Наг Стернин
Темный бог вечности. Червивое яблоко 2
Глава девятая
1
Когда вода вскипела, он бухнул в котелок сразу три таблетки и, наконец-то, наелся. До отвала. В сравнении с сырым мясом скрыплов эта бурда была настоящим деликатесом.
Незнакомец наблюдал за ним с откровенным любопытством, но разделить трапезу вежливо отказался, правда, предварительно варево попробовав.
Впрочем, незнакомцем он, строго говоря, уже не был. Звали его, как выяснилось, Скаврон (– зови меня Скаром, друг! -) и был он бывший общинный кузнец, вольный, хоть и живший на земле маркграфского пакатора. Ныне Скар был ссыльный поселенец, обретавшийся тут, "на полюсах", в поселке Ахерон, стоявшем на берегу одноименной реки. Отсутствием памяти у своего спасителя он был удивлен гораздо меньше, чем цветом его волос. Болезни бывают разные, даже и рукотворные, мало ли до какой гадости способна додуматься пытливая высоколобость, если ей заплатят хорошие деньги. А что дело не обошлось без доброхотов – так оно ясней ясного, как бы иначе оказаться чуть ли не голому беспамятному человеку "на полюсах" посреди бескрайней снежной равнины? А вот таких светловолосых людей он до сих пор никогда видывал… слышать о них, правда, доводилось. Что да, то да… Звал он своего спасителя Люксом, то есть, светлым. Надо же как-то называть человека, если он сам имени своего не помнит? Тем более что не только волосы, но и кожа у него была потрясающе белой, и будто бы даже светилась изнутри.
Жил Скаврон одной мечтой – добраться до горла своей бывшей супружницы и ее, как он выражался, давнего "хахаля", а сейчас уже, наверное, и вполне себе законного супруга.
– Тихий был такой, сволочь, угодливый, и потому всем угодный, – рассказывал с горечью Скаврон, возясь с костром. – Так себя преподносил, что его каждый держал за своего, и хороший человек, и последний мерзавец. Невесть какими путями пролез в адепты к Темному Богу, а теперь заделался уже и вовсе пакатором. Перед прежним-то, перед настоящим пакатором, он лебезил и всячески преклонялся, а перед женою его и вовсе на брюхе ползал. А когда старый пакатор умер, и вдова его поклоняться Темному Богу наотрез, так сказать, не пожелала, тут и настал его звездный час.
Скар поджарил на углях куски мяса кенгуры и предложил своему спасителю, но тот отказался – был сыт, холод отступил, на его лбу даже выступила испарина. И он отчаянно боролся со сном и головной болью. А мысли Скара все время возвращались к бывшей жене-подлянке и ее сволочному любовнику.
– Госпожа его, гада, жаловала, место ключника при себе дала, и он, сволочь, ей так отплатил за доброту и ласку. Вскорости как все вокруг начало ложиться под Темного Бога, повсюду, видишь ли, беспорядки начались всякие, убийства из-за угла, дуэли странные. И начали пакаторские имения менять хозяев, да и баронские тоже. А у нас на гегемонатском торговом тракте вдруг стали случаться разбои. И стал кто-то распускать слухи, что тут без нашей госпожи не обошлось. Прискакали к нам в Монпари малиновые гвардейцы, а с ними серый аббат с предписанием на обыск.
– Малиновые? – удивился названный Люкс. – Ты же говорил, что вы франконцы.
– Франконцы, – подтвердил Скаврон, – но залуарные… Монпари стоит на том берегу Луары, и с давних времен повелось, что уголовными делами в наших местах занимаются гегемонатские власти. Договор такой заключили наш Франкон с ихним Гегемоном в незапамятные времена. Это сейчас через Луару понастроено аж целых четыре моста, а раньше было так, что по каждому пустяку через такую речищу не пошмыгаешь. Да. Ну, прискакали малиновые, госпожа человек законопослушный, ничего такого не ждет и грехов за собой не знает, опускает в замке подъемный мост. Пожалуйте в Монпари, гости дорогие. И как только они в ворота въехали – сразу же шасть на продуктовый склад. И что ты думаешь, там оно и лежит, награбленное. Тебе надо говорить, кто на этом складе был при ключе?.. Не надо?.. Стали вести дознание, сверять даты, время – тогда-то был грабеж и тогда-то, ничего по времени не сходятся! Уважаемые люди благолепных сословий и даже маркграф могут подтвердить, что во время самого громкого разбойного дела была госпожа со своими приближенными приглашена на торжественный въезд его, сэра маркграфа в столицу маркграфства в славный город Авалон при возвращении его милости с отдыха на озере Балатон. И госпожа не только в шествии участвовала, но и танцевала с сэром маркграфом танец контамос. Неувязочка!.. Ладно. Забирают малиновые награбленное, забирают госпожу и выезжают они в Авалон для дальнейшего дознания. А через пару дней находят проезжие купцы в недалеком от замка лесочке этих малиновых порубленными в капусту. И что характерно – ни госпожи, ни серого аббата среди трупов нет. И награбленного нет.
