Лариса Тимофеева
Утопия о бессмертии. Книга вторая. Семья
– Тише, Котёнок, захлебнёшься!
Сергей подал второго малыша. Максим взял сосок в ротик спокойно и деловито.
Детки трудились, и переполненные молоком до каменной твёрдости груди начали умягчаться. Серёжа занял свою обычную позу – опустился подле нас на пол, одной рукой обнимая мои колени, локтем другой оперся на диван. Я оторвала взгляд от детей, посмотрела в его лицо и рассмеялась. «Четвёртый месяц деткам пошёл, а восторг на его лице тот же, словно это четвёртый день».
– Что ты, Маленькая? – спросил он, поднимая на меня глаза.
– Люблю тебя!
Катя выпустила сосок, повела глазками по сторонам, по моему лицу и, дрыгая ножками, начала что-то рассказывать. Вновь набросилась на сосок и стала сосать так же торопливо, как и в начале кормления. И так по нескольку раз. Максим уже насытился и гулял на руках отца по комнате, а Катя забавлялась – захватив сосок, отпускала, высказывалась, опять устремлялась к соску, уже даже не захватывая в ротик.
– Никак не определишься? – рассмеялась я, поглаживая дочь по тёмненьким волосикам. – Хватит или ещё поесть? Плохо, маленькая, если и в жизни ты не будешь знать, что хочешь!
Единственная процедура, при которой Катюша затихает, это массаж. Когда Стефан своими огромными пальцами растирает её тельце, разводит ручки и ножки в стороны, понуждает её переворачиваться с животика на спинку и обратно – она сосредоточенно покряхтывает и ничто в этот момент не способно её отвлечь.
Серёжа наклонился и забрал у меня малышку. Настя кинулась к нему со вторым полотенцем – одно уже лежало на плече под головкой Максима.
– Мы погуляем в парке, пусть детки поспят на свежем воздухе, – уведомила она и, взглянув на меня раскосыми, с чуть приподнятыми к вискам внешними уголками, глазами, задиристо спросила: – Когда домой-то поедем?
– Ночью, – ответила я, приводя себя в порядок.
Настя подошла, положила ладошку на мой затылок, понуждая пригнуться, и сердито застегнула молнию на моём платье.
– Дома детям лучше!
– Настя, не ворчи!
Сдерживаемое на время кормления, возмущение Насти вырвалось наружу:
– Да таких, как эта, которая у вас за столом… таких, вообще, кастрировать надо и не пускать в приличное общество.
– Настя!
– Она детей щенками назвала!
– Настя! … Присядь.
Настя плюхнулась на диван, пара злых слезинок скатилась по ее зарумянившимся щекам.
– Эту женщину можно только пожалеть, она не знала и никогда не узнает материнства, она никогда не знала любви. Настя, она настолько несчастна, что ненавидит весь мир. И себя она тоже ненавидит, только не догадывается об этом. Все её гадкие слова рождены ненавистью и бессилием. Раньше она думала, что в её власти судьбы людей, а сегодня поняла, что не всесильна. А ты хочешь поддержать и упрочить её власть.
– Я?! Да я бы её своими руками придушила!
– И тем и укрепила бы её власть! Твои эмоции, кто ими сейчас управляет? … Ты? … Или та женщина? Она хотела, чтобы люди рассердились, сказала злые слова, ты услышала и вот – ты сердишься, даже хочешь убить. Её уже нет рядом, но её слова до сих пор управляют тобой. Настенька, какие бы слова ни говорил человек, для тебя они должны быть только информацией, звуком и ничем более. Человека, владеющего собой, никто не может заставить сердиться или обижаться! Понимаешь, девочка? Я хочу, чтобы ты была свободной от злых манипуляций.
– Так значит, зло пусть остаётся безнаказанным?
– Нет. Злу надо давать отпор. И первый рубеж борьбы – ты сама, твои эмоции. Будучи разозлённой на чью-то злость, ты умножаешь зло – был один злой, стало двое. Я уж не говорю о том, что, заразившись злостью от одного, человек обязательно поделится злостью с третьим. И главное, Настя, дети чувствуют энергию лучше, чем взрослые, и я хочу, чтобы мои дети жили в добрых энергиях.
