Лариса Тимофеева
Утопия о бессмертии. Книга вторая. Семья
– Папу увидела! – умилился Серёжа. – Солнышко моё…
Катя устремилась к нему и ножками, и ручками. Взяв её ручку, Серёжа стал тихонько уговаривать:
– Доченька моя, надо доесть. Надо доесть, моя маленькая.
Ухватившись за его палец, Катя послушно вернулась к груди. А Серёжа так и остался стоять, неловко изогнувшись набок, одной рукой оказавшись в плену маленьких пальчиков дочери, другой рукой прижимая к себе сына. Стоял до тех пор, пока его дочь, засыпая, не расслабила пальчики и не отпустила его палец.
– Одевайся, – велел он, как только Катя уснула, и, прижав к себе деток, стал прохаживаться с ними по комнате.
Я быстро оделась – пуловер, джинсы, кроссовки, и распахнула дверь в гостиную. Настя кинулась мимо меня одевать деток. А лежавший на диване Паша приподнял голову и спросил:
– Маленькая, меня ищешь? Поели? – Он сел рывком, так что диван отозвался стоном пружин, проворчав: – И что за мебель делают? – поднялся на ноги. – Сергей Михалыч, вы остаётесь?
– Нет, Павел, я домой.
– А граф Андрэ?
– Граф и Его Высочество остаются. До дома сами доберутся.
– Я подожду, – отозвался Стефан и усмехнулся, – заберу и Их Сиятельство, и Их Высочество.
Серёжа молча кивнул и, взяв детей на руки, первым вышел из номера. Настя бросилась за ним с пустыми сумками-переносками, а следом, прихватив кофр, вышел Паша. Я отстала, спрашивая у Стефана:
– Стефан, ты вниз? В зал?
– Нет. В машине подожду на свежем воздухе.
– Принц напивается.
Стефан внимательно посмотрел на меня.
– Задирист, мрачен и несчастен, – добавила я.
– Хорошо. Пойду в зал.
– Благодарю, Стефан, – и я припустила догонять Серёжу.
Собаки встретили машину у ворот, а потом каждый пёсик побежал со своей стороны, сопровождая машину до самого дома. Уселись у террасы, повизгивая и перебирая лапами от нетерпения, ожидая, когда мы выйдем из машины.
Серёжа подарил мне двух чудесных щенков московской сторожевой два года назад. Принёс в корзине, на ручке которой был повязан большой белый бант. Внутри корзина была выстлана тем же белым шёлком, а на шёлке копошились и тихонько скулили два пушистых, увесистых, бело-рыжих комочка с темными мордочками.
Пёсики сразу стали любимцами семьи, и только Эльза, опасаясь осквернения порядка и чистоты, отнеслась к новым жильцам с подозрением.
Я долго выбирала имена, приглядываясь к характеру каждого пёсика. Щенки были чрезвычайно схожи – упрямы, независимы, с выраженным чувством собственного достоинства и очень дружны между собой.
Время было летнее, поэтому было принято решение приучать щенков отправлять естественные нужды сразу на улице. Василич выбрал малопосещаемый участок сада, и после каждого кормления и сразу после сна щенков выносили на это место. На ночь Стефан соорудил просторный манеж, установил в нём короб, куда насыпал измельчённую древесную кору. Ночью щенки использовали короб по назначению, а на день короб убирали.
Щенки прожили в доме месяц и казусов ещё не случалось. Поверив в лучшее, даже Эльза уже перестала принюхиваться и приглядываться к полу, как неприятность всё же случилась.
Пёсики только что поели. Занятая сервировкой стола к ужину, я замешкалась и не сразу вынесла их на прогулку. Малыш дожидаться не стал – присел прямо посреди гостиной, написал и заторопился на коротеньких лапках подальше от лужицы. Бросив своё занятие, я вернула щенка к луже, строгим голосом порицая за содеянное. Пока нарушитель, опустив морду вниз, отворачивался и от меня, и от лужи, второй приковылял к месту происшествия и, нагло уставившись на меня, присел и тоже пописал. Отошёл и сел по-собачьи, от неумения завалившись чуть на бочок, и вновь нагло уставился на меня, дескать: «Ну и что ты на это скажешь?» Мне хотелось затискать малыша за преданность брату, но в целях воспитания пришлось стыдить обоих.
