Лариса Тимофеева
Утопия о бессмертии. Книга вторая. Семья
Торты в семье всегда разрезает Серёжа. Когда он уезжает из дома, Маша и торты не печёт, а печёт пироги, а их она разрезает сама. Мне нравится, что всего лишь за четыре года существования семьи, у нас появились традиции. Это хорошо, потому что традиции – это скрепа семьи и её лицо.
Сергей резал торт на порционные куски, я клала кусок на тарелку и в той же последовательности, что и за обедом, подавала тарелку каждому, по возможности, в руки.
– Маленькая, ты придёшь в Кресло Правды? – спросил Серёжа, как только мы сели за стол.
– Конечно, Серёжа. Почему ты спрашиваешь?
Он не ответил и отодвинул от себя тарелку. Я перехватила его руку обеими руками, поднесла к губам и поцеловала.
– Развернись ко мне, – попросила я.
Он чуть развернул свой стул, я потянулась к его уху и зашептала:
– Серёжка, я люблю тебя! Ты хочешь, чтобы я рассказала о своей любви, а мне слов не хватает. Все слова, которые я использую, не отражают и сотой доли того, что я чувствую.
Я люблю в тебе всё! Я люблю, как ты смотришь, я любуюсь тем, как ты двигаешься, как ты говоришь, как ты хмуришься и как смеёшься. Я люблю, как ты стонешь и рычишь во время секса, люблю твои поцелуи, руки, дыхание, запах. Биение твоего сердца или возбуждает меня, и я забываю, кто я и где я, или успокаивает, прогоняя дурные мысли.
Люблю, когда волосы падают тебе на лоб. Люблю поправлять их, люблю, когда они щекочут, ласкают мою кожу. Я люблю тебя без одежды, люблю в джинсах, люблю в деловом костюме.
Люблю наблюдать за тобой, когда ты работаешь, восхищаюсь, как уверенно ты ведёшь дела. Люблю, что ты всегда готов делиться, люблю, что не страдаешь сожалениями.
Люблю говорить с тобой, молчать с тобой, люблю, когда ты уходишь в свои мысли и покусываешь мои пальцы.
Люблю танцевать для тебя, когда ты смотришь на меня жадным взглядом. Люблю танцевать с тобой.
Люблю, когда ты даришь мне подарки, люблю за то, что ты получаешь удовольствие от дарения.
Я переполняюсь счастьем, наблюдая, как ты общаешься с нашими детьми. Ты замечательный отец, Серёжа! Дети любят тебя. И животные тебя любят. Это не удивительно, потому что и те, и другие безошибочно, с первого взгляда распознают в тебе Силу и Добро Человека.
Серёжа, если бы я составляла портрет идеального мужчины, не зная тебя, я бы многих характеристик не указала, потому что не ведала о них. С тобой я узнаю, какой он, мужчина моей мечты. Спроси меня, что я не люблю в тебе, и мне нечего будет ответить! Я люблю твои слабости равно, как и твою силу.
Моя любовь – это не только чувство, в моей любви участвует и разум. Мой разум пребывает в восхищении тобой, а сердце я отдала тебе ещё в самолёте по дороге в Стамбул.
Родной мой, я люблю, благодаря тебе! Без тебя я бы не узнала любви. Я безмерно благодарна тебе, что ты принимаешь мою любовь и позволяешь любить себя.
Я люблю тебя, мой навсегда Единственный Мужчина! Мой Бог.
Серёжа слушал, наклонив ко мне голову и стиснув в руке мою ладошку.
Я перевела дух и чмокнула его в щёку.
– Ешь тортик, милый. Маша уверяет, это мой любимый торт! А я побежала купать деток. Вернусь уже в костюме девадаси.
Он проводил меня до лестницы, прижимаясь губами к моему виску, хрипло шептал:
– Сокровище моё… моё счастье…
В детской было шумно. Максим выводил руладу; раздевая его, Настя давилась от смеха, а Катя в одной рубашонке, тут же на столике, дрыгала голыми ножками и самозабвенно сосала кончик большого пальчика, выглядывающий из кукиша.
