Наг Стернин
Темный бог вечности. Червивое яблоко 2
6
В кабинете с грохотом распахнулась дверь, и чья-то всунувшаяся рыжая физиономия – с головой ушедшая в работу девушка даже не сумела сразу разобрать, чья именно – возбужденно заорала:
– Лайза, кончай возиться с заумными предуростями, нашла время! Тут из Города приперлись какие-то, требуют комта, ни с кем другим разговаривать не желают, а он, хоть и болен и напичкан снотворным, все равно куда-то пропал прямо из-под замка. Госпожу комтессу Малыш… тьфу, черт, опять, никак не привыкну… господин комт, тьфу, в смысле – вице-король-его-величество, беспокоить запретил категорически и под угрозой. Кулакофф, Айно и Шульц куда-то рванули на флаттерах, связи с ними нет. Брат пытается защитить люмпов от астраханцев с туляками, которые их рвут в мелкие клочки и загоняют в болота к гамадрилам. Мне надо в Космопорт, он весь покореженный, а кораблей на орбите прорва, все срочно хотят выгрузить пассажиров. Прочие наши тоже в разгоне, иди к этим городским и раскрути их, не то придется искать Малыша – опять же тебе, потому что меня здесь уже нету. И учти, комтесса с Кулакоффом в него снотворного велели нашпандорить лошадиную дозу, и уж тут твоя мамаша постаралась. Городские в каминном зале дожидаются. Ребята мученные, драные, битые и злые. Пешедралом притрюхали от самой Северной шахты, а как умудрились переправиться через Пульсарку – ума не приложу, поинтересуйся, а?.. любопытно, все-таки. И дело у них важное, нюхом чую.
Проорав все это чуть ли не на одном дыхании, голова исчезла, и только тогда Лайза сообразила, что был это один из братьев близнецов, черт их разберет, который именно. Отсюда следовало, что дело было действительно важное, нюх братцы, и в самом деле, имели отменный. Надо было идти. Лайза со вздохом принялась отключать компьютеры.
Дела ее в новой жизни складывались… непонятно. И ладно какие-нибудь внешние факторы были бы тому причиной. Так нет же. Причина была в ней самой.
После той памятной ночи, взорвавшей всю ее жизнь, развитие новой личности шло в ней на редкость стремительно. Она уже не ощущала свое новое тело как нечто чужеродное, она и была этим телом, то есть, точнее, и им тоже. Она отчетливо видела все перемены, в ней происходящие, она видела, что Старая Лайза размывается, уходит куда-то, ей было этого безумно жаль… и вообще, какой она, новая Лайза еще получится? Пример пресловутой Эни Боди стоял перед ее глазами и день, и ночь, пугая до колик в животе.
Было еще одно обстоятельство, доставлявшее ей немало мучений. Обстоятельство это носило вполне конкретное имя – Серж Кулакофф. По мере развития новой личности, она с ужасом начала понимать, что то чувство, которым она жила, будучи отложенным фантомом, уходит куда-то, тает и вот-вот сойдет на нет вместе с фантом Старой Лайзы. Старая Лайза, которую она теперь упорно называла матерью, сказала ей, что Серж об этой любви знает и, похоже, ее разделяет.
"Но Сержа любила не я, а она, – думала Лайза в смятении. – И кто из нас, дур эдаких, отверг Рекса?"
Рекс ничего не понимал и весело улыбался. Серж все понимал и улыбался грустно.
Сама Лайза, пытаясь удержать гаснущее чувство, со всем пылом, унаследованным от "матери", с головой окунулась в научные проблемы, занимавшие Сержа, чтобы разделить его интересы, и… неожиданно лихорадочно ими увлеклась. Успехи, которых ей за весьма короткий срок удалось добиться, поражали даже Кулакоффа.