Скаврон стукнул себя кулаком по колену и со злобной досадой покрутил головой.
– Вот уж правду говорят, что наивный – это дурак по-вежливому. Мы хлопаем глазами и рассуждаем, кто бы это все мог набезобразить с малиновыми и похитить госпожу? Кому это понадобилось, и – главное! – зачем? А малиновые уж и снова тут, да еше целой алой. И сразу они заваливаются ко мне на двор. Оказывается, моя жена – зря, что ли, я ее грамоте учил? – написала донос, что нашла, награбленное у меня в кузнице.
Так что в пакаторах у нас теперь бывший ключник. Жена моя при нем, греет ему бочок холодными ночами. Мы с госпожой, как видишь, здесь, на полюсах. Она-то, вообще, без суда и следствия. Говорит, что когда повезли ее в Авалон, она по дороге взяла, да вдруг и потеряла сознание. Очнулась уже здесь, в Ахероне, и сейчас сидит в клетке. Видишь ли, когда местный адептик тутошний внаглую к ней под юбку намылился залезть, госпожа зуб ему вышибла и подбила глаз. Этого он ей ни за что не простит. А тут еще ссыльный студиозус Кувалда, который, как оказалось, госпожу еще в Столице знал, пустил в ход свои кулачищи. Так что и Кувалда тоже теперь сидит в клетке, хотя колошматил не адептика, а стражников, что госпожу волокли в клетку.
– У тебя-то самого вон синячище во всю скулу, не с того же самого дела?
– Нет, это меня свои ненароком пометили, ахеронские кузнецы. Я в эту драку ввязаться полез, так они меня скрутили – на тебе, мол, святое дело, тебе, мол, госпожу с Кувалдой вызволять, а ты хочешь дуром пропасть?!
– А не думаешь ли ты, что тебя тоже ключник на полюса пристроил, а жена твоя ни при чем? Может, он жену твою хотел иметь без помех?
– Если бы! – сказал Скар, помолчав. – Если бы. Он, конечно, не дурак, но такого по хитроумности плана ему самому ни за что не придумать. Мозг всей этой подлости – она. Красивая очень моя бывшая, и красота для нее капитал. Я ее из сервов выкупил, все деньги отдал, что имел, и еще залез в долги. И женился. А она меня, как выяснилось, просто использовала. Такую разыграла любовь. На самом деле я для нее был как бы ступенька наверх, неохота ей при ее красоте с грязным пузом ходить и в земле ковыряться. Да и этот чудак, думаю, тоже ступенька. Его она точно кинет, дай только случаю подвернуться.
– Думаешь?
– А чего тут думать? Женушка моя своего шанса отродясь не упускала, нет. Госпожу на полюса, любовника в пакаторы, сама любовнику в законные жены, а мне в таком раскладе места уже и нет. Остается одно – определить меня в главаря разбойников и в убийцу госпожи. За что и осудили. Главным свидетелем по этому делу шла она. А когда я уже в Монпари в разбойной яме сидел и ждал отправку "на полюса", она приходила, садилась у ямы на краю и насмешничала. Дураком обзывала, недотепой. Поименно называла всех, с кем спала до меня за наряды, за деньги, просто за сладкий кусочек. Что они с нею выделывали, что выделывала с ними она, все мне обсказала с такой художественной тонкой обстоятельностью – ни в одной книжке не прочесть. А уж как меня дурачила, чтобы, замуж идя, за девушку сойти, обхохоталась, рассказывая. И как после свадьбы наставляла мне рога с "нужными людьми", а больше всего с этой сволочью ключиком, потому что поняла – далеко пойдет. Вот, – говорила, – гляди, все по-моему сбылось и свершилось, как хотела. Мне теперь быть "благолепием" и госпожой пакаторшей, а тебе гнить на полюсах. Извини, – говорила, – значит, на роду тебе так написано. Ничего личного, говорила, просто ты мне, такой наивдак, первым подвернулся. Вот и пообещал я себе тогда, что еще с нею увижусь. Жизнь положу, а доберусь до их глоток. И по гроб жизни я тебе теперь обязан, что дал мне такой шанс.
