Кае де Клиари
Рарок и Леса
Руфус вдруг схватил её руку, припал к ней губами, прошептал: «Спасибо!», и выбежал из комнаты. Гюрза ещё долго после его ухода рассматривала свою руку, словно пыталась отыскать на ней некие тайные письмена.
Глава 107. Я ничего не умею…
Фермы и поля. Поля и фермы. Они шли на юго-запад в обход гор, оставшихся за правым плечом. Молли говорила, что так они смогут добраться до цивилизованных мест, но видимо эти места были где-то далеко, и на горизонте появляться не спешили.
Первая дюжина ферм, попавшихся им на пути, поразила своей пустотой. Ни людей, ни скота. Только ветер гуляет в домах и хозяйничает в постройках, двери которых почему-то все были нараспашку.
Жутко было ночевать в таких местах. Сначала они расположились в богатом доме, где были кровати и аккуратно сложенное чистое бельё в резных комодах. Но среди ночи девушек вдруг охватил непонятный безотчётный страх, и о сне уже не могло быть и речи. Все просидели до рассвета в зале просторного дома при свечах, с ужасом поглядывая на запертые наглухо двери.
С тех пор они ночевали только на сеновалах, где такое чувство ни у кого не возникало, а в хозяйские дома заходили днём, в надежде разжиться едой и простынями. Простыней и прочего белья там всегда было в избытке, а вот еды достать так и не удалось – кладовые во всех таких местах были пусты, погреба, словно веником вымели. Это было странно, ведь в той деревне, в которой Леса впервые видела исчезновение жителей, скотина оставалась на месте, а в закромах трактира было полно всякой снеди.
Проблема питания нависла над маленькой группой, грозя превратиться в беду. Галеты, которые они взяли с собой, подходили к концу. Это одновременно радовало и ужасало. Радовало, потому что, на них уже никто не мог смотреть без отвращения, а ужасала угроза надвигающегося голода.
Урожай на полях ещё не созрел, и фрукты в садах, равно как и огородные овощи, в пищу пока не годились. Как-то раз им повезло с огурцами. Целая теплица, увитая зелёными плетьми, словно лианами, а на них аккуратные, словно на подбор, изумрудно-пушистые огурчики, сладкие, без единой горчинки! В результате все девушки объелись, и целые сутки маялись животами.
Во время этого путешествия популярность Лесы резко возросла – она периодически добывала в полях кроликов. Леса не любила охотиться ради пропитания. Она любила животных, и терпеть не могла их убивать. Даже крысы – существа настырные и опасные, казались ей милыми и симпатичными. Но, голод есть голод! Каким бы милым не казался тот или иной представитель местной живности, он был сделан из мяса, которое может питать человеческую жизнь.
Кролики в этом отношении ничем не отличались от прочего мяса, которое бегает по земле и под землёй. Девушки были в восторге, а Молли, не спешившая лезть Лесе в душу, спросила:
– Ты где этому так научилась, лапуль?
– Мой отец лесничий, соврала Леса, не сильно, впрочем, погрешив против правды.
Когда в следующий раз среди различного барахла на очередной ферме нашёлся детский лук с дюжиной стрел, у них на обед появились куропатки.
Вообще-то, девочки мисс Молли, как и она сама, с первых дней относились к Лесе неплохо. Сначала, конечно, глаза вытаращили, когда Молли представила им Лесу, как единственно выжившую девушку мадам Доротеи. Правда, две из шести девиц крайне удивились и сказали, что всех цац, (они так и выразились), у Дороти они знают, а этой не помнят, но Леса уже знала, что отвечать – она новенькая, приехала сюда на днях, хозяйка её присутствие почему-то скрывала. В тот день, когда на улице раздались крики, мадам Доротея заперла её в тайнике, где она сидела перепуганная, пока не наступила тишина, а когда вышла, то в салоне никого не было.
