Лариса Тимофеева
Утопия о бессмертии. Книга вторая. Семья
– Скоро я стану русским, графиня! Я высоко ценю русскую культуру. А теперь я становлюсь поклонником русской кухни. – С этими словами, он взглянул на Машу, и Маша покраснела от удовольствия. – Мне нравится ваш борщ, графиня.
– Я рада, Ваше Высочество.
– Маленькая, а добавка есть?
– Конечно, Паша, ешь на здоровье! Василич, тебе добавить?
– Давай, Маленькая, половинку половника.
Илья ел не сам, его кормил Родион. Заметив мой взгляд, мальчик старательно аккуратно развёл руками – вот такие, мол, у меня дела. Я качнула головой, подбадривая его, и подумала: «Ничего, милый, надеюсь, Стефан тебе поможет».
Пришла Настя, недовольная и даже сердитая; усаживаясь на своё место, пожаловалась:
– Разгулял Сергей Михайлович деток, после него никак засыпать не хотели. И песни пела, Катю, так ту и на руках укачивала.
– Приятного аппетита, Настенька, – пожелала я, с улыбкой подавая ей тарелку.
– Спасибо, Лидия Ивановна.
Я украдкой поцеловала руку Серёжи и оцепенела, увидев взгляд Светланы – тоскующий, призывный взгляд женщины, вожделеющей мужчину, направленный на моего мужа.
– Что ты? – спросил Серёжа.
Я продолжала смотреть на Светлану. Мою настойчивость заметила не она, а её муж. Вслед за мной он взглянул на жену, понял на кого та смотрит, пихнул её и что-то шёпотом рявкнул. Она потупилась и занавесила ресницами бесстыдные глаза.
– Николай привёз семью переселенцев, – запоздало ответила я Серёже. – После обеда буду знакомиться. Девочке в школу надо, а у них пристанища нет.
– Хочешь, чтобы я поговорил?
– Нет, милый, я справлюсь. К тебе о зарплате договариваться отправлю.
– Ммм… – замычал Паша, вкусив первую порцию салата «Оливье», – Маленькая, и борщ, и оливье объедение!
– Благодарю, Паша.
– Маша, а рыбка-то, как хороша!
– Да, рыбка царская!
– И гарнир – не оторваться!
– На здоровье! – отвечая на тут и там раздававшуюся похвалу, Маша успевала игриво переглядываться с Его Высочеством.
Принц был занят флиртом с Машей, остальные мужчины за столом, не исключая Андрэ и даже мальчика Ильи, украдкой посматривали на Светлану. Она же, не таясь, искала внимания Серёжи. «Что-то не по себе мне, – уныло подумала я, – тревожно, будто случилось недоброе. Или случится?»
– Серёжа, ты с мальчиком договорился о сотрудничестве?
– Да. Будем работать. – Он пристально посмотрел на меня и спросил: – Тебя что-то беспокоит?
– Беспокоит.
– Потанцуем?
Предложение прозвучало неожиданно, я рассмеялась и кивнула. Сергей направился к музыкальному центру, и, спустя минуту, в гостиной запела скрипка, в ответ огрызнулась другая и утихла, в то время как первая продолжала петь; вторая скрипка вновь огрызнулась – звучало самое известное танго – цыганское танго Якоба Гаде «Ревность». Выбор композиции был говорящим.
Замедляя или ускоряя темп, Сергей не выпускал меня из объятий, использовал любую возможность для тайного поцелуя и горячо нашёптывал на ухо: «Сладкая… моя Девочка… желанная…», чем вверг в ещё большее смятение. «Успокаивает? Уверяет, что причины для беспокойства нет или… или это покаяние? – Я хотела найти ответ в его глазах, но он упорно отводил их. – Что? Что происходит? Второй день ищу его взгляд и не нахожу».
Усаживаясь за стол, я встретилась с другим взглядом, которого вовсе не искала. «О, Ваше Высочество, только вашей проницательности мне и не хватает! Хватит с меня одного Стефана!», тот с самого начала обеда наблюдал за мной самым внимательным образом. Решив не дожидаться конца обеда, едва сев, я вскочила из-за стола и направилась к Илье.
– Графиня, в-в-вы прекрасны во всём! – встретил он комплементом. – Ваш борщ великолепен. Я не люблю п-п-первые блюда, а ваш борщ я съел до последней капли. Но ваш танец… – Он возвёл глаза к потолку – большие, карие, окружённые загнутыми вверх ресницами они вкупе с тёмными волнистыми волосами, смуглой кожей и пухлым небольшим ртом, указывали на индусскую кровь одного из его родителей. – П-п-простите, мне не х-х-хватает слов. Я р-р-разволновался, теперь б-б-буду б-б-больше заикаться.
