Лариса Тимофеева
Утопия о бессмертии. Книга вторая. Семья
День третий
Время для занятий ещё не пришло, но раз уж детки уснули раньше, я оделась и отправилась на конюшню.
«Приласкаю Красавицу. Очень уж она ревнует, когда я на Пепле танцую. – Прищурившись, я посмотрела на небо. – Ноябрь, а сухо и солнышко каждый день. Лето было прохладным, зато осень теплая».
Обходя створку, распахнутых настежь ворот конюшни, я остолбенела, услышав звуки, доносившиеся изнутри. В двух метрах от меня, за стенкой стонала в муках наслаждения женщина, и тяжело дышал, стремящийся к скорому завершению, мужчина.
«Господи! Что делать? Повернуть назад? Если кто-то из них выйдет, то увидит мою удаляющуюся спину. Постоять, дождаться, когда они выйдут и сделать вид, что только подошла? Неет. У меня нет желания быть соучастником чужой страсти».
Внутри конюшни заржала Красавица, за ней коротко всхрапнул Пепел.
Не поворачиваясь спиной, я сделала шаг назад, потом другой, третий… Какие предположения сделает Маша, когда из окна кухни увидит мои рачьи манёвры, я старалась не думать.
«Потом, всё потом, сейчас, как можно дальше, надо отойти от этих чёртовых ворот… – На следующем шаге, под каблуком что-то хрустнуло. – Чёрт! Теперь всё, теперь только вперёд».
Я топнула ногой, вдалбливая каблук сапога в плитку дорожки, как можно громче. Сей же час, опустив голову, из ворот конюшни выбежала Светлана.
«Господи, едва не помешала! Супруги позволили себе радость общения вдали от чужих ушей и глаз, а тут я!»
Пробегая мимо, Светлана искоса стрельнула на меня глазом и бросила: «Здрасьте».
Я доброжелательно поздоровалась:
– Добрый день, Светлана.
«Хотя… виделись уже», – вспомнила я и озадаченно оглянулась на убегающую женщину. Делая шаг вперёд, повернула голову и увидела Стефана.
– Стефан?! – ахнула я, не сдержавшись, вслух.
Он стоял в проёме ворот и поправлял ремень на джинсах. Удивление, разочарование, осуждение, неприятие, что ещё выразило моё лицо? Стефан молчал и смотрел, как всегда, спокойно-внимательным взглядом. Внутри конюшни ржала, била копытом Красавица. Очнувшись от потрясения, я устремилась на её зов. Буркнула на ходу:
– Извини.
Красавицу седлать я не стала, кинула на неё попону и прямо с земли взлетела к ней на спину. Лошадь нетерпеливо заплясала подо мной, я направила её из конюшни, она в несколько прыжков достигла ворот, я перегнулась, сняла засов с петли и толкнула створку. Та послушно поехала, открывая узкий проход.
Когда-то Стефан учил меня выездке без седла. Пригнувшись к шее и сжимая бока Красавицы коленями, я старалась найти то положение тела, когда скачка станет доставлять удовольствие и мне, и ей. Вскоре мне это удалось, чувствуя, как ходят подо мной её мускулы, я с нежностью подумала: «Милая, хорошая моя лошадка, увези меня от чужих страстей!» Ветер, летевший в лицо, охлаждал горевшую кожу и выветривал неприятное чувство, рождённое чужим предательством. Вместе с этим чувством я освобождалась и от влечения к Стефану. Многолетнее наваждение рассеивалось, даря мне свободу.
«Серёжка, после того поцелуя со Стефаном, между нами моя вина, отравляющая и меня, и тебя. Ты чувствуешь её, но терпеливо ждёшь, не расспрашивая, давая мне возможность всё рассказать самой. А я не знаю, как рассказать так, чтобы не тревожить твою ревность. Потому что влечение никуда не делось, и мой рассказ, каким бы честным он ни был, всё равно стал бы ложью. Теперь, милый, всё изменилось, теперь я расскажу тебе всё».
Сзади раздался топот копыт.
«Гром! Ох, девочка, Гром настигнет скоро, от Грома нам с тобой не убежать!»
Я оглянулась и от неожиданности чуть не сорвалась с лошади. На спине Грома скакал Серёжа и, кажется, тоже без седла. Он был в деловом костюме, и галстук развевался за его спиной. Я расхохоталась и, аккуратно натягивая поводья, плавно остановила Красавицу.