Поверили, только одна из тех, что были постарше, проворчала:
– Дороти совсем спятила, раз взяла в такое время новую цыпу!
– Дороти всегда была себе на уме, и если взяла новенькую, значит, знала для кого, – ответила ей Молли, и та согласно кивнула.
Больше у Лесы никто ничего не спрашивал. Девушек объединила общая опасность, а в такое время не до выяснения отношений. Спутницы Лесы оказались не белоручками, и знали простую истину – вместе легче, чем врозь, а это означало, что думать следовало не только о себе, но и о товарках, которые были рядом.
Она почувствовала это на первой же ферме, через которую они прошли. Та самая девушка, что была постарше остальных и разговаривала с Молли на равных, поставила перед Лесой пару крепких башмаков, как раз по размеру и положила тёплый вязаный свитер.
– На, – сказала она без предисловий. – Босиком далеко не уйдёшь, а вечерами становится холодно.
Она была совершенно права. Кроликовые тапочки Лесы в момент протёрлись до дыр, и толку от них было не больше, чем от решета, когда надо набрать воду. В конце концов, Леса их просто выбросила, и остаток дороги соображала, чем бы таким обмотать себе ноги, чтобы не сбить их окончательно. (Леса в отличие от мамы Ларни обувь ценила, ведь в подземельях вечно полно было стёкол и острых обломков кирпича и бетона.) Поэтому пара башмаков, да ещё и будто по её ноге сшитых, пришлись как раз кстати. Правда, в таких не очень-то удобно красться на охоте, но по дороге топать в самый раз!
Свитер тоже пригодился – не всегда попадались удобные сеновалы, много раз приходилось ночевать у костра и просыпаться, стуча зубами от холода и сырости из-за обильной росы.
В общем, приходилось терпеть разные тревоги и неудобства. Но, Леса к неудобствам привыкла гораздо больше девушек мисс Молли, так что те, считавшие её поначалу неженкой и белоручкой, были немало удивлены её выносливости, а когда дело дошло до кроликов и куропаток, Леса выросла в их глазах многократно!
Всё это было здорово! Они весело болтали в дороге, дружно разводили костёр, готовили еду, а потом пировали под интересные рассказы и смешные истории, в которых Молли была мастерица. Правда, по большей части её рассказы были о клиентах, и Леса не всё в этих историях понимала, но смеялась вместе со всеми, заражаясь общим весельем.
Проблемы начались, когда они достигли обитаемых мест. Точнее, это случилось не сразу.
Первым населённым местом был маленький домик, окружённый нехитрыми хозяйственными постройками, садами и огородами. В домике обитал глухой подслеповатый старик. Совсем уже древний дед! Как ему удавалось справляться со всем своим хозяйством, осталось загадкой, но его сады и огороды были ухожены умелой заботливой рукой, хоть из помощников в наличии имелся только небольшой бело-пятнистый кобелёк – ухо набок, хвост колечком. Дворовая порода.
Дед сначала даже испугался, увидев перед собой целый отряд молодых бабёнок, а потом бросился их угощать и потчевать! Видимо он был рад любой компании, хоть поговорить, толком не удалось. Старик требовал новостей, но рассказ о гибели Торгового города и военной базы, вместе с армией, не воспринял совершенно. Он переспрашивал по десять раз одно и то же, строил догадки и, наконец, махнул рукой, отчаявшись понять что-либо. Читать и писать он, увы, не умел.
Они ушли от него через сутки, отъевшись блинами с молоком и мёдом, яблоками раннего скороспелого сорта и настоящими щами с мясом, которые они, правда сами приготовили из продуктов предоставленных хозяином. От нескольких монет, извлечённых Молли из глубин её декольте, старик решительно отказался, нагрузив в свою очередь гостей сыром, домашним салом и несколькими кольцами колбасы. (Молли всё же незаметно оставила несколько серебряных кругляшей у него на комоде под салфеткой.)