– Илья, называйте меня Лида или Лидия. – Подтянув стул ближе к его коляске, я села. – Забудьте о титуле. За похвалу благодарю, я польщена.
– А п-п-позвольте, я буду называть вас, как зовут вас в вашем д-д-доме, – М-м-маленькая?
Я засмеялась и кивнула.
– Б-б-благодарю, М-м-маленькая.
– Илья, у меня к вам разговор, – приступила я прямо к делу. – Я хотела, чтобы вы приехали в наш дом не только за тем, чтобы навязать вам любовь к первым блюдам. Я хочу, чтобы вас посмотрел мастер массажа и прекрасный врач.
В лице мальчика появилось разочарование, а следом проступила и досада.
«Он устал от отношения к себе, как к калеке, – печально думала я, наблюдая за выражением его лица, – навязчивые советы, предложения помощи преследуют его всю жизнь. – Я вспомнила, как меня и Настю раздражали советы всезнаек про то, как вылечить её кашель. – Мальчик жаждет простых человеческих отношений».
Он вздохнул и покорно согласился:
– Х-х-хорошо, Лидия.
– Прекрасно. Ещё один вопрос, Илья. С собаками вы познакомились, а как вы отнесётесь к знакомству с лошадьми?
– Я?! – Его изумление было полным. Затем он обиделся, но вполне сдержанно произнёс: – Лидия, я не знаю, что сказать. Я и лошади… ну разве, что в коляске или в коробе, привязанном к седлу.
– Нет, Илья, я имею в виду, вы на лошади и даже без седла.
«Ну! Давай же, – молила я его мысленно, – определяйся – или ты калека, и тогда я буду общаться с тобой с той особой щепетильностью, с какой здоровый человек общается с калекой, или ты прежде человек, и тогда мы начнём работать, открыто обсуждая твои проблемы!»
Он мрачно выдавил:
– Если только привязать меня к наезднику верёвками.
– Никаких верёвок! Конечно, для начала с подстраховкой с обеих сторон и на чутком и терпеливом коне. Есть у нас такой, Пепел его имя.
– Лидия, вы хотите посмеяться надо мной? Вы серьёзно про лошадей?
– Про лошадей я абсолютно серьёзно, иппотерапия это называется. Ну что? Мы идём на обследование к Стефану?
В знак покорности он опустил голову, но спастические мышцы вывернули голову набок.
– Хочу заметить, Илья, когда вы сердитесь, вы совсем не заикаетесь, и спастика рук уменьшается.
Я жестом пригласила Родиона следовать за собой. Стефан уже поджидал нас.
– Стефан, куда? В кабинет или на кушетку в баню?
– На кушетке удобнее, – буркнул Стефан, отодвинул Родиона и сам взялся за ручки коляски.
Мускулистый Родион – бугры мышц угадывались даже под просторным пиджаком, рядом со Стефаном смотрелся подростком.
Стефан быстро покатил коляску по гостиной; стараясь не отстать, я побежала следом, на что Стефан, оглянувшись, спросил:
– А ты куда?
Я отстала. «Теперь семейство», – решила я и пригласила Михаила и его женщин пройти в кабинет.
Расспросив о том, кто что умеет, я склонилась к решению взять семью в дом.
Михаил пригодится Василичу на конюшне и на «ферме», которая всё больше разрастается. Василич завёл тридцать кур, две козы и десять кроликов. Он мечтал развести и свиней, но Серёжа отказал так категорично, что Василич тотчас забыл о свинарнике и вскоре родил новую мечту – теперь он мечтает о корове и, на этот раз, надеется уговорить Серёжу. Главный его аргумент дети: «Детям нужно «энергетическое» молоко, то, что сразу после дойки. А корова у нас со Стефаном будет здоровая, не переживай, Маленькая! И навоз опять-таки земле надобен». «Ну теперь держись, Серёжа, – хохотнула я про себя, – получив помощника, Василич станет настойчивее в притязаниях!»
Катерина будет помогать на кухне. Она твёрдо, с достоинством заявила, что готовит хорошо и вполне справится с кухней. «Посмотрим, сумеет ли она наладить отношения с Машей. Если сумеют распределить обязанности и помогать друг другу, у нас будет две кухарки».