Однако доставшаяся ей в наследство от Старой Лайзы пылкость научным направлением исчерпываться не желала. По мере того, как личность ее обретала цельность, осваивала молодость как непреложный факт и собственное органичное свойство, Лайза с паническим ужасом почувствовала, что ее тянет к мужчинам. Не к кому-то одному, конкретному, определенному, а к мужчинам вообще, к мужчинам как… философской категории! Причем она не желала ограничиваться абстракцией, пусть и философской. Она желала иметь их, так сказать, как объективную реальность, всенепременно данную ей в ощущении… во всей полноте физических ощущений.
Чтобы преодолеть это, она еще больше уходила в работу, доводя себя, свой мозг до изнеможения. Она даже была рада постоянно терзавшей ее боли в позвоночнике, благо боль эта, разыгравшись, мгновенно вышибала из головы все посторонние докучные мысли и желания. Привело это, однако, к результату, совершенно противоположному желаемому, поскольку, вкупе с интуитивизмом, ударными темпами в ней принялась развиваться новая личность, окончательно добивая милую старую Лайзу.
Рекс качал головой в веселом изумлении. Серж, который, кажется, уже смирился с ситуацией, качал головой в изумлении унылом. Сама Лайза воспринимала это как "подлянку" со стороны судьбы и готова была кусаться и царапаться. Выход из сложившейся ситуации отыскиваться не желал. Надежды на Рекса не было никакой, поскольку честен он был до идиотизма, копаться в головах своих друзей ему и в голову не приходило.
Троица в каминном зале была живописна до… словом, обхохочешься, даже если у тебя юмор беременной самки гамадрила. Двое, что живописно драпировались в обрывки форменных мундиров, были еще ничего, даже при том, что выглядели проигравшими схватку со стаей крыс. Но вот третий… его она даже не сразу узнала – представьте себе человека, одетого во фрачную пару от Мулен Руж, которой только что вымыли пол на гидропонной ферме! И притом, когда она вошла, это пугало, которое она знала еще в пеленках, сделало на нее стойку. Чисто рефлекторно, понятно, но все равно смешно.
Сделав над собой чудовищное усилие, Лайза сдержала смех и бесконечно серьезным тоном сказала:
– Вот что, ребята, вы, естественно, видите, что я не Рекс Азерски. Я также, понятно, и не госпожа комтесса. И неча корчить понимающие рожи, любезные мои, любовницей господина комта… черт, вице-короля, я тоже не являюсь. Я всего лишь одна из его доверенных сотрудников. У нас тут все просто и даже патриархально. Никаких сервов, лакеев, никаких "исполнителей". Мы все сотрудники господина вице-короля… смешно звучит?.. это еще что, мы считаем себя к тому же и его товарищами и друзьями, да и он нас тоже. Вы отказались представиться и изложить свое дело…
– И представимся, и изложим свое дело только лично господину комту, – твердо и даже с вызовом сказало пугало.
– Да бросьте Вы, Виктор, в самом деле, – блефуя, сказала Лайза подчеркнуто усталым голосом. Стала бы я отрываться от своих, уж Вы мне поверьте, достаточно важных дел, если бы не знала, кого я тут буду жизнерадостно приветствовать? Сын Председателя Совета Координаторов Бюллера и посланец Антикризисного комитета…
– Я не посланец, – перебил ее покрасневший Бюллер. – Просто я не знаю, кому из своих… доверенных сотрудников господин вице-король решится доверить принесенные нами сведения.
– Всем. Он доверит их всем нам. Потому что своекорыстными прихлебателями Гнездо обзавестись еще не успело. Парни! Если ваше дело срочное, мы теряем время. Не станете рассказывать мне, я буду вынуждена пойти будить Рекса. А он очень устал. И, будем откровенны, напичкан снотворным. Так что у меня может и не получиться.
На лицах парней отражалась целая буря чувств. Один из них, здоровенный верзила с добродушным улыбчивым лицом, в сомнении покачал головой.
– Лучше бы разбудить.
– Погоди, Дюбель, дамочка права, – сказал второй сопровождающий. – Они и в самом деле доказали и преданность, и вообще. А пока мы тут кочевряжимся… груз, понятно, никуда не денется, а вот Корн, сволочь, и подонки эти, Снайпер с Комаром, уж точно смоются. Как узнаем организаторов? Все ниточки оборвутся. А без очень крупных шишек не ниже, чем из самой Экономической комиссии, тут точно не обошлось.
