Лариса Тимофеева
Утопия о бессмертии. Книга вторая. Семья
– Я знаю, ты сердился, думал, что я тебя наказываю. А со мной что-то случилось – желание не рождалось.
– Да, я был зол. Чувствовал себя насильником и ещё больше злился. Голову сломал, придумывая, как исправить случившееся. Замаливать вину подарками – бессмысленно, знаю, этим ещё больше оттолкну тебя, а другого ничего в голову не приходило. Помнишь, я попросил прощения? Ты улыбнулась и растрепала мне волосы, точно так, как ты треплешь волосы Павлу. Я испугался… испугался до омерзительной липкости ладоней, подумал: «Это навсегда». – Обгоняя очередную машину, Серёжа вдруг рассмеялся. – Знаешь, что давало мне надежду? Ты спала, уткнувшись носом мне подмышку. Даже если засыпала, отвернувшись от меня; во сне неизменно возвращалась под мою руку. И я решил просто ждать. Ты была заботливой и внимательной – с улыбкой встречала, с улыбкой провожала. Только глазки смотрели на мир устало, и смех твой я слышал только тогда, когда ты была одна с детьми. За ту неделю я понял, что, благодаря тебе, в нашем доме жил дух счастья. Ты говорила: «Мужчина строит материальный мир, женщина наполняет конструкцию содержанием», а я не понимал смысла утверждения. Понял, когда затих твой смех. Потому что затих твой смех, и затаился весь дом. Из твоих глаз ушла радость, и из дома радость ушла. Я так торопился выстроить нам новый дом, что второпях разрушил счастье.
– Серёжа, я только сейчас поняла – я привыкла, что ты всегда знаешь, что и когда нужно делать, я слишком привыкла полагаться на тебя.
– Так и должно, Маленькая!
– Нет. Надо вместе. Особенно, когда трудно. Я думала, это ты не умеешь жить одной жизнью на двоих, но выходит, этого не умею я. Я и вопросы с домочадцами предпочитаю решать самостоятельно, якобы с тем, чтобы не обременять тебя. И вот результат – успешно решая семейные проблемы, я столь же успешно разрушаю наши отношения.
Мы только свернули с дороги, а ворота уже поползли вбок, открывая проезд. Фары высветили Пашу, стоявшего у двери в сторожку и псов с обеих сторон от него.
Серёжа приостановил машину и опустил окно с моей стороны.
– Добрый вечер, Паша, – поздоровалась я.
– Привет, Маленькая! Хорошо отдохнула? – Он наклонился к окну и взглянул на Серёжу. – Всё в порядке?
Мы дружно кивнули.
– Дома тоже всё в порядке.
– Благодарю, Паша. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Машина тронулась, псы пристроились по бокам, повизгивая и заглядывая в окна, и, чтобы поберечь их, Серёжа ехал медленно – в нашей новой усадьбе от въезда до дома было далеко.
В гостиной, полулёжа в кресле, читал Стефан.
– Добрый вечер, Стефан. Ждёшь?
– Машу отправил спать, обещал, что дождусь вас.
– Спасибо. Ты нас ждёшь, Даша – тебя.
Он криво усмехнулся, закрыл книгу и поднялся из кресла. Я подошла и, встав на носочки, потянулась к его щеке. Он наклонился.
– Доброй ночи, Стефан. – Я поцеловала его и побежала на второй этаж в спальни детей.
Отношения Стефана и Даши совсем испортились. Стефан до ночи оставался в доме или в своей мастерской. Маша нашептала, что он давно не посещает супружескую спальню, на что Даша, ничуть не стесняясь дочери, вслух грозится завести любовника.
– Ты бы поговорила с Дашкой, Маленькая. Девчонку-то жалко, любит Анька Стефана, плачет тайком. А мамаше всё нипочём, будто и не замечает зарёванных глаз дочки.
«А я уже не знаю, как с Дашей говорить. Даша и разводиться не хочет, и жить со Стефаном мирно не может».
Ступая на носочках, я склонилась над тахтой Максима, и его руки ласково обвились вокруг меня.
– Мама.
– Не спишь, милый?
– Я почувствовал тебя, когда ты дверь открыла, и проснулся.
Он подвинулся, давая мне место рядом с собой.
– Как день прошёл, сынок?
– Что случилось в нашем поместье-королевстве? – Я почувствовала, что он улыбнулся. И тотчас вздохнул. – Плохо… я не справился.