Достигнув нас, Серёжа соскочил с коня и подбежал, ощупывая тревожным взглядом моё лицо.
– Как хорошо, что это ты! – воскликнула я и скатилась в его объятия. – Ах, как я рада! Как рада, что это ты! Откуда ты взялся? Я думала, это он скачет. Я, как дура, обрадовалась, что не помешала… думала, там Михаил… А это он… Он… он с ней прямо на конюшне… Серёжа, а дочка, а жена?.. Ооо, как же хорошо, что это ты! Теперь я всё могу рассказать… Ох, Серёжка, как же я люблю тебя! Как я люблю тебя, Серёжа!
Повиснув на его шее, я целовала его лицо, смеялась и несла бессвязную нелепицу. Он крепко прижимал меня к себе, молчал, давая возможность излиться эмоциям. Иссякнув, уставшим голосом я сказала:
– Ты смешно выглядел на Громе в костюме… галстук, как вымпел за плечом. – Я посмотрела на его губы и провела по ним пальцем. – Поцелуй меня. Поцелуй меня, пожалуйста.
Мы встретились как раз напротив нашей любимой полянки. С дороги полянки не было видно, она пряталась за старым дубом с огромными, выступающими над поверхностью земли, корнями. Дуб помнил наши разговоры на его корнях. Помнил он и наш страстный секс, когда Серёжа прижимал меня к его необъятному стволу, помнил и нежные ласки, когда мы ложились на землю меж его корней.
Сейчас мы сидели на корнях. Кони щипали жухлую, а то и высохшую на корню, траву. Я рассказывала то, о чём никак не могла заговорить уже месяц.
– Я ответила на его поцелуй. Вначале думала, что это была благодарность и нежность за ту тяжёлую для всех, а для него особенно, неделю. Он тогда был один на всех, потому что заболели все. Своих, Дашу с Анютой, не уберёг, обе заболели. Он помогал мне, ухаживал за больными, ещё и на конюшню бегал, помогать с лошадьми больному Василичу…
Всё случилось в конце сентября. Серёжа уехал по делам на две недели. Паша отвёз его в аэропорт и отправился в ежемесячный трёхдневный загул. Вернулся домой с температурой. Стефан не успел его перехватить и изолировать, поэтому изолировал меня, попросту пресёк любые контакты с теми из домочадцев, кто уже побывал поблизости от заболевшего Павла. А побывали все. И Настя, отправившись обедать в столовую, уже в детскую не вернулась.
Стефан добился результата – ни я, ни малыши не заболели. Потом, когда вирус отступил, свалился сам – после восьми суток, по большей части проведённых на ногах, уснул на двое суток.
Ближе к полудню первого дня перепуганная, вся в слезах Даша прибежала на кухню. Настя уже вернулась в детскую к малышам, поэтому я помогала еще слабой Маше с приготовлением обеда.
– Маленькая, Стефан не встаёт. Как лёг вчера, так и не шевелился. Бужу, он не реагирует. Он всегда очень чутко спит, а сегодня, даже когда Анюта заплакала, не проснулся.
– Даша, Стефан устал. Не буди его, дай выспаться.
– Нет, Маленькая, мне иногда кажется, он не дышит. Я ночью несколько раз к нему… – несмотря на слёзы, она покраснела, – он всегда отвечает, а сегодня даже его… пойдём, посмотри на него. А если он заболел, а проснуться не может? Пойдём, Маленькая!
– Маша, я схожу, – уведомила я, сняла с себя фартук и пошла за Дашей.
– Дашка, Анюту-то оставь, – окликнула вслед Маша, – чего ребёнка туда-сюда таскать. Дождь ведь. – Она протянула руки к ребёнку, и девочка радостно потянулась к ней.
Стефан спал, свободно раскидав руки поверх одеяла. Дыхание его не было слышным, только грудная клетка под густой чернотой волос едва заметно приподнималась и вновь опадала. Я подошла, убрала прядь волос со лба Стефана и прикоснулась ко лбу губами.
– Даша, всё в порядке, твой мужчина спит глубоким сном. Не мешай ему, Даша. Как восстановит силы, так проснётся.
К вечеру я опять зашла проведать Стефана. Он всё так же мирно спал. Наклонившись, я почувствовала его теплое дыхание на своей щеке и меня охватила нежность. Я прошептала:
– Стефан, восстанавливайся! Все ждут, когда ты проснёшься. Я тоже жду. – Проведя пальцами по шелковистому войлоку щеки, я поцеловала Стефана в краешек рта.
