Марк Михайлович Вевиоровский
Концерт Патриции Каас. Далеко от Москвы
В БОЛЬНИЦЕ – ЛЮДА БЕРЕСНЕВА
Главный врач оказался у себя в кабинете.
– Как дела у Дины Егоровны?
– Знаете, Анатолий Иванович, неплохо. Она нашла общий язык с нашими старушками, а наши трое врачей-мужчин просто в ней души не чают и ревнуют ее друг к другу.
– Прекрасно. А как с персоналом у нее отношения?
– Нормальные, я бы сказал. Попробовали ее попытать по профессиональным вопросам, где училась, что кончала … Психиатрию, психологию она, видимо, знает неплохо, но увиливать от вопросов умеет в совершенстве … В сугубо медицинские вопросы не лезет, больше занимается разговорами, бытом пациентов. К младшему персоналу строга, требовательна, но не вредничает. С врачами – отношения … дружеские. Ну, проучила одного.
– И что именно?
– Дежурят сутками, немного выпивают, сами понимаете. Привыкли к доступности здешних дам … А тут женщина, и какая! Ну, один из наших записных донжуанов и попытался … Потом рукой не владел почти сутки … Но надо сказать, что она с ним не поссорилась! И разговаривает нормально, и руку ему массировала, я сам видел.
– Нормально. Вы женаты?
– Это называется – гражданский брак. Не расписаны, но живем вместе уже десять лет. Здесь это редкость – столько лет вместе и без «прогулок» на сторону.
– Желаю вам счастья и на будущее. А как устроен ваш быт? Где вы живете?
– У меня квартира в этом корпусе. Как у главного врача. Остальные живут в городе, поэтому предпочитают дежурить сутками, чтобы меньше времени тратить на дорогу.
– А что за заброшенные строения рядом с больницей?
– Раньше был здесь армейский госпиталь, потом больница с хирургией, физиотерапией и прочими отделениями. Подсобное хозяйство было, теплицы. Недалеко когда-то была деревня с церковью, но там мало что осталось … А теперь вот остался один этот корпус.
– Я пройду к Бересневой, а потом хочу поговорить с Утечкиной. Предупредите ее.
Бересневу Свиридов нашел на том же само диване – казалось, она так и не вставала с прошлого раза.
– Я рада вам. Очень хорошо, что вы навестили меня. Садитесь сюда.
Она указала рукой на диван около себя.
– Что вы поделываете?
– Когда есть силы – читаю или слушаю музыку.
На полу около дивана стоял переносной магнитофон – так, чтобы его можно было достать, не вставая с дивана.
Свиридов взял изящный томик и прочел несколько фраз на французском языке.
– Кто вы такой, полковник Свиридов? Заставляете людей делать то, что вам нужно и в подлиннике читаете Бодлера? По слухам изумительно играете и поете, и стреляете в людей? Кто вы?
– А кто вы? Вы это знаете?
– Это известно лишь богу …
– А я принес вам несколько кассет с записями французов, и в том числе Патриции Каас.
– Какая прелесть! Вы балуете меня, потому что я больна?
– Нет, потому что вы мне понравились.
– Неужели я еще могу нравится?
– Женщина может нравится всегда, и вы это знаете.
– Я теперь многое знаю … Но от многих знаний легче не становится … Я скоро умру … Верно?
– К сожалению, мы все смертны. Одни – раньше, другие – позже. Одни – знают свой конец, другие – в неведении, а он может прийти внезапно.
– Вы знакомы с Диной Егоровной? Это наш новый врач. Она умеет слушать и слышать. Она умеет говорить и успокаивать.
Береснева перебирала кассеты с записями, принесенные Свиридовым.
– Вы не возражаете, если я включу? Мне не терпится.
– Конечно.
Она нагнулась и включила магнитофон.
Тревожный и волнующий голос певицы заполнил комнату.
Береснева откинулась на спинку и закрыла глаза.
Свиридов немного посидел, потом молча поцеловал ее руку и вышел.
ДИНА
У Дианы был крохотный кабинет, скорее даже кабинетик – там умещались только письменный стол, шкаф и два стула.
