Наг Стернин
Темный бог вечности. Червивое яблоко 2
3
Разумеется, у сэра Советника от информации в Столице было сколько угодно официальных резиденций, полуофициальных и совсем неофициальных, так сказать, "явок", но ни в одной из них при охоте на беглецов он не показывался. Само его пребывание в Столице должно было оставаться для остального мира тайной. Тем не менее, его инкогнито стараниями этой сволочи Теолога оказалось раскрыто – весьма болезненный удар по самолюбию, надо сознаться, но… дело было отнюдь не только в самолюбии.
Способы ротации подчиненных, обычно применяемые в "сферах", к благодушию не располагали. Устойчиво сидеть на одном месте в течение долгого времени было невозможно. Это как езда на велосипеде – чтобы не упасть, ты должен крутить педали, и чем быстрее, тем устойчивее твое положение. Но если ты движешься слишком быстро – закон джунглей, господа! – или ты кого-то уронишь, или этот самый "кто-то" уронит тебя. Следствие отсюда может быть, уважаемые сэры, только одно. Если ты не озаботишься о себе сам, то какой идиот возьмет на себя эту заботу?
Вообще-то, сэр Советник был человеком очень осторожным, умным и предусмотрительным… или, по крайней мере, считал себя таковым. Поэтому все новые разработки по части конспирации, до которых он мог дотянуться – разработки эти принадлежали, в основном, теологическому ведомству – он непременно вводил в свой персональный компьютер и прокручивал у себя в мозгу до тех пор, пока не мог считать их хорошо усвоенными.
Вот и появились в самых разных мирах обитаемой вселенной места, так сказать, "особого назначения", принадлежащие очень почтенным и в меру состоятельным людям, временно пребывающим в отлучке. В одно из таких мест, находящееся в Столице, и вернулся недавно его почтенный хозяин, опознать в котором сэра Информанта не должен был суметь никто. И вот вопрос: как вышли на него теологи? Следя за ним лично? Через черта Лысого? Или, может, все его тайные убежища находятся под колпаком? Вопросы были отнюдь не праздные. Могло оказаться так, что от правильности ответа на них будет зависеть жизнь. Во всяком случае, сегодняшнюю его "тихую пристань" можно было со стопроцентной уверенностью считать засвеченной.
Конспиративная ячейка была оборудована на богемном шестом уровне, причем чуть ли не прямо на Бродвее… во всяком случае, в двух шагах от площади Спрута – как говорится, центрее не придумаешь – и не известна никому даже из ближайшего окружения сэра Советника. Исключение составлял, разве что Муха. Но вина, безусловно, не на Ответственном секретаре. Нет, решил сэр Советник, рано ротировать мужика. Полезен. И долго еще может быть полезен. Пусть еще пожужжит. Может, контакторы ему вживить?
Люди, непосредственно занятые поиском беглецов, были вообще никому постороннему не известны. Лысый имел выход непосредственно на Советника, но адрес конспиративной ячейки не знал и он. Свидание с Лысым чертом всегда проходило на людях в одном из облюбованных сэром Советником кафе или баров.
Поначалу сэр Советник не столько рассчитывал найти Кулакоффа со товарищи, сколько намеревался засунуть свой нос как можно глубже в Теологовы делишки… под благовидным предлогом. Но дела у его агентуры пошли абсолютно неожиданным образом. Мальчики Лысого не только сели на хвост беглецам, Посыпались такие открытия, что… тушите свет. Многое стало пониматься сэром Советником иначе с тех пор, как выяснилось, что в кресле Старой Гниды сидит давно свихнувшийся фантом. В том числе, и собственные перспективы на будущее, между прочим. Пришло время задуматься о дальнейшей своей, так сказать, судьбе. В аппаратных играх он не одну собаку съел. Чуть ли не все нити околозаговорных интриг замкнул если и не на себе, то на Темной. А теперь еще и нос сунул, куда не следует. Да если Старая Гнида – он как привык некогда мысленно называть Хозяина Старой Гнидой, так и, узнав о его смерти, никак не мог от этого прозвища отвыкнуть – так вот, если Старая… если Труп даже заподозрит что-нибудь такое – моргнуть не успеешь!