Наутро Стефан опять не проснулся. Даша ходила, как в воду опущенная, на вопросы реагировала не сразу, отвечала невпопад, и беспрестанно бегала проведать мужа. Я остановила её, когда она в пятый раз принялась разбирать мои платья, скопившиеся в баке для грязного белья за время её болезни. Взяв в руки платье, она вновь уронила его в бак и взяла следующее.
– Даша, иди домой. Когда Стефан проснётся, тогда и делами займёшься. Толку с тебя всё равно мало. Ступай.
Даша забрала Анюту из детской игровой комнаты и ушла. Обед я отправила ей с Эльзой.
Я загружала посудомоечную машину, когда Эльза вернулась.
– Что Даша? – спросила я.
– Лида, Даша сидит около Стефана. Анюта по грязному полу ползает, Даша на неё не обращает внимания, смотрит на своего Стефана, глаз не отводит и плачет.
– Ты заставила её поесть?
– Нет. Я сказала, что принесла обед и на стол поставила. Она сказала: «Спасибо». Я постояла и ушла. Лида, у ней гора немытой посуды в раковине.
– Хорошо, Эльза. Благодарю.
Кончив дела на кухне и покормив малышей, я помогла Насте собрать их на прогулку. День был дождливый, поэтому вся их прогулка предполагалась под крышей террасы.
– Настя, я пойду к Даше и заставлю её поесть. Потом приведу её с Анютой к тебе. Постарайся занять её разговором, надо отвлечь её от страхов, – инструктировала я Настю, одновременно одевая Максима.
Малыш был подвижен, норовил вставать на ножки, замедляя процесс одевания.
– Да, мой хороший, сейчас. Сейчас пойдём гулять. Катюша, видишь, раньше нас с тобой оделась и уже ушла. Нас и собачки уже заждались. Сейчас они Катюшу без Максима увидят и удивятся: «А где же Максим?» Шапочку наденем. Вот так. Да, милый, теперь пойдём.
Я оставила Настю и деток на террасе, к ним присоединился ещё неважно себя чувствующий Андрэ. Псы – один справа, другой слева, встали, а точнее, легли на вахту.
Как и сказала Эльза, Даша сидела в спальне подле кровати, положив руку Стефана к себе на колени и орошая её слезами.
– Дашка, как не стыдно? – возмутилась я, – Стефан проснётся, а жены у него нет.
Она непонимающе взглянула на меня.
– В зеркало на себя посмотри! – пояснила я. – Стефан ложился спать, жена у него красавицей была, весёлая, полная жизни, а проснётся, увидит опухшую от слёз распустёху, да с выплаканными глазами, возьмёт и откажется, скажет: «Это не моя!» Что тогда делать будешь? Вставай, приводи себя в порядок, девочка.
Даша молча переложила руку Стефана на кровать и пошла в ванную. Я заглянула в детскую, Анюта спала. На кухне я разобрала судки и поставила разогреваться Дашин обед. Заставлять её есть, к счастью, не пришлось – Даша ела сама и с аппетитом.
– Женщине иногда надо быть сильной, Даша, чтобы мужчина при необходимости мог оставить на неё дом и детей. Твой мужчина находится рядом с тобой, просто спит, а ты раскисла – ребёнка забросила, дом не прибран, поесть самостоятельно и то не можешь. Анюту-то хоть кормила или голодной спать уложила?
– Я кашу ей варила.
– Ну и славно. Ешь, собирай ребёнка, и идите гулять. Анюта только переболела, ей свежий воздух нужен. Настя с малышами на внешней террасе гуляют, ждут вас.
Боясь оставить её одну, я дождалась, пока она поела, и помогла одеть сонную Анюту.
– Маленькая, а ты на Стефана смотрела?– спросила Даша, когда мы вышли из дома.
– Зачем?
– Он бледный сегодня.
– Даша, если ты ищешь причину остаться, оставайся. Я заберу Анюту, а ты оставайся.
Она заколебалась, но потом сделала над собой усилие и попросила:
– Я пойду с Анютой погуляю, а ты вернись, просто посмотри на Стефана.
Даша вышла под дождь, ускорила шаг, потом побежала. А я вернулась.
Стефан выглядел, как и вчера – мирно спал. «Если до ночи не проснётся, надо будет перевернуть его, – подумала я, – тяжёлый, отлежал всё». Я склонилась над ним и шепнула:
– Стефан, милый, просыпайся. Пора уже. Даша твоя с ума сходит. Поешь, успокоишь её и ещё поспишь. – Я склонилась ещё ниже, хотела, как и вчера, поцеловать его.