– Позвольте, позвольте, – перебила Лайза, – это какой Корн, начальник училища санации?
– Он, сволочь. Конечно, Виктор, Вам решать, но я бы ей доверился…
– Ладно, – решился Виктор. – Слушайте.
Едва уяснив суть вопроса и оставив подробности на потом, Лайза немедленно связалась с близнецами.
– Который из Вас в космопорте? – возбужденно орала она в коммуникатор. – Хватит зубоскалить, некогда, это ты, Алексей? Немедленно прими все меры, чтобы коммодор Корн не покинул Азеру! На него разрешение Рекса о свободе перемещений не распространяется, немедленно арестуй его и сопровождаюших лиц! Что?.. а перехватить нельзя? Как это "как? " Запрети старт конвертоплана! Поздно?..
Лайза чертыхнулась.
– Вот так, мальчики. Тю-тю. Смылись, мерзавцы. Всегда я знала, что Корн сукин сын и негодяй, но чтобы элементарный жулик, это уж я даже и не знаю!
– Вы его знали лично? – удивился Виктор.
– Имела счастье, – буркнула Лайза.
– Ну, вот, – махнул рукой Виктор. – Дела, хуже некуда. Как теперь докажешь, что ни отец, ни Стас Ховрин, да и все мы тут ни сном, ни духом?
– Вы что это говорите? – возмутился добродушный верзила. – Ваш папаша и навел Гронкса на грузопоезд. А преследование кто организовал, как не координатор Ховрин?
– Тебе скажут, что это все мы следы заметали, наводили тень на ясный день, – возразил второй, явно более сообразительный курсант. – Одна надежда, говорят, господин вице-король умеет у людей мысли читать, не знаю, правда ли. Хорошо бы, если так.
– Простите, сударыня, не знаю, как Вас зовут, – предельно официально обратился Виктор к Лайзе, – мы должны считать себя арестованными?
– С какой стати? – удивилась Лайза. – Вы совершенно свободны, господа. Более того. Я намерена немедленно отправиться в Город на встречу с координаторами Ховриным и Бюллером. Если хотите, могу захватить вас с собой.
Она поглядела на Виктора. Нет, парень был все-таки очень хорош. Да и второй, сообразительный, был тоже, пожалуй, не хуже. Лайза улыбнулась и добавила:
– А зовут меня… Лиза. Лиза Дуна.
И тут же сама поняла, что – да, именно таким и будет отныне ее имя.
Глава третья
1
Что делалось на поверхности, в Городе представляли себе плохо. На все осторожные вопросы, которые народ из окружения Ховрина решался задавать этой самой Лизе…Эли… или как там ее, ну, которая была назначена азерскому антикризисному комитету в полномочные представители вице-короля – слишком красивая женщина для того, чтобы быть умной или, хотя бы, просто толковой… – так вот, на все эти вопросы она, улыбаясь, отвечала непонятным: "Все хорошо, прекрасная маркиза, за исключеньем пустяка". Почему "маркиза", что за маркиза и какой именно пустяк она при этом имела в виду – поди, попробуй догадаться.
Генерал Жарко-второй, бывший бравый вояка, явочным порядком оказавшийся во главе всю прошлую жизнь им надменно презиравшейся санации, только вздыхал и ярился, ярился и вздыхал. Вздыхал, когда представлял себе, как хохотали бы старые боевые товарищи над его превращением в гоблина-держиморду, а яриться у него были и более веские основания. Сил не было смотреть на эту пародию на вооруженные силы – жуликоватых и бестолковых кадровых азерских санаторов. Да и на мальчиков Гронкса, если уж быть честным с самим собой, глаза бы не смотрели при всем их задоре, юношеском максимализме и энтузиазме, разогретом до белого каления звездами, щедро посыпавшимися на погоны.