– А сюда тебя как занесло, да еще в такую непогоду?
– Для бегства нужны деньги, а кость эта, Скар похлопал ладонью по челюсти багамута, служившей ему сидением, – стоит дорого. Вот я ее и собираю полегоньку. Соберу, сколько смогу дотащить – и в Ахерон, продавать перекупщикам. Э-эх, собрать бы набрюшные сумки этих кенгуров, да выварить из них кислоту. Видишь ли, если кость в той кислоте выдержать, она становится мягкой… ну, ты это видел, кенгуры так охотятся. Все дело в том, что выдержанную в кислоте кость можно ковать, как металл, и делать из нее все, что пожелаешь. И поковки эти таковы, что любому металлу дают сто очков вперед. В Ахероне костью все ссыльные живут – все сборщики, все кузнецы. Особо хороши из кости палаши, доспехи. Потом в огне прокали, и становятся они крепче любых стальных, крепче даже знаменитой свенской узорной стали, чтоб мне провалиться, сам сперва не верил. У нас в окрестностях Монпари один пакатор имел кинжал из ковкой багамутьей кости, так он на спор им палаши малиновых гвардейцев надвое разваливал. Одного жаль: если кость обработана кислотой, то она стоит впятеро дороже. Такое вокруг богатство, и кость, и кенгуров дохлых навалом, да на себе много не унесешь.
– Ну, – махнул рукой новоназванный Люкс, – это, как раз, пустяки. Это мы что-нибудь придумаем. Значит, на юге от нас, говоришь, этот твой "Ахерон"?.. Нет?.. На юге фраттория Суом, Ахерон чуть в стороне, к востоку, ага, ага… Это жалко… это, конечно, хуже… но не смертельно, в конце концов. Придумаем, придумаем что-нибудь.
Сооружение буера было закончено к середине следующего дня. Больше всего времени было затрачено на изготовление льда – единственного имевшегося в их распоряжении крепежного средства. Чтобы растопить необходимое количество снега, им пришлось собрать и сжечь все, способное гореть, до чего они только смогли дотянуться. Было это совсем не просто, если учесть, что по округе только что протопало целое стадо багамутов. Кроме того, им постоянно приходилось отвлекаться от работы, чтобы разобраться с чрезмерно любопытными кенгурами. Кенгуры приходили поглядеть, что это тут такое шевелится?.. уж не съедобное ли?.. и оставались уже в виде вырезанных грудных мешков.
Пришло время собирать кость. Останки багамута оказались разбросаны на огромной территории, а Скар непременно хотел забрать всю кость, не оставив в поле ни одного самого маленького фрагмента. Между тем, от шлявшивхся вокруг кенгуров буквально не было отбоя. Беспокоясь о новом товарище, Люкс просто навязал ему в качестве средства обороны свой арбалет.
Арбалет привел Скара в совершенный восторг. Ухватистое и, как бы это сказать, даже ловкое оружие по точности и силе боя неизмеримо превосходило все то, с чем ему до сих пор приходилось иметь дело. А после того, как арбалет оказался впервые испытан в деле, восторг Скара перешел в настоящее благоговение.
С тех пор, как Люкс в ожидании багамутов сам не зная, почему зарядил нижний лук арбалета стрелой с толстым наконечником, ни ему, ни – тем более – Скару и в голову не пришло его перезаряжать. Поэтому стрела, перехватившая кенгуру в прыжке, была не охотничьим болтом, а этой самой не вполне понятного назначения штукой. Огненный шар, вспыхнувший чуть ли не в несколькльких шагах, опалил кузнецу лицо, а взрывная волна, опрокинув, покатила по сугробам… и слава богу, не будь тут этих самых сугробов – костей не собрал бы. А кенгура исчезла. Напрочь. Хоть бы какой-нибудь кусочек сохранился.