Вдруг рука его ожила и прижала меня к груди. Стефан открыл глаза. Приподнял голову от подушки и, не размыкая губ, нежно поцеловал меня. Потом он провёл языком по моим губам, потом по дужке зубов, потом его язык проник глубже и коснулся моего. Нашёптывая незнакомые слова:
– Хабибати… хельва… бхэббик… ракаса… – Стефан меня целовал…
Не думаю, что это продолжалось долго. Я пришла в себя и, отталкиваясь от него, попросила:
– Стефан, пусти… Стефан… пожалуйста.
Он убрал руку с моей спины, и я выпрямилась. Пряча от него глаза, промямлила:
– Сейчас Дашу пришлю… истосковалась она.
– Ты приходила, я чувствовал тебя, только не мог глаз открыть. Поцелуй меня, Хабиба.
– Я уже поцеловала, Стефан.
Дашу я окликнула, ещё не дойдя до террасы. Она не услышала. Отрешённо уставившись в одну точку, Даша не реагировала до тех пор, пока Настя не тряхнула её за плечо.
– Даша, Стефан проснулся, – повторила я в который раз.
Она несколько секунд смотрела на меня, вникая в смысл слов. Потом охнула, подхватилась и бегом понеслась домой. Анюта осталась на коленях Андрэ, он читал ей по памяти поэму «Руслан и Людмила». Понимала его Анюта или не понимала, но затихла, заворожено глядя в его лицо.
– Андрей, ты замечательный дедушка! – восхитилась я и, наклонившись к нему со спины, прижалась щекой к его теплой щеке.
– Детка, случилось что? – Андрэ похлопал рукой в перчатке по моей, обнимающей его, руке. Вероятно, почувствовал моё смятение.
– Ещё не знаю, надо подумать, – ответила я, размыкая объятие и выпрямляясь. – Я пойду в кабинет. Настя, будете возвращаться с прогулки, стукни в дверь.
В кабинете, забравшись с ногами на диван, я предалась воспоминаниям о поцелуях Стефана – нежные, бережные, они и сейчас, при воспоминании, вызывали в груди волнение. Я облизнула губы и вновь ощутила вкус его языка. В ушах раздался ласковый шёпот Стефана. «Что его слова значат? – мысленно вопросила я, закрыла глаза и упала головой на подушку. – Стефан… если ты сейчас войдёшь, я не буду сопротивляться, я уступлю. Ты чувствуешь меня, ты сейчас придёшь и опять меня поцелуешь. Стефан!» Я звала его.
Опомнившись, я испугалась: «Что же я? Зачем? – и взмолилась, – Серёжка, возвращайся скорее!» Я вспомнила губы Серёжи, его властные поцелуи, его горевший вожделением взгляд и… желание захлестнуло меня, в мгновение растопив плоть. «О, как же я соскучилась… – закусив уголок подушки, я старалась остановить, накрывающую меня, физически ощущаемую тоску. – Нельзя! Нельзя мне думать о тебе. Только ночью, когда я одна, я позволяю себе вспоминать твои губы, руки, твои глаза. Тогда огонь желания распаляет моё тело, и на какое-то время мне кажется, что ты рядом. А потом вновь наваливается отчаяние одиночества. Я тороплюсь заснуть, мечтая, что утром ты разбудишь меня шепотом: «Маленькая, иди ко мне», но просыпаюсь без тебя и опять жду ночи. Милый, возвращайся скорее, я не умею справиться с собой!»
Кое-как сконцентрировавшись, я погрузила себя в поток плотного ослепительно-белого света, но равновесие не возвращалось.
«Нет, о Серёже думать нельзя! – поняла я и вновь обратилась мыслями к Стефану, вспомнила его внимательный взгляд, его нежные поцелуи и поняла: – Я его не хочу, – ещё раз прислушалась к себе, – нет, я его не хочу. Его нежность посулила избавление от тоски и только. Прости, Стефан, мою слабость. И ты, Даша, прости. – Я глубоко вздохнула и села. – Серёжа принёс в мою жизнь гармонию. А ты, Стефан, несёшь беспокойство. Кто ты? Зачем ты в моей жизни? Зачем я пришла в твою жизнь?»
В кармане зажужжал телефон. Даже не взглянув на экран, я знала, что звонит Серёжа.