Генерал, простая душа, для которого законы тактики – не говоря уже о законах стратегии – были выше законов природы, никак не мог взять в толк, почему вести переговоры с самопровозглашенной городской администрацией вице-король поручил этой слишком красивой и слишком молодой особе? Почему до сих пор в Городе не появились оккупационные войска? Почему на Город не наложена контрибуция, в конце концов? Все те художества и безобразия, что устроила на поверхности старая администрация, надо было исправлять, а на какие шиши, извините?
Генерал вернулся из путешествия по поверхности на свой седьмой уровень – теперь-то уж точно свой! – обескураженный, вздрюченный и очень-очень злой. И было от чего. Воистину, инициатива наказуема, и быть ему теперь главою азерских санаторов, пока кто-нибудь из этих умников – либо Гронкс, либо Стратег достаточно не заматереют. Вот уж влип, так влип.
Как только курсантами Гронкса были разблокированы шмон-тоннели, генерал, оставив нижние этажи практически без сколько-нибудь серьезного прикрытия, ударил по мятежному верху с такой силой и беспощадностью, что мятеж оказался практически прихлопнут чуть ли не в мгновение ока.
Санаторы, натерпевшиеся страха за время сидения в осаде, да и сейчас еще в собственной судьбе абсолютно не уверенные – как-то еще посмотрят на их прошлые художества победители? – вымещали теперь весь свой страх и всю неуверенность в собственном завтра на беднягах люмпенах. Мальчики Гронкса, потерявшие столько товарищей во время марш-броска вниз и, особенно, при преследовании грузопоезда, отставать в этом деле от старших товарищей совсем не желали. К тому же, генерал сделал вид, будто собирается гнать мятежников в Северную шахту. Как только мятежники это уразумели, они в дикой панике устремились наверх с такой скоростью, что не сразу очухались и пришли в себя, даже вылетев на поверхность. Причем кое-кто из них, подтверждая мнение давешнего "смельчака", оказался настолько глуп, что попробовал "наехать" на первых переселенцев, представлявших собой подготовленные и обученные Айно боевые подразделения.
Свою задачу генерал счел выполненной… разве что за исключением скрыплов, и, прихвативши с собой Гронкса со Стратегом, с чистой совестью отправился в Москву. Именно в этом городском поселении на поверхности, как он слышал, находилась ставка Черного Барона, по генеральским представлениям, командующего экспедиционным корпусом вице-короля и, вообще, "главной тигры" среди военных Гнезда. Поездка эта – кстати сказать, проводимая с ведома и одобрения Антикризисного Комитета – Москвой, увы, не ограничилась. Ставки, как таковой, в Москве не оказалось. Айно носился по планете, как угорелый, и настичь его генералу удалось лишь в самой Тмутаракани.
Черный Барон, однако же, демонстративно пожал плечами и с демонстративным же удивлением поинтересовался у генерала, с чего это их комитет решил, что Гнездо будет взваливать на себя ассенизаторские функции? Речь Барона была краткой, очень энергичной и образной, и сводилась, в конечном итоге – естественно, при тщательном переводе ее с языка военного на язык всякого рода шпаков, помешанных на деликатности словесных оборотов – примерно к такому смыслу: вы, ребята, как сами в это самое влезли по самое это самое, так сами из этого самого и выбирайтесь… и забирайте-ка вы, мудрецы эти самые, назад к себе под землю все это самое, что вы изволили оттуда выгнать на это самое. Смысл этого экстравагантного высказывания был генералу предельно ясен, тем более что ему уже успели доложить, что львиная доля вышвырнутых из Города люмпов, всласть вкусивши на поверхности общения с воинственными аборигенами, сбежалась обратно ко входам в Город, и теперь в слезах, соплях и с раскаивательным визгом умоляет взять их обратно. А в заключение Барон язвительно поинтересовался, на кой этот самый изволил господин генерал тащиться в такую даль?.. спросил бы у Елизаветы, тут же и получил бы ответ, не сходя с места… штатская она?.. и что с того?.. у нас в Гнезде, когда надо, все военные.