После этого случая не на шутку встревожившийся Люкс прогнал Скара к костру плавить снег, благо притащить осталось всего пару – тройку фрагментов.
Собирая кости, Люкс неожиданно для себя понял анатомию, так сказать, устройство багамутов. Они не имели внутреннего скелета. Несущая конструкция выполняла у них и защитные функции, функции брони. Это показалось ему сначала просто идеальным решением проблемы, впрочем, он тут же вспомнил кенгуров.
Довольно быстро выяснилось, что огонь, который должен был бы отпугивать кенгуров, с этой своей задачей справляется плохо. Кенгуры совсем не желали его бояться. Число болтавшихся вокруг зверюг все увеличивалось, так что внутренним обустройством буера кузнецу пришлось заниматься в одиночку. Люкс чуть ли не полностью переключился на охрану.
С таким прикрытием за плечами Скаврон чувствовал себя совершенно спокойно. Первая же схватка Люкса врукопашную с парой зверюг, которую довелось кузнецу увидеть, повергла его в шок. Они прилаживали череп багамута для растапливания снега, когда лицо Люкса вдруг окаменело, взгляд ушел в себя, он схватил обломок кости и… Скар еле сумел ухватить взглядом его бросок. Так, темная полоса какая-то метнулась мимо лица. За спиной послышался злобный визг, оборвавшийся хрястким дробным двойным ударом, и к ногам Скара мешками переломанных костей шлепнулись две кенгуриные туши.
Скар какое-то время тупо пялился на них, потом поднял на напарника очумелые глаза. Люкс, как ни в чем ни бывало, опустился на землю, прямо в снег. На лице он имел выражение рассеянное и даже отсутствующее, будто бы не он только что схватился чуть ли не голыми руками с парой самых страшных хищников планеты. И тут Скара пронзила догадка. Сумасшедшая. Ошеломительная. И очевидная до… ну, просто как раз до очевидности. И ведь это он сам назвал спутника светлым, дав ему имя Люкс! Что это – случайность или… провидение? Никто его, Скара за язык не дергал и на ухо не шептал! Что Люкс светлый и обликом, и, вообще, всей своей натурой – это же бьет в глаза почище, чем франконское шипучее вино шибает в нос! Какой нормальный человек стал бы рисковать собой ради первого встречного?.. А его сила?.. А его быстрота?.. А его боязнь ночи и сна?.. Правду говорит студиозус Кувалда, что, мол, действие рождает противодействие. Что противоположность потому и называется противоположность, что имеет себе противоположность. Абракадабра? Как бы ни так. На несчастье есть счастье. На горе радость. На ненависть любовь. На вражду дружба. А на подлость и предательство есть месть. И правильно говорит Кувалда – ходят они всегда нераздельной единой парой, и в вечной пребывают меж собою борьбе. И раз завладел миром Темный Бог, бог тьмы, кривды и лживых престижа с имиджем, то должен непремено объявиться для борьбы за людское счастье Бог Светлый, бог света, правды и честной чести.
– Поторопись, дружище, – сказал Люкс, и в голосе его явственно обозначилось беспокойство. – Как бы кенгуры не начали сбиваться в стаи. Если разом навалятся, можем и не отбиться.
– Да-да, кончаю, – невнимательно отвечал Скаврон. Теперь он все-все понял. Теперь он з-н-а-л!
Верхняя уцелевшая часть панциря была просто готовым корпусом буера, и это очень облегчило им работу. Закрепляя полозья, мачту и прилаживая рею, снаряжая парус и устанавливая кормило, Скар не спускал глаз с напарника. И думал.
Мысли были тяжкие в своей необычайной сложности, и хоть был он кузнец, и, следовательно, человек образованный и бывалый, и привыкший к умственной работе головы, но от таких мыслей даже у университетских схоластов голова пошла бы кругом и мозги съехали набекрень.
Если ты Бог, – рассуждал Скар, – то пребывание свое должен иметь в духовных умозрительных сферах, и прямого влияния на сферу телесную ты иметь не можешь. Кто, в конце концов, видел Темного Бога? Никто не видел! На планете орудуют от его имени разнообразные адепты со слугами своими подлецами и кромешниками, и прочей своекорыстной нечистью. И предрекают они скорое явление Темного Бога во плоти. Так? Так. Пошли дальше.
