Кае де Клиари
Рарок и Леса
Глава 28. Знакомые глазки
Золас и впрямь чувствовал себя помолодевшим. Даже спина каким-то чудом разогнулась. Вот что значит пообщаться с хорошей компанией, которую не чаял встретить в этой глуши. Жаль что им не по пути. И то, что с девочкой разговор не состоялся, тоже жаль. Выходит, она ранима, как подросток, хоть и выглядит взрослой. Жаль, жаль!
А глазки у неё точно знакомые, когда-то он уже видел такие. Когда-то давно… Сейчас не припомнить, но точно видел похожие. Такие, какими бы только любоваться! Вот он и залюбовался, старый хрен и сказал ей какую-то ерунду стариковскую, а она, глупышка обиделась. На дураков и старых пердунов не обижаются, милая! Уже по твоей обидчивости видно, как ты молода.
Откуда биш она? Междустенье? Никогда не слышал, но, по словам Зига, где-то недалеко от Форта Альмери. Только вот расположено это Междустенье в Проклятом каньоне, в который по доброй воле разве что самоубийца сунется. Но оказывается, там тоже люди живут. Любопытно даже! И неплохо живут видать, раз у них такие девочки получаются. А глазки знакомые…
Глава 29. Это твой дед
Встреча с атаманом выбила его из колеи. Не то что Зиг был не рад видеть Золаса, но сейчас он испытывал чувство похожее на то, какое переживает человек, который попадает в знакомое и любимое место, где не бывал с детства и вдруг обнаруживает, что там всё не так, всё какое-то маленькое… Не разочарование охватило сейчас Зига, просто он привык смотреть на Золаса снизу вверх, а теперь этот почти лысый, (где чёрная грива волос?!), согнутый старик казался ему не могучим, как раньше, а хрупким! Теперь могучим был он – Зиг. Эти руки задушили не одного зомбака, когда приходилось схватываться с ними без оружия, а руки атамана казались сейчас палками, торчащими из рукавов…
И всё же он ещё не плох! Пробил себе дорогу через массу монстряков и выжил, вырвался из города. Для старика это можно сказать – о-го-го! Но у Зига всё равно было тяжело на сердце. Он беспокоился за атамана, злился, зачем то на себя, а тут ещё и Леса раскапризничалась и устроила им с Механикусом "бурю в стакане".
Хорошо железному – ему всё нипочём, от него пули отскакивают, а Зиг вот из крови и плоти сделан, хоть плоть эта и напоминает дубовую древесину. Только вот боль эта плоть, в отличие от древесины, испытывает не хуже, чем нежная девичья. Можно стерпеть, но приятного мало.
Механикус не переставал удивляться людям. Конечно, он тоже считал себя человеком и обладал всем набором человеческих эмоций, но отдавал себе отчёт, что, будучи другим по природе не может в полной мере понять людей. Благодаря тому, что его создатель был мужчиной, в мышлении Механикуса преобладала мужская логика. Но, по сути, он был существом бесполым, а значит не подверженным страстям, заставляющим людей встречаться, расходиться, конфликтовать вплоть до поножовщины переходящей даже в войны.
Механикус тщательно изучил природу этого свойства и мог бы порассказать людям многое чего они сами о себе не знали. Но всё же их действия, по-прежнему, поражали его своей непредсказуемостью.
Вот, например, этот старик – Золас. Механикус помнил его ребёнком, который уже тогда ставил окружающих в тупик своими независимыми суждениями, брызжущими эмоциями и развитыми не по годам способностями. Механикус до сих пор ругал себя за то, что не присмотрелся к необыкновенному парню повнимательнее. Отметил только, что люди, называвшиеся его родителями, таковыми на самом деле не являлись. Но ведь это бывает, что же здесь удивительного?
Когда они встретились в следующий раз, прошли годы, и цепь событий совершенно изменила и облик, и социальный статус черноволосого синеглазого мальчика со странным свечением вокруг головы, которое мог видеть только Механикус.
