Марк Михайлович Вевиоровский
Концерт Патриции Каас. Далеко от Москвы
ЧЕМ ВАМ НЕ ПОНРАВИЛАСЬ ЭТА ЕВРЕЙКА?
– Чем вам не понравилась эта еврейка? Ну, со странностями, ну, врет по мере сил – так они все привирают.
– Нет, ты не прав, Назар Захарович. Тут что-то есть. Свиридов, рассуди нас. Я в состоянии тихого помешательства написал вот тут на бумажке, что мне показалось, но пока ты с ней не пообщаешься, не читай. Договорились?
– На, Назар, спрячь пока бумажку. И давай мадам Шистер. Или мадемуазель?
– Да-а, дам – не – дам – пробы ставить негде.
Задержанную Шистер привели быстро. Свиридов пролистал протокол ее допроса – довольно умелое лавирование и уход от существа дела, расплывчатые бессодержательные ответы.
Вошедшая устало опустилась на табурет – это была эффектная блондинка, ладно скроенную фигуру которой не могла скрыть неряшливая свободная одежда. Усталость была напускной – это Свиридов отметил сразу, за неловкими движениями он уловил тренировку и силу – и ему стало еще интереснее, и он стал входить в сознание сидевшей перед ним женщины.
Это оказалось не так просто, но ему стало еще интереснее, он постарался войти в ее сознание поглубже, в детство, узнать особенности ее воспитания и …
Маленькая ферма на юге штата Иллинойс, округ Кук. Иссохшая от желудочной болезни мать, опустившийся и махнувший на все рукой отец. Старший брат, красавец, умница, предмет вожделения особ женского пола окрестных ферм, относится с любовью и нежностью к наемной работнице … Сестра подглядывает за ними и боготворит старшего брата…
Средств на учебу нет, старший брат тянет все хозяйство, но выкраивает деньги и посылает младшую сестру учиться – а сам остался со своей возлюбленной и стариками…
Колледж …
Университет …
Русский язык …
Контракт…
Спецподготовка …
Московский университет …
Легендирование …
Засылка …
Свиридов старался не особенно детализировать информацию из сознания женщины, сидящей перед ним.
– Гражданин начальник, зачем вы меня вызвали? Я уже все, что знала, рассказала. А если закурить дадите, то я могу и еще кое-что…
Свиридов проверил – визуально – магнитофон и видеокамеру, они работали.
– Вы совершенно правы, Нелли Ханоновна, спрашивать мне вас не о чем, просто порядок такой. Я проверяю работу следователей, поэтому приходится со всеми встречаться. Удовольствия, как вы понимаете, не много, тем более, что попадаются такие несусветные тупицы и совершенно неадекватные личности! Вам сколько лет? – Свиридов пролистал протокол.
– Тридцать два.
– А кто вас устроил на работу?
– Сперва после срока я работала уборщицей в клубе завода, а потом меня взяли посыльной в ОРС. Ну, а потом повысили и сделали агентом по снабжению. Там же только улыбнуться надо вовремя или юбку задрать – и все сразу находится, отгружается, списывается…
– А про наркотики вам что-нибудь известно?
– Да господь с вами! Я же говорила гражданину следователю, что и понятия об этом не имею. Слухом ни слыхивала, какие такие наркотики!
– Ладно, идите к себе в камеру.
– А что мне будет? Задержали-то за что? Держите почему, я разве в чем-нибудь виновата?
– Разберемся, гражданка Шистер, разберемся. Уведите!
Шистер увели, а к столу сразу подсели генерал Ефремов и полковник Брызга.
НАЗАР, РАЗВЕРНИ БУМАЖКУ ГЕНЕРАЛА
– Ну, Свиридов, не тяни!
– Назар, разверни бумажку генерала, – Свиридов сложил пополам лист бумаги, а потом написал на нем:
«Диана (Дайяна) Уиттеккер, дочь фермера из штата Иллинойс, округ Кук, Соединенные Штаты Америки. Направлена на связь к агенту, находящемуся в «гнездышке». Пароля нет, личный контакт».
На листке генерала было написано: «Она не та, за кого себя выдает. Чувствуется не только профессиональная подготовка к поведению на допросах, но и ролевая подготовка. Интеллект выше заявленного социального уровня, но тщательно скрывается».
Немая сцена длилась минуты две-три.
– Что делать будем, мужики?