Если Темный Бог во тьме собирает себе войско прислужников – адептов из всякой сволочи и алчной дряни, через посредство которых тиранит и гнобит все человечество, рано или поздно должен иметь явление и Светлый Бог, чтобы собирать под свои знамена людей честных и светлых духом, настоящих рыцарей света, для сокрушения слуг тьмы и всего темного дела. Но, поскольку оный Светлый Бог есть субстанция духовная, в материальном мире он должен обрести тело… Ну и обрел… допустим… так что ж он не помнит-то ничего?.. Что ж он, проснувшись, должен всякий раз все заново вспоминать и от боли мучиться?.. На него же самому смотреть больно! И зачем он рвется в университетскую библиотеку? За знаниями, которых в голове удержать не может? Э-эх, Кувалда тут нужен для умственного обмозгования. Что-то говорил он такое об отражении духа на несовершенный материальный мир. Вроде бы, с обретением тела бог становится как бы не вполне богом, теряет кое-что из божественности, но взамен приобретает человеческое… в том числе смертность, между прочим. Как это он называл… ипостась… аватар… И еще он говорил, помнится, что богу нужно тело для действий в телесном мире … Вот оно! Вот она где собака-то зарыта! Тому, темному, тоже нужно тело!
– Э, Э, Скар! Ты куда льешь?.. Ты так меня в буер вморозишь, – добродушно ворчал Люкс.
– А… да-да, конечно, я сейчас, – не вполне впопад бормотал Скар, стараясь удержать в голове ниточку мысли, такую тонкую, что дыхни – оборвется.
Ага, ага, значит – так… Темному тоже нужно тело. А где ему его взять? Он тебе не Светлый, он созидать не умеет. Он умеет только разрушать. Стало быть, Темный все это безобразие у нас устроил, чтобы выманить Светлого в телесный мир. Светлый создал для себя тело, чтобы явиться телесно и защитить, а Темный на него напал, чтобы тело отнять и самому обрести телесность.
У Скара перехватило дух. Что это, как не Озарение?! Да. На него снизошло Озарение, и это неспроста. Миссию на него возлагает само провидение. Чтобы, пока еще слабенькое в Люксовом теле земное отражение Светлого Бога, пока оно еще не укрепилось и в силу не вошло, не дать Темному этим телом завладеть. И понятно, почему он является на полюсах. День тут на все лето длинный, а Темный силу имеет только ночью. Вот почему Люкс все время старается не спать, вот почему он заснуть боится, – ужасался Скар. – Но ведь чем дольше он не спит, тем слабее становится. И так получается замкнутый порочный круг. Он все равно заснет. А его, ослабевшего, Темный в два счета…
– Ну, вот, все и готово. Можем ехать, – Люкс потер заросшее лицо и длинно зевнул. – Вот что я тебе скажу, Скар. Я сейчас должен хоть немного поспать. Но во сне со мною что-то происходит.
Скар торопливо отвел глаза и энергично закивал головой.
– Я забываю все, что со мною накануне было. И, подозреваю, что не только это. Ты должен будешь мне помочь вспомнить. Когда я стану вспоминать, будет мне больно. Станет меня корежить и ломать, и даже, может быть, стану я терять сознание. Так ты не вздумай прекратить. Что бы со мною ни было, ты все равно говори и объясняй, и заставляй меня вспомнить все. Ты понял?
– Да, – сипло выдавил Скар через насмерть пережатое горло.
– И еще я дам тебе слова, которые если и покажутся тебе сущей белибердой и абракадаброй, для меня, хочу надеяться, будут ключевыми… Очень хочу надеяться…
– Я запишу, – торопливо сказал Скар. – Ты их мне продиктуй по буквам. И спи спокойно. Пока ты будешь спать, я к тебе и муху не подпущу.
– Какая в такую метель может быть муха, – удивился Люкс.
– Мало ли, – уклончиво пробормотал Скар, в голове которого, черт его знает, кстати ли, некстати, забился вдруг непонятный, и потому вдвойне пугающий титул Темного – "Повелитель мух".
А когда Люкс проснулся, и Скар стал выполнять обещанное, все оказалось далеко не так страшно, как ожидалось, а гораздо, гораздо страшней. И мучительней. Для обоих.
2
– Нет-нет, – сказала она. – Наверное, я очень бестолково объясняю, это от волнения. Гнездо исключено. Там со мною даже разговаривать не станут.