– Серёжа, здравствуй!
– Маленькая! Здравствуй, Девочка, скучаю, с ума схожу. У вас всё в порядке? Неспокойно мне. Детки как? Ты?
– Всё в порядке, Серёжа. И с малышами, и дома уже всё в порядке. – Я понизила голос до шёпота. – Серёжа, я тоскую. Очень. Плохо справляюсь.
– Маленькая, ещё немножко. Я завтра буду дома. Не плачь, Девочка, завтра я обниму тебя.
– Я тебя жду, Серёжа. Я люблю тебя!..
– Я думал, между вами что-то произошло, как раз в ту самую неделю, когда вы были вместе и всё время одни.
– Серёжа, мы не были вместе. Только когда я кормила и купала малышей, Стефан был рядом и помогал. Он даже и массаж им делал не каждый день. Не успевал. Днём детки спали на улице, я их оставляла у арки под надзором собак, а сама почти весь день проводила на кухне. Маша в первый же день заболела, а я только к вечеру третьего дня сообразила, что могу еду из ресторана заказывать. – Я улыбнулась. – А ты знаешь, что Граф никого к малышам не подпускал? Снизошёл до лая – издалека кого завидит, меня зовёт, лает и на окно оглядывается. Неужели всё понимал? – Я помолчала и, вздохнув, вернулась к Стефану: – Знаешь, я только после поцелуя осознала своё влечение к нему, и до сих пор не знаю, когда это началось.
– Давно, Маленькая, ещё в Париже, а, возможно, и раньше.
– Почему ты так думаешь?
– Помнишь, как ты расстроилась, когда он отказался заниматься с тобой выездкой? Слёзы. Обида. Я тогда испугался. Подумал, ты любишь его! Сама ещё не знаешь, что любишь.
– Как ты со всем этим жил, Серёжа? Ничего не спрашивал, не выяснял. – Я покачала головой. – Серёжа, ты единственный, кого я любила и люблю. Я ещё в самолёте всё поняла про свою любовь. А Стефан… не знаю… мои чувства и не чувства вовсе, а какая-то зависимость… или вина… будто я что-то ему должна, должна, а отдать не хочу… или не могу… Может быть, это отголоски из прошлых жизней? – Я замолчала, стараясь лучше разобраться в себе и сдалась: – Нет. Не знаю. Главное, что я освободилась. – Я засмеялась и воскликнула: – Благодарю Светлану, которая пришла в наш дом!
– Благодарить не за что, – охладил мою радость Серёжа. – Эта женщина может доставить много неприятностей – мужчин в семье много, а ей всё равно с кем. Она… не знаю, как и сказать… блудливая, что ли. Я думал, Павел с ней закрутит, не ждал, что Стефан, хотя, может, уже не он один.
– А ты про… гиперсексуальность её когда понял?
– Сразу, как увидел. Сразу и отказать хотел, да девочку пожалел, а потом и ты решила их в дом взять. – Он умолк, видимо, взвешивая про себя все «за» и «против». Качнул головой, словно отбрасывая какую-то мысль, и добавил: – И Катерину жаль. А со Стефаном я поговорю, Маленькая.
– Да, Серёжа. Ох, что-то в доме у нас не так. Маша с Его Высочеством флиртует на глазах у всех, Василич скукожился весь. Даша, если узнает про Стефана и Светлану, в косу Светлане вцепится. Стефан скучливо отвернётся, а вот как Михаил отреагирует?
– Думаю, Михаил про жену свою всё знает. Она не в нашем доме такой стала, и семья у них не первый год.
– По поводу Светланы и Михаила я тоже подумаю. Поехали?
Серёжа поднялся и подал мне руку.
– Поехали. Холодно.
Мы сели на коней и пустили их вскачь.
У конюшни встретил Василич. Встретил, сердито выговаривая:
– Что же не заседлали-то? Опять мудришь, Маленькая? И ты, Сергей Михалыч, туда же.
– Василич, милый, не сердись! Я хочу научиться чувствовать Красавицу, соединиться с ней в единый организм, стать кентавром, понимаешь? – Смеясь, я расцеловала его в колючие щёки.
– Кентавром она стать хочет, – отмахиваясь от меня, ворчал он. – Спину-то лошади повредишь, себе что-нибудь нарушишь. Зря люди седло, что ли, придумали? Стефан почему не запретил? – Продолжая ворчать, он повёл лошадей на конюшню. – Да тебе запретишь! Устал он уже от твоих выдумок.