(К слову сказать, у людей много было такого, что они сами не видели и о чём не подозревали. Он же, способный воспринимать окружающий мир несколькими способами недоступными людям, "видел" это или ощущал иным способом.)
Золас тогда уже был главой банды лихих разбойников и совершенно зрелым, привлекательным для противоположного пола мужчиной. Механикус в то время был занят защитой южных селений от очередной волны монстров и радовался, что разбойники, неплохо относившиеся к бедному люду, переложили на себя часть проблемы.
И снова он совершил ту же ошибку – после краткого ознакомления с жизнью этого человека упустил Золаса из виду. Только потом услышал о нападении армии монстров на королевство Лоргина и той роли, которую сыграли разбойники в спасении выживших людей. Атаман Золас тогда считался погибшим, и вскоре превратился в легенду, а теперь вот на тебе!
Эта "легенда" явилась теперь живёхонькой, хоть и сильно постаревшей, но ещё вполне жизнеспособной. И своенравной по-прежнему.
Расстояние меж ними увеличивалось и, чем дальше они отходили друг от друга, тем больше Механикус чувствовал себя мясорубкой. Почему? Он сам не понимал. Надо было задать какие-то вопросы, но какие? Эх, мясорубка он, мясорубка! Вопросов можно придумать много, но самые важные придут на ум тогда, когда будет поздно. Впрочем, как всегда.
А ещё, эта парочка, которую он спас в катакомбах. Симпатичнейшие люди, между прочим. Зиг, (он его встречал лет двадцать или чуть меньше назад, когда тот бежал из Торгового города, где ему кажется, голову собирались снять за преступление, в котором он был невиновен или которое вообще преступлением не являлось; Механикус не сомневался, что это правда – встроенный полиграф определил искренность его утверждений на 98%), так вот, Зиг за внешностью и образом жизни головореза скрывал доброе сердце и любознательный ум. Порой он вёл себя, как ребёнок, порой показывал неожиданную опытность, а иногда странную застенчивость, например, в обращении с этой вот девушкой.
Леса. Вот уж кладезь загадок! Талантливая в том, что женщинам, как правило, не свойственно. Потомственная охотница и воительница или что-то в этом роде. Она о себе напрямую не рассказывала, но упомянула, что родилась в селении среди лесов, устроенном на развалинах взорванной крепости.
Механикус догадывался, о чём идёт речь, но сам он был в тех местах давно – когда эти руины ещё не были заселены людьми. Надо бы сходить туда, если выдастся свободная неделька, посмотреть, что там за Междустенье такое?
Но речь не о том. Леса, вот что было интереснее, чем целое поселение охотников. Родившаяся среди лесов, она в лесу чувствовала себя неуютно. Зато каменные джунгли заброшенного города и особенно катакомбы, куда не проникал дневной свет, были ей милее цветущего весеннего сада!
Нет, она ничего не имела против жизни, как таковой, и положительно воспринимала красоту мира. Но её стихией были подземные блуждания, поиск приключений и схватки с монстрами. Зиг ушёл в катакомбы, бежав из мира людей, разочарованный в них, а может быть в себе самом. Леса ни в чём не разочаровывалась, и забиралась в самые опасные места потому, что ей там было хорошо. Она не чуралась компании себе подобных, но её сородичи не шли по доброй воле туда, куда стремилась она.
На первый взгляд эти двое идеально подходили друг другу, несмотря на разницу в возрасте. Механикус наблюдал такое у людей не первое столетие и видел, что их тянет друг к другу, но всё было не просто. На первый взгляд всё было элементарно – общие интересы, общие взгляды, общий язык, сексуальная привлекательность обоих друг для друга. Что ещё нужно для любви? Ан нет, люди, словно сами стараются создать себе массу препятствий, чтобы ничего не сбылось. Например, сейчас оба активно шипели и рычали друг на друга без видимой для ссоры причины. Раньше они хотя бы подшучивали друг над другом едко, но беззлобно, а теперь откровенно ссорились. И это вместо того, чтобы заниматься производством детей, к чему стремилась природная сущность обоих! Странно…
Детей Механикус любил. Заодно он знал, что сам процесс их зачатия связан для людей с массой положительных эмоций. К тому же родительский инстинкт позволял людям, у которых были дети испытывать много радости, что превращало все трудности связанные с их содержанием и воспитанием ни во что. Поэтому для механического человека было странным, почему люди не заняты созданием детей постоянно.