Восхищению домочадцев не было предела – после моего рассказа бо́льшая часть ужина была посвящена байкам о преданности животных.
В тот вечер я и определилась с именами щенков. Ничего оригинального, но дабы иметь основания требовать от псов достойного поведения, я присвоила им дворянские титулы, один стал Графом, второго я возвела в Лорды.
Когда щенки немного подросли, Серёжа пригласил профессионального инструктора. Небольшого роста, узкотелый, с неопрятной щетиной и пронзительным взглядом глаз цвета стали, Семён обладал огромным влиянием на собак. Щенки его понимали и слушались с первого слова. Семён и на женщин оказывал бесспорное влияние. После его инструктажа дамы дома перестали совать собакам кусочки вкусного когда не попадя. Не убедил он только Машу. Я полагаю, будучи сам покорен красотой и величием нашей королевы кухни, он потому и не смог найти достаточно веских аргументов для её вразумления. В ответ на мои увещевания, Маша вскидывала голову, угрожающе нацеливаясь подбородком мне в лицо. Поэтому вразумлять Машу пришлось просить Серёжу.
Щенки выросли в огромных псов. Хорошо воспитанные Семёном, псы считают ниже своего достоинства лаять. При необходимости выражают агрессию рычанием, либо просто оскаливают клыки. Невозмутимость они теряют в одном случае – когда, соскучившись, встречают нас после продолжительного отсутствия.
Эльза тоже полюбила псов, особенно Графа, после того как пёс не позволил ей упасть. Развешивая бельё, она оступилась, и Граф прижался к её боку как раз с нужной стороны, поддержал её своим телом и одновременно послужил опорой. Теперь о своём спасителе Эльза рассказывает всем, кто приходит в дом, принуждая слушателей восхищаться интеллектом пса.
Серёжа вышел из машины, помог выбраться мне, а после этого хлопнул руками себя по груди, приглашая псов к приветствию. Мальчики были приучены соблюдать очерёдность – в этот раз Лорд первым вскинул лапы на плечи хозяину, обнюхал его и лизнул. Сергей потрепал его за загривок, приговаривая:
– Хороший Лорд, славный пёс!
Следом свою долю внимания и ласки получил Граф.
Ко мне забираться на плечи Серёжа запретил. Случилось это после того, как Лорд, ещё будучи подростком, слишком бурно выражая радость, не рассчитал бросок и сбил меня с ног. Поэтому я с пёсиками здороваюсь иначе – наклоняюсь и обнимаю за могучую шею.
Закончив с приветствиями, Серёжа вынул деток из автолюлек, псы, задрав носы, обнюхали и их, устремляясь за Серёжей к входу в дом.
– Паша, спасибо! Спокойной ночи! – попрощалась я.
– Спокойной ночи, Маленькая! – отозвался Паша и завёл мотор.
Одетая по-домашнему – в халате, с яркой цветастой шалью на плечах, в гостиной нас встретила Маша.
– Маша?! – вскрикнула я. – Что же ты не спишь? Господи, поздно-то уже как!
– Вас жду. Кто-то же должен встретить. – Маша зябко повела плечами под шалью и зевнула. – Задремала вот уже. Ты сама говорила, это правильно – встречать!
– Благодарю, Маша, милая, – растрогалась я и обняла её.
Она погладила меня по руке, провожая взглядом Серёжу с детьми и Настю до лестницы на второй этаж, и спросила:
– Всё хорошо?
– Да. Всё хорошо. А у вас?
– Без тебя дом пустой. Чай будешь?
Я покачала головой и опустилась против неё на диван.
– Хорошо дома. И не уезжала бы. Так, в театр когда или в концертный зал…
– Так и не ездила бы…
Досказать Маша не успела, входная дверь распахнулась, и в гостиную вбежала Даша.
Переделывая дом, Серёжа пожертвовал холлом, и наша гостиная начиналась сразу от входной двери. Сделано это было для того, чтобы увеличить размеры кухни – вначале Серёжа увеличил кухню за счёт гостиной, а потом вернул гостиной отнятые метры, упразднив холл. Мне понравилось его решение – кухня получилась просторной с удобным рабочим столом-островом посередине, да и гостиная ничуть не пострадала.
– Маленькая, а где Стефан? – спросила Даша и растеряно огляделась, теребя пуговку на халатике, высоко открывающем её красивые коленки. – Он что, не приехал?
– Не волнуйся, Даша. Стефан решил дождаться графа. Позже приедет.
