Наг Стернин
Темный бог вечности. Червивое яблоко 2
2
Для первой вылазки в город Генрик остановил свой выбор на харчевне при одном из университетских странноприимных домов. Расположена гостиница была крайне удачно. С одной стороны она чуть ли не вплотную примыкала к стене, окружающей университетские кварталы и отделяющей Университет от остального города. С другой – вот тут уже просто вплотную – она прижималась к городскому рынку, в это время суток по видимости пустынному, но – только по видимости. Ночная репутация у рынка была специфическая, без крайней необходимости туда не рисковала заходить даже ночная стража.
Вечерами харчевня превращалась в кабак. Помимо основных обитателей странноприимного дома – небогатых студиозусов и мелких торговцев, приехавших из ближайших окрестностей купить-продать всяческую мелочевку – прочие посетители кабака тоже были специфические. Рыночные ночные бабочки приводили сюда клиентов, дабы подкрепиться перед предстоящей работой по ублажению заказчиков. Ночные мальчики забегали в промежутках меж трудами неправедными заложить крючок за кадычок. Крючками назывались в столичных кабаках ковши с ручкой в виде крюка, которой они цеплялись за бортик открытого бочонка с "зеленым", где и висели "до употребления". В поисках веселья и приключений завсегдатайствовали тут горожане самых разных сословий, от простолюдинов до дворян и гвардейцев расквартированных в Вуппертале полков. Случалось забредать сюда даже и лицам пакаторского сословия, появлявшимся, впрочем, обыкновенно в сопровождении солидной охраны. Но костяк пирующих составляли, естественно, студиозусы.
Скромная девушка Жанет явно чувствовала себя в обстановке буйной студенческой пирушки как рыба в воде. На Генрика она вначале поглядывала не без некоторого сомнения и опаски: как-то поведет себя спутник в случае чего. Однако, быстро рассмотрев, что спокойствие и уверенность спутника были вовсе не напускными, тут же и успокоилась… из чего Генрик заключил, что опыт кабацких посиделок она имела немалый.
Питье, которое им предложил плут трактирщик, конечно же, весьма мало напоминало выдержанный швабландский эйль. Жанет пригубила, вздернула бровки и вопросительно посмотрела на спутника. Тот отхлебнул глоток, нахмурился и повернулся к трактирщику.
– Я понял так, что ты меня не узнал, а, Пузан?
Трактирщик всплеснул руками.
– Разрази меня все боги вселенной темные и светлые! Да ведь это же наш Генрик, Генрик-палаш, собственной бесшабашной персоной. Сколько лет, сколько зим! А говорили, что ты пропал, исчез и вообще сгинул. А ты – вот он ты, и одет ты как студиозус, и палаш твой знаменитый опять же у тебя на боку. Ну, прощай моя спокойная жизнь, здравствуйте драки-поединки, ночная стража, разбитые морды и всяческая поножовщина.
– Ну, старый плут, уж ты-то никогда в накладе не остаешься, – смеялись студиозусы, а трактирщик уже командовал половым освободить для дорогого гостя место, и подать ему, дорогому гостю, за счет заведения полуштоф семилетнего франконского репса.
Жанет смотрела на спутника во все глаза с той особенной чисто женской заинтересованностью, что имеет, как правило, ярко выраженный и совершенно не скрываемый собственнический оттенок.
– Да вы… ты, оказывается, личность широко известная в наших узких кругах, – протянула она. – Почему же тогда я тебя раньше не видела?
– Ничего удивительного, – сказал трактирщик. – У нас он бывал до того, как дедушка – библиотекарь вытащил тебя из родного твоего захолустного Кельна в столицу родимого Гегемоната славный город Вупперталь. Ты иди к столу, половой проводит, место организует, штофчик и все такое. Генрик сейчас подойдет. Мне ему надо кое-что на ушко шепнуть.
Жанет, проявляя чудеса покладистости, без малейших возражений отправилась за половым, а трактирщик, проводив ее взглядом, повернулся к Генрику и негромко сказал:
– Ты тут поосторожнее, Палаш. Заметь, я тебя ни о чем не расспрашиваю, ни где ты был, ни чем занимался… учился, там, или просто на минутку погулять вышел. Это не мое дело. Но имей в виду, пока тебя не было, тут у нас многое изменилось. Ты в курсе?