Макс умолк, я поцеловала его в горячую щёку, ожидая продолжения. Обняв за плечи, он потянул меня к себе, и на ухо повинился:
– Я не знал, как себя вести. Даша сегодня осмеяла Катю. Катька расхвасталась, что ты разрешила ей не убирать в комнате. Даша вначале осмеяла её ленивицей и неженкой, потому что у папы денег много, а потом рассердилась почему-то, сказала… обозвала Катю… неряхой, она сказала другое слово, грубое… я растерялся, не защитил Катю.
– А дед где был?
– Дед уже в кабинет ушёл. Мы со стола убирали после обеда. Никого не было, мы втроём и ещё Анюта была.
– Катя расстроилась?
– Да. Глаза сузила и ничего Даше не сказала. Но я чувствовал, что ей хотелось заплакать. Мама, что я должен был сделать?
– Думаю, ничего, сынок. Спи, милый. Завтра поговорим. – Я поцеловала его в лоб. – Доброй ночи, родной.
– Доброй ночи, мама.
В комнате Кати был включён ночник – соляная лампа. Катя не боялась темноты, ночник она включала для меня.
– Мамочка, ночник, чтобы ты не искала меня в темноте. Ты, когда поцелуешь меня, выключай его, – объяснила она после первой же своей ночи в отдельной спальне.
Катя спала на животе, положив головку набок и разметав руки и ноги по своей большой кровати. Плюшевый медведь громоздился кверху попой на краю, по-видимому, сброшенный во сне хозяйкой с кровати, застрял на полпути к полу.
Я наклонилась, поцеловала румяную щёчку дочки.
– Доброй ночи, Катюша. Прости, маленькая, что не была рядом, когда тебя обижали.
Катины ресницы дрогнули, она прошептала:
– Мамочка.
– Спи, Котёнок. Сладких снов.
Легко коснувшись губами волос Кати, я выключила ночник и вышла из комнаты.
Серёжа уже был в кровати – опираясь спиной на подушки, просматривал сообщения в смартфоне.
– Серёжа, я в душ.
– Иди ко мне.
Я остановилась в нерешительности, он положил телефон на тумбочку и повторил:
– Иди ко мне, Девочка.
Помедлив, я стянула через голову подаренный свитерок, подняв руки, начала расстёгивать пуговички на спинке платья.
– Иди, я помогу.
Я отрицательно покачала головой, сняла платье так же, как и свитер, через голову, не отрываясь взглядом от его глаз, сняла трусики. Огладила себя ладошками по бокам.
– Ты сказал, что не видишь меня в спальне. Смотри. – Я обеими руками собрала волосы, придержала на макушке, освободив от их завесы плечи, грудь, спину. Покачивая бёдрами, медленно повернулась вокруг своей оси. – Хочешь, я потанцую для тебя?
– Иди сюда! – В третий раз повторил он. В его охрипшем голосе прозвучали повелительные нотки.
Я уронила руки, волосы рассыпались по плечам; под взглядом его, ставших тёмными, глаз, я подошла к кровати. Коснувшись моей шеи, он медленно повёл руку вниз к паху, большим пальцем погладил возвышенность лобка, и у меня перехватило дыхание.
– Забирайся.
После, догоняя друг друга в спиральном вихре огненной лавы, мы смеялись с детской беззаботностью, на краткий миг освободившись от желаний и обязательств и чувствуя только любовь.
– Ты сегодня целенаправленно соблазняешь, – произнёс Сергей, наблюдая за тем, как я расчёсываю волосы после душа.
Бросив расчёску на туалетный стол, я посмотрела на него в зеркало и, ведя пальцем по окружности соска, лениво отозвалась:
– Тебе не нравится?
– Я плохо контролирую себя и боюсь оказаться неосторожным. – Сергей потянулся к прикроватной тумбочке, выдвинул ящик, пошарил в нём рукой и протянул мне на ладони какой-то предмет. – Взгляни.
Я поднялась и подошла к кровати. На его ладони лежала монета, согнутая под прямым углом. Он зажал её между пальцев и разогнул, на месте изгиба осталась неровная полоса, затем, перпендикулярно этой полосе, Серёжа вновь согнул монету.
– Я случайно обнаружил.
Я села на кровать и тоном строгого педагога произнесла:
– Очень хорошо, что обнаружил. – Сделав многозначительную паузу, продолжала: – Теперь мы без куска хлеба не останемся, в случае чего… – Я рванулась прочь, и не успела. Пойманная за талию, пропищала: – в случае чего… будешь в цирке… выступать.