– Ааа… – Даша продолжала потерянно блуждать взглядом по сторонам, – я жду, жду…
– Меньше надо мужу концерты устраивать! Ждёт она! Он у тебя и домой уже не хочет возвращаться!
– Маша! – одёрнула я.
– Что Маша? Правду говорю! Со свету она мужика сживает и дитё не жалко!
– Я жду Стефана, чтобы прощения попросить! – крикнула Даша, блеснув полными слёз глазами. – Вы же ничего не знаете! Вы, Марь Васильевна, сами на Василича кричите! – Даша развернулась, взмахнув полами халатика, и выбежала вон.
Маша задохнулась от возмущения и, не успев выразить его Даше, грозно повернулась ко мне.
– Маша, подожди, – остановила я, – подожди, пожалуйста.
Маша выдула изо рта воздух себе на лоб вначале с одной стороны рта, потом с другой.
Так она делает всегда, когда сердится – словно сдувает со лба прядки волос, хотя из туго сплетённых кос Маши никогда не выбивается ни единого волоса. Богатые косы лежат короной вокруг головы, открывая округлое лицо, маленькие розовые уши, украшенные серёжками, и горделивую шею с неизменной ниткой кораллов. Бусы эти, подаренные на день рождения, были первым подарком Василича своей будущей жене, тогда ещё невесте.
– Давно надо было поговорить, да всё не соберусь, – начала я. – Маша, я прошу терпимее относиться к членам семьи. Эльза предпочитает реже встречаться с тобой, Дашу ты часто до слёз доводишь. Даша легка на слёзы, да и коришь ты её по делу, но всё же чаще по пустякам. Мало того, теперь и Насте стало перепадать. Что случилось, Маша? Устала, выбери санаторий какой или островок, я куплю тебе и Василичу путёвки, съездите, отдохнёте.
– Кто кормить-то вас будет? – выкрикнула Маша и сделала паузу, давая мне возможность осознать всю бессмысленность своего предложения. – Без Василича, может, и можно обойтись, Стефан подменит, а на кухне кто? Я встаю в половине пятого и вона, уже первый час, а я ещё не ложилась. Устала, говоришь? Конечно, устала! Эльзе помощников на генералку приглашаешь. У Настьки в помощниках весь дом. У Дашки, – Маша кивнула на дверь, в которую выбежала Даша, – и так не много хлопот, так ещё и дитё своё на меня оставляет! И вместо спасибо, ничего не скажи ей! Ишь ты! А я? Всю ораву одна кормлю! Ты обо всех заботишься: «Эльза, устала, иди отдохни. Настенька, приляг поспи, пока я с детьми погуляю. Даша, кормишь! Похудеешь, когда кормить перестанешь», – передразнила она, удивительно точно повторяя мои интонации.
Я невольно улыбнулась, и моя улыбка её обидела – гневно сверкающие глаза увлажнились, а тон поутих:
– Для всех у тебя ласковое слово найдётся. Мужиков опекаешь, как маленьких – Стефан то, Пашенька сё. И Василича моего не забываешь, спасибо, – взмахнув рукой, она поклонилась. – А я что? «Благодарю, Маша» и всё? Обидно мне, Маленькая, не ценишь ты меня, да… – она обречённо махнула рукой, – и никто не ценит, один Василич разве. – Маша замолчала, достала из кармана халата салфетку и начала сморкаться. Скомкав салфетку в руках и глядя на неё, прибавила: – Я и хлопот-то тебе никаких не доставляю. А всё не любишь ты меня, как не родная я.
– Машенька, ты не просто хлопот не доставляешь, ты мне помогаешь в хлопотах с другими членами семьи! Прости, если внимания тебе мало уделяю. А что не люблю тебя, тут ты не права. И сама знаешь, что не права! И люблю, и родная ты мне, а уж Серёже и подавно! Он ведь ребёнком тебя ещё помнит. Устаёшь ты, тоже понимаю – семья растет, а кормилица ты у нас одна. Давай всё же пригласим тебе помощника.
Маша вздёрнула голову.
– Эка! Опять?! Я тебе говорила и опять повторю: никого чужого на кухне не потерплю! Этих-то, которых Сергей Михалыч приглашает, когда праздник какой, с трудом терплю! После них потом не отмоешь, не столько помогут, сколько напакостят!