Паче чаяния, в Комитете унылый доклад генерала встречен был с откровенной радостью и энтузиазмом: заверения заверениями, но отказ Гнезда вводить в Город своих силовиков был самым весомым подтверждением намерений вице-короля сохранить его в целости.
Энтузиазм продержался, однако же, очень недолго. С люмпами у городских шлюзов надо было что-то делать и решать. Из Северной шахты сыпались отчаянные донесения о скрыплах, рвущихся в путепроводы волна за волной. Санаторы еле сдерживали их, причем зарядов для огнеметов при таком расходе должно было хватить, разве что, на несколько суток.
Лиза, которую в Городе называли "госпожа Эли" – имя "Елизавета" или, тем паче, "Лиза", для неповерхностного слуха звучало очень уж дико, а "Элизабет" или "Эли" вполне себе нормально – так вот, эта самая Лиза-Эли предложила пустить против скрыплов добровольцев – интов, вооружив их нейронными лучевыми ножами.
Бюллер-старший уверял, что, по его сведениям, на складах санации такие ножи должны иметься… так, по крайней мере, ему самому докладывали таможенные службы, занимавшиеся контрабандой. Но тактика использования нейронных ножей в борьбе со скрыплами была еще не разработана, а показавшаяся вначале такой перспективной идея создать для этой борьбы отряды интов на проверку оказалась безнадежной чушью… о чем и доложил генералу Макс Гронкс, успевший за это время дослужиться уже до капитана.
– Что значит, невозможно обучить? – ревел господин Жарко-второй, потрясая кулаками над головой новоиспеченного капитана. – В цирке крыс дрессируют!.. элефантов!..
– Так то элефанты, – мялся и вздыхал Гронкс, уверяя генерала, что обучение поручено самым-самым, что у него сейчас на этом деле и Дюбель, и Банзай, и даже сам Стратег подключен, да вот – поди ж ты… и, в конце концов, предложил господину генералу убедиться лично.
Зрелище оказалось, и в самом деле, не для слабонервных. Душераздирающее оказалось зрелище.
На тренировочном полигоне училища санации в чем-то, отдаленно напоминавшем воинский строй, стояло около полусотни самых омерзительных шпаков, на которых кто-нибудь когда-нибудь зачем-нибудь сподобился натянуть военную форму. Вид этот самый "строй" имел такой, будто каждым входившим в него индивидуумом некто только что старательно драил полигон, а оный индивидуум оному процессу противился изо всех наличных … не то чтобы сил – откуда у инта взяться силам? – но силенок. Рожи у всех присутствующих были красные и усталые, а у бывших курсантов, а ныне офицеров-наставников еще и разъяренные.
– Смиррна! – не своим голосом заорал, увидевши генерала, здоровенный малый в чине старшего лейтенанта, носивший среди своих, как помнил генерал, странное прозвище "Дюбель", и тут же намылился подскочить с докладом.
Команда "смирно" выполнена была бравым воинством таким образом, что генерал только махнул рукой и выговорил с предельным отвращением:
– Вольно…
Затем генерал обозрел воинство, вздохнул, мановением руки пресек злобные гримасы Гронкса в адрес бывших корешей, а ныне подчиненных, и с нейтральным видом поинтересовался, что бы все это могло значить?
Из краткого, но очень толкового доклада старшего лейтенанта Дюбеля он уяснил для себя смысл происшедшего.
Как оказалось, офицеры-наставники занимались с волонтерами – интами строевой подготовкой (-ох!-), включавшей в себя способы прохождения с полной выкладкой узких тоннелей, щелей, каверн и отверстий… что само по себе было нешуточным испытанием для нервов господ офицеров (-убой!-). А тут еще одному волонтеру во время объявленного короткого передыха вдруг взбрело в умною очкастую оконтакторенную голову заняться разборкой игломета… да откуда я знаю, что это ему в башку стукнуло, – возопил в отчаянии этот самый Дюбель, на каковой вопль генерал, понимая и сочувствуя, официального внимания не обратил.