– Пожалуй, не очень, – нисколько не покривив душой, ответил тот, поскольку за перегруженностью работой совершенно не интересовался происходящим не только на поверхности, но и вообще вне стен лаборатории. – Я только сегодня появился из очень отдаленных мест.
– Неприятности?
– А что, похоже?
– Как сказать… Цвет лица у тебя, конечно, специфический, да и глаза вон тоже… страшноватые у тебя стали глаза, признаться. А с другой стороны, после "полюсов" ты, ясное дело, таким крепким и бодреньким не был бы. Не знаю, гадать не берусь.
– Ты уж извини, рассказывать тебе ничего не буду для твоего же блага. Меньше знаешь, спокойнее спишь. Ну и что тут за мое отсутствие наслучалось?
– Много чего. С тех пор, как Гегемон со всем семейством торчит на вилле в Геневе, жизнь тут у нас очень изменилась.
– А что это он вдруг уехал на Балатон, а не в Свенланд или Франконат к теплому морю? Решил устроить себе купания минеральные в источниках? Так ведь не сезон.
– Разве я сказал "уехал"? Я сказал "торчит". Вообще ничего не знаешь?
– Говорю же – только появился. И в здешних делах не ориентируюсь. Совсем.
– Но лучшую девочку в университете ты уже подцепил. Да-а… узнаю Генрика – палаша. Чудная девочка Жанет, пожалуй, что и покрасивее Манон, а все равно против той не тянет. Да и кто бы потянул? Эх, молодость, молодость, за химерами гоняемся, а что под носом лежит, рассмотреть не можем. Умный ты, Генрик, мужик, а дур-рак, извини меня старика, конечно. Как можно было исчезать вот так вот внезапно, слова никому, даже ей, не сказав?
Генрик криво усмехнулся и пожал плечами.
– Хотя… вряд ли она за тебя, за безродного, замуж пошла бы. Что она из благолепного рода, ты, небось, и не знал?
Что ты знаешь, – думал Генрик, – что ты можешь знать? Она мне сразу сказала, еще от первых объятий не отойдя, что будущего у нас нет, и что душой мне к ней прикипать не стоит. Да я и не собирался, если честно.
– Значит, не знал. Эх, вы, молодежь! А ведь сразу чувствовалось, что она из благолепий, и даже не из простых благолепий, а из "высоко"… может, даже из "милостей". Держать себя умела. А компания ваша без тебя вскорости распалась. Манон вышла замуж за пакатора и уехала. Крошка тоже замужем, держит странноприимную гостиницу то ли на свенском, то ли на франконском тракте. Нрав у Крошки по-прежнему легкий, рука тяжелая, и мужик ейный, говорят, у ней под каблуком. Близнецов я уже года два как не видел. Кувалда, зараза языкатая, влип в историю, был судим, осужден и сослан на полюса. А Лис… про Лиса слухи ходят разные. Говорят, до него теперь не дотянешься. Говорят, Лис взобрался высоко, так высоко, что и тянуться не советую. Никого я не хочу обижать, Генрик, но он всегда был у вас, как бы это сказать… только не сердись на меня, старика… м-да… с душком, с гнильцой. Но – обаятельная такая гнида, что да, то да, и даже гадости тебе непременно делал с милой улыбочкой и нежным дружелюбием. А Кувалду жалко. Когда его осудили и отправили на полюса, студиозусы и школяры по всем питейным заведениям у стены Капитулярия объявили недельный траур. Всех входивших предупреждали – пить тихо, с уважением к чужому горю. Бывало, что и кровь пускали, если кто не внял. Говорят, Крошка сунулась было к Лису за помощью, так сама еле ноги унесла.
– Да, Кувалду все любили, не только наша компания. За честность, за совесть, за всегдашнюю готовность помочь в беде. Что до Лиса, так это мы посмотрим. Гора, как говорится, с горой… Да, так и что там такое с Гегемоном?
– Смотри, Генрик, я тебя предупредил. Кувалде уже не поможешь… Что до Гегемона, слухи ходят, что сидит он, можно сказать, под домашним арестом.