– Лидия Ивановна, – глаза Насти вновь затуманились влагой, – не обижайте, я люблю и Макса, и Катеньку.
– Я знаю, девочка. Потому и говорю с тобой. Пять минут назад, какие чувства ты испытывала? Это была любовь?
Настя помотала головой.
– Дети не могут знать, на кого была направлена твоя нелюбовь, на них или ещё на кого-то. Они остались спокойными потому, что не чувствовали агрессии в свой адрес, но твою нелюбовь они почувствовали.
– Получается, злая тётка не нанесла малышам вреда своими словами, а я рассердилась и причинила вред?
– Именно так и распространяется зло, запомни это, девочка! И ещё, Настя, – я улыбнулась – кастрируют мужчин, женщин стерилизуют.
В апартаменты мы поднялись все вместе. Предстоял торжественный ужин, и этикет предписывал мужчинам надеть смокинги, а дамам вечерние туалеты.
Андрэ зашёл побыть с детьми, пока Настя будет собирать их на прогулку. Через неплотно закрытую дверь спальни, я слушала, как Его Сиятельство разговаривает с будущими (возможно!) Их Сиятельствами на чистейшем французском языке, а те отвечают на чистейшем детском, непонятном, но зато чрезвычайно искреннем и эмоциональном.
Даша тоже слушала и улыбалась, раскладывая на туалетном столе расчёски, зажимы, шпильки, словом всё, что может потребоваться для конструирования причёски. Ещё вчера, как только я определилась с платьем, мы придумали довольно сложную причёску, а посему сидеть перед зеркалом мне предстояло довольно долго.
Раздевшись, я шмыгнула в ванную.
Платье моё, кроме Даши, никто не видел. Я «изобретала» его с Мишелем в таком бурном споре, что мы поругались. Он настаивал на более открытом варианте, я требовала элегантности. Мишель в сердцах обозвал меня старой бабкой, даже не догадываясь, насколько недалёк от истины. В результате наш творческий союз распался на месяц. А когда мой любимый модельер выкипел до дна и взялся за исполнение заказа, было поздно – тот приём, для которого я заказывала платье, прошёл. А потом я забеременела. Платье я шила под фамильный изумруд графов Р., а роскошный изумруд на рядовой ужин не наденешь. «Вот и дожидалось оно, моё выспоренное платьице, особого случая. – Я усмехнулась. – Случись Мишелю узнать, что я нарядилась в платье полуторагодичной давности, разразится гроза. Хотя мой свадебный туалет они так и не устают штамповать тому уже четыре года. Сколько невест в нём вышли замуж».
Мишель быстрый во всём – умом, речью, моторикой, сменой эмоций. Мы познакомилась в Милане, в самый первый мой приезд в этот город. Случайно. Он зачем-то явился в торговый дом, где я в это время хотела купить половину костюма. В костюме мне понравилась оригинальная юбка-брюки, но абсолютно не устроил верх. Консультант убеждал в тенденциях сезона. «Так, я и не спорю, – соглашалась я, – верх прекрасен для девушки ростом, скажем, 175. Но с моим ростом – объёмный верх, да с юбкой-брюками?! Ну никак, нет-нет. Нельзя!» Возмутившись наглостью дилетантки, Мишель ввязался в разговор. Серёжка веселился, переводя риторику сторон. Не знаю, с чего я в бутылку полезла, но я выбрала среди вешалок другой верх и в оскорблённом молчании удалилась в примерочную, затем продемонстрировала на подиуме свой вариант, а потом их вариант. Переоделась в своё и, выйдя из примерочной комнаты, заявила:
– Серёжа, пойдём. Устала я от них.
– Маленькая, я оплатил твою юбочку. Верх, который не понравился, выбросим.
– Нет. Рассердили они меня. Не нужен мне ни верх, ни низ, ни середина. И всё то, что я до этого спора выбрала, тоже не нужно. Скажи, пусть оформляют возврат.
Серёжа рассмеялся.
– Дай губки поцелую, чтобы не дулись.
Мишель сам принёс пакеты с моими обновками. Показал юбку-брюки с верхом, выбранным мною, подтвердив, что мой выбор верный, и… предложил поработать на подиуме: «Сценарий дефиле утверждён. Три, – он растопырил перед моим лицом три пальца с прекрасным маникюром, – всего три выхода могу тебе дать! – Будто я умоляла о каких-то выходах. – Посмотрим, возможно, нахальная девчонка с улицы – это то, что нам надо».
