерез и неуверенно поднял правую руку.
Алиса заглушила машину, открыла боковое окно, откуда, как показалось Константину, вырвался цепкий аромат дорогих духов. Наступил мучительный момент для двоих. Кто сделает первый шаг, кто скажет пробное слово, пробивая окаменелую толщу застывшей памяти и пронизывая невидимое пространство человеческого века? Пауза затянулась, но Константин сумел её выдержать, с улыбкой на небритых седых устах сохраняя притворное молчание.
– Вы ко мне? – донёсся из салона знакомый и такой же чужой голос.
– К тебе, – ответил Нилов, положительно кивнув, как будто покланялся.
– Костя?
– Он самый. Запылился только немного.
Алиса вышла из машины. На ней были короткие голубые джинсы, плотно обтягивающие сочные бёдра, и одетая навыпуск льняная рубашка в крупную клетку. Белоснежные кроссовки составляли контраст с истоптанными по боевым дорогам Мариуполя чёрными туфлями Константина, комично торчащими из-под широких выцветших коттоновых брюк.
– Вижу, что запылился. Но откуда ты здесь? Каким ветром? – захлёбываясь воздухом, ахнула Алиса.
– Если можно так выразиться, я к тебе почти по делу. Может, примешь? Есть у тебя офис? – спросил Костя.
– Да какой офис, цех у меня здесь мебельный. Пыль, грязь, шум, запахи, – немного застенчиво ответила Алиса, потом обратилась к открывшему от любопытства рот сотруднику в воротах: – Да задвигай уже, сегодня меня не будет, передай мастеру, что я на телефоне, – повернулась снова к Косте. – Ну, что садись, поехали.
– Куда едем-то?
– Ко мне домой. Это здесь, за углом. Посмотришь на мои хоромы. Если честно, по местным шалманам я не ходок, извини, буду угощать продуктами домашнего приготовления.
– Так, может, заедем в магазин, я куплю что-нибудь, – засуетился Костя.
– Ты же по делу пришёл? Вот о деле и поговорим, а где и как тебя принимать, это уже моя забота, – отрезала Алиса.
Остановились возле двухэтажного дома из силикатного кирпича с замысловато разбросанными со всех сторон пристроенными снаружи подъездами. Некоторые из них вели сразу на второй этаж.
– Совершенно не помню этот дом, – признался Костя, щупая ногами широкие ступени в просторном вестибюле.
– Да ты уже, наверное, здесь не жил, когда его возвели. Это архитектура восьмидесятых, – Алиса отомкнула металлическую дверь с выпуклыми узорами, предложила войти.
Константин сразу почувствовал, что попал в жилище состоятельного человека, не скупившегося на дорогой ремонт и солидные приобретения, и не жалеющего сил на поддержание идеального порядка. Подвесные потолки во всех комнатах сливались в единую конструкцию, представляя собой некое зеркальное отображение утопающих в песках египетских пирамид. На совершенно отделанных стенах – объёмные изображения фараонов и цариц, а в центре этого головокружительного ансамбля – фонтан со статуей чёрной кошки посередине.
– Ничего себе! – крутясь на одном месте, охнул Нилов.– Я не пойму, сколько у тебя здесь комнат и куда идти мне?
– Здесь две квартиры, трёшка и двушка, соединённые в одну. А эти все тутанхамоны уже давно из моды вышли, – пояснила Алиса, показав Косте арочный проход в просторную светлую кухню, тоже соединённую с какой-то комнатой. – А на свежий ремонт при новой власти пока не заработала. Слава богу, что вообще сумели выкарабкаться и открылись после грабежей четырнадцатого.
– А кто грабил? – спросил Нилов, без приглашения присаживаясь в глубокое, но высокое красное кресло необычной конструкции, коих он насчитал на кухне целых десять.
– Да кто? – хмыкнула Алиса, зажигая газовую плиту.– Казачки наши бомбили здесь всё, что неправильно лежало. Мозгов, слава богу, не хватило оборудование демонтировать, гонялись за хорошими машинами и на деньги тренировали тех, кто не успел вовремя сделать из города ноги. Я, считай, год в лесу на даче жила, как отшельница. Охраняла тачку с микроавтобусом. Его бы отжали в первую очередь, это у них шустро тогда получалось. И жаловаться некому – они же и властью тогда были, и охраной порядка. Всю зиму закупорками жила, язву заработала. Вот, теперь сижу на строгой диете, худею.