После недолгой возни он вернул меня на кровать и сковал объятиями. Целуя ухо, горячо прошептал:
– С ума схожу! Маленькая, ты не понимаешь, как ты соблазнительна!
Я уклонилась от поцелуев, заглянула ему в глаза и спросила:
– Было в твоей жизни так, чтобы ты нанёс себе вред, не рассчитав усилие?
Сергей задумался и ослабил руки. Я высвободилась.
– Точно так, как ты не можешь ненароком ударить сам себя или ненароком сломать сам себе кость, точно так, ты не можешь нанести вред моему телу. Какая бы страсть тобой не владела, внутри есть ограничитель усилия. Этот подсознательный механизм работает всегда, когда ты имеешь дело с хрупким предметом или живым существом. Я не умею объяснить, но чем больше сила человека, тем более надёжно работает подсознательный механизм контроля, и дублировать его контролем со стороны сознания не имеет смысла, а, может быть, и вредно. Люди, которые боятся ненароком раздавить в руках хрупкую фарфоровую чашку, как правило, её роняют. – Я поцеловала его в подбородок. – Серёжка, как ты не понимаешь, в моей голове живёт прямая корреляция – я тем более желанна, чем менее ты способен контролировать себя! – Я помолчала, изготавливаясь к прыжку и, взглянув на него из-под ресниц, спросила: – Возьмёшь меня в ассистентки? – Взвизгнула, уклоняясь от захапистых рук и… опять не успела.
День второй
Даша пришла в спальню, как и положено, перед завтраком. Сергей уже ушёл, торопясь до отъезда из дома встретиться с детьми.
– Маленькая, доброе… – Даша запнулась, увидев, что я и одета, и причёсана. – Ты уже сама справилась?
Завязывая поясок платья, и не взглянув на неё, я холодно ответила:
– Сама справилась, Даша.
– Ааа. – Она помолчала, растерянно топчась у двери, не проходя ни вглубь спальни, ни ко мне в гардеробную. – Ну, я тогда пойду?
– Нет, не пойдёшь.
Повернувшись к ней спиной, я достала туфли с полки. Надела, оглядела себя в зеркало, и только потом подошла к ней. «Неужели всегда за безупречной красотой прячутся злость, жадность, глупость? – вопрошала я про себя, изучая её лицо. – Бывает ли, чтобы столь совершенная внешность совмещалась с умом и ангельским характером?»
Я вздохнула, стрельнув глазом из-под ресниц, Даша затаилась.
– То, что я сейчас скажу, я больше повторять не буду, – начала я, – поэтому будет лучше, если ты усвоишь сказанное с первого раза.
Дашин взгляд метнулся ко мне и испуганно застыл. И я продолжала:
– Если ты ещё раз позволишь себе излить свою зависть и злость на моих детей, я тебя выгоню. Выгоню, как бешеную собаку. Ты поняла, Даша?
Она отступила назад к двери и кивнула.
– Надеюсь, тебе достанет ума извиниться перед Катей?
Она опять кивнула.
– И поблагодари моих детей за сдержанность, ни тот, ни другой ничего не сказали деду.
Дашины глаза округлились, видимо, мысль о том, какой будет реакция Андрэ в ответ на её заявления в адрес Кати, посетила её только сейчас.
– И ещё, Даша, – чувствуя брезгливость, я не стала этого скрывать, – что ты, как гулящая девка, размахиваешь угрозой завести себе любовника? Приличные замужние дамы даже мысли такой не допускают, а если и допускают, то молчат об этом.
Лицо Даши стало пунцовым, низко опустив голову, она сдавленно прошептала:
– Стефан не спит со мной.
– Вывесив флаг доступности, ты полагаешь привлечь мужа в спальню?
По её щекам, догоняя одна другую, побежали частые слёзы. Я опять вздохнула. Даша всегда была скорой на слёзы.
– Проходи, Даша, садись.