– Ни хрена себе! – удивился Генрик. – Кто же это нас так, франконцы?.. свены?..
– Нет. У них у самих дела не лучше.
– Но не викинги же с Дикой степи?
– Держись крепче, а то упадешь. Серые. Всем сейчас заправляют теологи, ты это учти. У тебя, помнится, всегда отношения с ними были, как бы это сказать… сложные по причине повышенной языкастости и задиристости. Серые, кому бы они раньше ни поклонялись, теперь объединились в орден, называется "Сумеречный орден преддверия блаженной тьмы". Себя они называют адептами Темного бога. А кто из теологов не захотел поклониться и смириться, тех гнобят почище безбожников. Кувалду, вон, только сослали.
– Это разве не смерть? – пожал плечами Генрик.
– Смерть, конечно. Но, все-таки, не мгновенная. Отца Муреха помнишь?.. Нашли в трабулах с перерезанным горлом. А декана теологического факультета доктора Непоциана?.. теперь на факультете другой декан. Есть, есть стойкие. Как не быть. Но они сейчас вне закона, на них просто охота объявлена.
Генрик слушал, задумчиво кивал головой.
– А все от чудес, Генрик, но я тебе ничего не говорил, ты сам догадался. Как признали серые Темного бога, такие у них пошли чудеса, что просто не знаешь, что и думать. И никакая старая религия тут против сумеречных ничего выставить не может. Я, конечно, помню, что вы, студиозусы, мне по пьяни объясняли про чудеса, как их творят и вообще… лишь бы за выпивку не платить. Пользовались моей любопытственностью, сукины дети… да… Но тут другое, тут люди и поумнее просто ума не приложат. Дальше – больше. Сумеречники указали на земле Места Силы по своему теологическому разумению, и в тех местах построили храмы для молений Темному богу. Пишутся такие храмы еще так странно – «WWW», потом место, где храм стоит, потом ставится значок, называемый "кусака", пишется "храм", ставиться точка, а в самом конце еще приписывается "тём". Что бы все это значило, ты не понимаешь?.. И если в этих храмах Темному богу поклоняться, выполнять его заветы, служить, да правильно молиться через храмовых служителей, одаряет Темный бог, говорят, за темную праведность сверх всякой меры. Вот только – что теперь есть праведность, а что нечестие, стало не то, чтобы наоборот, а с вывертом. Нам, старикам, уж и не разобраться, ум косный. А настоятели в WWW храмах сплошь выпускники теологического факультета… как ты их тогда называл, "те-олухи"?.. теперь поостерегись.
Из-за спины послышался возмущенный крик Жанет. Генрик стремительно обернулся, но возникший было там скандал очень быстро увял, как бы сам собой. Жанет помахала ему от стола рукой, а Пузан продолжал.
– Вскорости, как ты пропал, появился у серых некий… по имени Графенберг. Откуда, кто таков, какого рода-племени, неизвестно. Так вот этому Графенбергу стали вдруг приходить по ночам видения. Стал ему являться некто, называвший себя Темным богом вечности, и говорить, что человечество погрязло в грехах непослушания ему, творцу и владыке. А служат люди демону света, следовательно, духу огня и пожара, ибо свет есть огонь, то есть день, труд и рабство, ночь же есть царство истинного Темного бога, тьма, отдых, блаженство и всяческая плотская радость. И сделал этот Графенберг своими руками первый WWW-храм, в котором и принялся творить чудеса. Его хотели по приказу Гегемона побить камнями, но тут Орден признал его своим Генералом, армия вышла у Гегемона из повиновения, а сам Гегемон загремел на Балатон… Так вот, рассказывают, что Лис с Генералом Графенбергом друзья – водой не разлить.
– И кто же теперь здесь всем заправляет, – спросил Генрик, удивляясь про себя, что такие важные события прошли мимо него.