Стратег глядел на сидящую напротив женщину и тихо зверел. Даже если Дюбель и прав со своей дремучей народной мудростью, даже если жизнь и в самом деле поперечно полосатая у всех на свете, лично ему, Стратегу, от этого не легче, раз уж началась у него полоса невезения. Конечно, для друзей его карьерный взлет был предметом зависти и пределом мечтаний – глава Управления контрразведки Города, – с ума сойти!.. да сам-то для себя он желал совсем другого.
– Но, мадам, – сказал Банзай, проявляя чудеса галантности и облекая мысли в слова исключительно и даже повышенно цензурные, ибо объект того стоил. – Вы полагаете, что его величество потерпел бы в Городе нелояльную себе контрразведку? У Вас контакторы на висках, стало быть, Вы далеко не дура. Откуда такая нелогичность?
Женщина беспомощно пожала плечами.
– Дело совсем не в этом. Я – имперский чиновник, сотрудник Корпуса Пространщиков. Была. Я занимала там пост, может быть, и не самый значительный в официальной иерархии, но очень-очень важный на практике. Пусть и теневой. Поймите, мой непосредственный шеф объединял в своем лице сразу три высших должности Корпуса. Он был Главным шеф-администратором, Генеральным Актуализатором науки и Заведующим учебной частью академии. Вы же знаете, что Корпус Пространщиков не подчиняется ни одному из Имперских Координаторов и не входит ни в одну из шести властных вертикалей. Он подчинен только Совету Координаторов в целом, кроме него такой статус имеет только Комитет начальников штабов вооруженных сил Империи. Причем любое жизненно важное для Корпуса решение может быть принято только поименным открытым голосованием с перевесом не менее, чем в два голоса. Вот и представьте себе, каким влиянием пользуется секретарь-референт такого человека.
– Ответственный секретарь, что ли? – с некоторым недоумением спросил Банзай.
– Нет-нет, – не без надменности ответила допрашиваемая, – ОС обладает лишь административными функциями. Он чистый исполнитель. В то время как секретарь-референт…
Банзай в городской контрразведке был заместителем Стратега, однако надеялся занять место начальника с переходом бывшего кореша, а теперь шефа под начало Черного Барона в военное ведомство, и потому, можно сказать, просто рыл носом землю. Очень уж ему хотелось загладить допущенный прокол. Ну, не сумел Банзай из массы сообщений об отловленных в Космопорте имперских шпионах выделить то единственное, что оказалось по настоящему важней некуда. А вот Стратег сумел, поскольку сразу же ухватился за имевшееся в этом случае отличие: тех шпионов кореша ловили в избытке хватательного усердия, а этот – точнее, эта – сдалась сама.
– В Гнезде многие знают меня лично, – продолжала допрашиваемая. – И сам Рекс, простите, сам вице-король, и Серж Кулакофф и другие. И почти все они в прошлой жизни не были от меня в восторге. Я вовсе не хочу сказать, что находилась с ними по разные стороны баррикады, конечно нет. Я служила верно, как цепная собака. Шефу, я имею в виду. А они с Рексом, несмотря на разницу в положении и возрасте, были достаточно близки, почти друзья, можно сказать. Рекс за место при начальстве никогда не дрался. Причем, так это… демонстративно. Сами понимаете, многих это очень даже бесило.
– Здесь, пожалуйста, поподробнее, – оживился Банзай.
Банзай смотрел на допрашиваемую пронзительным взглядом, всячески демонстрируя, что, мол, хоть мы и тут и провинциалы, но тоже не рваным ботфортом суп хлебаем. Допрашиваемая вид имела усталый, подавленный, тоскливый и безнадежный… словом, вообще! Однако же верить ей Стратег не спешил. Очень даже сдавалось ему, что вот она-то как раз о работе в разведках с контрразведками все знает отнюдь не понаслышке. Допрашиваемая, не отрываясь, смотрела на Банзая. Однако Стратега не оставляло ощущение, что она каким-то непостижимым образом пристально наблюдает за ним. Это сбивало с толку, настораживало, заставляло задуматься. Стратег опасался, что являются они с Банзаем для нее открытой книгой, да к тому же еще и самого примитивного содержания. Что одного взгляда на них ей хватило, чтобы просчитать их поведение и реакции. Что теперь она их просто "играет", изображая и эту потерянность, и отчаяние, предельную свою откровенность… и все такое. Он предоставил возможность Банзаю вести первую скрипку в допросе, а сам сосредоточился только на одном – не пропустить, ухватить, зацепиться за что-нибудь такое, что можно было бы даже если и не раскрутить, то хотя бы проверить.