Обняв мои плечи, Серёжа медленно повёл меня к дому.
– Я сегодня участок смотрел. Немного дальше от Москвы, чем мы сейчас, зато большой – всё, что нужно, всё построим. Лес вокруг. Можно два соседних участка перекупить, их никто пока не стал осваивать. Для Макса и Кати на будущее. – Он остановился и повернул меня к себе. – Завтра съездим, посмотришь? Малышей с собой возьмём.
Я кивнула, поднялась на цыпочки и обвила его шею руками.
– Я люблю тебя. Очень! Пойдём? Малыши проснулись, а мне ещё искупаться после скачки надо.
Ужин прошёл спокойно. Даша была счастлива. Стефан хмуро молчалив. Светлана летала от стола на кухню и обратно, стараясь всем угодить. Василич смотрел только в свою тарелку. А Маша задумчиво поглядывала то на меня, то на Стефана и что-то шипела снующей Светлане.
После ужина Серёжа ушёл с детьми в игровую, а я зашла на кухню и спросила:
– Что, Маша?
Маша убирала контейнеры с остатками еды в холодильник. Эльза возилась с кастрюлями у раковины.
– Хочу поговорить, Маленькая.
– Я поняла, Маша, потому и пришла. О чём ты хочешь поговорить?
Она оглянулась на Эльзу и покачала головой.
– Не здесь.
Плечи Эльзы ссутулились, словно от удара.
– Пойдём ко мне или, может, на улицу?
– Вечер, Маша, на улице холодно. Пойдём в Аквариум или в зимний сад. – Я подошла, обняла худенькие плечи Эльзы и прижалась лбом к её щеке, – Эльза, милая, благодарю. У меня разговор есть, ты не убегай сразу, подожди меня.
Эльза улыбнулась и кивнула.
– Маленькая, пойдём, – позвала Маша, – пирог я потом уберу, вдруг ещё кто с чаем поест-попьёт.
Аквариум – это небольшое пространство за бассейном, отгороженное от последнего огромными аквариумами. Серёжа заселил аквариумы рыбами, черепахами, водорослями. Внутри отгороженного помещения установил диваны, а между ними кадки с живыми растениями.
Маша села на краешек дивана и провалилась в его мягкость.
– Ох, батюшки!
– Садись глубже, – посоветовала я, – диван обнимет тебя. Суставы отдохнут.
Она завозилась, устраиваясь удобнее, наконец, затихла, сложив руки на животе, и спросила:
– А ты чего с немкой-то хочешь говорить? – Маша помолчала, настороженно рассматривая моё лицо. – Уже нажаловалась она тебе? Когда и успела только? Не права я, сама знаю, под горячую руку она мне попала. Скажи ей, не со зла я на неё.
– Что не со зла, сама Эльзе скажи. Раз не права – извинись. Что касается жалоб, Эльза мне не жаловалась.
– А что ж ты?.. – тотчас вскипела она. – Чего молчишь-то? – Маша взмахнула рукой в негодующем жесте, диван от резкого одностороннего движения поддался, и она завалилась набок. – Ааа, чтоб ты… – забарахталась она в объятиях дивана и, нащупав коленом пол, сползла на пол. Обретя прочную основу под ногами, Маша объявила: – Я на нём говорить не буду!
– Давай перейдём в кресла к бассейну, но там трудно разговаривать, там эхо. Или вернёмся в зимний сад.
– Не надо! – отрезала Маша и с опаской осмотрела диваны вокруг.
Ни слова не говоря, я встала и пошла за стульчиком Даши, на который та садится, когда делает мне педикюр. Стульчик был низким, но мягким.
– Подойдёт? – спросила я, ставя стульчик рядом с Машей.
– Сойдёт. – Она села, чинно соединив коленки, и разгладила на коленках подол платья. Указав на мой диван пальцем, спросила: – Тебя-то он, почему не болтает?
Я пожала плечами.
– Сижу спокойно. Рассказывай, Маша, о чём ты хотела поговорить.
– Хотела! – воодушевилась она. – Я ведь видела тебя, когда ты задом вперёд от конюшни уйти старалась. Думала, ты там выглядываешь чего. Потом смотрю, шалава эта из конюшни выскочила, а потом и Стефан оттуда же вышел. Я и поняла всё. Вот и хочу у тебя спросить. Что ты, опять Стефану всё так оставишь? Дашка-то если про Светку узнает, голову её непутёвую вначале оторвёт, а потом лысой сделает. Стыда же не оберёшься! А ты знаешь, что эта… – она поискала подходящее слово, – дрянь в штаны к моему Василичу лазала? Сзади неслышно подкралась и затолкала ручонку-то. Одной пояс оттянула, а другую в штаны затолкала. Что ты на это скажешь?