– Сам черт не разберет. Раньше говорили о человеке с совершенно неприличным именем Гольденцвикс. – Пузан коротко взглянул Генрику в глаза и, поколебавшись, добавил. – И называли его наместником, понял? Сейчас толкуют еще об одном типе со странной фамилией, не знаю толком, что-то вроде "Жирнобрюх". Еще поговаривают о типе, именуемом "Советник". Ну а кто из них над кем, и, главное, откуда свалились они все на нашу голову, – Пузан снова значительно поглядел Генрику в глаза, – нам отсюда снизу не разобрать, да лучше и не вникать, я думаю. Но вот если кто, как Кувалда, что-нибудь вякнет неподобающее – пасквиль какой-нибудь, эпиграмму, памфлет или песенку, тут же будет ему явление кромешников, и никто его больше никогда не увидит. А ты, помнится мне, всегда был любитель по этой части. Говорю тебе – поостерегись и на Лиса не рассчитывай. Крошка, я думаю, для того и замуж выскочила скоропалительно, чтобы из Вупперталя поживее ноги унести, пока цела.
– Что это еще за кромешники? – удивился Генрик, и в самом деле не представляя себе, о чем идет речь. Пузан замялся, оглянулся воровато и сказал, еще более понизив голос.
– Люди, нелюди… кто его знает? Нежить, похоже, какая-то в черных балахонах с капюшонами. Лица не видать. Ходят неслышно, как тени. Да они и есть тени, в сумерках к стене прислонится, так и не заметишь. Учти, парень, и придержи язык. Городская стража приучена хотя бы блюсти университетские вольности, как бы вы с нею не бодались. А для этих ваши вольности – тьфу. На поединок с палашом он против тебя не выйдет. Навалятся кучей, и оружие у них жуткое. Рассказывают о молниях, летучих ядовитых шипах, о светящихся кнутах, которые могут человека превратить в головешку… О-па, только этого еще и не хватало…
Пузан, скривившись лицом, смотрел мимо Генрика, и взгляд его был направлен ему за спину. Генрик обернулся. За столом рядом с Жанет по хозяйски расположился какой-то тип в гвардейской форме. Двое его товарищей стояло неподалеку, с благожелательным ржанием громогласно комментируя действия своего рукастого приятеля. Генрик передвинул поудобнее перевязь с палашом и неторопливо направился к столу.
– Ну-ну, не ломайся, – орал гвардеец, отдирая в стороны руки девушки, которыми она пыталась прикрыть свою грудь. – Какой такой приятель?.. Этот, что ли?.. – гвардеец ткнул пальцем в подходившего Генрика. – Так он сейчас уйдет.
Рожа гвардейца показалась Генрику знакомой. Ну да, конечно. Это был тот самый пакатор из внешней охраны космопорта, что проверял у него документы при возвращении от Координатора. Правда, на этот раз ничего оранжевого в его форме не было – накидка, сапоги и офицерский шарф были обычны для малинового гвардейца. "Ах, ты, сволочь, – зверея, подумал Генрик, – ну, я тебе сейчас!.. " За столами, рассмотрев идущего, какие-то смутно узнаваемые личности орали разогретыми спиртным голосами: "Генрик! Палаш! Откуда ты взялся! Привет! Иди сюда! " Генрик, не останавливаясь, помахал им рукой и встал напротив гвардейца, покачиваясь с пяток на носки.
– Эй, благолепие, ты руки-то помыл? – негромко спросил он. – Что ж мне свою подругу потом в мыльню тащить, если тут тараканы из всяких отхожих мест лапками охальничают?
– Что?! – гвардеец вскочил на ноги так резво, что табурет, на котором он столь вольготно располагался, отлетел на середину зала. Однако Генрик встретил малинового со всем возможным тщанием, так что тот кубарем покатился по полу и остановился, только врезавшись в ножки противоположного стола. Малиновые гвардейцы с яростным ревом выдернули палаши из ножен.
В тот же миг от всех столов с грохотом полетели в сторону стулья и лавки. Окружающие студиозусы и военные, которых в патио тоже хватало, обнажив оружие, настороженно глядели друг на друга, в любую минуту готовые сойтись врукопашную.
– Брек, парни, брек, – орал Генрик уже в полный голос. – С этим шаркуном я сам разберусь. Вы только проследите, чтобы его приятели мне в спину железками не тыкали.