– Мне хватает. Даже хорошо, что тесно – создает ощущение близости с посетителем.
– Как успехи?
– Познакомилась со всеми врачами и пациентами. Пытаюсь классифицировать их по тяжести состояния и по методам общения. Беседую, слушаю, сижу с ними.
– Они больны?
– В большинстве своем – нет. Просто одиноки, забыты, заброшены. Одиноки, – Диана подчеркнула это. – Больных по настоящему несколько человек, трое. Три женщины – полностью потеряли всякий контакт с окружающим миром. Здесь нет стариков – они просто так выглядят. Трое мужчин – старики, а им всем примерно по сорок пять. Выглядят на семьдесят – восемьдесят.
– Проблемы с персоналом?
– Никаких. В основном очень добрые люди. Здесь трудно работать злым – они начнут издеваться над пациентами. Проблемы в другом.
– Я слушаю.
– Я не врач, но мне показалось, что нет современных лекарств. Самых простых. Но я могу ошибаться. Второе – нет музыки, нет видео. Моим старушкам …
– Моим?
– Да, моим. Я вам благодарна, что вы привели меня сюда. Я чувствую себя нужной им. Они уже провожают меня вечером и встречают утром. А старушки … самая старая – ей пятьдесят один год. Им так нужна музыка, нужны фильмы, нужны самые простые развлечения.
– Понятно. Третье?
– Третье … Это сложнее. Я католичка. Наша вера несколько отличается от вашей, пусть в деталях. Например, у вас нет чистилища, нет самого понятия чистилища с его очищающим огнем. Исповедь и покаяние … Хотя эти отличия в деталях и нужны только священнослужителям … Но мне иногда трудно удержаться, отойти от догматов своей веры.
– А что, вы беседуете со специалистами, которые могут вас уличить?
– Я об этом не думала. Вряд ли, они все неверующие … Но не нарушу ли я какие-то внутренние, глубинные основы их веры?
– Не нарушите. Вы их не делаете верующими, вы успокаиваете их души. Только не обещайте им рая, не надо. Ад у них уже был, и хорошо, если они этого не понимают.
– Вы меня успокоили, Анатолий Иванович. Хотя убедили не до конца. Мне не нужно крестится в православную веру? Я ведь теперь Утечкина.
– Человека можно крестить только один раз – пусть я не могу себя считать верующим, но я так думаю. А вот паспорт вам поменять еще раз стоит – стать Худобиной.
– Слушаюсь.
– И еще у меня есть для вас задание. Нужно будет поехать со мной на один объект и приглядеться там – может быть вы увидите там то, чего не вижу я.
– Я готова.
– Это не займет много времени. Я позвоню и заеду за вами.
С ЛЮБОВНИЦЕЙ ОРАТЫНЦЕВА
– Здравствуйте, Анатолий Иванович. Вы просили меня зайти к вам?
– Да, Валерия Осиповна. Проходите, садитесь.
Верещатская устроилась за столиком для посетителей. Сегодня она была одета в строгий костюм и внешне мало походила на ту неполностью одетую даму, которая пыталась установить со Свиридовым более тесный контакт.
– Тема нашего с вами разговора – Оратынцев. Я решил поговорить с вами, поскольку вы достаточно близко знаете и самого Леонтия Павловича, и его супругу Алину Яковлевну. Считайте, что о степени вашей близости я знаю столько же, сколько и вы сами.
Верещатская не выказала удивления и спокойно слушала Свиридова.
– Кроме ублажения приезжих начальников женским телом своих любовниц профессор оказался вовлеченным в незаконный вывоз отсюда золотых изделий и наркотиков. При передаче дела в суд ему грозит длительный срок либо лагеря особого режима, либо ссылки. Учитывая, что он еще вдобавок виноват в невыполнении тематических планов лаборатории, созданной для него, то участь его незавидна.
– Почему вы говорите это мне? Есть жена.
– Вы прекрасно знаете, что Алина Яковлевна – пустышка, неспособная самостоятельно мыслить и действовать, и их брак – типичный брак по расчету. Поэтому я говорю с вами, а уж вы потом сами решите, что и как говорить профессору и его жене.