– Ой, Лидия Ивановна, не могу, гляньте на Катенькин кулачок.
– Да не кулачок это у нас, а самый настоящий кукиш! Да, Катюша? Маминой груди рядом нет, так скажи, и кукиш сойдёт на время!
Увидев меня, Катя радостно улыбнулась, взмахнула ручками, пальчики разжались и расплелись.
– Пойдём, маленькая, купаться. Скорее искупаемся, скорее кушать начнём. – Я сбросила с себя «комбинезон» и взяла малышку на руки.
Мои детки любят купаться, вначале лупят ручками по воде, громкими звуками выражая удовольствие, через время расслабляются, водят глазками по сторонам, улыбаются, пока мягкая губка растирает их нежную кожу.
Я облила Катеньку чистой водой из кувшина, наскоро промокнула полотенцем и завернула в махровую простынку. Настя управлялась с Максимом. Положив деток на пеленальный столик в детской, мы тщательно высушили все складочки на тельце малышей, одели их.
– Ну вот, маленькие, теперь пару минуток погуляйте. Мама душ примет, и будем кормиться.
Захватив свой наряд, я выглянула в коридор. Пусто. Бегом пересекла пространство, разделяющее детскую и спальню, и нырнула в дверь спальни. Грудь струилась молоком, и после душа я обмоталась грубым полотном, накинула на себя халат и тем же аллюром вернулась в детскую.
«Детки мои любимые, богоданные, благословенные, – стала творить я молитву, приложив малышей к груди. – Отец ваш, Мужчина-Бог, зачал вас в моём теле, уже потерявшем способность к материнству. Вы – наше чудо, в любви и любовью сотворённое. Чудо, сделавшее наш союз совершенным. Мы не чаяли, только сокровенно желали с обеих сторон, он – чтобы я вновь стала матерью, я – чтобы он познал отцовство. Вы откликнулись и пришли, и освятили нашу любовь!
Благодарю, тебя сыночек!
Благодарю, тебя моя доченька-красавица!
Благодарю отца вашего, мужа моего!
Благодарю Бога-Творца, сотворившего Жизнь».
Только я кончила, дверь тихонько приоткрылась.
– Не уснули ещё? – спросил Серёжа и занял место подле нас на полу.
Он наклонился и поцеловал моё колено, а, увидев мой взгляд, улыбнулся и, вновь устремляя взор на деток, прошептал:
– До сих пор не могу поверить… ты со мной… детки у нас. Что такого я сделал в жизни, что жизнь подарила мне тебя?
– Жизнь подарила нам друг друга, Серёжа.
«И встреча наша не случайна. Мы родили деток. Для их рождения нужны были ты и я, только так. Ты, тот единственный, с кем стало возможным их зачатие».
Я вспомнила его лицо с восторженными глазами и глуповато-блаженной улыбкой на губах. Ещё не веря, он шёпотом воскликнул:
– Лидка, ты беременна?!!
Его ладонь лежала на моём животе выше лобка. Я тотчас прижала ладошки к его руке, силясь понять, как он определил то, о чём говорит. Мысли мои путано вертелись в поисках доказательств. «Губы! – неожиданно вспомнила я, – Господи, у меня стали сохнуть губы!» Наконец, я сообразила и погрузилась в себя внутренним взором…
– Двое! Серёжка, двое! Ооо! Мальчик и девочка. Господи, какие красивые! Как звёздочки светятся. Я заволновалась, в сутолоке мыслей уловила одну, самую важную – деток надо приветствовать, надо сказать им о нашем счастье, и зашептала:
– Спасибо. Благодарю, что пришли, благодарю, что откликнулись на наш зов. – Задохнулась всхлипом, наконец-то, осознанного счастья, и рванулась к ним в желании обнять, поддержать, оберечь. – Люблю, маленькие, люблю вас! Растите, славные мои, буду ждать. – И успокоилась. «Всё хорошо. И мальчик. И девочка. Сразу двое. – Вновь засмеялась, – светятся, маленькие! Я приветствую вас на Земле. Отец ваш рядом. Уже сейчас он оберегает вас своей рукой».
Я погладила руку Серёжи, и только сейчас почувствовала его поцелуи на своём лице, погладила его по голове.