Сегодня – как понимал сэр Советник – в поисках беглецов наступал решительный день. Лысый готовил эффектное завершение расследования, ну и прелестно, надо потакать мелким слабостям своих сервов, если они идут тебе на пользу.
Сэр Советник неторопливо шагал по анфиладе центральных залов Бродвея, с удовольствием разглядывая в зеркальных витринах собственное отражение. Визажист поработал на славу, узнать сэра Советника было совершенно невозможно. Его новый облик был великолепен. Зеркальные отражения и голограммы демонстрировали яркого, невероятно красивого и колоритного представителя столичной богемы, не рядового лабуха, естественно, а то ли преуспевающего текстовика, то ли крутого шоумена из теневых рекламных воротил. Ничего похожего на охрану рядом с ним не наблюдалось, однако это вовсе не означало, что охрана отсутствовала. Это просто говорило о ее высочайшем классе и профессионализме.
Вокруг бушевала, искрилась и кипела "Веницана" – одно из двух ежегодных костюмированных дураковаляний – карнавалов, безудержных, пьяных и эротических, на которые в Столицу слетались все богатые бездельники вселенной, в каком бы мире они не жили. "Веницана" в обиходе называлась еще "срединный бредлам", второй узаконенный бредлам назывался "Бразила" и приурочивался к началу единого галактического года. Более блестящими карнавалы вряд ли были даже и на самой изнеженной Земле.
Карнавал крутился по Бродвеям на всех уровнях – от гидропонного до аристократического. Но самым-самым он был, естественно здесь, на шестом, где карточка "флирта цветов" на четыре виртуальных окна выдавалась вместе с входным билетом на Бродвей, а за дополнительную плату вы могли "присовокупить" еще сколько вам будет угодно окон.
В каждом зале, тоннелине, баре, дансинге, шопе, визуаре, ресторане, да и в любых самых крошечных кафушках и пабах надрывались оркестры с музыкантами, пребывавшими всенепременно в истинном теле. Веселье катилось в режиме "нон стоп", толпа пребывала в состоянии перманентной разогретости. Сэр Советник не успел сделать и нескольких шагов, как его экраны оказались забиты посланиями роз, гиацинтов, фиалок, тюльпанов и всяческих прочих гераней, содержавших весь возможный спектр "оформления" дальнейшего знакомства от самого невинного традиционного флирта до предложений немедленно улечься вдвоем или в более широкой компании с гарантией неземного блаженства. Особо пылкие представительницы слабого пола, не дожидаясь реакции объекта вожделения, набрасывались с поцелуями, с визгом и воплями висли на шее, причем некоторые из них были настолько активны, что совсем не желали ограничивать себя навешиванием на оный объект всяческих своих благоухающих ферамонами интимностей, так что без "случайного вмешательства случайных прохожих" – охрана работала великолепно – он ни за что не сумел бы высвободиться.
Тоннель вывел сэра Советника на галерею, кольцом опоясывающую небольшую в диаметре вертикальную шахту, проходящую насквозь через черт знает сколько этажей и заканчивающуюся глубоко внизу крохотной площадью. Это и была "площадь Спрута", примечательная двумя отличительными чертами. Во-первых, в шахту площади Спрута выходило бесчисленное количество дорожек, штреков, тоннелей и путепроводов, так что с этой площади было очень просто попасть в любую точку любого этажа центрального Бродвея элитного шахтоквартала Столицы. А во-вторых, там внизу на самой площади находился бар "Мареша", самое популярное – или, во всяком случае, самое раскрученное – питейное заведение Империи, хозяин коего уже который сезон умудрялся этот статус подтверждать. Именно в этом баре с лысым агентом у сэра Советника назначена была сегодня встреча. Голос агента звучал по коммуникатору радостно и возбужденно, что было, конечно же, явно неспроста.