«Скажу, что приняла в семью нимфоманку…» , – подумала я.
– Мой Василич-то не чета Стефану, вытолкал её с конюшни. А Стефан, вишь, ублажил. Тьфу ты! И жена с ребёнком не помеха!
«Да, ребёнок не помеха… – продолжала я предаваться своим размышлениям. – Как же мне позаботиться о Марфе? Как оставить в доме дочь и выставить из дома мать? В древние времена были храмы богини-матери. Служение культу сопровождалось бесчисленными соитиями, жрицы пользовались почётом. Светлана из того времени в нашем заблудилась…»
– Что ты опять молчишь? Прямо в доме развратничают, а она на рыб смотрит! – Чуть развернувшись, Маша через плечо взглянула на аквариумы за спиной.
Прямо над её головой без устали нарезала круги маленькая акула. А в аквариуме выше чёрно-белая леопардовая мурена высунула нос из нагромождения камней и потекла, извиваясь, длинным телом.
– Маленькая!
– Рассказала б раньше про Василича, я бы уже что-нибудь и надумала.
– Так я думала, она только к Василичу моему. А она, вишь, ко всем! Совсем бабы стыд потеряли! И к Сергею Михалычу полезет, – уверенно заявила Маша, – дождёшься!
– Сейчас главное, чтобы Даша ничего не узнала. Ты помоги мне Дашу уберечь, если ещё кто что видел, пресекай все разговоры и мне скажи. Ты с Катериной общаешься. Что она?
– Катерина хорошая, ничего сказать не могу. Работящая. Хлебы-то она теперь печёт, знаешь ведь? Лучшие у неё хлебы получаются, чем мои. Сладкая выпечка моя вкуснее, а хлебы её, что ж тут не признать правду? На кухне хорошо помогает, но самостоятельно пока ещё ничего не готовила.
– Как думаешь, она знает про Светлану?
– Сейчас-то? Думаю, нет, не знает. А что промеж них раньше было, не знаю. Она молчит больше, я уж и расспрашивать перестала. Да ты Анну Петровну спроси! Они часто вместе. Анна Петровна туда, – Маша покивала головой набок, – на ту кухню к Катерине ходит.
Та кухня – это выстроенное под одной крышей с оранжереей просторное помещение с русской печью. Именно там Катерина ставит квашню и выпекает хлеб.
– Хорошо, Маша! Теперь у меня к тебе разговор есть.
Маша подалась ко мне всем телом, приготовившись слушать.
– Василич сердитый, сам на себя не похож. Почему, Маша?
Маша растерялась, потом взгляд её убежал в пол, потом она искоса посмотрела на меня и робко предположила:
– Может, устал.
– Может, и устал. Хотя Михаил и на конюшне, и на «ферме», и в теплице всегда с ним.
– Не знаю, что сказать, Маленькая. Ты сама у него спроси.
– Если ты, Маша, ничего мне не ответишь, я спрошу.
Маша егозила на стульчике, словно только сейчас почувствовала, что стульчик и мал, и низковат. Я вздохнула и спросила напрямую:
– Что у тебя с принцем, Маша?
Она испуганно вскинула глаза и опять потупилась. Маша никак не могла решиться: солгать или сказать правду. Маша принадлежит к числу тех женщин, которым необходимо делиться эмоциональными переживаниями. Я боялась, что в качестве наперсницы она изберёт Дашу, а та начнёт помогать устраивать её тайные свидания.
– Маша, я не хочу лезть в твои личные дела, но твой с Его Высочеством флирт происходит, как ты сама выразилась «прямо в доме».
Лицо Маши сделалось пунцовым, глаза сверкнули, вздёрнув подбородок, она заявила:
– Ты не можешь мне запретить!
– Не могу и не хочу, Маша, – спокойно парировала я. – Ты взрослая женщина, тебе решать какого мужчину выбрать. Его Высочеству, когда он вернётся, я откажу от дома. – Считая вопрос исчерпанным, я встала.
Маша вскочила и, раскинув руки, преградила мне дорогу.