– Что делать … Ты даешь, Свиридов! Что бы мы не придумали, решать все равно будут там! Понятно? Гони шифровку! И срочно!
– Значит, у нас в «гнездышке» есть свой собственный клоп?
– Мне только известно, что у вас там находится законсервированный двойник – наш разведчик, пришедший из-за кордона как их агент. И не более того…
– Уже весело… Почему мне это неизвестно?
– Ну, Назар Захарович, ты даешь! А мне почему не сообщили? Естественно, я знаю, кто из сотрудников жил в Штатах, но следовало бы…
– Я, что-ли, такие вещи решаю? – генерал не на шутку рассердился, – Меня, что-ли, в известность поставили?
– Интересно, а что ты в шифровке сообщишь?
– Ты чего ехидничаешь, Назар Захарович?
– Ладно – мы с вами уже маленько попривыкли, что Свиридов добывает информацию… из воздуха, а Москве как это объяснить? И надо ли?
– А ты ничего, соображаешь. Именно, что не надо. Как быть, Свиридов?
– Фотографии ее есть? В куче с остальными. Если она шла на личный контакт, то Левушка ее знает в лицо. Вот этот результат опознания мы и предъявим в шифровке. А остальное мне приснилось.
– Тогда срочно фотографии, срочно раскалывай своего Левушку и срочно шифрограмму!
– Слушаюсь, товарищ генерал!
КАК ВАШИ ДЕЛА, ЛЕВ ВОНИФАТЬЕВИЧ?
– Лев Вонифатьевич, как ваши дела?
– Все нормально. Почти закончили сбор старых дискет и лент с записями экспериментальных данных, расшифровываем. Отладили программу поиска по ключевым факторам. Вас это интересует, Анатолий Иванович?
– Как вы расцениваете ваше положение здесь? Как этап работы, как устранение от дел, как почетную ссылку?
– Вас эта сторона моей жизни интересует… Хотя я работаю по своей основной специальности – а я именно эту специальность считаю основной – и мне интересна эта работа … Почетная ссылка? Нет, непохоже. Скорее, ссылка с ограничением в правах, с явным недоверием…
– Ваша работа на одном из ключевых направлений – и недоверие?
– Вы не работали за рубежом … А вот Антонина Ивановна вполне могла бы это почувствовать … Нет, мы с ней ни о чем таком не говорили, и я очень ценю вашу деликатность – вы никогда не напоминали мне, что я под наблюдением… Это свойственно практически всем разведчикам, долго проработавшим вне страны – ощущение недоверия и отчужденности … Но я не жалуюсь, нет – у меня есть интересная работа, кругом приятные мне люди.
– Если у вас будет желание, то мы поговорим об этом подробнее … позже. А сейчас меня интересует, не знаете ли вы кого-нибудь из изображенных на этих фотографиях людей?
Свиридов высыпал перед Худобиным целую кучу намеренно перемешанных фотографий.
– Я смотрю – уголовный контингент?
– Не только. Но так или иначе связанный с преступным миром.
Худобин медленно перебирал фотографии, откладывал их в сторону. Увидев в куче фотографию Шистер он замер и медленно-медленно извлек фотографию из кучи.
– Мне … смотреть дальше или достаточно?
– Смотрите дальше.
Не выпуская из рук найденную фотографию Худобин стал перебирать оставшиеся и быстро выловил еще три фотографии Шистер.
Свиридов в это время уже вошел в его информационное поле и внимательно исследовал его.
– Я знаю эту женщину, – Левушка разложил перед собой фотографии Шистер.
– Кто это?
– Эту женщину я знаю под именем Диана. Перед заброской сюда были подготовлены связные и она – одна из этих связных. Вы должны помнить, Анатолий Иванович, что словесные портреты всех их есть в моем рапорте в Центре …
– Что за человек Диана?
– Это очень сильный и целеустремленный человек … И очень хороший … Что с ней? Судя по фотографии – она арестована, в заключении?
– Это особого значения не имеет … А если я передам ей привет от вас?
– Если просто передадите привет, то это будет воспринято как сигнал тревоги, знак провала. А если передадите, что я часто вспоминаю клумбу на Уолл-Стрите … Нет, это не пароль, это – личное.
Худобин был сильно взволнован, но старался сдерживаться, а Свиридов уже столько знал и о нем, и о них …
– Как только у меня будет время – я найду вас. Хорошо?