В баре было шумно, дымно и, надо сознаться, излишне бесновато – это если на строгий вкус.
Автоматические киберпоилки в углах настроены были на девятнадцать разновидностей дринка каждая, а для эстетов и всяких прочих изнеженных ВИП-декадентов со средствами хозяин установил еще и барную стойку, за которую водрузился лично сам в истинном пузатом теле. Цена пойла за стойкой взлетала на галактические высоты, однако и качество "болтушек", приготавливаемых лично хозяином, было несравнимо выше тех, что выдавались киберпоилками. Что касается обслуживания столиков, то им занимались та-акие девочки! Подиум не всякого прославленного дома моделей мог бы похвастать такими телками. Разве что Мулен Руж, Ляскала да еще, может быть, Оксфорд, вот и все.
Впрочем, бар до сих пор не утратил популярности среди капризной и непостоянной бродвейской публики не столько благодаря качеству пойла и обслуживания, сколько благодаря безошибочному музыкальному чутью хозяина. На бемс-подиуме этого бара лабали свои первые фьюты чуть ли не все нынешние мега– и гигазвезды шоубизнеса. Здесь впервые сбацала свой вселенски известный фьют "Твой Брод энд мой Брод" великая Гарла Джудинг. "Оушен рапанусы" – лабухи, прославленные на всю галактику – некогда тоже начинали фьютить именно тут. Здесь начиналась карьера "Альтен Роллингов", Микки Джеки, Элви Гурды… да разве всех перечислишь? Конечно, не каждая группа "лабухов", дебютировавшая в этом баре, забиралась так высоко, но не было ни одной, которая не добивалась бы популярности. В конце концов, именно этому бару галактика была обязана появлением самого популярного танца современности – манкистепа. За столиками бара понимающие люди постоянно замечали рекламных воротил и менеджеров шоубизнеса, а уж всякого рода дельцы, деляги и жучки от шоу – фауны здесь просто дневали и ночевали.
В нынешнем сезоне в баре трудились, исходя потом в стараниях праведных на тернистом пути к мега-деньгам и гига-славе, ребятишечки из группы "Рыла скривило", выбранные хозяином на конкурсной основе из великого множества претендентов на обе эти непреходящие и вечные общечеловеческие ценности. Шум и грохот, которые "Рыла" при этом учиняли в окружающем пространстве, обеспечивали полную конфиденциальность переговорам любого уровня секретности… и именно это обстоятельство, а отнюдь не склонность к музыкальным или дринк-изыскам за счет заказчика – думал сэр Советник – усадило его лысого конфидента за этот маленький столик на двоих у дальней от бэмс-подиума стенки заведения. Место напротив Лысого пустовало, охотников занять его при жуткой переполненности заведения было превеликое множество, однако когда претенденты видели, что за выпивка стоит перед свободным стулом, у самых напористых из них пропадало всякое желание настаивать на своих претензиях. Приемчик был отработан длительной практикой, действовал наверняка и сбоев не знал. Вот и сегодня за все время ожидания, а оно оказалось неожиданно долгим, вмешательства биопов с соседнего столика так ни разу и не потребовалось. Статус, так сказать, кво поддерживался автоматически.
При приближении сэра Советника Лысый почтительно встал. От соседнего столика вьюном крутнулся огромный биоп, с неожиданной ловкостью усадил Советника и, с той же быстротой и ловкостью ввинтившись на свое место, принял прежний безразличный и безучастный вид.
– Итак? – сказал Советник, глядя на Лысого со всей возможной благожелательностью сытого людоеда, и вопрошающе склонил голову на бок… слегка. Лысый поиграл желваками.
– Мы добились некоторых успехов, – сказал он.
Советник картинно вздернул бровь.
– Некоторых?
– Судить Вам… – терять самообладание Лысый явно не собирался.
– Рассказывай.