Студиозусы и военные стояли в толпе вперемешку, но студиозусов было явно больше, да и военные не гвардейских полков, в общем-то, совсем не рвались проливать кровь за честь паркетных шаркунов. Покрытый шрамами бородатый рубака-драгун, на шее которого, успокаивая и уговаривая, повисла арендованная им на этот вечер ночная бабочка, первым показал пример, засунув палаш в ножны. Следом попрятали оружие и остальные военные. Под угрожающими взглядами студиозусов вложили палаши в ножны и товарищи рукастого гвардейца. В мгновение ока собутыльники, подталкивая и торопя друг друга, освободили середину зала для поединка. Что касается женской части сего благородного собрания, то она, охая и громко возмущаясь грубостью невеж-кавалеров, тем не менее, дружно полезла на столы, чтобы уж никак не пропустить ни малейшей подробности предстоящего зрелища. Малиновый принялся с картинной неторопливостью засучивать рукава.
– Что Вы собираетесь делать, друг мой? – с картинным же удивлением обратился к малиновому один из его спутников.
– Инта бить! – высокомерно процедил тот сквозь зубы, но ухватился, однако же, за палаш.
Генрик встал в позицию и приглашающе повел перед собой клинком. В исходе схватки он не сомневался. Он и раньше был здесь одним из сильнейших фехтовальщиков. А во время стажировки у Кулакоффа, чтобы не потерять форму, посещал на пятом уровне Столицы Галактической Империи центральный фехтовальный зал, где его тренерами были лучшие бойцы галактики. Захаживал он и в подпольную школу рукопашного боя, повсеместно в Старых Мирах запрещенного, но так же повсеместно и процветающего. Все деньги угрохивал на эту практически единственную, если не считать доступных девиц, статью своих тогдашних расходов и, как оказалось, не зря.
Гвардеец, хоть и был взбешен, действовал как бывалый, опытный дуэлянт. Он мгновенно обнажил палаш, избавился от всего лишнего в одежде и швырнул друзьям вместе с ножнами. Палаш у него, кстати сказать, был великолепный.
Как дуэлянт, полагал Генрик, он был совершенно ясен. Здешние конно-фехтовальные школы готовили, прежде всего, лихих рубак – кавалеристов, и только во вторую очередь фехтовальщиков. Следовательно, – думал Генрик, – рубящие удары гвардеец будет предпочитать колющим. Убивать его не следовало – только расследования сейчас и не хватало, Жанет девочка заметная – а вот кровь шаркуну пустить, да поболезненнее, было просто необходимо, заслужил.
Гвардеец встал в позицию и сразу же, не утруждая себя разведкой и прочими благоглупостями фехтовальной теории, очертя голову ринулся в атаку. Будучи оскорблен в лучших чувствах, он вихрем налетел на соперника, стремясь сразу подавить сопротивление и закончить бой одним решительным ударом.
Как Генрик отразил его первый колющий выпад, он и сам потом понять не мог – интуитивизм сработал, не иначе. Фехтовал малиновый, как ни странно, не просто хорошо, а просто великолепно, причем не по здешним меркам, а по любым, в том числе, и по меркам столичных фехтовальных залов.
Генрик сдержал первый бешеный напор гвардейца, парировал завершавший его сильный, может быть, по строгим меркам тех же имперских фехтовальных залов и несколько примитивный, но нетрадиционно проведенный укол, нацеленный ему в лицо и, захватив палаш противника между лезвием и скрестьем гарды, резко повернул корпус вокруг собственной оси. Палаш вылетел из рук гвардейца, а сам он, потеряв равновесие и опрокинув лавку, с грохотом врезался в собственных друзей.
Генрик пинком отшвырнул палаш к ногам гвардейца, отвесил издевательский поклон и снова встал в позицию. Гвардеец под смех и улюлюканье студиозусов поднял палаш, ухватил его обеими руками – правой за рукоять, левой за гарду – и, всем своим видом показывая, что берется за противника всерьез, забирая чуть вправо, двинулся к Генрику.