– Благодарю, Серёжа, благодарю за чудо! Ты смог, ты сделал меня матерью!
– Маленькая… Лида… счастье моё… родная. – Он целовал меня, обхватив руками моё лицо. – Тебя, зорюшка, благодарю! – и засмеялся, – Лидка, не могу поверить, я – отец!
А потом долго не мог понять, как смог рукой почувствовать деток…
– Светишься вся, – сказал Серёжа, лаская меня взглядом.
– Вспомнила нас, когда мы узнали о детках.
Его лицо тоже осветилось воспоминанием.
Макс насытился, повёл глазками вокруг и, встретившись взглядом с отцом, широко улыбнулся беззубым ротиком.
– Сына мой! – растрогался Серёжа. Взял мальчика и поднялся. – Управился, мужичок, наелся? – И принялся ворковать с ним, вышагивая по детской.
Уснули малыши одновременно, Макс на руках отца, а веки Кати смежились у груди, отпустив сосок, она ещё раз дрогнула веками в попытке открыть глазки и не смогла.
– Спи, моя девочка, – прошептала я, целуя малышку, – завтра будет новый день. Сладких снов, Катюша.
Серёжа забрал у меня Катю, я поцеловала на ночь сына и повернулась к Насте.
– Настя, пойдём пить чай. Торт у Маши сегодня – пальчики оближешь!
– Нет, Лидия Ивановна, спать лягу. День у меня сегодня какой-то… эмоциональный. Устала.
Я подошла, погладила её по голове и поцеловала в макушку.
– Ложись, девочка. Спокойной ночи.
Настя отзывчиво потянулась ко мне руками, обняла, прижалась щекой к груди и шепнула:
– Спасибо, Лидия Ивановна, вы, как мама.
«Ох! – задохнулась я. – Прости меня, девочка, прости, что раньше не догадалась приласкать тебя». Я наклонилась и ещё раз поцеловала её.
Наряд девадаси я разложила на кровати. Рядом разложила ножные и наручные браслеты.
Сама воевала с волосами, распутывая пряди, намертво сколотые Дашей в причёску. Вытащив все заколки, расчесала волосы на прямой пробор и собрала их на затылке в узел.
Я решила языком танца воспеть благодарность мужу и любимому.
«Одним танцем я оплачу сразу два пункта из нашего торга, – тихонько посмеиваясь, предвкушала я. – Думаю, и это Серёже понравится!»
Позвякивая браслетами, я подошла к туалетному столику добавить к образу последний штрих – нанести точку-тилаку между бровей. Подмигнула своему отражению, сцепив пальцы рук, размяла кисти; набрала в смартфоне текст: «Я иду», и отправила сообщение Серёже. Выходя из спальни, я услышала индийскую мелодию, доносившуюся из гостиной, и вновь рассмеялась.
Танцевать я начала сразу у подножия лестницы. «Зрители» выстроились в идеальную подкову, в центре которой в своей коляске сидел Илья и, округлившимися детским восторгом глазами, рассматривал мой экзотический вид.
Серёжа стоял с краю подковы, опираясь плечом на колонну. Обратившись к нему, я перестала видеть лица других «зрителей».
Мой любимый, до встречи с тобой я не хотела жить.
Ночью я орошала подушку слезами, мой день был похож на ночь.
Я не слышала пения птиц, и цветы не радовали мой взор,
Я не видела света Солнца, я блуждала в потёмках горя,
Я не была любимой, и я не умела любить.
Как Солнце освещает Землю, даря ей свои лучи,
Так и ты, любимый, лучами своего сердца осветил мою жизнь.
Ты подарил мне свою любовь, и я наполнилась силой жизни,
Ты построил нам дом, и я посадила вокруг цветы,
Ты подарил мне наряды, и я стала красивой,
Ты любуешься мною, и мир узнал мой счастливый смех,
Ты влил в меня семя, и я не осталась бесплодной.
Как Солнце освещает Землю, даря ей свои лучи,
Так и ты, любимый, лучами своего сердца осветил мою жизнь.