Впрочем, далеко не все люди радовались появлению у них потомства. Бедность, нарушение жизненных планов, преувеличенное себялюбие, откровенная злобность, мешали многим понять смысл воспроизводства и почувствовать радость от исполнения этой важнейшей жизненной функции. Дело порой доходило до того, что люди от своих детей избавлялись, прерывая беременность, или просто бросали их на произвол судьбы после рождения. И уж совсем чудовищным действом было детоубийство. Этого Механикус не понимал в принципе.
Вообще-то, всё это к его нынешним спутникам совершенно не относилось. Здесь было что-то ещё.
Леса сегодня Зигу прохода не давала, критиковала каждый его шаг и довела до того, что у него и впрямь всё стало валиться из рук. В ответ он глухо ворчал и огрызался, а Механикус спрашивал себя насколько хватит его терпения. Древнее правило – "не тронь самку, даже если она дерётся", тщательно соблюдаемое животными, у людей действовало не всегда.
Механикус уже обдумывал план действий на ту беду, если случится схватка, но боялся, что даже его сверхчеловеческой быстроты и ловкости может не хватить, чтобы предотвратить чьё-нибудь увечье. Дипломатия не помогла – его попытка превратить всё в шутку и развеселить компанию вызвала фонтан резкостей со стороны Лесы и раздражённое молчание разобиженного Зига.
Но самое чудесное, что всё это как-то было связано с повстречавшимся им Золасом! Может быть, они боятся, что старик попадёт в кашу из монстров и там сгинет? Хм-м, не настолько он глуп, и они знают об этом. На всякий случай Механикус дал ему ориентиры своего убежища и рассказал, как договориться с роботами-охранниками. Нет, тут было что-то ещё.
Прежде всего, надо определить, кто из этих двоих психует больше? Однозначно – Леса. Но ведь она вчера увидела Золаса впервые. Так в чём же дело? Придётся анализировать, сопоставляя все возможные факты и данные, даже такие, как колебания артериального давления всех троих людей за последние сутки.
(Механикус не отслеживал эти данные, но его память хранила анализ окружающей среды, из которого можно было извлечь подобные сведения.)
И он принялся анализировать. И через непродолжительное, с человеческой точки зрения время, (всего пятнадцать минут за которые он, опять же таки с человеческой точки зрения прожил три жизни), Механикус знал всё. Но теперь он уже полтора часа решал, как преподнести полученную информацию Лесе и в какой форме это сделать.
(Эх, на гуманитарную область всегда уходит больше времени!)
Однако из более чем трёхсот тысяч вариантов самым лучшим являлось прямое, правдивое сообщение, кратко излагающее выясненные факты.
– Он твой дед, – сказал Механикус, повернувшись к Лесе.
– Какой дед? Кто дед? – крайне удивилась девушка, глядя на стального охотника, как на внезапно заблажившего человека.
– Золас. Этот старик. Он твой дед со стороны матери.
– Мех, у тебя, что, короткое замыкание?
– Нет, благодарю, всё в порядке. Моя система самоанализа безупречна, и она сообщает мне только о глине, забившейся в рифления на ступнях. Но я провёл углублённый анализ вашего поведения и сопоставил изменения физического состояния, включая все возможные данные, и обнаружил непосредственное сходство биоритмов вашего мозга. Жаль, у меня не было возможности сравнить ваши ДНК, но физиономический, аромо-биохимический и акустический анализ ваших с мастером Золасом голосов, дали совпадение на восемьдесят два процента. Так что, учитывая такие факторы, как половые различия, расхождение в возрасте, генетические примеси со стороны твоей бабушки и отца, вы похожи друг на друга, как близнецы. Далее…
– Ну, атаман! Ну, ходок! – встрял Зиг в своей обычной бесцеремонной манере.