– Итак, в случае передачи дела в суд будут затронуты многие люди здесь и не здесь, дело приобретет значительную огласку и пострадавших будет много. Вы – в том числе. С другой стороны можно избежать огласки, ограничившись служебным разбирательством. При этом не будет такой огласки, многие из причастных лиц будут наказаны символически, а Леонтий Павлович с супругой хотя и будут наказаны, но несколько иначе.
– Мне больше нравится второй вариант и скорее всего мы им и воспользуемся. При этом те женщины, которых Леонтий Павлович тем или иным способом использовал для своих целей, отделаются легким испугом и смогут продолжать свою работу. Что вы на это скажете?
– Но Леонтий Павлович может не согласиться …
– Пока меня интересует ваше мнение. Его мнение меня не интересует.
– А моя жизнь вас интересует? В какой мере? Вы знаете, она … Отчим жил со мной с семилетнего возраста. Я была крупной, развитой девочкой. Сперва я что-то испытывала, потом перестала. Когда мальчишки затащили меня в подвал и изнасиловали всем классом – я ничего не почувствовала. Ни боли, ни удовольствия, ни стыда. Мальчишки были поражены моему спокойствию. Потом это неоднократно происходило в школе. Запрут дверь, поставят меня раком на парту. Это продолжалось и в институте. И преподаватели, и студенты пользовались мной, а некоторые просто приходили ночью к нам в комнату и просили – дай. Преподаватели ставили положительные оценки, ребята дарили что-нибудь. Я ничего не чувствовала – пользовались как вещью. После института я попала в один НИИ, так там начальник оберегал меня и держал для личного пользования. Но не могу сказать, что диссертацию делал мне он – я все сама делала. Здесь Оратынцев сразу понял и использовал меня. У него было много любовниц в лаборатории, он не упускал случая. Подкладывал он меня под Нефедова, под Беляся. Оба они были порядком развращены и много требовали. Подкладывал и свою собственную жену. Были случаи, когда мы вместе с ней обслуживали Нефедова – она не отказывалась. Для чего я вам это рассказываю? Хочу, чтобы вы поняли – для меня это совершенно естественный с самого раннего детства способ использования своего тела. И не такой уж корыстный – ну, что там я получала от Леонтия Павловича. Одни неудобства.
Верещатская говорила совершенно спокойно и буднично. Помолчав, она продолжила.
– Не будет профессора с его наклонностями – я не буду испытывать потребности в этом. Что лучше для него из предложенных вами вариантов? Не знаю. Мне все равно. Для меня, для многих сотрудниц лаборатории лучше обойтись без огласки – почти всех своих наложниц Леонтий Павлович принудил к сожительству с ним. Нам всем более подходит второй вариант.
– Тогда поговорите с его женой, объясните ей по возможности ситуацию. Ей придется разделить его участь. А вам и другим женщинам, имевшим связь с Оратынцевым, представляется возможность продолжить работу. Приедет новый начальник, он будет решать судьбу каждого сотрудника в соответствии с производственной необходимостью.
ТОНЯ с ГРИШЕЙ ГОТОВЯТ КОМНАТУ СКВОРЦОВУ
Тоня и Гриша готовили комнаты к приезду Скворцова. Комнаты – гостиная и кабинет-спальня были обставлены так же, как и у Свиридовых, только у Свиридовых было три комнаты.
С помощью Гриши и девочек из обслуги все это приобретало жилой и уютный вид.
Появились занавески, покрывала, уютные подушки на диване, плед на кресле, полотенца, халат и всяческая мелочь в ванной, посуда в кухонном уголке.
В кабинете-спальне появился кроме письменного еще один громадный стол, на котором Скворцов мог разбрасывать свои чертежи и другие бумаги и устраивать тот беспорядок, называемый им «порядком», к которому он привык и который считал необходимым элементом своей работы.
Советуясь друг с другом они наполнили холодильник.
– Ну, как ты думаешь, ему будет здесь хорошо?
– Думаю, да. Мы старались.
– Старались, старались … Может быть, вазочку на стол поставить? Или не стоит? Ты проверил телефон? Работает?
– Проверил. Работает. А пепельницу можешь подарить ему на новоселье.