А ещё, в благодарность за гостеприимство девушки перестирали всё бельё старика, которое в этом нуждалось, а на прощанье помыли пол в его доме и вытерли везде пыль.
Привольная жизнь закончилась через пару часов ходьбы после того, как они покинули кров гостеприимного огородника. Прямо посреди дороги, никем не охраняемые, стояли ворота без створок, но с красиво оформленной новенькой доской, висящей на цепях на перекладине. На доске вычурными золотыми буквами было вырезано:
«Владения курфюрста Цзельбургского. Частная собственность. Охота запрещена, разбой запрещён, бродяжничество запрещено, незаконная торговля запрещена. Добро пожаловать!»
– Отъелись кроликами, – прокомментировала прочитанное старшая из девушек. – Добро, если не загребут за бродяжничество!
– Типун тебе на язык, Гендра! – осадила её Молли. – Запомните раз и навсегда – мы не бродяги, мы артель. И пусть тот, кто не считает наше ремесло трудом, подавится собственной желчью! Но на всякий случай имейте в виду и всегда отвечайте – мы, профессиональные прачки, ищем место, где осесть, и не гнушаемся попутного заработка.
Леса удивилась последним предосторожностям Молли. Ей было непонятно, почему она хочет выдать своих девушек за прачек? Ведь так она будет терять клиентов, которым нечего стирать, но которые были бы непрочь воспользоваться искусством профессионалок в любовных утехах.
Дело было в том, что Леса никак не могла взять в толк, что плохого кроется в их ремесле? Они доставляют удовольствие мужчинам, у которых нет жён или тем, жёны которых далеко, либо по какой-то причине не могут исполнять свои супружеские обязанности, а может, исполняют их плохо, ну, мало ли что ещё! И что в этом может быть скверного?
Она прекрасно знала, что мужчины, не получив необходимую долю женской ласки, начинают сходить с ума! В таком состоянии они могут натворить, Инци знает что, а потом, конечно же, пожалеют об этом, но будет поздно. И что, осуждать их за это свойство? Называть несовершенными, глупыми или приписывать ещё какие-то отрицательные качества, якобы присущие мужскому роду? Вот бред! Она не дура, чтобы опускаться до такого.
Мужчин и женщин, таковыми, какие они есть, сделал Создатель, и не пустоголовым курам, либо убогим каплунам критиковать его творение! Инци говорил, что осуждать и хулить Создателя нельзя, потому как человек не в состоянии постичь его замыслов. То, что ему кажется бессмысленным или непонятным, на самом деле является мудрым и продуманным, но не человеческим, а Высшим разумом. А разве не такая хула раздаётся, когда иные начинают хаять тех, кого он сотворил по образу и подобию своему?
Так вот, о мужчинах. Они получают силу от женщин, и страшная глупость со стороны женщин этой силы мужчинам жадничать. Ведь мужчина использует свою силу не только себе на потребу. Он с помощью этой силы добывает пропитание для своей женщины и их детей, для своих и её родителей, когда те становятся старыми и немощными. А ещё, он использует свою силу, чтобы строить дом и поддерживать его в порядке. И для того чтобы защищать этот дом, род, семью от врагов. Наконец, чтобы возвращать эту силу жене, когда ей тоже нужна, бывает любовь земная! Так стоит ли ему эту силу недодавать? Может она чего-то не понимает, но, наверное, не стоит.
Что же касается женщин, дающих свою любовь мужчинам за деньги, то, во-первых, это их дело. Не на каждую женщину находится любящий заботливый муж, не каждому мужчине достаётся жена, способная дать ему столько, сколько требуется. Конечно же, эти женщины могли бы найти себе иное занятие, но что если иное занятие попросту не кормит? А почему они, вообще, должны заниматься чем-то иным, если именно в этом хороши? Некоторые утверждают, что в этом деле все одинаковы, и продать такое, может любая женщина. Старое заблуждение! С таким же успехом можно сказать, что любой, кто способен купить себе лук, может называться охотником. Увы, но это не так. Мастерство в любом деле достигается обучением и практикой. Даже выдающиеся способности, ничто перед этими двумя условиями. Странно, что люди понимают это насчёт любого, даже самого простого ремесла, но не понимают в отношении любви!