Неясно было, куда определить Светлану. Отвечая на вопросы, женщина беспрестанно металась глазами то в пол, то, искоса, на меня, то по сторонам.
– Я всё буду делать, что скажете. Могу мыть, стирать, помогать на кухне, всё, что нужно буду делать! Я работящая.
– Что вы любите делать? Есть такое занятие?
– Даа, – протянула она и в первый раз посмотрела на меня прямым взглядом, – я окна люблю мыть. Люблю стоять высокооо над землёй, не боюсь совсем. Люблю, когда в стекло смотришь, а его будто нет…
– Ну вот и славно, определю вас помощницей к Эльзе! Окон в доме много, правда, не все они высоко над землёй. – И я повернулась к девочке. – Марфа, надо подобрать тебе подходящую школу. Как ты училась? Может, у тебя есть пожелания?
Марфа молчала. Не выдержав затянувшейся паузы, встряла Катерина:
– Марфа учится без троек.
Девочка недовольно, искоса, в точности, как её мать, взглянула на бабушку и ответила:
– Я люблю рисовать. А в школе… с алгеброй у меня не очень, физику ненавижу. С остальными предметами нормально всё.
– Думала, чем в жизни хочешь заняться? Я профессию имею в виду.
Марфа равнодушно пожала плечами.
– Хорошо, девочка, оставим это. Завтра будем школу выбирать.
Завершая разговор, я вновь обратилась к главе семьи:
– Суммы ваших зарплат вы обговорите с Сергеем Михайловичем. Жить вы будете в коттедже, их вы, полагаю, видели днём. Всё необходимое в квартире есть. Питаться будете в доме. Я требую от домочадцев вежливых и дружелюбных отношений, в работе у нас принято помогать друг другу, независимо от обязанностей, но не в ущерб им. И ещё, Михаил, с пристрастием к табаку придётся что-то делать. Это всё. Если условия для вас приемлемы, я позову Сергея Михайловича.
Мать с сыном переглянулись.
– Хотите обсудить?
– Нет-нет, Лидия, – ответила Катерина, – нас всё устраивает. Один вопрос. Вы сказали, питаться будем в доме. Сколько стоит такое питание на человека?
– Прошу прощения, что не сказала. За питание и жильё вы не платите.
Мать с сыном вновь переглянулись. Светлана осталась безучастной. Марфа нервничала.
– Пойдём, ребёнок, – позвала я, – пусть взрослые обсудят все «за» и «против». – Я взяла Марфу за руку, и мы вышли из кабинета. – Ты хочешь у нас остаться? – спросила я.
Марфа кивнула.
– Тогда почему нервничаешь?
Она опустила глаза и промолчала.
– Ну раз не хочешь, не говори. Какой язык в школе учишь?
– Английский. Плохо у меня с языком.
– Ничего, захочешь, подтянешь. А в помощь тебе – англоязычные в доме. Сергей Михайлович английским владеет, принц.
– А принц, и правда, принц?
– Самый настоящий, – подтвердила я.
Марфа присела подле развалившегося на полу Лорда, а я направилась в диванную зону к Серёже. Семья ещё пребывала за столом, и Серёжа сидел в одиночестве. Я устроилась под его рукой и положила голову ему на грудь. Под мерный стук его сердца тревога моя исчезла, растворилась без следа, будто и не было её вовсе.
– Николай что, уже уехал? – спросила я.
– Нет, ждёт решения по семье. Они с графом вышли прогуляться.
«Ясно. Не решившись просить совета у тебя, Николай решил попросить его у графа».
– Я семью беру, это они решиться никак не могут. – Я вздохнула и добавила: – Девочку не хочу отпускать. Что-то у них в семье неладно.
Думая о чём-то своём, Серёжа не ответил, взял мою ладошку и прижал ко рту. Заливисто захохотала Маша, ей вторил Его Высочество и больше никто. «Опять вдвоём шушукаются», – с прежней досадой на их флирт подумала я. Сквозь общий гул голосов пробивался голос Паши – он слишком громко рассуждал о возможностях каких-то тренажёров и способах тренировки на них. Выглянув из-за Серёжи, я увидела, что собеседником Паши был глухонемой Родион. Стараясь чётче артикулировать звуки, Паша непроизвольно и голос повышал.
– Хочу позвать тебя в Кресло Правды, – внезапно сказал Сергей.
Исчезнувшая было тревога, вернулась вновь, и я буркнула:
– Кабинет занят.