– Маленькая, подожди! Сядь. Выслушай меня! – Я села на прежнее место, и она тоже опустилась на стульчик. – Вася первый у меня. Я всегда была ему верной. И я люблю его. И сейчас люблю. Просто принц, он такой… – улыбнувшись мягкой улыбкой, Маша подняла мечтательный взгляд к потолку, – такой обходительный, ласковый. Он так много знает интересного, так смешит меня, без конца повторяет, какая я красивая и соблазнительная. – Она понизила голос до шёпота. – Говорит, что умирает от желания перецеловать меня всю. Говорит, что все бы ночи напролёт меня ласкал. Называет разными словами. Мне Вася никогда таких слов не говорил. И целует Его Высочество нежно-нежно, вначале щекотно даже, а потом сердце так сладко замирает.
– Ты любишь его?
– Я не знаю. Я ничего сейчас не знаю! Запуталась я. И в глаза Васе нет сил смотреть. – Опустив голову, она помотала ею, как я подумала, в отчаянии, но она подняла на меня отнюдь не покаянное, а возбуждённое, светившееся предвкушением счастья, лицо и спросила: – А ты что думаешь?
– О чём? – не поняла я.
– Ну, любит меня принц?
Я помолчала, не желая разбивать её надежду, но ответила:
– Нет, Маша, не любит.
У Маши обижено распахнулись глаза, улыбка померкла, она запальчиво крикнула:
– Ты не можешь знать! – Глаза её зажглись злым блеском. – Ты специально так говоришь! Ты что думаешь, только вас благородных принцы могут любить? А я так и любви не стою? Ааа… ты завидуешь! Он же к тебе интерес выказывал, а теперь вот меня выбрал!
– Не кричи, Маша. – Поморщилась я. – Я пойду. А ты успокойся, прежде чем отсюда выходить. – Я встала, прошла мимо неё и вышла из Аквариума.
В зимнем саду почему-то было темно. Я пошарила по стене в поисках выключателя, меня остановили, окружили руки Стефана. Приподняв, он нежно прижал меня к себе и шепнул:
– Хабиба.
– Стефан, поставь меня на пол, пожалуйста. – Произнося эти слова, я касалась губами его губ и ни волнения, ни смятения не чувствовала – флёр влечения рассеялся навсегда. Я мягко повторила: – Отпусти, Стефан. Маша сейчас выйдет.
Он отпустил меня и включил свет.
– Хабиба, я хочу поговорить.
– Здесь?
Он кивнул, мы подошли к трёхногим креслам из ротанга – мелким и неудобным, с низкой спинкой, купленным только за то, что занимали мало места. Называя переход, соединяющий дом и бассейн, зимним садом, мы себе сильно льстили. Наш сад был крошечным. Сама идея сделать его в переходе пришла слишком поздно, когда переделка дома была уже завершена, и расширяться, означало, вновь начать строительство. Василич разместил здесь несколько кадок с мандариновыми и лимонными кустами, а в узких проходах между кадок расставил эти вот неудобные кресла.
Стефан придержал веточку, отягощенную двумя крупными зеленовато-жёлтыми плодами, я прошла и села в кресло. Свое кресло Стефан отодвинул от деревьев и сел в самом проходе между дверью в бассейн и дверью в дом.
– Хабиба, ты рассердилась, – начал он, как только сел, – больше это не повторится. Я тебя ждал, губы твои вспомнил, решил, придёшь, прижму к себе и буду целовать, целовать, и никогда уже не отпущу. Пришла она…
Ссутулившись неловкой глыбой на маленьком кресле, Стефан смотрел на свои башмаки. Мне стало жаль его. Стефан относится к тем редким людям, кого бессмысленно порицать или наказывать. Суд человеческий для таких людей всегда мягче, чем суд свой собственный – внутренний.
– Ты не трогай её. Я один виноват, – добавил он.
– Стефан, мне придётся что-то предпринять. Светлана приходит не только к тебе.
Он вскинул на меня взгляд… и усмехнулся.
– Кто ещё?
Я пожала плечами.
– Если даже никто из домашних не будет отвечать на её предложения, в доме бывают гости.
– Выгонишь?
– Вначале поговорю.
Он вновь опустил голову. Я встала и, приблизившись, протянула руку к всклокоченным волосам на его макушке, но прикоснуться не решилась, коснулась плеча и спросила:
– Стефан, когда я могу получить курс массажа?
Он вновь усмехнулся, но по-другому – тепло. Чёрные глаза улыбнулись.