Со мною, любимый, ты обрёл смысл жизни,
С тобою, любимый, я обрела саму жизнь.
Кончив, я низко склонилась к ногам Серёжи. Он хотел подхватить меня, но я выскользнула и побежала вверх по лестнице.
Он встретил меня там же, когда я, освежившись и переодевшись, вернулась, – у подножия лестницы.
– Не торопись, – шепнул, заключая в объятия, – надышусь тобой.
Его задумка не удалась – домочадцы захлопали, требуя предъявить исполнителя. Рассмеявшись, Серёжа повернулся, открывая меня взглядам. Семья находилась в той стадии опьянения, когда в поведении появляется некоторая развязность.
Паша засвистел, и тотчас получил тычок в плечо от Маши.
– В доме не свисти, свистун!
– Маленькая, а мы поспорили, пятно, что ты рисуешь… ну, на лбу у себя… зачем это…
– Маленькая, взываю к справедливости! – перебил Василича Паша. – Маша руки распускает!
Маша опять замахнулась на него, но он увернулся и пристыдил:
– Э-эх, испортилась ты, Маша, я твои пироги стараюсь ем, а ты тумаками меня награждаешь! Не ценишь ты, Маша, верного фаната.
– А ты, Павел, накажи её и откажись от пирогов! – подначил принц.
– Маленькая, так пятно-то… третий глаз, что ли? – не унимался Василич.
– Не могу, Ваше Высочество, люблю! – признался Паша. – А сердцу, сами знаете, не прикажешь.
– Пойдём смотреть сюрприз, – шепнул Сергей, – нашего отсутствия никто не заметит.
Я осмотрела гостиную. Стефан в сторонке вёл беседу с Ильёй. Даши не было видно, наверное, ушла укладывать Анюту. Николай, вновь завладев графом, вновь уволок его в диванную зону. Андрэ молчал, опустив глаза на сомкнутые пальцы рук, а Николай, наоборот, клонился к нему через стол, заглядывая в лицо и то и дело взмахивая маленькими ручками. Остальные сгрудились за столом вокруг Его Высочества, пили вино и зубоскалили. Даже Эльза, всегда одинокая в большой семье, смеялась, крутя головой из стороны в сторону.
– Сердцем, что ли, пироги-то любишь, Паша? – забыв про третий глаз, спросил Василич.
– А как же! Трепещу весь, когда Машин пирог вижу…
Я поклонилась Его Высочеству в знак благодарности, он чуть прикрыл веки, принимая благодарность. И мы улизнули.
Сюрприз, конечно же, был связан с конюшней. Пока Серёжа открывал створку ворот, нетерпеливая Красавица, почуяв меня, призывно заржала.
Серёжа за руку завёл меня внутрь, сказал:
– Смотри! – и включил свет.
Я ахнула.
– Пони! – Подбежала к маленьким лошадкам, они не испугались, а доверчиво потянулись губами к моим ладошкам. – Серёжка, прелесть какая! О, что же ты не сказал? Я бы угощение захватила. – Крутясь между лошадок, я обеими руками оглаживала их спинки, бока, милые мордашки. – Славные какие! А маленькие!
– Нравятся? Имена надо придумать. Детки ещё сами не могут.
– Ты сумасшедший, Серёжка! Когда ещё детки сядут на них? Тише, девочка, не хулигань, – повернулась я к Красавице, ударившей копытом в ясли. – Серёжа, выпускай её, не успокоится.
И чтобы не возбуждать ревность кобылы, может и покусать малышей, я отошла от них. Выпущенная на волю, она, как и пони, первым делом уткнулась мягкими губами в мои ладошки и, не обнаружив угощения, затихла рядом. Я оперлась на неё плечом, разглядывая новеньких.
– Ну этот – Мустанг. – Я указала пальцем на самого крупного из пони, почти красной масти жеребца, с чёрной длинной гривой и таким же чёрным хвостом, достигающим бабок. – Я когда-то фильм про мустангов видела, там головной жеребец табуна был точно такой масти. – Я перевела взгляд на другую лошадку. – А этот вороной…
– Это девочка.
Лошадка вдруг подскочила, передними копытами ударила в пол, подбросив в воздух зад; потом стукнула об пол задними копытами и успокоилась.