– Лихо, – мотнул головой Костя.
– Да повезло мне просто. Никто про мою дачу не знал, я её очень тихо купила у чужих людей. А другим пофартило меньше. Кому и пальцы отрезали, током пытали…Было дело, – с тяжёлым вздохом сказала Алиса.
– И что хотели?
– Как что? Денег, конечно.
– Ну, ждали же русский мир, как я понимаю. А он не совсем русским оказался.
– Костя, да при чём тут русский мир, зачем юродствовать? – Алиса напрягла губы и недовольно сморщила лоб. – Как раз когда жалобы дошли до Москвы, сюда и прислали спецов, которые зачистили эту свадьбу в Малиновке. Ты ж в Мариуполе жил, вряд ли знал, что тут происходило.
– А ты знаешь, где я жил? – показушно удивился Нилов.
– Знаю. Да все, кто тебя помнит, знают, – подняла глаза Алиса, они не выражали ни радости, ни грусти, ни уважения, ни ненависти. Наверное, только какую-то периферийную боль.
– И ты помнила?
– А я и не забывала. Ни на один день. Теперь, как я понимаю по событиям в Мариуполе, ты здесь надолго? Жильё хоть там осталось?
– Ничегошеньки не осталось. Ни квартиры, ни другой квартиры, дочкиной, ни самой дочери…
– То есть?
– Погибла моя Диана…
– Прости, соболезную очень. А жена?
– Жена со мной.
– Любимая?
– Хм… Зачем ты спрашиваешь?
– А ты не хочешь ответить? Не отвечай.
– Ой, Алиса… – Константин рассержено прокашлялся – Наташа – моя жена. Что тут ещё добавить? А любовь…любовь…Какая в наши годы любовь? Что это вообще такое, и знал ли я её в своей жизни? Наверное, не знал. В семнадцать лет загремел на пятнашку за преступление, которого не совершал. Вот и вся любовь…
Алиса заметно ссутулилась, переменилась в лице, на котором высыпала едва уловимая мучительная тревога. Костя понял, что попал в нужную точку в странице их давно перезревшего, хотя уже ничего не значащего выяснения отношений. Клокоча свистком, закипел чайник. Алиса вынула из стеклянного подвесного шкафа фаянсовый заварник, залила его кипятком, насыпала сухих ароматных листьев.
– Ты голоден? – спросила она. – Я как-то не подумала…
– Нет-нет, я в порядке, спасибо. А от чая не откажусь.
– У меня сладостей нет, не держу в доме. Желудок ведь. Мёд есть.
– От мёда тоже не откажусь.
– Вот и хорошо, мёд с узбекской курагой, азербайджанским черносливом и чёрт его знает чьим инжиром, прошу, – Алиса напряглась, долго, пристально смотрела в лицо Кости, то в один глаз, то в другой, словно школьница конвульсивно ищущая быстрый ответ в шпаргалке. – Я давно хотела тебе это сказать, да не представлялся случай. Не убивал ты Марата. Знаю я это. Не верила никаким следователям, прокурорам и прочим. Чувство женщину не обманывают, хоть тогда я ещё и девчонкой была. Знал бы ты, что я тогда пережила…
– Знала бы ты, что пережил я…
Алиса села на край кресла на углу длинного стола, который, по-видимому, предназначался не только для семейных посиделок, но и банкетов для гостей. В её глазах искрились две маленькие прозрачные, как хрусталь, слезинки.
– Костя, – рука Алисы потянулась к локтю Нилова. – Ты прости меня, но до сих пор стоит у меня тот день перед глазами. Бывает, что каждый день прокручиваю в уме, словно киноленту, все те события. И не могу избавиться ни от чувства вины перед тобой, ни от желания взять всем и отомстить. Не знаешь ведь ты, что произошло. Совсем не знаешь. А как я могла тебе рассказать, сам подумай. Тебя посадили, не знаю адреса, куда писать, кому стучать. Спросить не у кого. Все родные твои померли, как будто наговорил кто. А тут саму чуть не убили эти бугаи – братья Аиповы.