В начальники службы контрразведки Города Стратег, как он полагал, угодил из-за своего длинного языка – дернул же черт сделать пару-другую замечаний по ее организации, понравившихся генералу Жарко-второму. О том, что в верхах по его поводу чуть ли не интриговали и тянули его большие люди каждый в свою сторону, он даже не подозревал. Жесткого приказа о немедленной передаче парня Черному Барону у Жарко не было, а все прочее генерал умудрялся не то чтобы саботировать, но спускал на тормозах.
Служба контрразведки Города не имела в своих рядах ни одного профессионала, и представлена была лишь собственными Стратеговыми вчерашними корешами. Тем не менее, чуть ли не вчера назначив, сегодня генерал уже требовал отчетов и успехов. И плевать ему, что об азах контрразведывательного дела никто здесь не имел ни малейшего представления. Даже почитать об этом негде – нету таких учебников и разработок. Действовать приходилось просто исходя из здравого смысла, а то и вообще по наитию – не в старнете же искать подобные разработки? Какой дурак будет подобные вещи размещать в сети, в самом деле?
Работы, между тем, было невпроворот, понятно, что в Городе надо создавать собственную сеть сексотов – народец гнусный по определению, но – увы! – абсолютно в их случае необходимый. Генерал не только не обещал квалифицированных сотрудников, но даже и неквалифицированных предлагал искать самому. Стратег перетянул к себе несколько корешей потолковее, сунулся было к Лобову, чтобы порекомендовал кого-нибудь из бывших подпольщиков – занимался же у него кто-то контрразведкой, в самом деле? Но все Сэшевы люди были, так сказать, "контрразведчики поневоле", А самое главное, не слишком-то преуспели в борьбе с вражеской агентурой. Сэш был достаточно самокритичен для понимания – и признания – этого факта, и достаточно же умен, чтобы не скрывать его от соратников. Ну, а во-вторых, все эти люди были уже при деле, и радости, что разделались с "плащом и кинжалом", не скрывали. Других Сэш рекомендовать поостерегся.
Свалившееся на голову дело хорошего настроения Стратегу отнюдь не добавляло. А оно, настроение, и так с самого утра было препоганейшее. Выспался он плохо, стоило глаза сомкнуть, как тут же наваливались сновидения специфического содержания с участием этой чертовки Лизы-Эли. Нет-нет-нет, от этой бабы и наяву, и даже во сне лучше бы держаться подальше. Мужская дружба дело святое, но ведь эта мерзавка умеет так на мужика посмотреть, что… Дюбель, черт возьми, друг, но если она попрет на тебя, как на буфет, вряд ли родился на свет такой мужик, чтобы устоял. Во всяком случае, в себе самом Стратег совсем не ощущал, что называется, "железной" уверенности.
Да и о деле с этой шпионкой никак не скажешь, что оно "как снег на голову свалившееся". Стратег сам выдернул его из сводки, сам же и потребовал, чтобы особу, называющую себя агентом спецслужб Империи, доставили для допроса ему лично. И не успел он утром разместиться на стуле в своем кабинет-руме на седьмом уровне, как в портальную мембрану оного робко поскреблась пара бывших корешей, а ныне подчиненных. Явились оные к новоиспеченному начальству с единственной целью – свалить на начальственную голову весьма основательную головную боль в лице эффектной красули – 92-60-90, глазомер на этот счет Стратег имел отменный и не раз проверенный. Нет, до Лизы ей, конечно, было как курсанту до Тмутаракани после трехдневной попойки. Но – все-таки, все-таки, все-таки и однако же! Ноги практически от ушей, все прочее тоже при ней, явно и основательно приятное как вообще органолептически, так и прямым пальпированием… зуб даю, кореша… разве что глаза подкачали. Жутковатые были глазки на этой миловидной мордашке, если по правде, хоть и не ты перед нею сидишь, а она перед тобой.