«Господи, помилуй, нахальная – это я?! – изумилась я про себя. – При моей неуверенности в себе, звучит как комплемент!»
Так я получила работу и нашла любимого модельера одежды, а следом и любимого дизайнера обуви.
Трудно вообразить себе более неподходящую пару, чем эти двое.
Большой, слегка косолапивший, Луи, очень напоминающий уютного плюшевого медвежонка гигантских размеров, подслеповатый и флегматичный, в каждую минуту жизни с бесконечным обожанием смотревший на Мишеля, и Мишель – маленький атомный реактор, фанат самого себя, небольшой росточком, тонкий, крикливый и неожиданно сентиментальный…
Потеряв терпение, я посмотрела на Дашу. От улыбки Даши не осталось и следа, Даша шмыгала носом, видимо, «пережёвывая» ссору со Стефаном. Я знала, что она и хочет, и ждёт моих вопросов.
– Что случилось, Даша? У тебя второй день глаза на мокром месте.
Но Даша смахнула слёзы ладошкой, опять шмыгнула носом и не ответила. Я вздохнула.
– Хорошо. Расскажи, что дома за день произошло.
– Ничего не произошло. Скучища. Весь дом, как вымер. Собаки и те в угол забились и целый день дрыхли. Марь Васильевна их уже часа в три на улицу вытолкала, так они дальше террасы не ушли. Одна Эльза жуткую деятельность развела, генералила детскую и вашу спальню.
– Как Анюта?
– У Марь Васильевны оставила. Вчера куксилась, сегодня вроде ничего.
– Ссоритесь со Стефаном, она и куксится.
Дашины глаза вновь наполнились слезами.
– Так он ехать опять собирается! На могилку к своей. А меня опять не берёт!
– Даша, третий год одна и та же песня. Ты к мёртвой ревнуешь! У могилы поминать ты ему зачем?
– Так я не пойду на могилку. Пусть сам идёт с мёртвой разговаривать. Поехать только с ним хочу.
– А Анюта?
– Анюту с собой, я же кормлю её!
– Зачем полугодовалого ребёнка таскать туда-сюда?
Даша бросила локон, который до этого старательно укладывала, и со злостью размазала слёзы по щекам.
– Ты что с ним сговорилась?! Почему ты всегда на его стороне?
– Сядь!
Она попятилась и упала попой на изножье кровати.
– Ты вон везде с Сергей Михалычем… и дети с вами.
– Разница в том, что ни я, ни Серёжа, мы не принуждаем друг друга. – Я протянула ей упаковку салфеток. – Даша, Стефан любил свою первую жену. Ты знаешь, что он себя винит в её смерти. Боль его так велика, что он не может не ездить на могилу. Так он отдаёт долг живого перед мёртвой. Стефан честно предупреждал тебя, что не готов к отношениям, но ты так хотела за него замуж, что тебе всё нипочём было! Я надеялась, что твоя любовь и ласка ускорят его исцеление, и он вновь полюбит. Тебя, Даша, полюбит! Но беда в том, что замуж ты за Стефана хотела, а вот любить его, не любила.
– Неправда, – выкрикнула Даша, – я люблю Стефана!
Я покачала головой.
– Даша, любящая женщина бережно относится к ранам своего мужчины. А ты, как садист, ковыряешь рану Стефана и рядышком норовишь новые нанести. У него даже защиты от тебя нет, он только молчанием спасается. – Я отвернулась от неё к зеркалу. – Всё! Заканчивай причёску и уходи!
Так я с Дашей никогда не говорила. Даша притихла, слёзы её разом высохли, возмущение улеглось, в полном молчании она вновь принялась укладывать мои волосы.
«Ревность, – думала я, – всё та же проклятая ревность. Даше недостаточно владеть Стефаном сейчас, она жаждет владеть и его прошлым. А дальше? А дальше она захочет завладеть его любовью к лошадям, любовью к резьбе по дереву… а если и это удастся, Стефана не останется, останется Собственность Даши. Но к тому времени и от её любви останется только пепел».
Кончив, Даша опустила руки и смиренно опустила глаза.