Кресло Правды, так мы назвали большое старинное кресло. Сейчас оно величественно располагалось в «красном» углу кабинета, но когда я увидела его впервые, я растерялась – размерами и формой оно напоминало гигантский трон и абсолютно не вписывалось своей эстетикой в общую эстетику дома.
– Серёжка, зачем ты его купил? Оно… уродливо…
Он громко расхохотался.
– Именно! Маленькая, оно так уродливо, что прекрасно!
Сергей решил поставить кресло отдельным экспонатом в правом, дальнем от входа углу кабинета. Направленное по диагонали к центру помещения, кресло потеряло свою громоздкость, а, обзаведясь парой подушек, и вовсе стало привлекательным, призывая почитать или помечтать в своих бархатных объятиях.
Вскоре я полюбила кресло, особенно нравилось мне сидеть в нём вдвоём с Серёжей. А однажды, обсуждая очень важные и непростые для обоих вопросы, мы и назвали его Креслом Правды.
Сесть в Кресло Правды означало согласиться отвечать на любые вопросы партнёра или, напротив, задать самому те вопросы, которые долго не решался озвучить.
– Пойдём, Серёжа, кажется, наши гости готовы дать ответ.
Подслеповато щурясь, Михаил шёл от кабинета к столу и шарил глазами по лицам за столом. Мы встали. Он увидел нас и обрадовано закивал головой.
В кабинете я прошла к Креслу Правды и села подальше от гостей. Села так, чтобы Светлана оказалась ко мне затылком – я больше не хотела видеть её бесстыдно призывный взгляд.
Названные Сергеем суммы вызвали возбуждение у матери и сына, переглядываясь между собой быстрыми чёрными глазами, они радостно кивали друг другу. Наконец, Серёжа встал и подал руку Михаилу. Скрепляя договорённость рукопожатием, предупредил, что в периметре усадьбы табачного дыма не потерпит. Тот, заверил, что курить бросит. Мать и сын так рьяно выскочили из кабинета, что позабыли один о супруге, другая о снохе. Светлана не торопилась: плавно покачивая бёдрами, она направилась к двери и прежде, чем переступить порог, обернулась, и я вновь увидела её тоскливый взгляд. Призыв её не достиг цели, Сергей шёл ко мне и был к ней спиной. Она окинула взглядом весь его силуэт и вышла. «Странно, что её нисколько не заботит моё присутствие», – подумала я, поднимаясь на ноги в кресле и отдаваясь жарким объятиям мужа.
– Пойдём в спальню, Девочка, – хрипло произнёс он, подхватывая меня на руки.
Не прерывая поцелуев, он нёс меня на руках до дверей кабинета, дальше по лестнице наверх, в конец коридора, в спальню. Не знаю, видел ли нас кто? Я об этом не думала.
– Серёжка, ты мне опять платье испортил. – Я просунула палец в дырку, зияющую на месте пуговицы. – Оно мне нравилось.
– Маленькая, у него пуговицы не расстёгивались, я их просто удалил.
Говоря это, он выглянул из гардеробной в носках, трусах, застёгивая пуговицы сорочки. Я засмеялась, оглядывая его. Он скрылся.
– Да, но ты их удалил вместе с тканью. Операция была произведена грубо, я бы сказала, с летальным ущербом.
Он вновь возник в дверях гардеробной, теперь в его руках были брюки. Он стал их надевать, и его влажные после душа волосы упали на лоб.
– Я не мог медлить, жизнь больного была в опасности.
Поразмыслив и не найдя ответа, я озадаченно спросила:
– Серёжа, а больной, это у нас кто?
– Маленькая, я тебе ночью отвечу на этот вопрос, – отозвался он, вставляя ремень в шлёвки пояса брюк.
– Обещаешь? А лабораторную работу позволишь провести, чтобы впредь жизни больного ничего не угрожало?
Теперь Серёжа озадаченно уставился на меня.
– Маленькая, а лабораторная работа, это у нас что?
Победно усмехнувшись, я пообещала:
– Серёжа, я тебе ночью отвечу на этот вопрос, – и бросила платье на диванчик. – Его надо незаметно выбросить в мусорный бак. В тот, который за пределами усадьбы, иначе завтра это платье станет темой дня. Сейчас вот еще пуговицы соберу.
Я поискала пуговицы на кровати и на полу, нашла и вместе с ними скатала платье в тугой рулон.