Леса знала с кем она идёт рука об руку всё это время. Леса не видела ничего плохого в этих девушках, наоборот, считала их славными и интересными. И занятие их не вызывало в ней чувства пренебрежения или протеста с каким говорили о нём многие и даже горячо любимый и уважаемый дядя Руфус. Правда, он же говорил, что Инци и таких от себя не отталкивает, что при искреннем раскаянии он их прощает, но Леса всё равно никак не могла взять в толк, в чём здесь надо раскаиваться и за что прощать?
Когда Молли объявила девушкам, что теперь за кусок хлеба им надо будет работать, они не смутились и не расстроились, а даже немного повеселели. Правда, на первой же богатой ферме их ждал облом. Там заправляла хозяйством здоровенная толстая баба лет пятидесяти с бульдожьим лицом и маленькими свиными глазками.
– Что? Какие ещё прачки? – заорала она с порога на Молли. – Убирайся со своими шлюхами, пока я собак не спустила! Мои подёнщицы сами себя обстирывают, им прачки не нужны!
Леса оглянулась вокруг. Действительно, похоже, на этой ферме трудились одни женщины. Единственным мужчиной здесь был плюгавенький мужичонка, случайно попавшийся на глаза. Видимо, любопытствуя, он высунул из двери куцую бородку, но тут же съёжился и укатился внутрь дома, увидев, что грозная бабища поворачивается в его сторону.
«Интересно, это её муж?» – подумала Леса, но этот вопрос остался без ответа.
Хозяйка фермы ещё некоторое время разорялась, не стесняясь в выражениях, на что Молли только коротко ответила:
– Извините, сударыня! Мы уже уходим, почтенная!
Однако её вежливость, казалось, только подливала масла в огонь, и толстуха постепенно перешла на крик. Леса уже прикидывала, не успокоить ли эту горластую бочку с помощью полена, как вдруг та резко сбавила тон и сказала вполне нормальным, даже сочувствующим голосом:
– Пройдите пять миль, вон по той дороге, там будет ферма Иоханнесов. У них много молодых батраков, а женщин только две – жена и дочка хозяина. Наверняка там найдётся, м-м, что кому постирать.
Это оказался добрый совет, которому Молли незамедлительно последовала. Ферма Иоханнесов впечатляла своими размерами, и напоминала скорее поместье. Поля Иоханнесов засеянные пшеницей и аккуратно огороженные, буквально уходили за горизонт, а с ними соседствовали пастбища Иоханнесов, на которых нагуливали бока тучные стада Иоханнесов. Сам фермерский дом, как это и положено, окружённый хозяйственными постройками, напоминал замок сеньора в центре вассального города. Правда, он был одноэтажным, но зато широким, имел много окон и выкрашенную в красный цвет крышу сложной готической конструкции.
Сам герр Иоханнес, высокий и тучный мужчина средних лет, мог бы быть старшим братом сердитой хозяйки предыдущей фермы. Но в отличие от своей крикливой соседки, он излучал приветливость и добродушие.
– Прачки, значит? Ага, это хорошо, а то у нас здесь недостаток женских рук. Улла сманила себе баб со всей округи, и теперь тут некому порядок навести, некому готовить и стирать некому. Супруга моя совсем замаялась готовить на всех, а уж стирают батраки себе сами. Но вы ведь знаете, как стирают мужики-то? Раз в месяц по обещанию, и не настолько тщательно, как следовало бы. Так что попахивает моя рабочая братия, ещё немного и завшивеет, так что вы как раз кстати. Так говорите, вас Улла прислала? Странно, что себе не оставила.
Они сговорились с Молли о жаловании, питании и ночлеге и ударили по рукам.