– Да, конечно. Анатолий Иванович, но … где она?
– Сегодня уйдет шифровка, что вы опознали по фотографии свою связную по имени Диана. Ваша встреча вполне возможна.
ОН ИСПИСАЛ УЖЕ ВТОРУЮ СТРАНИЦУ В СПЕЦБЛОКНОТЕ
Свиридов исписал уже вторую страницу в спецблокноте.
– Слушай, Свиридов, тебе не хочется показать мне, что ты там строчишь?
– Нет, не хочется, товарищ генерал. Вы всегда потом можете честно признаться, что не знали, что такое я сообщил в шифрограмме. Вы бы такой текст не одобрили бы, и не смогли бы санкционировать. Ругани много.
– Кого ругаешь-то?
– Завтра прилетит заместитель председателя комитета, тогда и посмотрим.
– Откуда знаешь? Не было такого сообщения …
– А не прилетит – ему же хуже. В Центре есть словесные портреты четырех связных, которые могли прийти сюда – а мы об этом не знаем. Ты понял, генерал?!
– Чего орешь? Я тоже орать умею! И хоть на начальство орать разучился невпример тебе, но тебя поддержу. Будь спокоен, я ведь тоже не генералом родился …
– Прошу прощения, товарищ генерал, погорячился.
– Это ничего – по делу горячиться не вредно … Но подумавши и с холодной головой … Ты закончил шифровку?
– Да. – Свиридов вызвал дежурного и передал тому блокнот.
– Остыл? Тогда расскажи, что думаешь делать со своим академиком … Для разрядки. Жена его уже приходила – дура приятная во всех отношениях …
– Ученая сволочь …
– Остынь.
– Он женщин приводил московским визитерам, а за это получал их всестороннюю поддержку. А теперь придется якобы выполненную им работу переделывать … И золотишко переправлял им.
– Ну, женщин к командированным в гости приводил … хорошо, данные внешнего наблюдения – это факты, хотя в некоторой степени косвенные.
– Почему?
– Мало ли чем они могли заниматься всю ночь … Стихи читали, в карты играли …
– Дети они, что ли? Это несерьезно.
– Согласен. Но твои недостоверные сведения вообще бездоказательны, они ни чем не подтверждены. А они – и Оратынцев, и женщины – будут просто все отрицать.
– Вам нужны доказательства или их чистосердечные признания?
– Даже так?
– Разрешите мне допросить их, и они во всем сознаются. Нет, нет, никаких физических воздействий! Ставьте звукозаписывающую технику или видеозапись – увидите, как я это сделаю. И они все признают и подпишут. В Москве подставные лица признаются в получении посылок с золотом …
– Пожалуй, я тебе поверю, что ты можешь получить их признания … И что потом? Чего ты хочешь? Объясни мне!
– Я хочу, чтобы Оратынцев больше не создавал видимости ударного труда, чтобы он не жульничал, чтобы он никогда и никому не мешал работать, чтобы не принуждал женщин к сожительству с ним и нужными ему людьми и никогда по его кляузам людям не мешали бы спокойно жить и работать.
– А как это сделать, ты подумал? Какие у тебя есть предложения? Что, ликвидировать его? В лагерь посадить? На поселение выслать?
– А орать-то зачем? Криком делу не поможешь.
– Потому и кричу, что не знаю, как … И не на тебя кричу, понял ведь … Куда я его дену? Перевоспитать его – дохлый номер, никаких объяснений он не поймет … Связей у него в научном мире хватает … Там таких дутых корифеев от науки пруд пруди, и все друг за дружку держатся и друг дружку подпирают … Ну, у тебя есть решение?
Генерал устало махнул рукой, но сразу вскинул голову.
– Свиридов, слушай – а ведь у тебя есть решение, иначе бы ты не затеял всю эту бодягу! Как же я сразу не сообразил! Ты на мне аргументы отрабатываешь! Что ты мне здесь представление устраиваешь – сказал бы сразу, и дело с концом.
– Предложи вам сразу мое решение, вы бы думать стали. Рассуждать – а надо ли, а может лучше как-нибудь еще это урегулировать. Вам надо было самому … пройти этот путь.
– Артист! Я тут нервничаю, криком исхожу, а он мне представление устраивает! – и совершенно спокойно, по деловому, – Ну, говори, что надумал.
– Тоже представление. Оратынцева вызывают и он предстает перед тройкой …
– Что за тройка?