Пока я это делала, Серёжа оделся. Вышел из гардеробной комнаты и ворчливо потребовал:
– Давай свой ущерб.
– Сейчас? А в чём ты его понесёшь? В карман пиджака оно не влезет.
– Влезет. – Он затолкал рулон за пояс брюк и прикрыл полой пиджака.
Я засмеялась и поцеловала серединку его ладони.
– Пойдём, я в детской подожду, пока малыши проснутся. С Настей поговорю.
Настя опять читала свой учебник. Увидев меня, разразилась недовольством:
– Уже минут сорок, как должны были проснуться. Поздно уснули, теперь вот спят.
Я присела на стул между кроватками и спросила:
– Как мама, Настя?
– Мама офигительно счастлива! – с язвительной усмешкой ответила Настя. – Встретила очередную любовь, на этот раз на десять лет моложе себя! Когда уже успокоится, не знаю. Лидия Ивановна, ей скоро пятьдесят, она всё о любви мечтает!
– Любить никогда не поздно, девочка.
– Она всю жизнь любит то одного, то другого! Я уже и со счёта сбилась, скольких она любила.
– Значит, ещё не нашла своего мужчину.
– Ей и не нужен свой мужчина, ей просто нравится менять мужчин! А может, это она никого не устраивает, и от неё все бегут?
– Настя, ты жестока.
– А она не жестока?! Её уже в глаза шл… гулящей называют. В школе за моей спиной шептались и учителя, и ученики. – В глазах Насти появились слёзы, не позволяя им излиться, она подняла голову и, глядя в потолок, стала махать себе на лицо руками.
– Мама твоя финансово зависит от мужчин?
– Это они от неё зависят! Она прекрасный экономист, бухгалтер, имеет лицензию на право проведения аудита. К ней в очередь встают, хорошие деньги платят!
– Тогда почему ты не стала учиться после школы, почему пошла работать, если деньги в семье есть?
– Да из-за неё! На выпускном она любовь нашла, прямо в школе, на виду у всех роман закрутила. Мне так стыдно было, что я ушла. Рассердилась, жуть! Видеть её не могла! Утром мама на работу, а я на поезд. В купе женщина ехала к дочери помогать с малышом, всё переживала, что с работы отпустили только на десять дней. Внучок заболел, в садик нельзя, а у дочери работа ответственная, пропускать нельзя. Пока ехали, она меня в няни засватала. А маме я позвонила, когда немного остыла, дней через пять, наверное. Она к тому времени уже в панике была. – Настя тяжело вздохнула. – Вот так шесть лет и живём – она любовь ищет, я подальше от неё няней работаю.
– И что, за все эти годы вы ни разу не виделись?
– Один раз. Бабушка умерла, тогда и увиделись. Я на похороны ездила.
– Настя, так нельзя. А папа твой где? Ты его знаешь?
– Нет. Никогда не видела и, кто он, тоже не знаю. Мама о нём не любит говорить. Он – её первая любовь, кажется.
– Настя, отрицая маму, ты, прежде всего, наносишь вред себе. Отрицая маму, ты отрицаешь в себе женщину.
– Ничего я в себе не отрицаю! Я не такая, как она. Я считаю, что лучше вообще не любить, чем, как она, всех подряд!
– Тебе какой-нибудь мальчик нравился? Или мужчина? Ты влюблялась?
– Нет. Мужчины мне, конечно, нравятся… Паша, например, или Сергей Михайлович, но я не влюбляюсь.
«Кто-то тебя разбудит, девочка, и ты влюбишься и полюбишь, и дай Бог, чтобы твой избранник тоже полюбил тебя!»
Максим просыпался, дрогнул ручками, веки приподнялись – приоткрыли глазки и вновь смежились.
– Настя, ты любишь маму?
Глаза Насти вновь наполнились слезами, она качнула головой и сдавленно прошептала:
– Люблю… и скучаю. Очень скучаю.
Я спустила с плеч халат, взяла Максима из кроватки и приложила к груди, так толком и не проснувшись, малыш припал к соску.
– Настя, помоги, – позвала я, – Катя проснулась.
Катюша так же, как и Максим, просыпалась медленно. Настя начала сюсюкать с ней, но Катя к беседе расположена не была. Как только я её взяла, она уткнулась личиком в грудь, неспешно поискала сосок и зачмокала, прикрыв глазки.
– Думала, отправлю вас погулять после кормления, а детки, вижу, уснут у груди.