– Мне так хочется, чтобы ему стало сразу уютно и тепло … Он же будет тут один, без своих …
– Привет! Мы же будем с ним!
МАЛЬЧИК С БУДУЩИМ
В кабинет проник Мальчик.
– Привет, несносный ребенок!
– Привет, строгая женщина по имени Галя! Дядя Толя, нам с мамой надо с тобой пошептаться. Можно сейчас?
– Давай. Где мама?
– Сейчас приведу, – Мальчик вышел в приемную.
Суковицина вопросительно взглянула на Свиридова и вышла.
– Ну, давайте. Кто начнет?
– Давай я. А Олег пусть меня поправляет и дополняет. – Полина заметно нервничала.
– Мама, поспокойнее. Нет причин для паники.
– Я постараюсь … Как ты знаешь, Толя, у Олега сохранился мысленный контакт со мной до сих пор. Если я со всеми вами мысленно общаюсь … дискретно, когда нужно, то с Олегом у нас полный контакт постоянно. Мы его отключаем, иначе просто невозможно – мы чувствуем себя как одно целое … с двумя головами.
– Это может быть даже занятно. Представляешь, я только что напился до горлышка, а маме вдруг очень захотелось пить – и если я не скорректирую, то тоже начну пить снова. Или когда я один раз расшиб себе ногу, а заорала мама, ты представляешь?
– Можно вопросик?
– Давай, дядя Толя. Только небольшой, ладно?
– А вот когда мама целуется? – ехидно спросил Свиридов.
– Дядя Толя, ты нахал! – ответила Полина.
– Я тебе потом отдельно расскажу, хорошо, дядя Толя? – Мальчик задумчиво поглядел на нее.
– Ты только … не очень, хорошо, Олежек?
– Ладно, ладно … Не отвлекайся.
– С вами не отвлечешься, так заблудишься … Самое интересное, что когда мы не заглушаем информации друг от друга, то наши возможности возрастают – например, я могу с легкостью мысленно общаться на большом расстоянии, общаться сразу с несколькими и так далее. Поэтому когда Олег рядом, мне все это удается лучше.
Мальчик задумчиво сползал со стула, стараясь принять привычное для него уютное лежачее положение.
– Утром Олег рассказал мне, что он видел во сне. Нет, не словами – он передал мне эту информацию. Это был праздничный концерт со всякими световыми эффектами, с прожекторами, с дымом и взрывами, с небольшим оркестром …
– Только они не играли, а делали вид, что играют. Звук был в записи. – уточнил Мальчик.
– И был певец, который пел песни и при этом все время бегал и прыгал. Текст песни Олег записал по памяти. Но главное не это.
Свиридов ждал, проглядывая текст песни.
– Главное, что на сцене висел такой вычурный занавес весь разрисованный и задрапированный с надписью «Песня-96» …
#Уж не хочешь ли ты сказать, что мальчик видел будущее? – мысленно спросили Свиридов.
#Как ни крути – получается именно так! – так же мысленно ответила Полина.
#Олег, это было первый раз?
#Кто же его знает. Раньше дат не было, а картинки были. Это же как сон.
#Ты умеешь входить в информационное поле обыкновенных людей?
#Умею. Не люблю этого – там такая белиберда…
#Он хотел сказать, что ему хватает меня – моего информационного поля с моей белибердой!
#Сама сказала – я этого не говорил. Но действительно, дядя Толя – подключение к любому информационному полю другого человека весьма утомительно, если не сказать – противно. Ведь вся бытовая мелочь лезет …
#А по ключевым словам или понятиям ты не пробовал?
#Да пробовал! Все равно лезет всякая дребедень! Вот я тебя сейчас пытался подключать в плане ключевого понятия отношения к моей маме – так кроме этого там такого насмотрелся!
#Представляю! Хорошо, что я этого не умею. – и Полина улыбнулась.
#Думаешь, узнала бы что-нибудь новенькое о моем к тебе отношении?
#Я могу засвидетельствовать, мама, что дядя Толя к тебе очень хорошо относится! Ну, очень-очень хорошо!
#А ты, вредный и противный мальчишка, часто пользуешься таким способом получения информации?