– Неужели забыли чрезвычайные тройки?
– Так их нет давно.
– Мало ли что. Предстает он перед тройкой: вы, Шабалдин и я. И зачитывается ему весь его геройский послужной список – и научные «достижения», и сексуальные похождения … Да в деталях, да с оценкой научной и нравственной. И спрашивается – что же с вами делать? Расстрел, лагерь, поселение в глуши? Или самоотверженным трудом вы загладите все свои преступления … и так далее и тому подобное … Что он выберет?
– Ну, ты даешь! Конечно, он выберет ударный и самоотверженный труд на благо любимой родины! Да еще попросит оставить на прежней работе! Ну, и что?
– Дудки. Никакой прежней работы. Например – в рядовые научные сотрудники без права покидать объект в течение десяти лет.
– Хм … То есть попросту оформить ему условное заключение с правом работы по специальности … Как прозаично.
– Думаю, решение будет несколько иное, но по-существу именно так.
– А тебе еще романтики или лирики захотелось? Хотя и в таком положении он вонять все-таки сможет, это ты учитываешь?
– Не сможет и не будет. Правда, мы сломаем человека.
– Испытываешь угрызения совести?
– Испытываю. А вы нет?
– Он же сам подвел себя к этому концу, разве нет? И мне кажется, что твое решение наиболее гуманное, хотя кто его знает … Жена, окружение … Хвост-то ему надо распустить или нет? Все-таки человек, хоть и дрянной – все равно жалко …
– Я вас понимаю.
– Пошел ты … в баню! Он меня понимает, надо же! Лучше расскажи, как слетал, что узнал.
– Рассказывать долго, вы лучше послушайте запись с диктофона.
ЗАВТРА ЗАСЕДАНИЕ ШТАБА
Свиридов вызвал Суковицину, та дала генералу наушники и подключила диктофон к сети.
– Галина Климентьевна, завтра утром – заседание штаба в полном составе. Повестка дня: первое – информация Свиридова о предварительных результатах операции по задержания преступной группировки, второе – текущие дела, третье – предполагаемые спецмероприятия. Третий пункт – секретный, для узкого состава штаба.
– Далее. Нужно подчистить кассеты с записью и распечатать те, что я привез и что наговорю сегодня. Далее. Мне нужно личное дело Льва Вонифатьевича Худобина.
– Его в нашем архиве нет, товарищ командующий. Есть две странички по учету кадров с примечанием, что дело находится в Москве.
– Тоже приятно. Тогда вызовите майора Рахматулина. Пока все.
Майор появился очень быстро – Свиридов только успел пообщаться мысленно с Эткиным.
– Здравствуйте, Сергей Мунирович. Прошу садится. Прошу вас рассказать мне, что вы знаете о начальнике информационно-аналитического отдела Худобине Льве Вонифатьвиче, поскольку его личного дела нет в архиве.
– Слушаюсь, товарищ командующий. Худобин Лев Вонифатьевич направлен к нам из Москвы с указанием должности и без обязательных сопроводительных документов. Обычно это бывает в том случае, когда присылают сотрудника комитета со спецпоручением. Но информации о существе спецпоручения, если оно было, до нас доведено не было. Худобин – человек контактный, общительный, но не откровенный. Ничего из его прошлого неизвестно и он об этом никогда и ни кому не рассказывал. Хорошо владеет английским языком, по отзывам сотрудников хорошо владеет своей специальностью, живет один, постоянной любовницы нет, связи очень редкие и непродолжительные. В коллективе пользуется любовью и уважением. Может быть мягким и уступчивым, может проявлять твердость и настойчивость. Кстати, в истории с отчислением Суковициной Валентины он проявил настойчивость, правда, безрезультатно. На работе пропадает с утра до ночи, вне работы играет в бильярд, ходит на лыжах – в одиночестве. Переписки с большой землей не имеет.
– Никаких соображений, какую такую специальную миссию он здесь выполняет у вас нет?
– Никак нет, товарищ командующий.
– Как работают десантники генерала Белоглазова?
– Нормально. Нареканий нет. Подробнее может доложить полковник Васиченков, но он сейчас на наружной линии охраны.
– Как ведет себя наш подопечный Шипук?
– То буйствует, то впадает в меланхолию. Буйствует явно нарочито, чего-то ждет. Попыток передать весточку на волю больше не было.