Механикус с тревогой увидел, как рука девушки метнулась к катане, но в следующий момент Леса побледнела, охнула и села прямо на землю, закрыв лицо руками.
– Э-эй? Эй, ты чего? – забеспокоился Зиг, у которого сразу пропала охота ёрничать. – Мех, это правда, что ли?
– У меня нет причин прибегать ко лжи, – ответил Механикус. – Повторяю – процент совпадений настолько велик, что я с уверенностью утверждаю, что…
– Я знала это, – глухо сказала Леса, не отрывая рук от лица.
– В смысле, "знала"? – спросил Зиг. – Почувствовала, что ли?
– Я знала это всегда, – проговорила Леса убитым голосом. – Мне бабушка рассказывала. Я тогда была ещё маленькой и всё забыла, а теперь вспомнила…
– Лесик, – обеспокоенно проговорил Механикус, – если тебе тяжко об этом говорить…
– Нет, я хочу всё рассказать!
Леса, наконец, отняла руки и посмотрела на своих спутников круглыми глазами.
– Лучше сказать, чем держать в себе… – продолжила она. – Мои родители – брат и сестра, но не родные. Когда бабушка и дедушка встретились, то у деда был сын от первого брака – мой отец, а бабушка была беременна моей мамой… отец которой был, как она говорила – атаман Золас… Какая я дура! Он же был рядом со мной, мы разговаривали, а теперь…
На девушку страшно было смотреть. Наверное, человек, переживший внезапное горе не выглядит так страшно, как было тогда её лицо – сплошной ужас безнадёжности.
– Лесик, да не переживай ты так! Вы встретитесь ещё…
Механикус старался говорить, как можно ласковее, припоминая одновременно, что в культуре племён, наподобие того из которого происходила Леса, родство имело первостепенное значение, и потерянный дедушка был не просто "не чужим человеком", а напротив, значил в глазах девушки не меньше чем любой из родителей, братьев и сестёр.
– А если нет? Что я бабушке скажу? Она ведь считала его всё это время погибшим. Говорит сама видела, как пылал дворец того короля, где погиб атаман Золас. Она тогда была ранена и ничего не могла поделать…
– А бабушка твоя не того, в смысле не сочиняет? Нет, конечно, наш атаман был спец по ба… эм-м, по женщинам, но в то время ходил только с одной и она к моменту его мнимой гибели действительно была ранена. Но это не может быть твоя бабушка, потому что потом она погибла. Но может быть она какая-нибудь из бывших любовниц атамана, с которыми мы… но это неважно. Их тогда в нашем лагере немало было и все помогали при спасении людей из столицы Лоргина. Бабушку-то, как зовут? Может, мы знакомы?
– Бабушку мою зовут – Маранта-воительница. Если ты был тогда в банде Золаса, то может быть вы были знакомы?
– Как?!
Теперь Зиг уселся на землю и обхватил голову руками.
– Но ведь Маранта погибла – упала с обрыва в каньон вместе с конём и увлекла за собой целую ватагу конных варваров, чем спасла от разорения и гибели всех, кто находился тогда в форте Альмери, в том числе и меня! Я потом спускался в каньон, искал… Я нашёл её коня и понял, что она погибла в болоте…
– Бабушка тогда осталась жива. Она дошла до Междустенья, где спасла моего отца, тогда ещё пятилетнего мальчика, от нападения монстра. Там она и родила маму, а потом, через пару лет, кажется, вышла замуж за деда. У них потом ведь ещё двое детей было – дядя Руфус, он сейчас у нас священник, и Василь…
– Я мог бы догнать её! Проклятая мантикора… Помешала рассмотреть всё, как следует. Я мог бы догнать Маранту и вернуть!
– Тогда Лесы не было бы на свете, – резонно заметил Механикус. – Что сделано, то сделано. Что произошло, то произошло. История не любит сослагательного наклонения. Куда бы ты вернул эту женщину? В мир, где уже не было её возлюбленного? Как я понял, в Междустенье она начала новую жизнь и нашла своё счастье, так что всё в порядке!