– Благодарю, Даша, – поблагодарила я, вставая. Подошла к висевшему на дверце гардеробного шкафа чехлу с платьем и расстегнула молнию.
Так же смиренно Даша спросила:
– Я помогу, Маленькая?
Все домашние зовут меня этим именем, даже моя мама. Я вздохнула и ответила:
– Помоги.
Тщательно оглядев себя в зеркале, я осталась довольна. Не знаю, что мне нравилось больше – туфли от Луи или платье от Мишеля.
– Ой! А изумруд-то! – хватилась Даша. – Бросившись к туалетному столу, она торопливо достала из футляра драгоценность, вернулась и надела подвеску мне на шею.
– Спасибо, Дашенька! – вновь поблагодарила я и вышла в гостиную. – Серёжа, прости…
Сергей просматривал какой-то листок бумаги, поднял на меня глаза, да так и замер. Взгляд его пробежал до самого пола и вернулся к моему лицу. Чуть охрипнув, он произнёс:
– Маленькая, ты восхитительна! – Он сделал круговое движение кистью руки. – Покажись мне…
Я с готовностью повернулась спиной – я люблю демонстрировать Серёже туалеты, я и на подиум выходила ради восхищения в его глазах.
– Милая цепочка… – ещё больше охрипнув, похвалил он.
– Помнишь, я ругалась с Ми… – вновь поворачиваясь к нему, я только теперь увидела принца.
Масляно поблёскивая глазами, Его Высочество сидел на диване и, позабыв об учтивости, откровенно рассматривал мой туалет.
Я загорелась так, что на глазах выступили слёзы. Серёжа подошёл и собой закрыл меня от принца; приподняв к себе моё лицо, ласково прошептал:
– Маленькая, ты чудо! Красавица моя! – Он подал мне руку. – Пойдём?
Чтобы не взглянуть ненароком на принца ещё раз, я пошла чуть позади Серёжи, прячась за его телом. На мою беду, в этот самый момент дверь распахнулась, и с весёлым предупреждением:
– Тук-тук… – в прихожую ввалился Паша. – Ёлки зелёные! – присвистнул он. – Маленькая, тебя без охраны выпускать нельзя!
– Паша! – воскликнула я с упрёком.
Паша засмеялся, посторонился, и только мы его миновали, как за спиной опять раздался свист, на этот раз ещё более протяжный. «Как же я выйду на публику?!» – ударилась я в панику, кляня себя за выбор платья.
Платье без утайки обрисовывало фигуру, и вызывающим было как раз со спины. Закрытое спереди до шеи, сзади оно имело вырез чуть не до самых ягодиц, «прикрытый» тоненькой цепочкой, как шнуровка, несколько раз пересекающейся на спине крест-накрест.
У лифта вышагивал взад-вперёд Андрэ. Лицо его наполнилось радостью, едва он увидел изумруд.
– О, детка, как ты хороша! Рад видеть на тебе мой подарок!
Он предложил мне руку и, оставив Серёжу и Его Высочество позади, мы первыми вошли в кабину лифта. Угадав моё смущение, граф успокаивающе похлопывал ладонью по моей руке и старался отвлечь разговором:
– Детка, поздравь меня! Сегодня начало моего бизнеса в России – я заключил два контракта.
– Да? Андрей, правда?! – Я обняла его и поцеловала в щёку. – Я так рада!
Моя радость была неподдельной – я очень хотела, чтобы не только я, но ещё и дела связали графа с Россией.
– Если позволишь, я представлю тебе моих партнёров, – продолжал граф. – Оба весьма милые люди. Надеюсь, и сотрудничество выйдет выгодным!
– Пусть так и будет, Андрей! – от всей души пожелала я.
Опираясь на его руку, я и вошла в зал. Чуть склонив ко мне голову, Андрэ рассказывал о перспективах дела, иногда вовлекал меня в диалог вопросом и, похлопывая по руке, заглядывал в лицо в ожидании ответа. Одновременно он успевал раскланиваться с присутствующими, улыбался, говорил: «Добрый вечер» и вновь обращал лицо ко мне. Полагаю, выглядели мы весьма респектабельно – убелённый сединами отец сопровождает под руку дочь, внимающую речам отца с улыбкой на лице.