Будто только и ждала приглашения, Даша устремилась к диванчику, села, притиснув друг к дружке округлые коленки, и спрятала лицо в ладонях. «Слёзы бывают разные, – подумала я. – Слёзы от физической боли льются сами по себе и приносят облегчение. Бывают слёзы раскаяния – плач, рвущий душу и больше напоминающий вой. Бывают слёзы обиды, когда попранное самомнение жалеет себя. А ещё слёзы злости, когда не удаётся получить то, что хочется. Но есть слёзы-ложь, манипуляция, излюбленный инструмент женщины, чтобы надавить на чувство вины и вызвать жалость». Я отвернулась от Даши и подошла к окну, выжидая, когда она наплачется. У конюшни резвилась Кармен – взбрыкнув, она подбросила зад в воздух. Стефан что-то сказал ей, ведя в поводу оседланного Мустанга. Кармен подбежала к Мустангу и ещё раз взбрыкнула. Я улыбнулась, оглянулась и перехватила взгляд Даши. Застигнутая врасплох, она тотчас потупилась и, заминая подол платья в кулачок, попросила:
– Маленькая, научи, как вернуть Стефана.
– Я не могу, Даша.
– Почему? – вспухла она тотчас губками – красивый синеглазый ребёнок, сломавший куклу и искренне ожидающий, что по его желанию игрушка станет прежней.
Я безразлично пожала плечами.
– Я не знаю почему, Даша. Вопрос не ко мне. Я много раз говорила тебе об ошибках в отношениях со Стефаном, ты меня не услышала.
– Ты можешь помочь! Поговори со Стефаном, Маленькая. Стефан мой муж!
– Да, Даша, к несчастью для Стефана, Стефан твой муж. И его семейная жизнь – это ежедневная морось высказанного, полувысказанного или невысказанного, но молча демонстрируемого, недовольства. Ржавчина недовольства давно съела краски с ваших отношений, сделав их слякотно серыми.
– Неправда, я люблю Стефана! – Дашины щёки опять обзавелись ручейками слёз.
Я покачала головой.
– Не лги, Даша, ты никогда не любила, не любишь и сейчас. Ты хочешь управлять. Ты требуешь, чтобы Стефан был таким, каким ты хочешь его видеть. Скажи, какое отношение к любви имеют твои требования и желания?
Даша заплакала в голос, как маленькая девочка, размазывая кулачками слёзы и потёкшую тушь по щекам. «Дитя, не знавшее любви, став взрослым, не сумеет любить. А в Даше и места для любви нет, в Даше обильным цветом цветут жадность и зависть».
Её слёзы иссякли не сразу, на этот раз искренние, они оставили свой след на её лице в виде припухших и покрасневших глаз, напоминали всхлипываниями, уже сухими, но глубокими, сотрясавшими красивые плечи Даши.
– Иди умойся, – велела я.
Скрывшись в ванной, Даша долго плескалась и сморкалась; наконец, перекрывая шум воды, крикнула:
– Маленькая, чем лицо промокнуть?
– В шкафчике махровые салфетки.
Выйдя наружу, она смущённо улыбнулась и спросила:
– Красивая?
– Красивая, Даша! Всё равно красивая! Самая красивая в семье!
Даша вновь жалобно попросила:
– Помоги мне, Маленькая.
– Даша, я не могу. Ты просишь невозможного. Я не могу тебя переделать. Если любишь, сама найдёшь способ вернуть Стефана.
– Не отказывайся, Маленькая! Ты говори, в чём я не права, ругай меня. Когда ругаешь, я лучше понимаю.
Я усмехнулась.
– Хорошую же роль ты мне уготовила! Ты полагаешь, мне нравится тебя ругать? Ты завтракала?
Она кивнула.
– А я нет. Пошла я, Даша! Дети меня заждались и Серёжа.
Я выбежала из спальни и припустила бегом по коридору, а на лестнице влетела в раскрытые объятия Серёжи.
– Дождался! – обрадовалась я. – Не уехал! О, Серёжа, спасибо!
– За тобой иду, – сердито буркнул он.
– Прости. Я с Дашей задержалась, плачет. Поцелуй меня.
Он покрыл моё лицо сдержанными, летающими поцелуями и спросил:
– Проводишь?
Не открывая глаз, я отрицательно покачала головой.
– Ещё поцелуй. Мало.
Долгий страстный поцелуй вызвал желание. Серёжа хрипло сказал:
– Девочка, хватит. – Прижимая к себе за плечи, целуя то в висок, то в лоб, он увлёк меня вниз по лестнице.
Дети примолкли за столом и, боясь помешать, отвели от нас взгляды. Я помахала им рукой.
– С добрым утром! Я папу провожу и вернусь!