– Понимаю! – как во сне пробормотал Зиг. – Порфирий тогда говорил, что Маранта беременна. Значит… потом родилась девочка? А я-то смотрел на её живот и всё думал, что там частичка моего атамана… И это мама твоя? Зовут-то как? Посмотреть бы на неё!..
– Маму зовут – Ларни, – ответила слегка ожившая Леса. – Я познакомлю вас, когда мы закончим то, зачем идём в этот город. До Междустенья добраться несложно, когда знаешь дорогу… Ребята, простите, я сегодня вела себя ужасно!
– Забудь. Ты была расстроена, а сама не знала из-за чего. Это кого угодно собьет с толку, – объяснил Механикус.
– Какая она хоть, дочь Золаса и Маранты? – не унимался Зиг. – Наверное, высокая, статная красавица, вся в своих родителей. Иначе и быть не может! Скажи, она в отца – словно раскалённое железо, только что вынутое из горна, или в маму – как разгорающаяся заря перед жарким днём? Понимаешь, я ведь тогда так полюбил их обоих… Они мне были, как семья. Ведь мне было совсем немного лет. Пятнадцать или семнадцать, я точно не знаю, и никто не знает.
Леса смерила его долгим взглядом, потом улыбнулась и сказала:
– Мама небольшого роста, худенькая. Кожа у неё смуглее моей, волосы тоже темнее, а глаза ярко-синие, как будто изнутри светятся.
– Как у него! Как у Золаса! Только теперь они у него малость выцвели. А ещё что?
– Ну, не знаю. Говорят, мы с ней очень похожи. Она на вид мне, как старшая сестра. Только вот глаза мне достались ещё чьи-то. То ли бабушкины, то ли… Эй, ты что?
Зиг не ответил и даже отвернулся. Мужчины не терпят, когда кто-нибудь видит их слёзы.
Глава 30. Птица спасения
Он снова был там на этой странной площадке за решётчатой оградой. И они тоже были здесь – чёрные тени, выстроившиеся попарно, как дети на старых картинках, собирающиеся гулять: мальчик – девочка, мальчик – девочка.
И опять он не видел, как они прошли через решётку. Он вообще не видел, как они движутся, но когда переводил взгляд с одной пары на другую, то оказывалось, что они приблизились ещё на шаг. И опять, как и раньше он понимал – любое прикосновение к этим людям-теням означает смерть, а бежать от них было некуда, разве что вверх. Но сверху не спускалась сверкающая лестница, и ладонь некоего высшего существа сегодня не спешила подхватить его, чтобы с материнской заботой вознести к спасению.
Рарок дрожащей рукой извлёк из ножен гладиус. Самая прекрасная и самая страшная в мире вещь, какую он видел в своей жизни! Это была его часть, нечто настолько неотъемлемое, что он чувствовал себя неуютно, когда снимал этот меч с пояса или просто выпускал из рук.
Рарок мог биться копьём, булавой и секирой. Случалось ему выходить на арену с цепом, моргенштерном и просто с палкой. Но с тех пор, как он стал чемпионом и сам мог выбирать себе оружие для поединка, гладиус всегда был у него на бедре, даже если предполагалось стрелять из лука.
Клинок полированный, как зеркало с чуть голубоватым отливом, два локтя в длину и полторы ладони в ширину. Рукоять лежала в руке так, что сознание забывало про границу между её чуть шероховатой поверхностью, ладонью и пальцами. Казалось это ещё один необыкновенно гибкий и прочный сустав руки, из которого клинок растёт, как продолжение.
Лозас долго искал мастера способного создать такое чудо и придирчиво следил за исполнением заказа. Надо ли говорить, что кроме внешней красоты меч был идеально сбалансирован, а вес его выверен, как раз таким образом, что его можно было вкладывать в мощные и точные удары, но не такие, чтоб осушить руку. И вот теперь на всё это великолепие осталось только броситься…
Это отвратительно, но стать жертвой этих теней ещё более гнусно. Рарок повернул клинок остриём к себе, встал на колени и упёр рукоять в землю. Дурацкая мысль тут же закралась в голову – торец рукояти, где выгравировано его имя, может поцарапаться. Вздор! Он не раз крушил этой рукоятью черепа врагов, защищённые прочными шлемами и черепа монстров не уступающие по прочности стали.