Бывшие кореша, а ныне подчиненные глядели в сторону, встречаться с начальством взглядами категорически избегая. Докладывали они, впрочем, четко и весьма толково, так что Стратег сей же миг и уразумел, что перед ним находится бывшая сотрудница Корпуса Пространщиков, а по совместительству – по ее собственным словам – имперский суперагент. Причем корешами предлагалось начальству обратить внимание, что это не какая-нибудь крыска рядовая из лабораторных инточек-сексоток, а секретарь-референт начальника Корпуса и сотрудница имперских секретных служб по имени Лина Флери́. Но до сих пор все было вполне себе еще терпимо. А вот дальше начинался уже сплошной сюрреализм.
– Эта самая… э… подследственная, – докладывали кореша, – утверждает, что на Азеру прибыла не как честная эмигрантша, а как агент – внедренец с заданием организовать здесь разведывательную сеть и шпионить в пользу Империи. А сдаться она должна якобы.
– То есть, как это – якобы? – непомерно удивился Банзай.
– А вот так! – чуть ли за голову не хватаясь, отвечали кореша. – Пусть она сама расскажет.
То, что рассказывала госпожа допрашиваемая Флери, было похоже на дурной телетаксерный сериал, на самом деле! Для качественного внедрения и во избежание провала в случае допроса интами ей велено было сдаться азерской городской контрразведке под видом двойного агента, сдающегося азерским властям именно что под видом двойного агента. Вот такая заколупическая легенда, какой извращенец ее только придумал?
– В действительности я должна работать на Империю, – излагала агентесса существо проблемы, – а вам должна сдаваться под видом агента, которому сдаться, как перебежчику, велело его имперское начальство. И рассказать вам я должна об этом самом приказе в деталях и подробностях. Цели, задачи и все такое. И обставлен этот приказ такими в мой адрес гнусностями, чтобы мне захотелось и в самом деле перебежать на сторону Азеры, но чтобы сделать это я боялась. Боялась, но хотела. Хотела, но боялась.
– Кто же это у вас там такой хитроумный? И зачем все это нужно?
– Придумал это все Фил Кеббот, новое корпусное начальство. Здесь на Азере он хорошо известен. Прежний ваш Совет Координаторов приглашал его в свое время как консультанта для борьбы с Рексом Азерски, в чем он, естественно, не преуспел и был, на его счастье, отправлен обратно как раз перед нападением гвардии на Гнездо… А отвечать на этот Ваш вопрос именно таким образом мне велено, чтобы обмануть и оставить в дураках азерскую контрразведку. Он думал, что у вас в контрразведке инт сидит на инте и интом погоняет. Вот он и подгонял мою легенду так, чтобы на любой вопрос я отвечала только правду, всю правду и ничего, кроме правды… но чтобы за правдой, естественно, пряталась ложь. И чтобы ни один азерский инт меня не мог разоблачить. В общих чертах, план такой. Я рассказываю, как на духу, что мое начальство велело мне довести до Вашего сведения следующее. Первое. Сдаюсь я по приказу руководства имперской санации. Второе. Именно имперское руководство приказало мне сказать вам, что я не хочу работать на Империю, и готова под вашим руководством начать игру против Империи… Вы понимаете?.. именно этого я сама и хочу, а вот приказали мне об этом рассказать мои малопочтенные подонки-руководители, которым мои настроения прекрасно известны, поскольку они сами их во мне и вызвали. Третье. Что оно же, гнуснопсовое мое руководство, велит сказать вам, что на самом-то деле мне на все патриотизмы и имперские интересы глубоко наплевать, я профессиональная разведчица, и на всякие там измы покупаться перестала с нежного детскокурсантского возраста. Четвертое. Что зла я на свое новое начальство сверх всякой меры, поскольку оно меня кинуло, предало, вышвырнуло с занимаемого места, лишило всех привилегий, унизило в глазах сослуживцев и коллег, а что особенно важно – в собственных глазах… что тоже есть сущая правда. И, наконец, последнее. Вывод, так сказать. Месть моему любимому начальству есть для меня теперь дело уже глубоко личное. Я готова из мести и от злобы заплатить Империи сполна, и хочу сотрудничать со спецслужбами Азеры. И – представьте себе – все это я должна вам сказать с ведома и одобрения бездарной гнусной сволочи Филиппа-Нориса Кеббота, и выходит, что бы я ни говорила, получится истина в последней инстанции, но одновременно и самая беспардонная ложь. Ах, как прав был Рекс, говоря мне в свое время обо всей этой сволочи: "Лина, они смердят! "