Я улыбнулась, припомнив, как в начале нашего знакомства Маша не желала подчиниться единственному требованию с моей стороны – я требовала безупречной чистоты на кухне. Она и сама не поддерживала порядок, и Эльзу не пускала на кухню, по праву считая кухню своей территорией. Не желая вести бесполезных споров, я, в конце концов, объявила, что ищу новую кухарку, на что Маша, уперев кулаки в бока, поинтересовалась:
– Так ты что, из дома меня выгоняешь, что ли?
– Да почему же из дома, Маша? Всего лишь из кухни, – спокойно ответила я.
– А что я буду делать?
– Не знаю, Маша, давай вместе подумаем. Что ты умеешь?
Понимая, что проиграла, Маша пригласила на помощь Эльзу. И хоть кухне от роду и было всего пару месяцев, а и отмывать, и чистить нашлось что. Маша ревниво наблюдала за усилиями Эльзы и училась…
– Я, Маленькая, и вправду, наверное, устала. Может, и надо отдохнуть. Сама знаю, что кидаться не всех стала. Дашку, ту затюкала совсем. Ты бы сама поговорила с ней построже, ведь доиграется, уйдёт от неё Стефан!
– Я поговорила, Маша. Сегодня поговорила.
– Ааа… так это она потому прощение-то собралась просить?
– Маша, ещё хочу просить тебя, ты меньше ругай её, а больше объясняй. Молодая Даша, многого не понимает, да и не умеет, матери совсем не знала, она же сиротой росла.
– Даа… – протянула Маша, – а мне ничего не сказывала… всё про Париж болтает… – и, построжав голосом, спросила: – А ты почто мне раньше не сказала?
Я развела руками.
– Не сказала. Даша сама тебе всё расскажет, ласковая она, Маша. Ты будь мягче с ней, по-матерински, что ли.
Маша помолчала, что-то обдумывая, и поднялась с дивана.
– Пойду я. Ты немке-то скажи, пусть не боится меня, уважаю я её, хоть и не люблю. А с Настей не права я, прости.
– Мне, Маша, надо, чтобы Настя всегда в хорошем настроении была. С детками она. Не надо им раньше времени энергии обиды и злости узнавать, успеют ещё. А что касается тебя, тебя я ценю, Маша, не только люблю. Ты редкая! Какое бы настроение у тебя не было, на кухне ты забываешь обо всём и готовишь с любовью, а, значит, и пищу насыщаешь любовью, а не травишь нас гневом да обидами. За то и ценю тебя, что приготовленная тобою пища здоровьем наделяет! – Я вздохнула. – А Эльзе сама скажи. Она тебя тоже уважает и восхищается тобой.
– Хорошо мы с тобой поговорили, Маленькая, спасибо тебе. Ты графа Андрэ будешь ждать?
Я кивнула.
– Ну а я пошла. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Маша.
От дверей она оглянулась.
– Ты к Анне Петровне не ходи. Сон у старых чуток, а она перед самым вашим приездом к себе ушла, допреж со мной сидела, ждала.
Маша ушла, впустив в дом Графа. Пёс подбежал, обнюхал меня и повернул голову к лестнице. По лестнице спускался Серёжа. Он уже переоделся в джинсы и футболку. Граф подождал, пока Серёжа подойдёт, и уткнулся в его ладонь носом, требуя ласки. Серёжа потрепал его за ухо, и пёс с шумным вздохом повалился на пол. Я едва успела приподнять ноги и, засмеявшись, поставила ступни на лохматый бок. Граф поднял голову, намереваясь лизнуть мои ноги, но наткнувшись носом на носки, опять брякнулся головой об пол.
– Ты где был? – спросила я у Серёжи.
– На лестнице сидел, – усаживаясь подле меня и обнимая, ответил он, – не хотел мешать.
– Мне поговорить с тобой надо, Серёжа. – Я помолчала. – Не знаю, как и начать. Поцелуй. – И я подставила ему губы.
Он поцеловал долгим, нежным поцелуем.