Стол у герра Иоханнеса не отличался разнообразием – хлеб, пиво, мясо, репа. Но это в обед, а на завтрак и ужин одно и то же – краюха хлеба и стакан молока. Правда и краюха, и стакан были великанскими, так что Леса, съев и выпив всё это, почувствовала себя как надувшийся комар!
Помещение, в которое их поселили, было тёплым, светлым и просторным. После их многодневного перехода, эти хоромы показались девушкам сказочным дворцом! Работа, впрочем, в виде кучи грязного белья и набора тазов нашла их этим же вечером. Команда мисс Молли, невзирая на усталость, засучила рукава и весело принялась за дело. Леса тоже старалась не отстать от остальных, хоть стирка и была тем самым делом, которое у неё получалось хуже всего.
Когда всё было закончено, Молли отозвала её в сторону для разговора.
– Лапуль, – начала она своим мягким, но серьёзным тоном, – я рада, что ты всё это время была с нами, ты очень помогла нам в этом путешествии и мы всё это ценим. Но вот в чём проблема – ты ведь не из моих девушек, а из заведения Дороти. Вы ведь с ней успели заключить контракт?
– Ну-у… Да, конечно! – соврала Леса.
– Боюсь только, что держать этот контракт тебе теперь не перед кем. Хотя, может быть Дороти ещё каким-то чудом жива, но это сейчас невозможно проверить. Я вот к чему это говорю – не хочешь ли ты заключить временный контракт со мной? Обычно мы так не делаем, но ситуация такова, что Дороти не обидится – она отходчивая, я это знаю. Конечно, можно и без контракта, я ведь тебя достаточно узнала пока мы шли сюда, но практика показывает, что лучше, если всё будет записано и оговорено, чтобы потом не было недоразумений. Ну, так как, хочешь поработать со мной? Ты ведь понимаешь, что стирка это не основное наше занятие. На кусок хлеба можно и стиркой заработать, но если хочешь, чтобы у тебя завелись кое-какие денежки, то работать надо не одними руками, а всем телом…
– Молли, – прервала её Леса, – я очень благодарна тебе за предложение и рада бы заключить с тобой контракт, но у меня есть одна проблема – я девственница и… и ничего не умею…
Молли раскрыла рот от удивления, и некоторое время хлопала глазами.
– Детка!.. – наконец, произнесла она изменившимся голосом. – Я и подумать не могла… Ах, вот для чего тебя Дороти приберегала! Я-то смотрю, что это ты от её цыпочек так сильно отличаешься? Нда, проблема. Нет, про контракт с Доротеей забудь – даже если она жива, то из тех, кому она там могла тебя пообещать, никого в живых не осталось. Так что моё предложение остаётся в силе. Вот только твоя невинность здесь товар неходкий. Конечно, покупателя можно найти и на такое, но требуется время, а за это время ты отощаешь да обносишься, как бродяжка, ведь не будут же тебя девушки за просто так содержать? Мы здесь, увы, не богачи. Так что с этим делом надо что-то решать, но не торопись! Я тебя не понукаю. А то, что ты там чего-то не умеешь, так я тебя научу, если что. Такое расскажу, чего сама Дороти не знает!
Леса чувствовала себя немного странно. До сих пор подобная перспектива, если и приходила ей в голову, то это было нечто отдалённое, нереальное и должно было произойти как бы, не с ней. Предложение Молли поразило её! Не страдающая общественными предрассудками девушка была польщена и напугана одновременно. Она – одна из девушек самой мисс Молли! Это было ново, это было странно, но это было интересно, необычно и… страшновато! Быстро прикинув в уме своё нынешнее положение, она не нашла причин сразу ответить Молли отказом, но и соглашаться немедленно не стоило, ведь Молли сама призывала её подумать.
– Хорошо, Молли, я подумаю. Спасибо тебе! – сказала Леса, и вдруг в порыве чувств обняла свою новую подругу-наставницу и чмокнула её в щёку.