– Вы приказали исходить из идеи, что центральной фигурой, ради которой затеяно все это, так сказать, мероприятие с бегством, является вовсе не Кулакофф, как считали все, а Шульц, бывший шеф охраны Корпуса Пространщиков. Это автоматически меняло приоритеты и фигуры организаторов. На место организатора выдвигался в этом случае вовсе не Айно, а нынешний шеф охраны Корпуса новоиспеченный капитан Ланс… во, карьера у мужика! Капитан… подумать только! Честно говоря, я сомневался в Вашей правоте, ведь своего посланца заговорщики послали именно-таки к сэру Азерски. Но приказ есть приказ. Я подчинился, хотя и не без колебаний. При этом на всякий случай я все же задействовал несколько сотрудников и на направлении Айно, причем, как видите, не зря. Контакт заговорщиков с Гнездом мы все-таки отловили.
Лысый поглядел на Советника многозначительно и продолжал.
– Однако первые же результаты проверки сэра Ланса дали ошеломительные результаты. Оказалось, что и в день прискорбного происшествия в земной лаборатории, и несколько последующих дней, сам капитан и его ближайшие доверенные сотрудники на службе в Корпусе отсутствовали. Это, во-вторых…
– Ты хотел сказать, во-первых.
– Нет-нет, именно, что "во-вторых". С "во-первых" надо будет немножко подождать.
– Отыскать их имена в списках покидавших Столицу, разумеется, не удалось?
– Так точно. Но ни один из этих людей вообще не засветился ни в одном из космопортов. Тогда я поручил нашему агенту в Корпусе – Вы его знаете, его зовут Фил Кеббот, он еще участвовал в Азерской авантюре – проверить все данные о выходе в космос конвертопланов Корпуса, как учебных, так и боевых. Так вот. Филу ничего не удалось узнать, с некоторых пор эти данные засекречены. В том числе и от высокопоставленных сотрудников Корпуса.
– Любопытно. Но я с нетерпением жду твоего "во-первых".
Глаза Лысого сверкнули плохо скрываемым самодовольством.
– Сначала, если позволите, "в-третьих"…
Советник ухмыльнулся.
– Изволь.
Лабухи на бэмс-подиуме уже дошли до подлинных чудес. Музыка ревела и громыхала с поразительной зажигательностью. Разогретые спиртным и фьютами посетители "манкистепили" именно как обезьяны уже и прямо между столиками, вопя вслед за лабухами с различной степенью немузыкальности:
Трусики, ах, пуси-пусики,
Ах, мои трусики,
Я вам
снять не дам,
ха-а-ам!
Разобрать хоть что-нибудь в этом грохоте и воплях было очень трудно. Лысый придвинулся к Советнику вплотную.
– В-третьих, у нас идет вот что. С тех самых пор, как сэр Азерски уехал из Столицы, его жилая ячейка находится под самым пристальным присмотром охраны Корпуса. Эти ребята шмыгают в нее как к себе домой. Более того. Я готов поручиться головой, что с этой ячейкой что-то неладно. В ней происходят совершенно необъяснимые для обывателя, как бы это сказать… случаи. Туда могут одновременно входить столько народа, что их хватило бы чуть ли не для заполнения этого зала. И что характерно – далеко не все вошедшие выходят обратно.
– Второй выход?
– Не знаю, не знаю. Если и да, то какой-то хитроумный. Ячейка последняя в тунеллине, а соседние мы проверили. Во всяком случае, ячейка находится в эпицентре крайне подозрительной энергичной деятельности.
– Все это прекрасно, уважаемый. Однако… не катит это все на срочный вызов хозяина. Так что давай сюда свое "во-первых", пока я не начал сердиться. Итак?..
Взгляд Лысого вдруг остекленел, и направлен он был совершенно предерзостно мимо сэра хозяина куда-то ему за спину. Лысый нервно сглотнул и сказал:
– Мое "во-первых" идет за Вашей спиной по крайнему правому от Вас проходу. Оглянитесь, только осторожно и не спеша.