«Отец! Дочь должна соответствовать отцу!» – Я приподняла подбородок, расслабила плечи, мягкой улыбкой встретила восхищённый взгляд мужчины и оценивающий взгляд его спутницы и наклонила голову в молчаливом приветствии.
Предложение графа об удочерении выглядело абсолютно абсурдным, тем более абсурдным, что и знакомы мы были едва-едва.
Случилось всё в Париже, куда мы с Серёжей приехали на Неделю Моды и, помятуя о приглашении графа, нанесли ему визит. Андрэ встретил нас в инвалидном кресле. Давнее заболевание коленных суставов обострилось и лишило его возможности самостоятельного передвижения. Он страдал от боли и одиночества, был подавлен и раздражён.
Граф просил пожить у него, я не смогла отказать и уговорила Серёжу перебраться из гостиницы в особняк, а ещё попросила позвонить Стефану, надеясь на его чудодейственную помощь. Стефан приехал, но отношения врача и пациента в тот же день были испорчены.
Это сейчас граф и Стефан играют в шахматы за одной доской, это сейчас они, часами читая в кабинете каждый своё, потом неспешно обсуждают прочитанное, а тогда, в начале из знакомства, мы с Серёжей были вынуждены находиться рядом, чтобы как-то примирить их на время лечения.
Суставы исцелялись, и, спустя три недели, граф на своих ногах вышел на первую прогулку. Гулять мы отправились вдвоём – Серёжа накануне улетел в Лондон, а Стефан отправился прогуляться по городу.
– Лидия, у меня к вам серьёзное предложение, – объявил граф, как только мы вышли из дома. – Я предлагаю обсудить его. – Он помолчал и начал с истории своей жизни: – Вы знаете, я одинок. Моя жена умерла около десяти лет назад. Я любил её и был счастлив в браке. Она умерла вслед за нашим сыном. Тихо угасла от тоски. Мой сын не оставил потомства. Подруга, которую он упорно называл своей женой, женщина весьма далёкая от нашего круга, считала, что «размножение» человека на земле пора остановить любой ценой, вплоть до полной стерилизации двух третей населения.
Бог с ней и с её взглядами на жизнь, её тоже уже нет в живых.
Мой сын был сознательным наркоманом. При помощи наркотиков он хотел достичь «просветления». Как вы догадываетесь, и подруга его стремилась к тому же. В их среде смерть приходит легко, достаточно лишь слегка увеличить дозу.
Андрэ надолго умолк. Мы молча шли по дорожке парка. Через какое-то время граф очнулся и, похлопав меня по руке, вероятно, призывая к вниманию, вновь заговорил:
– Когда я увидел вас, я решил, как это сейчас называется, «отбить» вас у Сергея. Я мечтал, что вы поселитесь здесь в Париже, в моём особняке, зимой мы будем посещать театры, оперу, концерты, а на лето будем уезжать в пригород Бордо, в Аркашон. У меня приличное состояние, нам бы хватило на роскошную жизнь, даже если бы я перестал заниматься делами и посвятил всё своё время вам. Отнять вас у Сергея мне не удаётся. – Он грустно улыбнулся. – Неблаговидное занятие, но в своё оправдание могу сказать: я всегда был честен с вами в оценке Сергея. Я уважаю его, как честного делового партнёра, весьма удачливого и талантливого стратега бизнеса, но я мало ценю его человеческие качества. Сексуальная распущенность говорит об отсутствии у мужчины ответственности за семью, об отсутствии ответственности за доверившуюся женщину. Я говорил это прежде и хочу повторить ещё раз: я не верю в искренность чувств Сергея. Я уверен, он использует вас, как ширму, для создания собственной респектабельности.
Я покачала головой и остановилась, давая понять, что дальше слушать не намерена. Он поспешил извиниться:
– Лидия, прошу вас, выслушайте меня до конца. Я приношу извинения за свои слова, но я должен их сказать. – Он смотрел прямым, спокойным, уверенным в своей правоте взглядом. Поразмыслив, я решила, что будет лучше, если он выскажется до конца – тогда я буду знать, в каких границах выстраивать с ним отношения, и вновь пошла подле него.