Намерения его были Генрику предельно ясны. Среди мастеров фехтования этот прием черт знает, почему назывался "хара-кара" или "хара-кира", и от исполнителя требовал большой физической силы, ловкости и незаурядного мастерства. Основывался он на том, что палаши у острия примерно на четверть лезвия имели обоюдоострую заточку. Противник при таком хвате палаша ожидал от нападающего перевода палаша с разворота вверх и сильного удара двумя руками с переходом в жим – лезвие против лезвия, вынуждающий защищающегося потерять равновесие, после чего его можно было брать хоть голыми руками. Обычным способом защиты служил встречный удар такой же силы с уходом от жима в сторону. Однако "хара-кира" только имитировал такую атаку. Удар, пусть и сильный, был направлен практически вдоль лезвия противника. Палаш противника при этом отлетал вправо и вверх, вынуждая сделать шажок в сторону. Опасность для фехтовальщика, выполняющего "хара-кира", заключалась в том, что уже через пару – тройку секунд враг был готов нанести рубящий удар справа сверху, в то время как его собственный палаш, находившийся в двух руках, был отброшен в противоположную сторону, да еще на уровне живота, да еще лезвием назад. Отразить из такой позиции рубящий удар справа было совершенно невозможно. Вот тут то и наносился удар "хара-кира". Фехтовальщик выпускал из правой руки рукоять палаша и, держа его левой за гарду, делал нечто вроде танцевального пируэта, одновременно перенося вес тела на левую ногу. Корпус его при этом стремительно разворачивался влево, левая рука с зажатым в ней палашом стремительно взлетала налево вверх, палаш кончиком обратной заточки врезался сбоку в живот противника, вспарывал его от одного бока до другого, и взлетал над головой, куда за ним вдогонку уже устремлялась правая рука фехтовальщика. Противник, возможно, еще успевал увидеть, как из вспоротого живота ему на колени вываливаются кишки, а правая рука нападающего, перехватив в верхней точке траектории палаш у левой, уже с силой бросала лезвие к шее противника, снося несчастному голову.
Однако вместо попытки увернуться от удара, Генрик рванулся вперед и, оказавшись в пределах досягаемости, сделал стремительный колющий выпад, распоровший гвардейцу левую руку от кисти до локтя, ловким движением вырвал палаш из ослабевших рук противника и отправил его вверх с такой силой, что он вонзился в балясину перил на опоясывающей зал галерее. Гвардеец стоял с перекошенным от боли лицом, прижимая к груди раненную руку. Генрик сделал шаг назад и, отсалютовав палашом, церемонно поклонился.
– Я надеюсь, что вы, сэр, вполне удовлетворены? – сказал он и, спрятав палаш в ножны, повернулся к противнику спиной. Стоявший рядом юный студиозус в пакаторском берете и с виолоном за спиной орал во все луженое горло, стараясь перекричать общий гвалт:
– Ну и инт нынче пошел! – инт в студиозной среде был новомодным словечком, взявшимся черт знает откуда, и обозначающим особо продвинутого книжника. – Никакого уважения к малиновым бретерам, хоть у них у каждого личное кладбище за спиною. Бретер к инту с кулаками, а инт его в рыло и под стол. Бретер с палашом, а инт его как жука на булавку для своих яйцеголовых опытов… Ура Генрику-палашу! Гип-гип, ура!
Генрик пожал плечами и под восторженные вопли, улюлюканье, свист и аплодисменты присутствующих направился к сияющей Жанет.
Друзья гвардейца подскочили к своему товарищу и принялись перевязывать раненную руку обрывками его собственной парадной накидки.
– Хозяин! – срывающимся от боли голосом закричал гвардеец. – Прибери мой палаш. Я за ним пришлю. А с Вами, сударь, мы еще встретимся.
– О, в любое время и с любым оружием, – равнодушно сказал Генрик, не поворачиваясь. – Жанет, солнышко, пойдем отсюда. Куда? Да все равно. Здесь сейчас будет слишком шумно. Стража набежит, то, се… Кстати, у меня есть к тебе просьба. Приищи мне тут где-нибудь у стены Капитулярия комнатенку. Цена значения не имеет, только чтобы странноприимный дом был приличный… не в смысле церемоний – комнатка предназначена для нас с тобой – а в смысле условий бытия. Я имею в виду уют, чистоту, кухню, винный погреб и все такое. Но вот что важно, непременно с двумя выходами, и чтобы один вел куда-нибудь на задворки поближе к трабулам.
Жанет оглянулась на гвардейцев и понимающе кивнула головой.