Целуясь на ходу, мы вышли на террасу. Псы навязчиво напоминали о себе, кружили, с каждым кругом сужая радиус, и всё плотнее липли к ногам. Я засмеялась. Серёжа тоже. Лорд, отвечая на его смех, поднялся на задние лапы, норовя передними утвердиться на его плечи. Закрывая меня от пса, Серёжа оттолкнул его:
– Нельзя, Лорд.
– Удачи, Серёжа! Пусть дела твои свершаются легко. Люблю тебя.
Серёжа ещё раз поцеловал меня быстрым поцелуем и сбежал по ступенькам к машине.
Запустив пальцы в загривки псов, я смотрела, как машина тронулась, пёсики взглянули на меня, я убрала руки, но они за машиной не побежали. Старенькие мои пёсики.
Детки и граф уже позавтракали и не расходились, ожидая меня. Ждала и недовольная моим опозданием Маша. Пока я здоровалась с детьми, она, собрав руки под грудью, помалкивала, потом, когда я села и придвинула к себе тарелку, постояла за моей спиной некоторое время и, так и не решившись выразить недовольство, удалилась на кухню.
Андрэ остался составить мне компанию, а дети, захватив свою посуду, понесли её на кухню. Я слушала, как они благодарят Машу за завтрак, а Маша нараспев отвечает:
– На здоровье, Катя, внученька моя золотая! На здоровье, Максим, сыночек!
– Не знаешь, – спросила я у графа, – почему у Маши и Василича Катя – внученька, а Максим – сыночек?
Андрэ рассмеялся.
– А я, детка, признаться, и не замечал разницы, – он покачал головой, прислушиваясь к разговору на кухне. Искоса посмотрел на меня и предположил: – Может быть, доченька для них ты? Знаешь, детка, тебе, на самом деле, удалось создать нечто вроде семьи в своём доме. Совершенно чужие по крови и разные по интеллекту люди действительно воспринимают себя членами одной семьи.
– Мы с тобой тоже чужие по крови. – Я с удовольствием откусила от оладушка, смазанного клубничным джемом, и замычала: – Ммм… обалдеть, как вкусно… прости, Андрей, другого слова не нашла… ммм…
Андрэ помолчал, с улыбкой наблюдая за мной, и сказал:
– Детка, ты – моя мечта, свою любовь я мог выразить только, как отец.
– Мне не нравится твоё настроение, Андрей. Хандришь?
– Чуть-чуть. Без тебя дом замирает.
Заканчивая завтрак, я спросила:
– Пойдёшь смотреть на работу деток на манеже? – и, получив согласие, с обречённым видом добавила: – Нуу, тогда встретимся на скамье у манежа, а я пока пойду получать нагоняй от Маши.
Усмехнувшись, Андрэ, напутствуя, похлопал меня по руке.
Маша чистила овощи, стоя у раковины боком к входу.
– Машенька, благодарю, завтрак очень вкусный!
Маша не повернулась ко мне и не ответила. Я обняла её и виновато прижалась лбом к плечу.
– Оладушки неудачные, – проворчала она. – Тесто плохо подходило. Закваску Катерина не подкормила вовремя, может, потому.
– Не знаю, что там у тебя не подходило, оладушки – объедение! Я три штуки съела. И заметь, это после омлета.
– Правда?! – обрадовалась Маша и развернулась ко мне со счастливым лицом. – Зря я переживаю?
Я кивнула. Маша вспомнила, что она мной недовольна, и счастье на её лице померкло.
– Не умасливай, сержусь я на тебя.
– Вижу.
– Что видишь-то? Детки соскучились по матери, сутки тебя не видели. Сергей Михалычу уже уезжать надо, он ждёт, когда жена его проводить соизволит, а она разговоры с Дашкой ни о чём разговаривает. Тебе кто дороже-то? Чего молчишь?
Я вздохнула.
– А что ответить? Ответить нечего. Права ты.
– Сама знаю, что права! – Она сердито от меня отвернулась.
Я посмотрела через окно кухни на спины, удаляющихся от дома Андрэ и детей – направляясь к манежу, они шли по дорожке, сопровождаемые, уже перебежавшими на другую сторону дома, собаками.
– Иди, не вздыхай, – смилостивилась Маша, – сама со стола уберу, сейчас и Катерина явится. Она сегодня дома стирку затеяла, убежала бельё развешивать. Марфу в гости ждёт.
Я поцеловала Машу и бросилась догонять деток.
Играя с отцом в баскетбол, Макс уже давно научился правильно группироваться при падении. Сегодня правильно падать предстояло учиться Кате.