– Благодарю. Поверьте, мне не просто говорить с вами, – признался граф и продолжал: – Я вижу, вы любите Сергея. А я полюбил вас. Я не предполагал, что ещё способен на чувства. Я хочу, чтобы вы были счастливы, и хочу защитить вас. В том числе от тех неприятностей, которые, я уверен, рано или поздно доставит вам Сергей. С другой стороны, я очень одинок и не хочу вас потерять. Единственный способ оставить вас при себе, это создать родственные, семейные узы с вами. Поэтому, я предлагаю вам наследство, я предлагаю вам титул в обмен на право присутствовать в вашей жизни на законных основаниях. – Увидев моё смятение, граф усмехнулся. – Не пугайтесь, Лидия, я не предлагаю вам брак, я предлагаю вам стать моей дочерью. Если вы согласны, я удочерю вас.
Сказать, что я была удивлена, значит, вообще ничего не сказать о том потрясении, которое я испытала. Андрэ улыбнулся.
– Вы удивительная, Лидия! Вы совершенно не считаете нужным скрывать эмоции. – Вновь усмехнувшись, он покачал головой и сказал: – Я не сошёл с ума. Поверьте, я хорошо обдумал своё предложение, я взвесил все «за» и «против», я проконсультировался с юристами, и прошу вас принять моё предложение. Оно сулит вам только выгоды, за исключением одного пункта – моего навязчивого желания быть рядом с вами. Но я не претендую на всю вашу жизнь. Если вы пару месяцев в году будете бывать в Париже, будете останавливаться в моём доме, если вы позволите мне изредка звонить вам, поздравлять вас с праздниками, я буду счастлив.
– О, Андрэ, не говорите так! Я…
Мой мозг метался в поисках аргументов для отказа. Весь разговор происходил как-то не так, напоминал сделку или… неет! происходящее напоминало сцену из дурной пьесы! Предложение графа было слишком поспешным для наших незрелых отношений.
– Итак, Лидия, что вы хотели сказать? – мягко напомнил Андрэ.
– Андрэ, я обещаю, я буду бывать у вас в гостях и без посулов титула и наследства. Я предлагаю вам дружбу, простую человеческую дружбу. Наши отношения только формируются, но я уверенна, они окрепнут и со временем превратятся в настоящие узы, родственные или дружеские, время покажет.
– Почему вы отказываете мне? – сухо осведомился он.
– Хотя бы потому, что вы меня мало знаете!
– Я узнал вас достаточно, чтобы полюбить.
– Но мы с вами ровесники! Как вы предполагаете официально оформлять отношения отец-дочь, если у нас с вами разница в годах около пяти лет? И потом, зачем вы покупаете моё внимание и право общения со мной? Андрэ, вы мне нравитесь, мне хорошо в вашем присутствии, я с большим удовольствием и благодарностью пользуюсь вашим гостеприимством!
Андрэ вновь покачал головой.
– Не торопитесь, Лидия. Во-первых, что касается возраста. Вам срочно нужно менять паспорт. У меня есть возможность изменить год рождения в вашем паспорте, заменив сам паспорт. Если ваши документы не «омолодить», у вас начнутся неприятности с пограничными службами. Второе. Я не покупаю ваше внимание. Мною владеет вполне эгоистическое желание – обрести семью. Повторяю, я одинок. Моя поздняя, нежданная любовь к женщине трансформируется в любовь к удочерённой девочке. Третье. Повторяю, у меня нет кровного наследника. Посему, я уже принял решение, что завещать состояние я буду вам. Всё то, что я предлагаю сейчас, вы получите после моей смерти. Ну подумайте, какой смысл в проволочке?
Я молчала. Не дождавшись ответа, он повторил вопрос:
– Что вас смущает в предложении назваться моей дочерью?
Аргументов для отказа не было, но у меня нашлись условия, их было два. Я изложила их в том же духе, что и граф:
– Первое. Я дам ответ после разговора с Сергеем. Второе. Я… только не спрашивайте меня: как? и не считайте сумасшедшей… я испрошу позволения на удочерение у вашего Рода. И третье. – Я шагнула вперёд и встала против него. – Независимо от первого и второго, я прямо сейчас прошу вас считать себя членом моей семьи. Моя семья состоит из моей мамы, Сергея и меня, и я приглашаю вас стать членом нашей семьи. У моей семьи пока нет дома, но он обязательно будет!
Господи! в его глазах были и недоверие, и ожидание… я потянулась к нему.