Советник медленно повернулся. По дальнему проходу мимо бемс-подиума неторопливо шагал сэр Кулакофф собственной своей столь тщательно разыскиваемой персоной, причем, похоже, во вполне себе истинном теле.
Ну, все.
Свершилось.
Это была победа. Полная и абсолютная. Надо всеми, включая мерзавца – Теолуха.
Только не пороть горячку, уговаривал себя Советник, утереть нос кое-кому было бы, конечно, очень соблазнительно, но спешить с докладом к Трупу не следовало. Все-все следовало самым тщательным образом обдумать и взвесить. Победой надо было суметь грамотно распорядиться.
Значит, делаю так… – сказал себе сэр Советник, мысленно потирая руки.
И в этот момент в его кармане призывно завибрировал коммуникатор.
4
Эни прошла в рубку яхты и рассеянно улыбнулась капитану. Капитан сдержанно поклонился. Несмотря на то, что в рубке они были совершенно одни, он держался безукоризненно: чуть отстраненно, с восхитительным профессионализмом. Воплощенное почтительное достоинство! Великолепно. Выше всяческих похвал.
Это ночью он был властелин и повелитель и все такое. Сейчас это был именно Капитан – человек, наделенный безграничными полномочиями, второй на корабле после бога… с одной, правда, существенной поправкой: все его безграничные права – включая право неповиновения прямым приказам – имели своей целью и, так сказать, "точкой приложения сил" объективное благо Хозяйки. Исполнитель, даже если он пользуется безграничным доверием и неограниченными правами, есть серв и обязан знать свое место. Этот – знал.
Предвосхищая ее желания, капитан включил обзорные экраны и со всем возможным пиететом обратил внимание Эни на еле заметную точку в углу центрального экрана.
– Вот он. Увеличить?
– Нет-нет, благодарю, – Эни снова рассеянно улыбнулась Капитану. – Я сама.
Всякий раз, приближаясь к Разрушителю Солнц, Эни не могла взгляда оторвать от экранов локаторов. С самого первого памятного раза она попала под его… ну, да, именно, что очарование, а как еще сказать?
Эни заворожено следила за тем, как далекая маленькая звездочка становится ярче, приближается, растет, обретает угловатые мощные формы супердредноута и воплощается в… во что? Что?
Во что трансформировался в ее сознании этот корабль? Что олицетворял? Эни не сразу поняла, точнее, долго не могла выразить этого словами. Но когда она видела, как это самое совершенное воплощение имперской всесокрушающей мощи взламывает пространство, раздирает эластичную плоть силовых полей, гонит перед собой гравитационные волны, вспарывая, корежа и разбрасывая с пренебрежительной неопрятностью их мертвые ошметки сериями гравилинз и скрученных невероятными узлами упруго-взрывных энергетических сгустков – все ее тело начинало сотрясаться от чувственной дрожи. Она ощущала громаду Разрушителя мужским… да нет же, не телом… скорее уж, воплощенным в миллионах тонн бризантной стали самим Мужским Началом. А дальше – Эни вполне давала себе в том отчет – у нее просто начинала "ехать крыша".
Каждой клеточкой своего тела Эни чувствовала, как Это наваливается на нее, медленно и сладострастно распластывает под собой, приводя в состояние дикого, абсолютно неконтролируемого возбуждения ее "главную физиологическую систему". Такой эротической бури в ней не могли вызвать самые умелые и талантливые партнеры. То есть, она возбуждалась настолько, что отрывалась от экранов совершенно разбитой, с расфокусированным взглядом и с полной потерей ориентации, как после безумной и разгульной оргиастической ночи с наркотиками, райанской водкой и длинной чередой могучих мужиков.
И еще "Разрушитель Солнц" ассоциировался у Эни с Координатором. Нет. Наоборот. Не Разрушитель с Координатором, а Координатор с Разрушителем… в общем, Координатор и "Разрушитель" каким-то странным образом сливались в единое целое, и это почему-то одновременно пугало и привлекало ее.