– С добрым утром, Стефан! – крикнула я, подбегая к манежу.
Катя усаживалась в седло, Стефан помогал ей, придерживая Кармен. Оглянувшись, он, как всегда, ощупал моё лицо внимательным взглядом, и только потом наклонил голову в приветствии. Взяв поводья, Катя по-взрослому кивнула:
– Благодарю, Стефан, – и направила лошадку по кругу манежа.
– Детка, Котик прекрасная наездница, – похвалил Андрэ, – смотри, как спинку держит!
Я попятилась, ориентируясь на его голос и стараясь посмотреть на детей критичным, оценивающим взглядом. И Катя, и Макс вполне уверенно управляли своими лошадками.
«Думаю, экзамен отцу детки сдадут. Макс прекрасно чувствует лошадь. – Наблюдая за сыном, я почувствовала гордость. – Так на лошади держится только один человек – Его Высочество! Растёт мой сын. А на Мустанге он, и в самом деле, выглядит комично».
– Детка, не упади, – остерёг меня Андрэ, – ты уже дошла до скамьи.
Засмеявшись, я оглянулась и села, привалившись к плечу графа.
– Катька хороша, но играет на публику. Видишь? Держит себя несколько картинно.
– В Кате рождается женщина. – Андрэ высвободил руку, к которой я привалилась, и обнял меня. – Наш Котик делает первые попытки в искусстве очаровывать.
– Ей мальчики из класса названивают. Одного зовут Ростислав. Я случайно на экране смартфона подглядела.
– Постой! Ведь мальчики из класса намного старше её.
– Ну, ненамного. Мальчикам по двенадцать.
– Она с тобой делится?
Я покачала головой. Ни Катя, ни Макс не обсуждали со мной своих отношений со школьными товарищами.
– Молчит.
Успокаивая, Андрэ похлопал меня по руке, и я сменила тему разговора.
– Серёжа сказал, в пятницу лошади приедут.
– Для детей? Не рано?
– Ну, Максиму уж точно не рано, вот-вот ногами по земле чертить будет.
Я провела пальцем по выпуклым жилкам на руке Андрэ, кожа рук была чистой, никаких старческих пятен. Длинные аристократические пальцы, с удлинённой розовой, отполированной Дашей до блеска, ногтевой пластинкой, ласково переплелись с моими пальцами. Неожиданно для себя самой, я сказала то, что давно обдумывала про себя, но не решалась высказать вслух:
– Андрей, мужчина не должен быть одиноким… не должен лишать себя женской ласки.
Я физически ощутила состояние ступора, в которое ввергла графа своим в высшей степени бестактным заявлением. Терзаясь его длительным молчанием, я уже собралась просить прощения, как он спросил:
– Ты хочешь спровадить меня с глаз долой?
Теперь уже я испытала шок. Возмутившись нелепостью его предположения, я резко выпрямилась и развернулась к нему всем телом.
– Что ты такое говоришь, Андрей? Куда спровадить? Почему? Ты грустишь, а я хочу, чтобы ты был счастлив! Женщины заглядываются на тебя, а ты наглухо захлопнул дверь в личные отношения.
Глядя мудрыми добрыми глазами, он улыбнулся мягкой, чуть ироничной улыбкой.
– Я стар, детка.
– Стар тот, кто считает себя старым!
– Оставим это. Иди ко мне. – Он вновь привлёк меня к себе. – Восхитительная моя красавица!
Расслабленно опершись затылком на его плечо, я вновь обратила взгляд на манеж.
Катя на полном скаку свалилась с Кармен на расстеленные с обеих сторон беговой дорожки маты.
– Катя, ты поздно начинаешь группироваться, – отчитывал её Стефан, – ты падаешь, как рыхлый кусок пирога, а надо, как мячик, упруго, чтобы от матов отскакивать, понимаешь?
Катя не отвечала, украдкой размазывая по щекам слёзы, вновь забиралась на Кармен, вновь разгоняла её, на полном скаку направляла лошадку на дорожку между матами и вновь падала. Её картинность испарилась, позабыв о зрителях, она сердилась на саму себя, падая с каждым разом всё более неуклюже.
– Так и до увечья недалеко, – проворчала я, решительно направляясь к манежу, и, похлопав в ладоши над головой, объявила: – Перерыв.
Катя раздражённо крикнула:
– Мама, не мешай! – Разгоняя Кармен, она заходила на новый круг.