Осталось только решительно насадить на клинок своё тело. Рарок не сомневался, что это у него получится – презирать смерть и терпеть боль он умел. Только вот…
На перекрестье рукояти меча что-то билось и пульсировало, как будто там плясал язычок пламени. Глаза у гладиатора полезли на лоб, когда он понял, что это такое!
В самой середине упора-перекладины в благородную бронзу был впаян небольшой медальон. Он изображал странную птицу, выполненную из червонного золота на серебряном фоне. Больше всего эта птица напоминала сокола, но такого необычного вида, что некоторым чудился в ней едва ли не дракон. Но самым примечательным были её перья – они смахивали на языки пламени. Казалось, что пламя это полыхает и снаружи сокола, и внутри, так-как взгляд его был буквально испепеляющим, такой эффект давали вставленные в зрачки крохотные рубины.
Это был Рарок – легендарный огненный сокол, в честь которого молодой гладиатор получил своё имя. Сейчас этот золотой сокол отчаянно махал крыльями и рвался из своего медальона.
Он рвался так, что дёргал меч из рук юноши! Каждый рывок его был всё сильнее и сильнее. Острое лезвие даже немного поранило кожу на ладонях, и Рарок-гладиатор подумал, что если они будут продолжать в том же духе, то он останется без пальцев.
Тогда он отвёл клинок от своей груди и перехватил меч за рукоять. Сокол-Рарок тут же успокоился. Правда, прежде чем снова стать золотым изображением, он больно клюнул своего хозяина, (или подопечного?), в костяшку указательного пальца и, что-то сердито крикнув, замер.
Только сейчас Рарок вспомнил об окружавших его тенях. Он вскинул голову, машинально встав в боевую стойку… Вокруг никого не было. И тут кто-то хорошенько тряхнул его за плечо.
...............................................................................................
Гладиус со свистом рассёк воздух, но латная перчатка успела отдёрнуться, и доспех сэра Мальтора снова остался без повреждений. Рарок сел непонимающе хлопая глазами и судорожно сжимая в руке любимый меч.
– Ну, и что ты так стонал? – спросил рыцарь-призрак совершенно не насмешливым, а искренне обеспокоенным голосом. – Приснилось что-то нехорошее?
– П-приснилось, – глухо ответил Рарок, всё ещё плохо соображая после тяжёлого сна.
– Придёшь в себя – расскажешь.
Рарок пожал плечами. Охота послушать – хорошо, он расскажет. Сейчас, когда утреннее солнце сделало лес изумрудно-золотым, его ночной кошмар отодвинулся и стал совсем не страшным. Беда только, что после таких снов он чувствовал себя вымотавшимся, едва ли не больше чем после тяжёлой усиленной тренировки. Впрочем, это тоже было неправильно.
Времена, когда он так чувствовал себя после тренировок давно прошли. Рарок превратился в боевую машину, и теперь после тренировок ощущал только подъём сил. А вот после этих гадких снов он был словно избитым до полусмерти, чего с ним тоже давно уже не было.
Единственным способом стряхнуть с себя это состояние, было хорошенько помахать мечом перед завтраком, в чём сэр Мальтор ему, конечно, не откажет. А потом можно рассказать сон, о котором сейчас вспоминать не хочется. За куском доброй оленины и грибной похлёбкой это будет сделать легче.
Рарок вдруг обнаружил, что до сих пор сжимает меч в руке. Сжимает так, как не следует сжимать оружие – до дрожи в кисти, до боли в побелевших суставах. Но и эта боль была какая-то странная. Не везде, а в суставе указательного пальца, где к ломоте, вызванной напряжением, примешивалось, что-то жгучее, как от укуса осы.
Рарок пригляделся, и волосы шевельнулись у него на затылке – на этой костяшке отчётливо виднелась маленькая треугольная ранка, оставленная миниатюрным птичьим клювом.