Когда они стали практически неразделимы, отмахиваться от этих мыслей было уже невмоготу. Может быть, думала она, дело в том, что Координатор последнее время практически не покидал Разрушителя, сделав его чем-то вроде своей штаб-квартиры? Но вряд ли дело обстояло так просто. Она чувствовала, что причина лежит гораздо глубже. И ей почему-то было не по себе. Даже, пожалуй, страшно. Довольно долго она гнала от себя такие мысли, просто боялась додумать их до логического конца, потому что было в них что-то отталкивающе болезненное. Вся ее вновь обретенная интуиция вопила об этом в полный голос.
Однако анализировать Координатора, его поступки и, тем более, личность – это почему-то было для нее табу, казалось настоящим кощунством. Почтение и даже восторженность по отношению к Всегда Правому глубоко сидели в ней.
В этом было что-то непонятное, что-то неправильное. Она хорошо помнила, какое впечатление произвел на нее Всегда Правый, когда она, уже будучи Эни Боди, впервые прилетела к нему на "Лиловой Звезде". Маленький, хилый, напыщенный горожанин и… впрочем, этих мыслей ей ни разу не удалось додумать до конца. Они сминались, путались, уплывали в сторону, а на смену приходило… нет, не обожание. Нет. Это было не совсем то слово, которое отражало бы существо дела с максимальной адекватностью. Просто она чувствовала, что принадлежит Всегда Правому душой и телом, вот и все. Эни твердо знала, что никогда не нарушит его волю и никогда ничего не сделает ему во вред. Задуматься – почему? – у нее тоже никак не получалось, как будто в мозгу торчала какая-то заслонка.
Во всей вселенной Координатор был единственным человеком, с которым она чувствовала, пусть даже извращенную, но, несомненно, родственную связь. Он был ей дорог. Несомненно. Настолько дорог, что она, в принципе, была вполне способна рискнуть ради него жизнью… да, способна!.. хотя в первый момент ей самой – стоило только об этом задуматься – становилось несколько удивительно. Впрочем, это удивление быстро сменялось чванливой гордостью. При всем ее, вполне осознаваемом и даже лелеемом эгоцентризме, эта мысль – как странно! – не вызвала в ней не только отторжения, но и простого неприятия. Причем вовсе не потому, что Всегда Правый имел реальную возможность ее к жизни вернуть… то есть, конечно же, именно поэтому, но не только. Умирать, в конце концов, больно. И страшно, несмотря ни на какие уверенности в жизни после смерти. Такова реальность, вот, собственно, и все. Она и Всегда Правый представляли собою некую нераздельную общность, связывающие их между собой бесчисленные нити при всей своей неосязательной виртуальности были невероятно прочны и неразделимы, это было удивительно и невероятно, но это было.
Правда, было еще одно обстоятельство, которое поначалу весьма и весьма ее озадачивало. Когда ее мысли, не в силах удержаться на Всегда Правом, слетали в сторону, так вот, куда бы они не слетали, останавливались они непременно на Серже Кулакоффе. А что бы в этом случае сделал он? Что сказал, и даже что подумал? Объяснить себе самой все эти навязчивые непонятки Эни не могла довольно долго, пока однажды в разговоре со Всегда Правым ее не осенило: она же хочет занять при Всегда Правом то место, которое занимает при Рексе Кулакофф. Всего-навсего, и ничего сверх того… наверное.
Разговор произошел сразу же после ее возвращения из кратковременного, но весьма памятного отдыха на Земле.
– Ты, мне докладывают, собрала все лабораторные записи о Лайзе Старкофф и внимательно их изучаешь? – голосом повышенной индифферентности изрек Всегда Правый.
Эни смутилась, сама не понимая почему.
– Я просто хочу понять, где и какая была допущена ошибка.
– И только?