– Серёжа, ты сказал: я звала. Ну там, на танцполе… Серёжа, я, и правда, звала. Не отдельно кого-то… а… ну вроде… вот я!.. господи, стыд какой!.. В общем, Его Высочество сказал: ещё бы немного и мужчины турнир бы устроили… может быть, я, и правда, хотела соблазнить…
Пока я выталкивала из себя слова, он целовал моё лицо. Я умолкла, он вздохнул и спросил:
– Зачем ты придумываешь то, чего нет? «Может быть», «ты сказал», «принц сказал». Это был танец. Очень красивый танец, и очень талантливо исполненный – даже за твоей спиной я чувствовал гордую манифестацию женственности. Я должен был сохранить сюжет – завоевать благосклонность героини, а я поддался ревности и просто спеленал тебя. Маленькая, ты же сама всё время твердишь: «Искусству должно будить чувства». В том числе и эротические. Разве не так?
– Ты, правда, так считаешь? – дождавшись его кивка, я засмеялась. – Ох, Серёжка, я же сомневаться в себе стала, вдруг где-то глубоко во мне притаилась циничная, жаждущая власти, соблазнительница. Ооо, ты освободил меня! Я же весь вечер об этом думаю! – В порыве радости я обхватила его за шею и принялась целовать. – Скучала сегодня… Серёжа, не могу я жить без твоего взгляда…
– Чччи, Девочка. – Он увернулся от поцелуя и положил палец на мои губы. – Моё самообладание имеет границы. Ты ведь хочешь дождаться графа?
Я кивнула и упокоено склонилась к нему головой. Теперь Серёжа легонько целовал мою макушку, точнее не макушку, а причёску – вся убранная локонами, я чувствовала его дыхание, но не чувствовала губ.
– Подожди-ка, – я отклонилась, – освобожусь от этой причёски, а то голова уже устала.
Наклонив голову, я принялась высвобождать из волос шпильки, натолканные Дашей в невероятном количестве. Набрав их полную ладошку, я потрясла головой, и ахнула от неожиданности – захватив за затылок, Серёжа притянул меня к себе…
Шума подъехавшей машины я не слышала, не сразу услышала и шёпот Серёжи:
– Маленькая … Маленькая, тише, – тяжело дыша, Серёжа обхватил моё лицо ладонями, – чччи, Малышка.
Граф уже повизгивал у дверей, оглядываясь на нас. Я торопливо поправила на себе одежду и чинно села, спустив ноги с дивана. Дверь открыл Андрэ, пропуская вперёд Стефана с висевшим на нём Его Высочеством. Стефан обнимал принца за торс и держал за руку, свисающую со своего плеча, но Его Высочество всё равно тяжело клонился вперёд. Серёжа сорвался с дивана и, в два прыжка оказавшись рядом, подхватил принца с другой стороны. Опустив голову, я вжалась в диван, надеясь, что Его Высочество меня не заметит. Но…
– Пардон… графиня… – с трудом фокусируя взгляд, принёс он извинения. Пьяно улыбнулся и хотел ещё что-то добавить, но Стефан и Серёжа поволокли его к лестнице и дальше наверх в его спальню.
Оставшийся у дверей Андрэ одну руку опустил на голову Графа, то ли лаская пса, то ли опираясь на него, а другую протянул ко мне. Я подошла. Обняв меня, он шёпотом спросил:
– Ты почему не спишь? Ночь уже. Я, милая, тоже не в форме, – причмокнув языком, он укоризненно покачал головой, – а правду говоря, просто бессовестно пьян. Но я сейчас лягу спать. И ты тоже ложись. – Отпустив мои плечи, он отправился к лестнице, стараясь держаться прямо. Пошатнувшись на первой же ступеньке, он ухватился за перила, повернулся ко мне и назидательным тоном произнёс: – Детка, в жизни каждого мужчины однажды бывают такие моменты.
Спускавшийся навстречу Стефан предложил Андрэ помощь, но Андрэ отказался. Потрепав на ходу Графа, Стефан подошёл ко мне.
– Благодарю, Стефан. Ты ужинал? – Он молча кивнул головой. – Ну иди. Даша заждалась – прибегала, волнуется. Ещё раз благодарю за помощь. А ты, мальчик, где сегодня ночуешь? – обратилась я к псу. – Дома или на улицу пойдёшь?
Пёс отправился за Стефаном.
Закрывать за собой дверь Стефан помедлил, внимательно глядя на меня.
– Спокойной ночи, Стефан, – сказала я, и он закрыл дверь.
«Неужели этот длинный день кончился?!» – Я бегом бросилась к лестнице.
На самом верху влетела в объятия Серёжи – уложив принца, он шёл за мной. В спальне, не желая отрываться от его рта, я висла на его шее, пока он раздевался сам и раздевал меня. Он положил меня поперёк кровати и потребовал:
– Открой глазки! Смотри на меня.