#Нет, дядя Толя. Это так утомительно – знать слишком много. А потом невольно узнаешь то, чего совсем не хотел узнавать … А это мешает … Мешает жить.
#Ты слышала, Полина? Излишняя информация мешает жить … Я с тобой полностью согласен, Мальчик.
#Что делать-то будем, Толя?
#Что делать – песню Мальчик пусть Пете и Диме покажет. Споем как-нибудь. Факт запомним, а вы оба обратите внимание на сны Олежки. Что еще можно сделать? Эткину надо рассказать, пусть старик подумает.
ПРИЛЕТЕЛИ СКВОРЦОВ, ПЕТРОВА, ЧИБРЫКИН
Свиридов задержался в штабе – пришло сообщение о том, что завтра местным рейсом прилетают Умаров и Иванищева.
Сделав необходимые распоряжения Свиридов поспешил в кафе и успел как раз вовремя. В ярко освещенном холле корпуса толпились встречающие.
Из остановившегося джипа вышли трое и пропустили вперед женщину. Подтянутая, стройная, в привычном камуфляже она сразу попала в объятия ребят Воложанина. Объятия, поцелуи – чтобы не мешать Свиридов отошел в сторону и крепко обнял Виктора Скворцова.
– Привет, Толя!
– Привет, Витя. Мне так тебя нехватало … Иди, здоровайся.
Скворцова обняла Тоня, на нем повис Гриша.
А к Свиридову строевым шагом подошел подполковник в полевой форме.
– Подполковник Чибрыкин, Емельян Никанорович. Направлен к вам взамен майора Самсонова. Вот пакет.
– Здравствуйте, Емельян Никанорович. Свиридов, Анатолий Иванович. Ждал вас. Дела – завтра.
– Товарищ командующий! Старший лейтенант Петрова прибыла для дальнейшего прохождения службы!
– Вольно. Здравствуй, Оля! Очень рад тебя видеть. Присоединяюсь к поцелуям и объятиям ребят. – Свиридов легонько коснулся руками ее плеч. – Иди к ним.
– Майор Рахматулин, проводите подполковника Чибрыкина. Мальчики, забирайте Ольгу! Тонечка, веди Витю – я сейчас поднимусь к вам.
Свиридов присел за стол у администратора и вскрыл пакет. Кроме приказа о назначении подполковника Чибрыкина там еще были несколько листков – биография Утечкиной Дины Егоровны.
ПЕТРОВА и МАМЫ
А ребята Воложанина повели Ольгу не к себе, а к мамам. Там их ждали.
– Оленька, познакомься – это моя Зина, – представлял свою даму Петроченков.
– Оленька, а это моя Галя, – подводил Петрову к своей даме Хитров.
– Это моя Катерина, – пояснял Разумеев.
– Познакомься, Ольга – это моя Веруша, – хвастался здоровяк Маленький.
– Оля, а это моя Ниночка, познакомься, – говорил Петров.
– А это – моя подруга Валерия, – знакомил Рыбачков.
– Оленька, а это моя Веруня, – подвел Кулигин Ольгу.
Петрова здоровалась, пожимала руки и ее шрамы не вызывали жалостливых или испуганных взглядов.
– Здравствуйте, девочки. Меня зовут Оля, Ольга Петрова. Мне очень приятно, что мальчики решили начать со знакомства с вами. Мне успели шепнуть, что завтра предстоит не менее трогательное знакомство с вашими сыновьями? Честно, мне не терпится. До завтра?
– Вот твоя кровать, вот твой шкафчик. Или ты хочешь жить отдельно?
– Я тебе покажу отдельно! Я тут у вас порядок наведу!
Ольга сбросила ремни, куртку и опустилась на койку.
– Поешь? Выпьем немного по случаю твоего приезда.
– Обязательно. Только помоюсь.
Через несколько минут все сидели за столом. Ольга переоделась в спортивный костюм, чокалась с ребятами и все были так довольны встречей после не столь долгого, но все же расставанья.
А еще через полчаса она спала, уютно устроившись на своей постели в углу комнаты под дружное посапывание и похрапывание спящих ребят.
– За твое прибытие!