– Завтра вечером прибудет спецгруппа из Москвы, разместят их отдельно, обеспечьте охрану. Свяжитесь с Гнедашем, действуйте совместно. Свободны, майор.
НАШИ МАЛЬЧИКИ ВРЕМЕНИ ЗРЯ НЕ ТЕРЯЮТ
– Смотри-ка, наши мальчики время зря не теряют, – Свиридов показал Тоне на сдвинутые столы слева у входа в зал. – Уже основательно обзавелись подружками.
– И заешь, очень приличные женщины, нечего ехидничать.
– Я и не думал. Только …
– Что только?
– Я смотрю – семеро девушек за столом уже имеют детей. Это первое, что их объединяет между собой…
– А что еще?
– Они все одинаковые … да нет, не в том смысле! Они крепко сложены … хорошо развиты … дружелюбны … общительны … красивы …
– Они совсем разные – практически со всеми я часто встречаюсь, а сейчас они ко мне в мастерскую повадились. Наряды шить. Разные они, Толя …
– Папа, да они самое то, что называется «женщина в самом соку», правда?
– Видишь, Толя, как метко их оценил наш художник? Ведь очень верно, согласись.
– Конечно, соглашусь. И, как мне кажется, там уже образовались определенные и постоянные привязанности. Хотя мужиков больше, чем дам …
– А ты не можешь … ты понял меня? – Тоня замялась. – Ну, подсмотреть, что ли …
– Не могу. Для такого … нужны весьма серьезные основания. Мне совсем не хочется влезать в их внутренний мир без нужды.
– А мне так интересно! – Тоня смущенно засмеялась. – Я глупая, да? Наверное, потому, что я этого не могу и не умею. Интересно, как это выглядит … для тебя?
– Значительно подробнее, чем это же – для тебя. А иногда еще и эмоциональнее … Правда, можно … регулировать, но …
– Не надо, милый, – Тоня положила ладонь на его руку, – Успокойся. И сыграй что-нибудь. Для меня.
– Обязательно, – целуя ее руку ответил Свиридов и пошел на эстраду.
Голоса в зале стали затихать, за Свиридовым поднялся Дормидонтов и пристроился за своими барабанчиками, престав наигрывать поудобнее уселся с аккордеоном Лопаткин, Владислав в своем кресле на колесах подстроил аппаратуру.
Свиридов набросил на шею ободок с микрофонами, попробовал гитару, помолчал.
– Моей любимой жене! – сказал он и тронул пальцами струны.
Поздний час.
Половина первого.
Семь тысяч над землей.
Он не пел, он разговаривал. Еле слышно мелодию принял аккордеон, подхватили сухие и легкие удары пионерского барабана.
Гул турбин.
Обрывки сна.
За окном
Облаками белыми
Лежит пейзаж ночной,
А над ним летит луна.
Нет, его рассказ обретал четкие мелодические основы, мелодия росла и крепла.
Тайное движенье
В небе без конца.
Вижу отраженье
Твоего лица.
Как сильно надо любить, чтобы за такими простыми словами стала видна вся пустота жизни без нее – Свиридов этого не видел, но за столом у девушек кто-то зажмурился от этой тоски.
Ты далеко от меня,
За пеленой другого дня,
Но даже время мне
Не сможет помешать
Перелететь океан
И, разогнав рукой туман,
Упасть с ночных небес
Скорей тебя обнять.
Не возникало никаких сомнений в способности разгона тумана руками – так и надо, и все тут, а он продолжал.
За окном
Небо все темней
И спит автопилот.
А внизу
Наверно, дождь.
Ночь длинна,
Но еще длиннее путь,
И долог мой полет
К тем местам,
Где ты живешь.
Припев встретили уже как старого знакомого, и даже некоторые вполголоса про себя начали подпевать.
Тайное движенье
В небе без конца.
Вижу отраженье
Твоего лица.
Свиридов положил гитару, легко пробежал расстояние до стола, подал Тоне руку, обнял ее и закружил в танце. Лопаткин и Дормидонтов легко вели мелодию, а Свиридов, сдвинув микрофон, прижался щекой к голове Тони и тихо-тихо закончил:
Ты далеко от меня,
За пеленой другого дня,
Но даже время мне
Не сможет помешать
Перелететь океан
И, разогнав рукой туман,
Упасть с ночных небес
Скорей тебя обнять.