Мы рассмеялись.
– Чечётку бьёт, – сказал Серёжа.
– Бьёт, – задумчиво согласилась я. – Надо ей красную упряжь изготовить. Давай её Кармен назовём. Чернявая. Не знаю, темпераментом дотянет или нет, для деток лучше бы и не надо. Как думаешь?
– Мне нравится, пусть будет Кармен.
– Ну, а с третьей просто. Она прячется от взгляда. Тихоня. На ослика похожа. Серенькая.
– Нет, Маленькая, лошадка красивая. Масть не серенькая, а серебристо-серая. Характер, да – тихоня. Когда по сходням сводили, она к краю жмётся, думал, упадёт в темноте.
Мы посмотрели друг на друга и одновременно произнесли:
– Скромница!
Я засмеялась. Потемнев взглядом, Сергей шагнул и, оттолкнув морду Красавицы от моего лица, припал к моим губам жадным ртом. Он целовал всё требовательнее, всё горячее.
– Нет. Серёжа, нет… милый… – я отвергала его поцелуи впервые в жизни.
– Почему? – выдохнул он обиженно.
– Увидят. Пойдут домой… свет заметят…
Он оглянулся на приоткрытую створку ворот конюшни и развернул меня от себя. Усмиряя дыхание, уткнулся носом в макушку. Спиной я чувствовала громыхание его сердца.
– Я не удержался, – заговорил он, отвлекая и себя, и меня разговором, – очень уж хороши лошадки, и родословные хорошие! Молоденькие, объезжены специально для детей. Если ребёнок падает с седла, сразу замирают, не двигаются.
– Когда ты думаешь посадить деток в седло?
– Года в три начнём знакомить с лошадками.
– Спасибо, что про Анюту подумал.
Снаружи раздались неровные шаги. В ожидании мы повернули головы к воротам и через некоторое время увидели выглядывающего из-за створки Василича.
– А я думаю, кто тут свет жжёт? – умильно осклабился он и вышел на свет. – Дай загляну, думаю… Бааа! – он шагнул вперёд и всплеснул руками, – это что же, новенькие? Пони?! – Василич растеряно взглянул на Серёжу и через мгновение затрясся в хмельном смехе. – Ты, Михалыч, уже ребяткам … ха-ха-ха… лошадок… они же… ха-ха-ха, детки-то, не скоро и… ха-ха-ха… пойдут, не то, что… поедут… ха-ха-ха… сам, что ли… сам на пони скакать… так… так… – он силился ещё что-то сказать, но не смог – согнувшись от смеха пополам, присел к земле и упал бы, если бы не оперся рукой на пол.
– Вася, чего ты застрял? – загремел сердитый голос Маши снаружи, а потом и она сама решительно вошла на конюшню. Увидев под ногами мужа, ухватила его под мышку и вскрикнула: – Вася! чего ты? Вася!
– …ногами-то… Маня… Маня… ша… – подняв к ней мокрое от слёз лицо, заходился в смехе Василич.
Маша зыркнула на нас глазами:
– Перебрал с Высочеством, тому хоть бы что, а этот… Домой пошли! – вновь прикрикнула она на мужа, повернулась к воротам и потянула его за собой.
Подчиняясь понуждению, хватаясь за жену, Василич, так и перегнувшись надвое, поплёлся за ней, задыхаясь от смеха и обливаясь слезами, силился рассказать о причине своего веселья:
– Маняша, Сергей… ха-ха-ха… Мих… ха-ха-ха… лошадок…
– Да, Маленькая, со стола не убирай! – не оглядываясь, велела Маша. – Всё, что надо мы с девками убрали, остальное завтра…
– Доброй ночи, Маша! Спасибо! – Крикнула я запоздало, когда они уже скрылись за створкой. – Василич, доброй ночи!
Смеясь, я закинула голову назад и посмотрела на Сергея.
– Первый раз Василича таким вижу.
Вновь потемнев глазами, Серёжа сказал:
– Пойдём домой, Девочка.