Мне нравилось, как жадно он оглядывает моё лицо, мою молочную грудь, волнующуюся при резких, с большой амплитудой движениях; как смотрит на область паха, а потом вновь возвращается взглядом в глаза. Низ живота наполнялся сладким напряжением. В миг взрыва я взлетела с кровати, и наши тела сплелись, содрогаясь в бесконечном наслаждении.
День второй
Стараясь высвободиться из-под руки Серёжи, я тихонько сползала с кровати. Утро только забрезжило, и Серёжа сонно пробормотал:
– Рано ещё, куда ты?
– Разбудила? Не хотела, прости.
– Вернись ко мне.
Коснувшись его губ, я теснее прижалась к горячему, расслабленному сном телу, я хотела силы его рук, власти языка.
– Маленькая…
Я горячо зашептала:
– Да, Серёженька, да… – рукой я устремилась к его паху и успела коснуться по-утреннему упругого пениса.
Он перевернул меня на спину и наполнил тоскующее лоно. Первые движения и мой стон разбудили всю мощь его желания.
Малыши проснулись поздно, в половине седьмого. Я покормила их, они заснули опять и Серёжа понёс их в детскую. Торопясь на конюшню, я быстро оделась и догнала Серёжу на лестнице. Серёжа поздоровался с Машей от порога кухни, а я зашла внутрь.
– Машенька, доброе утро! Благодарю за сок. – Ставя стакан из-под сока в мойку, я поцеловала её в щёку. – Заботник ты мой!
Свежевыжатый овощной сок Маша делает для меня каждое утро с того дня, как я объявила семье о беременности. Ставит стакан с соком на старинный (ах! с клеймом 84ПФ1803), серебряный разнос, доставшийся ей по наследству от мамы, а той от её мамы и так дальше к неведомому первому обладателю, и оставляет под дверью спальни. Приносить сок к дверям спальни её затея, я сначала сопротивлялась, но Маша обиделась, и я уступила.
– Доброе. Проспали? Поздно вчера вернулись эти-то, – она кивнула головой куда-то наверх, – слышала я. Ты б не ждала.
– Это, Маша, не мы, это малыши проспали.
– Пашка давеча хвастался, ты ему борщ свой обещала сварить. Николай вчера мясо привёз. Хааарошее! Так я варить на бульон уже поставила.
– Паша ещё и оливье заказал. Обещал, сам будет резать.
– Да там мяса на салат хватит, я большой кусок варю.
– Хорошо, Маша, благодарю. Побегу я.
– Беги. Василич уже приходил, справлялся, где вы. Морковь-то не забыла? – Напомнила она уже в спину.
– Взяла! – отозвалась я из коридора.
Серёжа седлал Грома, а принц, похоже, уже проехался – сидел на Пепле свежий и бодрый, и не скажешь, что после ночной попойки.
– Доброе утро! – Я помахала принцу рукой и подала Грому морковку. – Здравствуй, Громушка. Величественный угольно-чёрный жеребец аккуратно взял моё подношение и захрустел. Стефан вывел из ворот конюшни оседланную Красавицу – чуя меня, она ржала и приплясывала под его рукой.
– Ннооо, – остудил он её пыл.
– Доброе утро, Стефан. А где Василич?
– Внутри.
Я заглянула за створку ворот.
– Здесь я, здесь, Маленькая, – отозвался Василич и вышел наружу. – Доброе утро!
– Здравствуй, Василич! – Я обняла его и чмокнула в небритую щёку. – Как ты?
– Да что мне сделается? Красавица твоя вчера немного буянила. Буянила-то шибко, да недолго. Что на неё находит ни с того ни с сего? Я даже выводить побоялся, думал, зашибёт. А потом сама вдруг и успокоилась, и ничего. – Он укоризненно покачал головой, опять уходя внутрь конюшни.
Красавица и сейчас была неспокойна. Я подошла, обняла её голову и прижалась к её щеке лбом. Она тотчас затихла.
– Здравствуй, девочка. Знаешь, что плохо мне вчера было? – шепотом спросила я, подавая ей морковь. – Чувствуешь хозяйку. «Поссорившись, мы с Серёжей будто камень в воду бросили, – думала я, слушая, как лошадь аккуратно, не нарушая моих объятий, хрустит морковью, – муть ссоры разбежалась волнами во все стороны, деток задела, принца, Красавицу».