Я закрыла глаза, проверяя защитное облако вокруг малышей, и подумала: «Не хотелось бы мне менять тебя, девочка, на другую няню. Всё-то у тебя должно быть по часам, словно детки не детки, а механизмы. Вчера тебя раздражал Стефан, потом ты злилась на Карину, сегодня сердишься на мать. Неужели, это тот случай, когда «было бы желание, а причина всегда найдётся»?»
– Настя, ты сейчас вряд ли примешь мои слова, но я скажу их в надежде на то, что ты обдумаешь сказанное, – начала я и вновь задумалась: «Как сказать, чтобы не вызвать чувство вины? Где сложные отношения, там чувство вины неизбежно. Это ведь рассматривая «со своей колокольни», я всегда прав, а чуть сместится фокус в сторону от себя обиженного, то и обнаруживается, что я и есть главный виновник неурядиц». – Настя, тебе надо позволить маме жить свою жизнь так, как она сама того хочет и может. Личная жизнь человека – это его личная жизнь, и посторонним там делать нечего. Это первое. Второе. Я понимаю, ты любишь маму и чувствуешь себя униженной за то, что она позволяет всем этим… вещам происходить в её жизни. Понимаю, что нелегко простить стыд, который ты пережила. Но я уверена, твоя мама любила и любит тебя, и тебе есть, за что быть ей благодарной. Все твои мысли о маме связаны с её новыми или старыми любовными отношениями, ты думаешь о мужчинах, которые её бросают, о людях, которые её осуждают. А ты думай о своих отношениях с мамой, о том, как ты её любишь, вспоминай, как вам бывало хорошо вместе. Старайся не осуждать, а думать о маме с любовью. Когда мы осуждаем человека, мы отказываем ему в принятии его таким, какой он есть, проще говоря, отказываемся его таким любить.
– По-вашему, любить – это прощать человеку его ошибки и слабости? А когда хочешь, чтобы любимый человек стал лучше, то это и не любовь вовсе?
– Настя, мы не можем знать, что есть лучшее для человека. Иногда наше понимание лучшего, может быть полным несчастьем для другого. Что касается вопросов «Что есть любовь?» и «Что есть нелюбовь?», я не отвечу. Знаю только, что совершенной, безусловной любви нет на Земле, так же, как нет совершенных людей. И каждый из нас делает выбор – принимать человека таким, какой он есть или бороться с его несовершенствами, иначе говоря, любить человека или вынуждать его измениться.
Пока мы беседовали, детки уснули.
– Мама хочет приехать, хочет познакомить с этим своим новым. – Настя помолчала, что-то обдумывая, и взорвалась: – На фиг он мне сдался?!
– Вот и славно! Мама приедет, ты увидишься с ней, обнимешь и скажешь, как ты её любишь и скучаешь!
Я поцеловала уснувших деток и поднялась с дивана. Настя кинулась ко мне.
– Ой, Лидия Ивановна, простите, я в своих переживаниях ничего не замечаю, давайте я Макса возьму.
Уложив деток в кроватки, мы с Настей расстались – я отправилась одеваться к ужину, а Настя надумала позвонить своей маме.
На вечер я хотела подобрать такой туалет, который позволит танцевать танец с акробатическими элементами. Перебирая взглядом содержимое шкафа, я услышала стук в дверь спальни.
– Даша, ты? – крикнула я и, открывая дверь, посторонилась, пропуская Дашу и рассматривая её вечерний туалет.
– Я заходила уже. Ты ещё в детской была.
– Даша, ты великолепно выглядишь! Мне нравится, что ты стала переодеваться к ужину.
– Да. Стала. – Даша потупилась и слегка покраснела. – Марь Васильевна смеётся, барыней называет. А тебе платье, правда, нравится?
– Нравится, Даша, очень нравится! И причёска тебе к лицу и к платью подходит!
Даша была по-настоящему красивой – златоволосая, высокая, длинноногая, с тонкими запястьями и щиколотками. Особое восхищение вызывали у меня руки Даши своими длинными пальцами и удлинённой ногтевой пластинкой, и ступни – ровные, идеально пропорциональные. Пышная грудь Даши была великовата для субтильных плеч, и её груди тесно прилегали одна к другой. Хороши были и бедра в совершенной, без западинок и наростов, округлости. У Даши была одна беда – она легко набирала вес и расплывалась в талии, страдала от этого и предпочитала голодать.
– А ты ещё не выбрала, что наденешь? – спросила Даша, взглянув на раскрытые дверцы шкафа.