– Ну, я не знаю. Тебе видней. Вот только Кулакофф… он в тысячу раз умнее и значительней этого твоего Фукса. Недаром он у Рекса сидит в ближайших помощниках Он же Фукса просто играл. Сделал его, как щенка. Запросто. Отшлепал, можно сказать. Кулакофф – личность! Вот какого бы тебе иметь Научника. Впрочем, он больше, чем просто Научник. Значительнее. Такого бы тебе в помощники.
– Мне в помощниках Кулакоффы не нужны. Я сам себе Кулакофф, – сказал Координатор сухо. И в этот момент Эни навсегда утвердилась в этой своей мысли: да!.. именно это место должно – и будет! – ей принадлежать.
Вообще, Кулакофф занимал в ее мыслях слишком большое, как она поначалу считала, совершенно непропорциональное место. И это ее почему-то беспокоило. Очень. В конце концов, она отдала приказ аналитическим отделам регулярно составлять о нем специальные справки. И когда оказалось, что весьма значительная часть его деятельности относится к запредельно занудному высоколобству – что делать, пришлось заняться высоколобством, хотя она вполне отдавала себе отчет в том, что это совсем не тот аспект, который ей так уж настоятельно желателен.
Что касается Всегда Правого, Эни не вполне понимала, почему ассоциативная связь Координатор – Разрушитель так ее беспокоит, но она уже привыкла доверять своей интуиции больше, чем логике, хотя и с логикой дело у нее обстояло, к ее собственному несказанному удивлению, совсем неплохо. Но беспокойство стало уж и вовсе запредельным, когда она вдруг обнаружила, что в своих мыслях почему-то все чаще и настойчивей к связке Координатор – Разрушитель подсоединяет еще и компьютер. С удивлением и даже с испугом она вдруг поняла, что и в чувственном плане от Разрушителя и – особенно! – компьютера она Всегда Правого отделить не может, причем оказалось, что никакого сопротивления мысли о Координаторе в таком аспекте в ней не вызывают.
Дело дошло до того, что Эни принялась ломать голову над этой проблемой чуть ли не каждую свободную минуту. Причем не просто думать, а размышлять, подключившись через контакторы к компьютеру, а потом через него и ко всей звездной сети с ее запасами знаний, программ и умений.
Впрочем, думать "просто так" оказалось совершенно невозможно не только о Кулакоффе с его запредельным высоколобством, но и о Всегда Правом… а вот это было уж и не совсем понятно. Из сети в компьютер, а потом и в голову полезли какие-то значки и закорючки, похожие на омерзительных козявок. Козявки складывались – уржаться можно! – во вполне ей, Эни, понятные символические ряды. Эти ряды носили смешное название "формулы", хотя как раз вот уж формы-то, сколько-нибудь оформленной и законченной, в них не было и в помине. Чего не было, того не было, факт!
Всю получившуюся систему – голова, контакторы, компьютер, интерстарнет – Эни стала про себя называть своей соображалкой. Соображалка, существовавшая в ней как бы сама по себе и плевавшая на желания своей хозяйки, тут же подсунула Эни "для проверки" рабочую гипотезу, заставившую ее в ужасе содрогнуться. А вдруг дело не в Координаторе? Вдруг изменение в ее восприятии Координатора есть отражение реальных изменений в ней самой? Координатору-то с чего бы изменяться, в самом деле?
Эни тут же вспомнилось, на что ей некогда мстительно намекал тот гнуснопамятный коротышка Фукс, та мелкая высоколобая вошь, что занималась инсталляцией фанта мерзкой старухи Лайзы в донорское тело. Он тогда это специально сказал, гад, а вовсе не проговорился нечаянно. Занозу хотел в нее воткнуть. "Конечно, леди Лайза, теоретически возможно отторжение донорским телом инсталлированного сознания, навроде как тело отторгает пересаженные в него чужие органы. Но вероятность этого события исчезающе мала. Примерно один шанс на десять тысяч… правда, этому, который десятитысячный, с того не легче, как думаете?.. а?.. " Вдруг, и в самом деле, накаркал, сволочь?