– Ясно, – сказал генерал. – Потерял что-нибудь?
Дюбель только молча кивнул головой.
– Пружина клапан отсечки выбросила? – сказал генерал, проявляя чудеса начальственной прозорливости.
– Так точно!
– Нашли?
– Попробовали бы не найти! – дергаясь, прошипел сквозь зубы Дюбель. – Простите, господин генерал, так точно, нашли, но внешний вид у них после поисков сами видите, какой.
Генерал снова покачал головой, посмотрел на Гронкса – да, мол, провал, полный провал, и повернулся к строю.
– Ну, и кто же это из вас такой… деятельный? Два шага вперед.
Строй взволнованно закачался, зашевелился строй, отчего у господ офицеров-наставников перекосило физиономии. Потом, распихивая локтями товарищей, стоявших в первых рядах, вперед вылезло такое чудо природы, что генерал некоторое – вполне ощутимое – время смотрел на него в полной оторопелости. Дело было даже не в очках, чудом держащихся на кончике носа, не в воробьиной взъерошенности или каскетке, съехавшей на нос за время продирания через строй товарищей. Даже не в том, что пуговицы на френче были застегнуты через одну петлю, хотя и этого уже, конечно, хватило бы выше крыши, чтобы сгноить мерзавца на губе. Но вот то, что френч слева и сзади у него был засунут под брючный ремень, вот это уже… да-а!
– Подойди-ка сюда, сынок, – выговорил генерал, до глубины души потрясенный тем, что подобная личность как-то умудрилась дожить до вполне себе зрелого возраста, и… тут же чуть сам не шлепнулся от изумления и оторопелости. Личность направилась к нему, старательно изображая строевой шаг. При этом, шагая левой ногой, господин оконтакторенный вольнопер выбрасывал вперед левую руку, а шагая правой – правую.
Господа офицеры-наставники взвыли в голос, а генерал, не обращая внимания на столь возмутительное с их стороны нарушение устава и всяческой субординации, сказал, обращаясь уже исключительно к Гронксу:
– Вы правы, капитан. Эксперимент можно считать полностью провалившимся.
Гронкс переглянулся с Дюбелем, открыл было рот и замер в нерешительности.
– В чем дело, капитан? Что у вас там такое?
– У курсанта Дю… простите, вот у старшего лейтенанта есть некоторые соображения. Вроде бы, толковые. Разрешите?..
Мысль Дюбеля генерал ухватил с полуслова. Действительно, ударной силой боевых групп, вооруженной нейронными ножами и иглометами, должны были стать мальчики Гронкса, подготовка у которых – они это уже не раз доказали – была если и не выше всяких похвал, то все-таки была. А вот инты при них должны быть чем-то вроде приборов и индикаторов, определяющих наличие скрыплов, место их, скрыплов, дислокации, направление атаки и все такое.
Отсутствие у интов боевой подготовки Дюбелем отметалось сходу.
– У Виктора Бюллера тоже не было боевой подготовки, а мы со Стратегом протащили его чуть ли не через всю Северную. А такие мобильные отряды, если между ними наладить взаимодействие и тактически грамотно построить атаку, погонят скрыплов из Северной шахты в прибрежные карстовые пещеры и дальше наружу. А там, если поставить на хребте огнеметы, путь у скрыплов будет один – в воды Пульсарки, а из них никто еще живым не выходил… кроме вице-короля, естественно.
– Так-так-так, – протянул генерал. – Неплохо, неплохо… ну, а этого, – генерал ткнул пальцем в "чудо природы", – этого…
– Я возьму его в свое звено, – поспешно сказал Дюбель. – За ним, конечно, нужен глаз да глаз, но голова у ботаника, это что-то, господин генерал. Вот, посмотрите, он придумал. Это – защитный панцирь. Скрыплы всегда атакуют сверху… видите, как удобно и надежно?.. А эта хреновина – локатор, совмещенный с предохранителем. Монтируется на нейронном ноже. Раздадим всем своим, и порядок, никаких тебе случайных, так сказать, несчастных случаев. Вот это манипулятор. Тоже он придумал. Пока мы со скрыплами будем разбираться в штреках и тоннелях, особых неприятностей ожидать не приходится. А вот как войдем в пещеры, там узких ходов и лазов тьма-тьмущая… нет-нет, он хотя и дурак-дураком, но зверски умный, и в каком-то смысле очень даже полезный гений.