Они так и отошли к столу обнявшись, а их место заняли другие пары, и мелодия еще долго звучала, превращаясь то в вальс, то в танго, то еще во что-то.
ПАПА, ВОТ НАБРОСКИ ДЛЯ МУЗЕЯ ПАМЯТИ
– Папа, я приготовил кое-какие наброски для музея памяти, ты посмотришь?
– Обязательно посмотрю. Мне это очень интересно.
Гриша раскрыл большую папку и стал показывать собранный материал. Тоня пристроилась под боком у Свиридова и, хотя она все это видела уже не раз, внимательно смотрела тоже.
– Неплохо, очень даже неплохо. А эти рисунки откуда взялись? Ведь фотографий нет, насколько я знаю?
– Я пользовался фотографиями первого отдела и рассказами тех, кто знал их.
– Да, у тебя получилось. Правда, я не всех знал лично, но те, кого я помню – очень похожи. Ты еще поговори с моим тезкой, он-то всех знал хорошо.
– С дядей Толей Шабалдиным? Поговорю обязательно.
– Ну, а теперь спать тебе пора. Умывайся и марш в кровать. А мы с Тоней еще посидим.
Гриша собрал материалы, сходил в ванную, пожелал им доброй ночи и нехотя ушел в их с Тоней спальню.
– Как ты? У тебя случилось что-то … непонятное? Или плохое?
– Не знаю, непонятное или плохое. Ну, во-первых наш Левушка – двойной агент.
– Ну, и что? Ведь и ежу ясно, что он прожил в Америке немало, но он ни разу об этом не сказал напрямую. Наш человек.
– Знаешь, у меня тоже впечатление было, что он наш человек …
– Было? А стало?
– Я сегодня просканировал его и еще больше в этом убедился. Он порядочный и честный человек. Но к нему шла и почти пришла связная … оттуда.
– Ну?! Как?! – Тоня даже села от неожиданности. – Что, пришла сюда?
– В город. Под легендой условно освобожденной из заключения еврейки. По мелкому бытовому делу.
– И она, что, призналась?
– И не думала – Левушка ее по фотографии опознал. Правда, перед этим я ее просканировал и узнал, что она сюда идет на связь. Но в ее сознании Левушку не узнал, вернее, не поискал толком. Разозлился сильно.
– На кого?
– На начальство. Левушка, оказывается, в своем отчете дал словесные портреты всех своих возможных связных – а их четверо, а здесь даже следа об этом нет. Как отслеживать? Кого держат за дурака? А если бы я Шипука не взял, то что бы было? А если бы Левушка был не наш человек, тогда что? Бдительность! Вот прилетит куратор, я ему покажу его бдительность!
– Только поспокойнее, не забывай, сколько хорошего он для нас сделал … Попробуй проанализировать не только возможные последствия того, что здесь о связных ничего не известно, каким способом они – или она – могли попасть в … как это называется? ЗАТО? Каким образом связной может попасть к нам сюда … Но и причины, почему здесь ничего об этом неизвестно …
– Из города попасть сюда просто, как выясняется. Если группа захвата заложника прошла без труда, то что стоит одному человеку пройти этим же путем?
Свиридов помолчал.
– Ты знаешь, у Левушки с ней был роман … И довольно серьезный, он до сих пор к ней очень тепло относится … Жаль, я ее на этот предмет не просканировал. Но женщина крепкая, волевая. Обязательно нужно просканировать …
– Что будешь предлагать? Игру с подставкой? Или просто взять и изолировать?
– Решать-то все равно буду не я.
– А ты не прибедняйся. Как сказал твой сын – как папа сказал, так и будет. И знаешь, кругом начинают привыкать к этому.
– Что я, волшебник, что ли?
– Но твоему слову можно верить, а это – совсем не мало.
Он просунул руки под нее, приподнял, посадил к себе на колени.
– Толя, я сумасшедшая, – прижимаясь к нему заявила Тоня. – Я на самом деле сумасшедшая, ей-ей …
– Что это моей сумасшедшей еще пришло в голову? Что-то новенькое?
– Вряд ли новенькое … Только … Ты знаешь, у меня такое чувство, что я острее ощущаю тебя, твои ласки, твои руки … Ты коснулся ног, да не ног, а чулок, а я это чувствую … сильнее, чем раньше, чем тогда, когда мы познакомились … Ну, разве не сумасшедшая? Взрослая баба, если не сказать старая …
– Но очень любимая …