За столом в номере Скворцова сидели только свои – Свиридов, Тоня и Гриша.
Его наперебой угощали и так же наперебой не давали есть, задавая вопросы. Он старательно отвечал, передавал приветы, рассказывал. И эти рассказы продолжались заполночь, и только когда глаза у Скворцова стали совсем слипаться, его оставили в покое и Свиридовы ушли к себе.
ДАША и ВОЛОЖАНИН ПОЦЕЛОВАЛИСЬ
Днем им повидаться не удалось, но вечером, после того, как заснули мальчики и встретили приехавших, Даша выбежала к нему на улицу.
– Я одетая тепло, – сообщила она Воложанину и взяла его под руку.
Они молча бродили по дорожкам. Наконец Даша остановилась и повернула Воложанина к себе. Она стояла близко-близко, их губы были совсем рядом, а он обнимал ее за плечи.
– Юрий Николаевич, ну когда же, наконец, вы меня поцелуете?
Губы ее были такие мягкие и теплые. И она совсем не умела целоваться, но ей очень хотелось, и она училась – и брать, и давать …
– Фу, стыд-то какой – сама целоваться полезла, – отдышавшись сказала Даша и спрятала свое лицо у него на груди.
– Тебе кого стыдно – меня? Если тебе захотелось – так почему обязательно стыдно?
– Не знаю, Юрий Николаевич, только считается, что девушка не должна первая целоваться лезть … Что ж навязываться … А вдруг вы и не хотели вовсе?
– Ты же не лезла … А я стеснялся, да и побаивался тебя поцеловать … Я так думаю, что ты и влепить по физиономии неплохо можешь при случае.
– Могу, но ведь не вам же, Юрий Николаевич …– она подставила губы. – Ой, завтра губы распухнут, все увидят, вот сраму-то будет!
– Так в чем срам-то – в том, что ты целовалась с тем, с кем хотела?
– Ой, не путайте меня, Юрий Николаевич, все равно срам!
– И чего ты меня опять по имени-отчеству звать стала?
– Не знаю … – и она опять стала целовать его.
Воложанин обнимал Дашу и прижимал к себе, и ей даже просто стоять вот так было хорошо. И потом, лежа в кровати, она вспоминала, как он обнимал ее – сильно, но не больно, а очень ласково и приятно.
И опять вспомнились рассказы Вальки.
Старшая сестра Даши, Анна, слушала Вальку снисходительно – у нее был свой ухажер, и она, видимо, имела свое собственное мнение по данному вопросу. Даша же слушала Вальку жадно, но виду не подавала, а младшая, Надя, слушала открыв рот и все подгоняла рассказчицу возгласами.
– Ой, девоньки! – с упоением шептала Валька в очередной раз, устраиваясь между сестрами, – Мой-то сегодня чуть мне сиську не открутил! Во, смотрите, каких синяков наставил!
Она присела на полатях, задрала холщовую рубашку под самую шею, открыв полные груди. На левой груди темными пятнами выделялись следы пальцев.
– Так больно же! – не удержалась Надя.
– Мала ты да глупа еще такие вещи понимать! Зато сладко-то как! Как сожмет, так я вся и обмираю!
Она снова устроилась между сестрами.
– Мой-то достал билеты в кино, в клуб завода … Ну, поцеловались перед этим за сараем, пришли, сели … Светло – близко экран-то, а он мне пуговицы отстегнул и руку под шубейку запустил. Ну, и начал тискать … Целоваться-то неловко – все видно кругом, а он руку запустил … Да еще на ухо шепчет, что мол я скафандр что ли надела … – Верка прыснула. – А я свитер надела – в зале-то холодина, я знала; да лифчик я надела атласный, через него сосок-то хрен прижмешь! Но он все равно затискал меня так, что кино я толком и не видела … А потом все норовил прижать по дороге домой, еле отбилась … А хорошо-то как! – она погладила свои полные груди, вольно перекатывающиеся под рубашкой.
Даша подумала – а ведь, наверное, действительно приятно, когда тебе тискают – нет, это слово ей определенно не нравилось! – трогают, ласкают груди да целуют, и с этим уснула.