Ширины юбки мне хватало, и я решилась на трюк – дождалась, когда Кармен приблизилась, разбежалась и запрыгнула на пони позади седла; обхватила одной рукой Катю, другой аккуратно натянула поводья поверх её ручки. Кармен пробежала несколько шагов и послушно остановилась.
– Перерыв, Котёнок. Лошадка устала.
Катя всхлипнула, долго сдерживаемые слёзы рекой полились по разгоревшимся щекам. Я спрыгнула с пони и похлопала лошадку по шее.
– Хорошая лошадка, умница! Пойдём обсудим ошибки, Катя.
Катя вяло сползла с седла и поплелась за мной. Я выбрала для беседы скамейку под яблоней.
Молодая яблонька на радость Василичу отцвела рясно, веточки её, усыпанные завязью, клонились к земле, создавая укромный полог. Поднырнув под ветви, я присела на скамью.
– Иди сюда.
Катя неожиданно забралась ко мне на колени, как делала когда-то маленькой.
– Сегодня не твой день? – спросила я.
Глядя на растопыренные перед собой пальчики, Катя кивнула и смахнула со щеки слезинку.
– Урок номер один: никогда не старайся овладеть трудным делом без куража. Есть кураж – есть обучение, нет куража – делай то, что умеешь.
– А если куража вообще нет?
– Значит, нет мотивации, чтобы овладеть мастерством в данном деле. Поменяй дело. Значит, верховая езда – это не твоё.
– При чём тут верховая езда? – Зелёные, омытые слезами и ставшие пронзительно изумрудными глаза, взглянули на меня с обидой. – Зачем мне уметь падать, если я хорошо держусь на лошади?
Я промолчала, ответ и так был очевиден. Катя вздохнула и вновь опустила глаза.
– Урок номер два: никогда не позёрствуй. Человек привлекает внимание всегда, когда увлечён делом. Человек, ставящий целью чужое восхищение, неинтересен никому.
Раздумывая над моими словами, Катя привалилась плечом к моей груди, я обняла её и склонила лицо в аромат её волос. Волосы у Катьки Серёжины – густые и тяжёлые.
– Дальше что? – спросила она.
– Урок номер три состоит из двух частей: первая – учись доверяться своему телу, не сомневайся, а знай, что тело знает, как справиться с поставленной задачей. Вторая часть – учись слышать тело, оно мудрое, если тело говорит «нет» – не настаивай, а займись его подготовкой, и рано или поздно ты получишь «да».
– Я не поняла, мама.
– Представь себя мячиком – ты кругленький, упругий мячик.
Катя закрыла глаза и сосредоточилась.
– Представила?
Она кивнула.
– Теперь попрыгай на матах, коснулась мата – отскочила, коснулась – отскочила. Поверь, твоё тело может скакать, как мячик.
Катя непроизвольно подтянула к себе коленки и через несколько секунд улыбнулась.
– А теперь представь, как Катя-мячик падает с Кармен и отскакивает от мата.
Катя открыла полные слёз глаза.
– Я себя вижу куском Машиного пирога, шмякнувшегося на мат.
«А вот это урок для взрослых – нельзя! Нельзя! И ещё раз, нельзя создавать негативный образ! Потому что мозг цепляется именно за негативные образы!»
– Давай сотрём кусок пирога из памяти или волшебным образом переделаем его в мячик.
– Как?
– Как, как? Как получится! Как на картине закрась фоном, или пересобери на уровне молекул, или с помощью рук скатай из рыхлого пирога тугой шарик. Как-нибудь, Катя! Сама придумай свой способ стирать негативные программы из сознания. А ещё лучше, научись не пропускать их туда, установи мелкое сито или шлагбаум.
Катька, забыв про неудачи, засмеялась и заискрилась глазами.
– А ты как стираешь?
– Не скажу! Мой способ – это мой способ, а у тебя должен быть свой! Скажу только, что у меня есть всемогущий меч любви.
– Любовь не может быть мечом.
– Возможно, но мне кажется, любовь это и есть меч, исцеляющий и дарующий.
– А как ты плохой образ не пропускаешь?
– Прогоняю! «Пошёл вон, болван!», – кричу. Эту фразу я в одной умной книжке вычитала давным-давно. Я негативный образ воспринимаю, как шута в такой рогатой шапке с колокольчиками, знаешь?