– Как раз раздумываю. Нужно такое платье, в котором можно спортивный танец танцевать.
Даша открыла дверцы другого шкафа и, быстро перебирая вешалки, начала что-то искать.
– Сейчас, Маленькая, найду… брюки, как юбка в пол, а сверху полосы не сшитые… где же оно?.. на днях попадалось. Ты его ни разу не надевала, а… когда покупала, тебе оно очень понравилось… мы вместе были. Вот! Нашла.
Даша показала туалет – три мелко гофрированные полоски ткани – спинка и полочки, соединялись между собой горловиной и жестким поясом на талии. Ниже талии шли широкие брюки. К туалету прилагался короткий топ, точнее, лиф на тонких бретелях.
– Благодарю, Даша! Этот «комбинезончик» я и надену.
Даша застегнула на мне топ. Он слегка стиснул молочную грудь, отчего грудь приподнялась, излишне открываясь глазу. Я критично осмотрела себя в зеркале.
– Маленькая, что ты сомневаешься? Красиво! – заверила Даша.
Я надела брюки, натянула на плечи верх, полочки прикрыли избыток голого тела – грудь слабо мерцала сквозь лёгкую ткань. «Вот теперь славно, теперь мне нравится!»
– Счастливая ты! – вздохнула Даша, застёгивая замок на моих брюках. – Родила позже меня, а талия уже такая же, как до беременности. А я ни в одну юбку влезть не могу. Совсем не есть, что ли?
– Как это совсем не есть, Даша? Ты же ребёнка кормишь! – Я присела перед туалетным столиком. Освободив мои волосы от заколки, Даша взвесила их в руках.
– Обруч покрути, начни бегать или плавать, на тренажёры к Паше иди, он тебе программу подберёт.
Она покачала головой.
– Не люблю я тренажёры, вспотеешь вся, а толку чуть. И бегать тоже без толку. – Коротко хохотнула, задумчиво глядя на моё отражение в зеркале. – Лучший спорт – это секс!
– Ну, если лучший, тогда не жалуйся! – Я прервала её раздумья. – Диадему надену. Причёску под диадему с гранатом делай.
Даша согласно кивнула и занялась волосами.
В доме спортом занимаются все. Маша с Настей плавают, хотя обеим трудно выкроить на себя время – одна целый день на кухне, другая неотлучно с детьми. Василич любит тренажёры. «Гирьки» пойти покидать», – так он называет свои занятия спортом. Остальные домочадцы используют разные варианты физической нагрузки. Только Стефан и Даша ничем не занимаются. Стефан часто занят физической работой на конюшне, помогая Василичу, а Дашин спорт – перебежки по дому и усадьбе.
– Ты и колье наденешь?
– Нет, только перстень. Гранаты крупные, на голове и на пальце вполне достаточно.
– Настюха-то чего рыдает?
– По маме скучает.
Наконец, Даша надела мне на голову диадему, та ещё дополнительно скрепляла причёску.
– Ну вот, будем надеяться, не распадётся.
– Благодарю, Даша. Красиво.
Я прошла в гардеробную комнату к большому зеркалу и оглядела себя со всех сторон. Даша наблюдала, опираясь спиной на косяк двери, и вновь вздохнула:
– Красивая ты, Маленькая. И косметикой не пользуешься, и росточка небольшого, а посмотришь и засмотришься.
– Благодарю, Даша. Пойдём? Явим неземную красоту миру? Я только на секундочку загляну в детскую.
Малыши спали. Настя тоже спала, уткнувшись носом в заложенный ладонью учебник.
В гостиной семья и гости дегустировали вино – на журнальном столе стояли несколько пыльных и несколько чистых бутылок. Серёжа как раз разливал вино по бокалам. Увидев меня и Дашу, он поставил бутылку и пошёл навстречу.
– Даша, ты выглядишь восхитительно! – Серёжа учтиво поклонился ей.
– Спасибо, Сергей Михалыч, – смущённо поблагодарила Даша, заалела лицом, и, не останавливаясь, шмыгнула мимо него.
Серёжа прижался губами к моему уху:
– Маленькая, ты обворожительна! Грудки выпрыгивают, с ума можно сойти! – Он потянул в себя воздух. – Ммм… сладкая… Где ты такое платьице купила?
– Серёжа, мой туалет слишком откровенный?
– Твой туалет великолепен, Девочка! И ты царственно красива с этой диадемой и так соблазнительна, что дух захватывает.