Обделённый лакомством Пепел потянулся ко мне мордой, коротко всхрапнул, напоминая о себе.
– Подожди, девочка. – Я отстранилась от Красавицы, и чтобы не вызвать её ревность, взяла её под уздцы и сделала шаг к Пеплу, протягивая ему морковь. – Доброе утро, мальчик. – Взглянув на принца, я поздоровалась с ним ещё раз: – Доброе утро, Ваше Высочество! Простите, что заставила ждать.
Принц учтиво спрыгнул с коня.
– Пустяки, графиня. Доброе утро. Это я прошу прощения за вчерашние эскапады.
– Ах, принц, оставьте. Пустое.
Обменявшись фразами из позапрошлого века, мы оба рассмеялись.
– Маленькая, поехали, – позвал Серёжа и выставил перед собой ладонь.
Я оперлась на ладонь ногой и взлетела на Красавицу.
Один за другим мы выехали через заранее открытые ворота – принц, я, потом Серёжа – на грунтовую дорогу в лесу.
Первые уроки верховой езды я получила в усадьбе Андрэ всё в то же первое посещение Парижа. И инициатором моего обучения явился Стефан. Обстоятельство, которое побудило его посадить меня на коня, было тем же самым, что и обстоятельство, из-за которого он нанёс непреднамеренное оскорбление графу. Но обо всём по порядку.
В день своего приезда, сразу после обеда (того самого обеда, когда мажордом графа не догадался сервировать стол на четыре персоны), Стефан отправился прогуляться по усадьбе и зашёл на конюшню. Что происходило внутри, я не знаю, но вышел Стефан оттуда, громко ругаясь и таща за шкирку конюха. Не обращая ни на кого внимания, он протащил его через холл дома, пересёк внешний двор, выволок за ворота и пинком отправил восвояси. Продолжая ругаться, точно так же, ни на кого не глядя, и тем же путём, Стефан вернулся на конюшню.
Всё это мы лицезрели, находясь в гостиной – вначале через окно с одной её стороны, потом сквозь арочный проём между холлом и гостиной, а потом в окно с другой стороны.
Застыв в инвалидном кресле, граф был настолько ошеломлён происходящим, что в первый момент потерял дар речи. Лицо его налилось кровью, на висках страшно вздулись вены. Я бросилась к нему, упала перед креслом на коленки, поглаживая его побелевшие и вздрагивающие руки. Не обратив на меня внимания, он повернулся к Серёже и задышливым шёпотом выкрикнул: «Вон!».
Серёжа сузил глаза и, усмехнувшись, поворотился лицом к окну.
Так прошло, наверное, минут пять. Граф медленно успокаивался, от лица его отхлынула кровь, наконец, он окончательно взял себя в руки и принёс извинения:
– Сергей Михайлович, надеюсь, вы понимаете, моё требование не адресовано к вам. Как бы ни было, прошу прощения за несдержанность.
Продолжая смотреть в окно, Серёжа кивком головы дал понять, что извинения приняты.
Мне, в отличие от Андрэ, было видно, что происходит за окном, и на что смотрит Серёжа. Я поднялась на ноги и развернула кресло графа к окну. За окном, на манеже перед конюшней, что-то приговаривая, а, может быть, напевая, Стефан осматривал жеребца. Он потрогал его суставы на ногах, осмотрел копыта и, выпрямившись, похлопал коня по крупу и ушёл на конюшню. Вернулся с седлом, заседлал жеребца и решительно направился в дом. Мы молча ждали, когда он войдёт в гостиную.
– Застоялся конь, – обратился он не к графу, а к Серёже, – нужна выездка. Я не гожусь, слишком тяжёлый, лучше она, – мотнул он головой в мою сторону.
Серёжа молчал. Нерешительность его была понятна – в седле я никогда не сидела. Стефан добавил:
– Пропадёт конь. Хороший.
– Серёжа, позволь… я согласна, – напомнила о себе я и наклонилась к Андрэ, спрашивая разрешения на такое пользование его собственностью.
Всё ещё сердясь, граф молча кивнул.
– Только у меня нет нужной экипировки, – известила я и показательно выставила перед собой ногу в кроссовке.
Стефан соизволил взглянуть – не на меня, на мою обувь, и махнул рукой, сойдёт, мол. Развернулся и вышел.