Мысль перепугала ее настолько, что она немедленно вызвала себе из старнета все необходимые знания и программы, оседлала проблему – плотней некуда – и принялась гонять, шпынять и мордовать ее, как не мордовала и не гоняла до сих пор и лучших из своих сексуальных партнеров. Совершенно неожиданно дело пошло вполне себе прилично, хотя раньше ни склонности, ни способностей ко всякого рода высоколобным умствиям она за собой не замечала.
Довольно быстро выяснилось, что опасения ее, к счастью, совершенно безосновательны и даже вздорны, что относится рассматриваемая проблема в ее случае отнюдь не к физиологической биохимии, как она опасалась, а к сугубо умозрительной – по крайней мере, по ее мнению – математической психологии.
Чтобы взойти на научное занудство такого уровня высоколобости, повода для страха у нее было явно маловато. Что касается волнений за своего Всегда Правого покровителя, то они к этому времени были основательно поумерены, поскольку в итоге из ее умствований поперла уж и вовсе несусветная дурь. Совершенно перестало получаться из них что-либо путное.
Эни просто из сил выбивалась, а выходило одно: будто бы трехэлементная связка Разрушитель-компьютер-человек может быть устойчивой только с третьим элементом в виде человека, работающего чуть ли не на чистой математической логике с полностью отсутствующей эмоциональной составляющей. Во всяком случае, то, что находилось на ее месте, если и было эмоциями, то уж никак не человеческими эмоциями. Любому нормальному человеку ясно, что это есть бред, дичь, плешь и чушь – какой же это, извините, человек в таком случае? Это, конечно, не просто какая-то компьютерная программа, но уж точно и не человек! К тому же, если важнейший третий элемент есть компьютерная программа, получается, что его как бы и вовсе нет – этих программ что в Разрушителе, что в Конверторе пруд пруди, еще одна программа, пусть даже пакет программ, пусть и запредельной сложности, ничего тут не добавит. К тому же, когда она с подобным подходом принималась анализировать Кулакоффа, все было в самом тривиальном порядке.
Дурь такого масштаба – это было уже слишком. Эни с наслаждением забросила к чертям собачьим все свои умствия, хотя яйцеголовое святило, к которому она изредка обращалась за консультациями, от проявленных ею способностей к научному занудному кретинизму был в полнейшем отпаде. Находясь на ее счет в приятном заблуждении – Эни соблюдала все мыслимые условия конспирации – профессор приглашал ее на работу к себе в лабораторию, хвастался личным знакомством с "неслабыми чинами" в аппарате Ответственного секретаря самого Советника от Науки, обещал быструю защиту диссертации и ха-арошую карьеру. Был он человечек уже старенький, так что – решила Эни – сексуальные поползновения оказывались явно ни при чем. Она даже всерьез подумывала пристукнуть старикана во избежание утечки – узнает кто о ее высоколобиях, ведь засмеют – но потом подумала, что это с ее стороны уже полная шизофрения. Ну, кому из знакомых вообще в голову придет заинтересоваться занудством такого уровня, а уж связывать с ним ее имя?.. Бред постыдный!
Сегодня Координатор вызвал ее к себе сам. И пространственный коридор для ее яхты обеспечил тоже сам. Что ему от нее было нужно? Похоже, он снова собирался дать ей конфиденциальное поручение, которого не хотел или не мог давать своим Советникам. Эни еще раз с гордостью подумала о той особой роли, которую она тихой сапой уже начала потихонечку играть при самом могущественном человеке вселенной. Но это еще что! Погодите, господа хорошие, погодите и Вы, многоуважаемый сэр Кулакофф, то ли еще будет, когда Его Всегда Правое Величие обретет новое молодое, сильное тело. Она будет фавориткой императора! Причем, не простой подстилкой в постели. Отнюдь. А уж он-то непременно станет императором! От "Его Величия" до "Его Величества" один крохотный шажок… вот только куда – вниз или вверх?