Я засмеялась.
– Благодарю, милый. Люблю тебя. Ты наших новых членов семьи поселил? Понравилось им жильё?
– В коттедж их Павел проводил. А жильё понравилось. Я Катерину у мусорного бака встретил, благодарила. – Он весело хохотнул. – Думаю, недоумение в её голове застряло надолго: что хозяин дома сам лично в мусорный бак выносит, да ещё за пределы усадьбы?
Мы подошли к столу. Андрэ поднялся, широко развёл руки и позвал:
– Иди ко мне, детка, ты прекрасна!
Я на минутку прижалась к его груди.
– Графиня, примите моё восхищение, вы очаровательны! – Этот комплемент я получила от Его Высочества, глаза его ласково скользнули по моей причёске, по украшению, по лицу. Он поклонился. – Окажите честь танцевать со мной сегодня вечером.
– Конечно, милый принц! Я с удовольствием принимаю ваше приглашение, и, если Серёжа подберёт нам соответствующее музыкальное сопровождение, мы, как и договаривались вчера, спляшем танец с акробатическими элементами.
– Спляшем? – приподняв бровь, переспросил Его Высочество и рассмеялся над показавшемся ему смешным словом.
– Спляшем, Ваше Высочество! – подтвердила я.
Серёжа усадил меня в своё кресло, а себе подтянул другое. Получилось хорошо, потому что по другую сторону от меня стояла инвалидная коляска Ильи.
– Добрый вечер, Илья. Как вам у нас нравится?
– М-м-маленькая, я ведь могу вас так н-н-называть?
Я кивнула и получила ещё один приятный и пространный комплемент:
– Вы в-в-восхитительны, графиня. Днём я увидел в вас г-г-гостеприимную хозяйку большого дома, повелительницу огромных п-п-псов, хлебосольную управительницу семейным обедом и даже к-к-кухарку. Сейчас вы величественная царица н-н-неописуемой красоты. Я нахожусь в п-п-предвкушении, что же будет дальше? Вы, вероятно, догадываетесь, я в-в-впервые на семейном приёме. Мне всё н-н-нравится, всё интересно. У вас т-т-тёплый дом, М-м-маленькая. Я бы хотел п-п-поцеловать вашу руку, если вы не п-п-против.
Я подала руку. Старательно управляя растопыренными пальцами, Илья осторожно взял её и, боясь допустить лишние движения, прижался к руке губами. Домочадцы и гости отвели глаза, а Андрэ, торопясь заполнить паузу, заговорил о сортовых достоинствах красных вин. «Мало кто умеет смотреть на калеку, не испытывая внутреннего дискомфорта, – думала я, – люди прячут взгляд, предпочитая не замечать человека, вместо того, чтобы видеть человека и не замечать его уродства». Я приподнялась и чмокнула мальчика в макушку.
– Илья, что показало домашнее обследование?
– Стефан полагает, я не б-б-безнадёжен, – ответил мальчик.
Я взглянула на Стефана, в этот момент его губы коснулись края бокала, подбородок чуть приподнялся, скосив на нас глаза, он глотнул, кадык под войлоком волос дернулся вверх и опустился. Опустилась и рука, державшая бокал с вином. Я отвела взгляд.
– Мы договорились, что сеансы массажа начнём, когда Стефан вернётся из поездки, – продолжал Илья, – мне надо м-м-много работать, я должен заставить мышцы слушаться!
– Вы слышали о терапии Действия и Наблюдения?
– Н-н-нет. – Мальчик посмотрел с интересом.
– Сначала пример: когда мы видим зевающего человека, нам тоже хочется зевнуть. Это бессознательная имитация действий другого человека. На самом деле, данный феномен предмет изучения процессов социализации человека, но тематикой заинтересовались специалисты реабилитационной нейрофизиологии и разработали метод, который и назвали терапией Действия и Наблюдения. Так вот, при потере навыка движения в результате травмы или инсульта головного мозга, больной наблюдает, как совершает движения другой объект, это может быть человек или анимация, мысленно воспроизводит это движение, при этом особые нейроны, их называют зеркальными, строят новые или восстанавливают повреждённые нейронные связи, заново формируя навык. Реабилитация происходит в разы быстрее. Я подумала о восточных практиках для вас, тех, где движения крайне замедлены и выверены. Наблюдая и копируя такие движения, вкупе с техникой дыхания, возможно, вы научите ваше тело двигаться по-новому. Как ты думаешь, Стефан?