Со дня конкурса в Карловых Варах Стефан, по одному ему известной причине, перестал со мной разговаривать. И за два месяца, что мы не виделись, ничего не изменилось – приехав в Париж, он разговаривал с Серёжей и не разговаривал со мной.
Волнуясь, я ждала решения Серёжи.
– Я думал, мы займёмся твоим обучением, когда вернёмся в Россию, – сказал он. – Думал, наймём профессионального инструктора. – Он улыбнулся. – Хочешь попробовать?
Я кивнула.
– Ну, пойдём.
И мы вышли на улицу. Сергей остался у края манежа, а я подошла к Стефану.
Стефан без церемоний обхватил ладонями мою талию, поднял меня и опустил в седло, подтянул стремена под длину моих ног и, подавая поводья, буркнул:
– Бери.
По сравнению с конюхом со мной он обращался почти нежно.
Целью Стефана было восстановить физическую форму жеребца. Меня он учил поневоле, ради безопасности, просто для того, чтобы я не вывалилась из седла. Оценил он только одно – я быстро нашла общий язык с жеребцом – конь радовался встрече со мной, в день без занятий скучал. Пепельный в яблоках молодой жеребец был куплен графом незадолго до болезни, а с болезнью хозяина не только наездника лишился, но даже и имени не успел приобрести.
С согласия Андрэ, я назвала жеребца Пеплом.
Чтобы ускорить обучение, Серёжа арендовал ещё одного жеребца, и по утрам мы стали выезжать на конные прогулки. Я чувствовала ход коня, старалась слиться с ним в единое целое, а Серёжа был недоволен, говорил, что, стремясь к «слиянию», я плохо контролирую ситуацию в целом, слишком доверяюсь животному и запрещал скачку. Как объединить и контроль, и единение я не понимала.
Прошли две недели. Здоровье графа улучшалось, что никак не сказывалось на его отношении к целителю. Андрэ со Стефаном не разговаривал, а принимая помощь, лишь сухо благодарил. В разговорах со мной он даже признал справедливость поступка Стефана, но был не в силах простить ему самоуправство.
– Милая Лидия, он мог бы сказать о нерадивости конюха, – в который раз объяснял свою позицию граф, – и я бы принял меры. Я бы и сам выгнал мерзавца. Но нельзя же в чужом доме принимать решения за хозяина. Это невежливо. Да это недопустимо, Лидия! – И граф опять начинал сердиться.
– Андрэ, пожалуйста, не волнуйтесь, – уговаривала я, – всё что случилось, уже случилось. Изменить случившееся мы не в силах, зато мы можем изменить отношение к случившемуся.
– Да-да, вы правы, – соглашался он, утихая, – что случилось, того не изменишь.
И вот как-то раз он меня спросил:
– А как бы вы поступили на моём месте?
– Поблагодарила бы, – не задумываясь, ответила я.
Лицо Андрэ вытянулось.
– Да, граф, я бы Стефана поблагодарила. За выявление проблемы, за эффективное и, согласитесь, – я выставила указательный палец вверх и засмеялась, – весьма эффектное решение проблемы! За сохранение моего имущества, за экономию моих времени и нервов, наконец. Стефан редкий в нашем мире человек, он не боится брать на себя ответственность, не боится принимать решения. Не беспокоясь о собственной участи, действует ради торжества справедливости, правды или в целях чьей-то безопасности. Он выбирает поступок, не говорильню.
Андрэ надолго умолк. Я уже заметила, что графу свойственны неторопливые размышления по самым разным случаям – от важных до незначительных. Спустя время, он согласился:
– Ваши слова спорны, Лидия. Но в нашем случае, думаю, вы правы.
Позже Андрэ нашёл в себе силы выразить Стефану благодарность за то, за что так долго сердился на него.
Однажды, возвращаясь с прогулки, мы с Серёжей пустили коней шагом, и Серёжа спросил:
– Маленькая, а ты хочешь и дальше заниматься со Стефаном?
– Хочу. Но я не вижу причин, чтобы он хотел заниматься со мной. Вчера Стефан сказал, что конь вернулся в форму.
– Я найму его и всё. Не хотелось бы прерывать занятия.
Продолжать занятия, Стефан согласился, но поставил условие – моё беспрекословное подчинение. Я с лёгкостью условие приняла.