Катя кивнула, немного подумала и задала следующий вопрос:
– А я смогу на ходу на Кармен запрыгивать?
– Конечно, но вначале надо научиться сотрудничать со своим телом. Только потом можно учиться соразмерять свои движения с движениями другого живого существа. Почему, не надо объяснять?
Она качнула головой.
– Нет. Это для безопасности, чтобы не навредить ни себе, ни другому.
– Разумница моя! – Я поцеловала её. – Запомни, детка, человек пребывает в гордыне от наличия у себя сознания. Человек уверен, что это он управляет телом и не желает знать, что большую часть жизни тело управляет им самим. Вместо того чтобы уважительно взаимодействовать с телом, человек предпочитает бездумно использовать его. И проигрывает. Ну что, пойдёшь трудиться или на сегодня удовольствием ограничишься?
Она опять задумалась и, спускаясь с моих колен, объявила:
– Попробую ещё раз. Постой на матах, я на внешнюю сторону буду падать.
– Катя, ты боишься?
– Нет, мама! Просто с тобой всё лучше получается. С папой было бы ещё лучше, но его нет!
Катька решительно, не наклоняясь, прошла сквозь ветви яблоньки, я только ахнула: «Господи, помилуй! Хорошо, что Василич не видит!»
Первое падение вышло неудачным, я помогла Кате подняться. Потирая коленку, она сообщила:
– Мама, я, кажется, поняла, где я запаздываю. Я тянусь грудью к ногам, а надо, наоборот, ноги к груди подтягивать.
– Катя, хватит! – Хмурый Стефан подошёл и взял под уздцы Кармен. – Ты устала, завтра продолжим.
– Я ещё раз! – Катя умоляюще взглянула на него, – ну, пожалуйста, Стефан.
– Катя, ты позволишь, я подстрахую тебя? – вмешалась я.
– Да, мамочка! – Катя вставила ножку в стремя и взлетела в седло.
Стефан укоризненно посмотрел на меня, я улыбнулась самой невинной улыбкой, какая нашлась у меня в арсенале, и он отдал поводья Кате.
На этот раз Катя сгруппировалась в воздухе, легко коснулась мата ступнями, по инерции ушла в кувырок через плечо и встала на ноги. Я тихонько рассмеялась. Ошеломлённая лёгкостью исполнения трудной задачи, Катя несколько мгновений растерянно смотрела на меня. Едва слышно я произнесла:
– Браво, Котёнок!
Оцепенение её прошло, и она бросилась мне на шею.
– Мама, это так просто!
– Поздравляю, детка, ты услышала своё тело! Запомни это ощущение контакта.
Катя засмеялась, побежала к Стефану, он наклонился и подхватил её на руки. Обняв его за шею, она что-то пошептала ему на ухо, потом заторопилась к деду и, забравшись к тому на колени, затихла.
Максим, предоставленный самому себе на протяжении всего занятия, подъехал ко мне на Мустанге и спросил:
– Мама, ты видела ошибку Кати? – Он перекинул ногу через седло и скользнул на землю.
Я кивнула.
– Я так и думал. Почему ты не указала Кате на ошибку?
– Хотела, чтобы Катя сама обнаружила её. Ты на конюшню? Пойдём, я хочу поблагодарить Стефана.
Максим взял Мустанга в повод и направился вместе со мной к конюшне.
– Ты долго с Катей разговаривала. Какие ещё ошибки ты увидела у Кати?
– У тебя их нет, милый, ты на своём Мустанге – кентавр!
Лицо Макса вспыхнуло удовольствием.
– Правда, ноги, пребывающие заметно ниже брюха коня, несколько нарушают эстетику образа.
Мы оба рассмеялись, потом я остановилась и, заглянув ему в глаза, сказала:
– Сынка, я горжусь! Ты прекрасный наездник!
– Мне приятно, мама. Спасибо.
Я засмотрелась, на радужке Макса вспыхивали одна за другой золотые искорки, точно такие, как у Серёжи. Я прошептала:
– Люблю тебя, сынок!
Катя так ничего и не сказала о вчерашних нападках Даши. Уходя на кухню, спросила:
– Мама, ты придёшь помогать? Мы с Машей решили бисквит печь.
– Нет, детка, меня розы ждут, уже неделю не могут дождаться, сорняком зарастают.
– А на Пепле сегодня будешь заниматься?
Я пожала плечами.
– Надеюсь! Но пока розы в порядок не приведу, никаких плясок!