– Лида, детка… – дрогнув голосом, он робко обнял меня, – благодарю.
– И я благодарю тебя, Андрей. За любовь благодарю…
Андрэ представил своих партнёров. Господин М. был мне заведомо симпатичен, это был тот самый бородатый господин, что так удачно задержал графа и уберёг всех нас от его присутствия в скандале с Кариной. Господин М. и его дочь – красивая и очень юная девушка не жалели эпитетов в адрес моего «Ах!такогодраматичноготанго». Девушка работала в корпорации своего отца и вполне уверенно, с молодой безапелляционностью рассуждала о перспективах бизнеса. Отца она называла папа́, с ударением на второй слог, и вдруг заговорила по-французски. Я воспользовалась этим и оглянулась в поисках Серёжи. Он стоял в нескольких метрах от меня в кружке мужчин и чуть кивнул мне. По правую руку от него в инвалидном кресле сидел мальчик, он тоже посмотрел в мою сторону. Я улыбнулась.
Граф представил ещё одного партнёра – господина С., молодого человека лет тридцати. За господина С. Было немного неловко – он жутко нервничал, поправлял и без того безупречно повязанный галстук пластрон, дёргал манжеты сорочки, вытягивая их из рукавов смокинга, а, вытянув больше положенного, безуспешно старался затолкать обратно. Суетясь в бессмысленных движениях, он не находил слов для беседы, краснел и отдувался.
Как только мы отошли от него, Андрэ со вздохом заметил:
– Мужчинам очень непросто в твоём присутствии. Ты смущаешь своей красотой.
– О, Андрей! Моя красота, даже если бы она у меня была, здесь ни при чём, это ты смущаешь людей. Ты так размахиваешь графским титулом, что люди не знают, как себя вести. Это у вас в Европах родовитое дворянство по улицам ходит, а у нас графиня – это вдруг оживший персонаж из исторического романа.
– Детка, ты не признаёшь очевидных вещей, – не согласился граф, – посмотри, как на тебя смотрят!
– И на тебя, Андрей, тоже смотрят! Ты бесспорно импозантный мужчина, мечта многих женщин. Но не станешь же ты утверждать, что публика проявляет к тебе интерес, исключительно ввиду восхищения твоей красотой?
Он расхохотался так, что на глазах выступили слёзы.
– Не стану, детка! Упаси Бог, от такой участи! – На ходу достав платок, он принялся утирать глаза.
– А если серьёзно… безусловно, я привлекаю внимание, и, прежде всего, как жена и дочь организаторов мероприятия. Потом я, в отличие от присутствующих здесь дам, позволяю себе танцевать…
«Даа… и ещё как позволяю!», – совсем некстати я вспомнила гневный взгляд Серёжи в нашем танго, а хриплый голос Карины услужливо шепнул: «Профессионалка!» Вслух же я промямлила:
– …потому и смотрят. А ещё у меня на шее камешек с кулачок моего сына… ну и… туалет… – «Чёрт бы его побрал! И Мишеля вместе с ним! Говорила, вырез не ниже талии…», – …сам по себе шедевр.
Мы подошли к нашему столику. Андрэ захватил меня в кольцо рук и, глядя в глаза, произнёс:
– Детка, я хочу, чтобы ты больше верила в свою привлекательность. Ты красива, и ты удивительно женственна. Однажды попав в сердце мужчины, ты не покинешь его никогда.
Я поднялась на носки и молча поцеловала его в уголок рта.
Усаживаясь за стол, я вновь поискала глазами Сергея – он медленно продвигался к нам, беседуя с мужчинами, целуя руки женщинам, при этом располагался так, что всегда оказывался к нам лицом.
– Да-да, детка, эту особенность я заметил ещё в ваше первое посещение Парижа, – заметил Андрэ, рассматривая карту вин, – твой муж никогда не выпускает тебя из виду. Похвальное поведение. Что тебе заказать?
– Фреш. Лучше овощной.
Поговорив с официантом, граф отправил его за сомелье.
– Ты доволен результатами вашего слёта? – поинтересовалась я.
– Вполне! Началось вязко, я даже подумал, что зря мы всё это затеяли. А потом, за закрытыми дверями твоему мужу удалось переломить общую вялость – предложения посыпались, идеи. Фармацевты вот только остались не у дел. – Он искоса взглянул на меня. – Твой муж категорически не желает иметь дела с фармацевтикой. А это большие деньги.