– Так что случилось-то? Тогда, на танцах. Почему всё так? – почувствовав некоторую лёгкость в сжатой от небывалого напряжения грудной клетке, спросил Константин.
– Это было какое-то фантасмагорическое стечение обстоятельств. Вот, что случилось, – задумчиво проговорила Алиса. – Хочешь – верь, хочешь – не верь, но отделаться от Марата мне было не так уж и легко. Я плакала, психовала, кричала, прогоняла его, но ты же знаешь моего отца. Он стоял полностью на стороне Марата. Они загнали меня в глухой угол. Против школьницы – два взрослых мужика, один из которых выступил в роли доморощенного Отелло. В конце концов, я сдалась, и согласилась станцевать с Маратом прощальный танец. Согласилась, понимаешь, ведь он грозил убить тебя. Я за тебя боялась. Что я могла – глупая, бессильная девчонка…
– Потому и пришла с ним и не подошла ко мне?
– Что мне оставалось делать? Да, пришла с ним. Он не отходил ни на шаг. Подала тебе знак, если помнишь, чтобы ты замолчал, чтобы ты понял и подождал. Хотела тебе позже всё пояснить. А ты, наверное, не понял. Глупо всё как-то получилось, страшно получилось…
– А дальше-то что?
– Не помню уже. Сознание тогда помутилось, как увидела, что ты ушёл. Потерять не хотела, испугалась. Вырвалась из его лап, пошла тебя искать. А Марат – за мной. Я спряталась за шахтёрскую столовую, забралась в какие-то тёмные дебри. Он бегал за мной по аллеям, кричал, что всё равно тебя найдёт и убьёт. А потом затих. Сидела, не дышала. Ждала, что вот-вот он меня обнаружит. Он был такой разъярённый, просто одержимый. А минут через пять услышала крик, что человека убили. Солдатика. Всё поняла сразу, но из дебрей не вышла, меня как заклинило от страха, наоборот поползла куда-то вдоль железной дороги, между какими-то гаражами, заблудилась, от потрясения чуть не потеряла сознание. Не знаю даже, что было для меня хуже – его смерть или жизнь. Но не верила, что Марата убил ты. Слышишь, я не верила.
– Настя Снегур рассказала, что братья Аиповы тебе много беды натворили…
– Да, натворили. Будь они неладны. Жизнь сломали, негодяи. Вся Васильевка об этом знает. Пришлось из города бежать. Молила бога, чтобы забрал их поскорей. Вспоминать страшно. И куда тогда папина гордыня делась, ползал перед ними на коленях. Твою маму в могилу свели. До сих пор ненавижу их. Зуфара, правда, бог уже прибрал, а второй, Арсен, ещё коптит атмосферу.
Сколько долгих лет мечтал Константин услышать признания Алисы, сколько суровых неприятных слов готовил он для этого непростого разговора. А теперь сжался в кресле, и словно голос потерял. Наоборот захотелось в этот момент сказать Алисе что-то доброе, приятное, пожалеть её, обнять даже, а руки не повиновались, и горло налилось кровью и заныло как при острой ангине.
– А я и правда по делу к тебе, – только и смог выговорить совсем растаявший и растерявшийся Нилов.
– По какому? – расширила глаза Алиса.
– Да как тебе сказать, – задумался на секунду Нилов. – Узнать хотел, как там Мишка и Олег? Знаешь чего про них?
– Да ты же с Настюхой Снегурихой виделся, спросил бы, это она у нас всё про всех знает – справочный стол. Я так, в целом и общем что-то слышала, а сама точно не знаю, – выдохнула Алиса. – Мишка в новочеркасское ракетное не поступил, на «Приборе» работал, потом завод закрылся, он по шабашкам катался. А Олег – личность знаменитая была. Коммунарский институт закончил, у папика на шахте в инженерах покрутился, а в конце восьмидесятых в кожанке, спортивных штанах и фуражке по рынку шнырял, в бригаде был. Уважаемый человек, чё.
– В какой бригаде?
– Ну, в этих, в бандитах. Он же боксом занимался, ты помнишь, наверное. Как бригаду в девяностых разогнали, так Олег и пропал. Ни слуху, ни духу. Сколько раз собирались классом, ни Мишка, ни Олег не являлись. Хотя Снегуриха через родственников приглашения передавала всегда. И это всё твоё дело, за которым приходил, что ли?