– Понятно. Предложение принимаю. Грамотное предложение. Я думаю, что госпожа Дуна что-то в этом роде и имела в виду. Что ли она интов в своей жизни не видела? Уж как-нибудь! У самой контакторы на полголовы. Сколько своих парней предлагаете на одну боевую единицу?
– Пять как минимум, господин генерал, меньше никак. Двое в авангарде. Это основная ударная сила. Двое в центре при инте. И один прикрывающий в арьергарде.
– Разумно, разумно… – Генерал откашлялся и весьма торжественно обратился к присутствующим. – Господа офицеры и вольноопределяющиеся! Смею думать, что у меня есть для вас радостная новость. На складе конфиската, подготовленного руководством санации к уничтожению, найдена партия лучевых ножей. Почти сотня штук, господа!
Мановением руки прекратив восторженные вопли, генерал продолжил.
– Считая по два ножа на нос, и учитывая всю их наличность, мы уже можем отправить в тоннели пятьдесят подготовленных бойцов. Считая по пять бойцов на звено, это десять боевых групп.
– Господин генерал, разрешите обратиться? – гаркнул Дюбель. Генерал отечески кивнул.
– Я думаю… то есть… одним словом, каждый из нас может обойтись одним ножом. Особенно, если действовать спаренными звеньями. Каждой паре звеньев надо придать группу помощников – технарей, которые будут обеспечивать все потребности звеньев, в том числе в энергии для подзарядки ножей.
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался генерал, – давай поподробнее.
– Ну, как… – Дюбель почесал нос. – Одно звено ведет боевые действия в течение двух часов. Это как раз такое время, которое требуется для зарядки ножей. Второе звено, ножи которых заряжают технари, в это время кушает и все такое… перекур, одним словом. Работа каждой пары звеньев длится двенадцать часов, потом ее сменяет вторая пара, а первая пара уходит на сон и отдых, так что – никаких переутомлений, никаких авралов и все такое…
– Великолепно! – воскликнул генерал в восхищении. – Предложение принимается полностью и безоговорочно, – генерал поднял руку, в зародыше давя восторженные вопли. – Только вот ты, старший лейтенант Дюбель, зря радуешься. Ты в тоннели не пойдешь, ты будешь участвовать в разработке операции в целом, готовить ударные группы и, вообще, руководить… Не возражать! Это приказ. Героев тут у нас до этой самой легкомысленной мамы, а вот умные и дельные люди, способные руководить операциями, в жутком дефиците. Считайте себя на казарменном положении, мальчики. Никаких выходных! Никаких увольнительных! Про дринк, Бродвей и девочек забыть до тех пор, пока в Северной будет оставаться хотя бы один живой скрыпл! – генерал оглядел непроницаемые физиономии бывших курсантов, а ныне офицеров санации, хмыкнул и добавил железным голосом: – Во всяком случае, если кто будет на Броде отловлен, пусть пеняет на себя. Сгною и вообще замордую.
Новоиспеченные господа офицеры смотрели вслед удаляющемуся руководству не без нетерпения, очень уж хотелось выпить по столь превосходному поводу.
– Да-а, – протянул расстроенный Дюбель. – Правду говорят, что инициатива наказуема.
– Брось расстраиваться, чудило! – жизнерадостно возопил Банзай. – Па-адумаешь, казарменное положение! Чихали мы на казарменное положение. И кашляли… пукали даже. А самоволка на что?
– Дурак ты, – Макс Гронкс укоризненно покачал головой. – Будешь Дюбеля учить в самоволку ходить? Да разве ж он из-за этого?