– Потому и не желает, что это деньги. Помощь страждущим превратилась в средство наживы – прибыль на первом месте, уж не знаю на каком эффективность продукта и его безопасность.
– Детка, бизнеса не бывает без прибыли.
– Вот именно! Вся стратегия на ладошке! Продукт с характеристиками безопасность плюс эффективность даже и создан быть не может – не дай Бог, все станут выздоравливать! Теряешь потребителей, теряешь прибыль! Противоречие, однако!
– Вы оба слишком категоричны, – вздохнув, посетовал граф и закрыл тему.
Серёжа, наконец, покинул последний на пути к нам кружок мужчин и, сделав несколько шагов, наклонился ко мне и почти беззвучно шепнул:
– Девочка… спинка твоя с ума сводит…
– На, посмотри карту вин, – привлёк его внимание граф. – Я не стал без тебя заказывать. Вызвал сомелье.
Сергей сел и развернул карту, недолго совещаясь, они и без сомелье выбрали марку вина. Сделав заказ, Серёжа встал:
– Маленькая…
Но граф перебил:
– Окажи честь, зятёк, позволь первый танец отцу.
Серёжа на предложение об удочерении отреагировал с весёлой насмешливостью:
– Маленькая, зачем тебе это? Ты хочешь стать Её Сиятельством?
Я веселья не поддержала, медленно покачала головой и серьёзно ответила:
– Хочу избавить Андрэ от одиночества.
Сергей стёр улыбку и долго смотрел на меня, размышляя. В завершении вздохнул и предупредил:
– Лида, граф человек порядочный, но он не самый уживчивый человек.
Это было согласие. Преисполненная благодарностью, я уткнулась лбом ему в грудь и простонала:
– Ооо, Серёжка, какой же ты хороший! Как же я люблю тебя! Спасибо.
А мама не простила удочерения ни мне, ни графу.
Об Андрэ я рассказала ей сразу в тот же день, как вернулась в Алма-Ату. Заявилась к ней без предупреждения, рассудив, что лучше за раз выслушать упрёки, чем слушать их вначале по телефону, а потом при встрече. Увидев меня одну, мама всё же спросила:
– Ты одна?
Я кивнула, и она насмешливо поинтересовалась:
– Что, кончилась любовь? – Потом протянула ко мне руки и обняла. – Здравствуй, Лида! Не зря сегодня плохо спала, снилось что-то, а что, вспомнить не могу. Плохое что-то. Обидел он тебя?
Я молча покачала головой и спросила:
– Чаем напоишь? Я круассаны купила, тёплые ещё.
Мама направилась на кухню, поставила чайник на газ, достала кружки, чайные пакетики. Как всегда, спросила:
– Тебе сахар надо?
Я, как всегда, ответила:
– Нет.
Она села и поджала ладошкой щёку, ожидая разъяснений.
– Мам, любовь моя никуда не делась, – начала я, – но я ушла, вернее, уехала. – Я усмехнулась. – Готовилась к встрече целый день, а что говорить не знаю. Серёжа строит дом для меня, понимаешь, не для нас, а для меня. – Я взглянула на неё, она не понимала. – Серёжа замечательный, никто никогда не относился ко мне так же хорошо, как он. Он дарит дорогие подарки, уделяет внимание. Но… он сам по себе, отдельно… В современном мире независимые отношения приветствуются, но я, видимо, несовременна. – Понимая, что объяснение ничего не объясняет, да и вообще звучит глупо, я развела руками и промямлила: – Наверное, я идиотка – хочу отношений, каких не бывает.
Терпеливо выслушав меня, мама безапелляционно заявила:
– У вас и не может быть отношений! Я тебя предупреждала, только ты слушать не хотела! Вы разные, из разных миров. Сергей богатый, привык жить, как хочет! А ты? Какая ты ему пара? К тому же, и возраст у вас такой, что с новым человеком ужиться трудно. Я тебе говорила и ещё раз повторю: Костя твой человек, столько лет вместе прожили, вместе Настю схоронили! Он любит тебя! Видишь, и меня не бросает, будто и не ушла ты от него!