Гости ждали нас в нетерпении – Николай торопился уехать, а Илья и Родион торопились на покой в коттедж – они оставались ночевать в усадьбе.
– Утомил Николай тебя? – спросила я графа, прощаясь с ним на ночь и провожая к лестнице.
– Всю жизнь мне свою рассказал. О Сергее много хорошего говорил.
– Спасибо на добром слове!
– Хороший вечер, детка. Ты восхитительно танцевала.
– Благодарю, милый. Доброй ночи, Андрей. Приятных снов.
– Доброй ночи, детка. – Он стал подниматься по ступенькам.
Серёжа неслышно подошёл сзади и, обняв меня, повёл в кабинет. В Кресле Правды усадил на колени, я прижалась к его груди и затихла. Он долго молчал, а я и ждала, и боялась, что он заговорит.
– Дай губки, – наконец, прервал он молчание.
Я подняла к нему лицо. Мы долго целовались, перешёптываясь ласковыми словами. Наконец, он решился перейти к делу:
– Хочу закрыть тему Карины. Думал, у тебя будут вопросы, ты молчишь.
Я перевела дух – тема была не страшной:
– У меня два вопроса, оба о тебе, не о ней.
– Почему я сразу её не выставил?
– Да. Я понимаю, ты не хотел скандала…
– Нет! – жёстко прервал он и пояснил: – Хотел я или не хотел, если бы не Али, скандала было не избежать. Дело в другом – ты была с ней почти полтора часа. Я не знал, отравила ли она тебя, не знал, каким ядом она тебя травила. Надо было, чтобы ты увидела её истинное лицо, чтобы она доиграла роль до конца. – Он поморщился. – Прости, вышло долго и скверно.
– Ты молчал и смотрел на неё. О чём ты думал?
Сергей пожал плечами.
– Спрашивал себя, в чём я видел очарование? … Думал, во что бы превратился, не случись той потасовки в баре? … Радовался, что передал управление её финансами в другие руки. – Перечислял он монотонно. – Обдумывал способы вывести её за пределы зала, думал, что ей посулить?
Ответ вызывал у него скуку. Эта женщина давным-давно перестала быть участником его жизни.
– Посмотри на меня, – вдруг потребовал он. Всматриваясь в мои глаза, Серёжа с горечью произнёс: – Яд всё-таки достиг цели. Что?
Я опустила глаза.
– Лида!
– Серёнька.
– Что? – не понял он.
– Серёнька, – повторила я. – Так Карина назвала тебя.
– Карина?! – Закинув голову назад, он захохотал. – Маленькая, Карина обходится без имён, «ты» – единственное обращение, известное ей. – Покачивая головой и посмеиваясь, он повторил: – Серёнька… надо же… а я не заметил. – Он взял в ладони моё лицо и ласково произнёс: – Глупенькая моя Маленькая, не было у нас с ней романтической любви, понимаешь, не было!
И я поверила – не было.
Продолжая рассматривать моё лицо, Серёжа вдруг померк и прижал мою голову к груди.
– Больше у тебя нет вопросов?
– Есть, – я помедлила, – он зряшный. Я не хочу его задавать, но он в голове крутится.
– О шалостях?
Кивая, я боднула его в грудь и, чувствуя, что краснею, предложила:
– Ты можешь не отвечать.
– Карина любила рискованный секс – секс в общественных местах. Всё?
Соглашаясь, я вновь боднула его в грудь. И он перешёл к другому вопросу:
– Ты сегодня беспокоилась. Почему?
Мне показалось, что, задавая вопрос, он весь напрягся. Я пожала плечами.
– Теряла тебя. Какое-то смутное беспокойство… мысли дурацкие, подозрения…
Мои подозрения его не заинтересовали. Услышав ответ, Сергей расслабился, по-видимому, всё, что он хотел услышать, он услышал. Подняв голову, я заглянула в его глаза, на донышке их прочно поселилась какая-то тайна. «Что же ты сегодня натворил, Серёжа?» – задала вопрос я, но не посмела воспроизвести его вслух.
– Пойдём спать, Маленькая. – Он взял меня за подбородок и подушечкой большого пальца провёл по моим губам. – Ты обещала мне поцелуй.