Глава 108. Это ведь, вроде, не Леса?
Клинок мелькнул в воздухе, размазываясь до прозрачности, и три разрубленные оливки, шестью половинками, упали на землю.
– Ещё! – потребовал Луций, сверкнув на Рарока глазами, в которых читался вызов.
Гладиатор взял в горсть три следующие оливки и бросил их в мальчика таким образом, чтобы они летели в одной плоскости. Снова сверкнул меч, и эти оливки разделили участь предыдущих.
– А теперь ты, – сказал Рарок.
Луций отложил меч, взял оливки и кинул их, подражая своему наставнику. Рарок ответил сложным движением, как бы перекрестив воздух клинком, и на землю упали восемь кусочков оливок – одна была разрублена на четыре части. Луций открыл рот.
– Этому меня Лозас научил, – пояснил Рарок. – Два быстрых удара всегда лучше, чем один.
– Я попробую! – воскликнул Луций, только сначала без оливок.
Гладиатор показал, какие надо делать движения, и заставил Луция повторить их раз пятьдесят, пока не убедился, что мальчик досконально всё запомнил. Потом те же движения были отработаны раз сто пятьдесят, со всё возрастающей скоростью. Только тогда настала очередь оливок.
И, конечно же, Луций промахнулся! Промахнулся он и во второй, и в третий раз. Они уже потеряли счёт неудачным ударам, когда у Луция вдруг получилось! А потом ещё раз получилось, и ещё!
– Хватит, – сказал Рарок и отправил несколько оливок в рот. – На сегодня достаточно, а то устанешь и собьёшь закрепившийся навык.
Луций уже устал. До упражнения с оливками они бегали, занимались гимнастикой, поднимали камни различной величины и боролись. Затем потратили немало времени на отработку элементарных приёмов фехтования, и только когда все азы были повторены безукоризненно, приступили к изучению новых приёмов.
Собственно оливки Луций разрубал на лету и раньше, но сначала это была только одна оливка, по которой он долго промахивался, потом стал попадать, и, наконец, располовинивал ее, шутя, почти не глядя. И тогда, к первой добавилась вторая, а сегодня должна была добавиться третья, но Рарок вдруг усложнил упражнение.
Конечно, Луций устал, но ему всё это нравилось! К тому же так было легче ждать, когда откроется проклятый портал, и легче переносить разлуку с его богиней.
Луций не желал слушать опровержение того, что Леса является божеством, но Рарок и не настаивал. Они мало разговаривали о ней, всё больше на отвлечённые темы. Выяснилось, что Рарок много читал из того, что знал Луций, но в его устах эти произведения звучали как-то не так. С другой стороны Луций мог назвать целую массу великих творений литературы, о которых Рарок не имел понятия, и тогда первый с удовольствием их декламировал, а второй с жадностью слушал.
Они не испытывали проблем с едой, но оба скучали по мясу. Попытки найти в садах какую-нибудь дичь, не увенчались успехом. Зато Рарок понял одну крайне неприятную для себя вещь – в садах кто-то был. Кто-то невидимый.
Он не стал рассказывать Луцию. Зачем? Чтобы мальчик тоже боялся? Или, чтобы начал считать его, Рарока сумасшедшим?
Но теперь он стал бояться спать ночами. Они приноровились спать днём. Луций был несколько удивлён этой смене режима, но Рарок объяснил, что ночью прохладнее, и заниматься спортом легче. С этим нельзя было не согласиться.
Луций чувствовал, как день ото дня улучшается его умение владеть мечом. Конечно, до Рарока ему было ещё очень далеко, но он уже ощущал клинок, как продолжение руки, словно нервы из пальцев проросли сквозь холодную сталь, и она обрела чувствительность плоти. Он не ждал, что гладиатор раскроет ему все свои секреты, но Рарок вошёл во вкус, и, похоже, решил сделать из парня боевую машину, какой был сам.
Гладиатор никогда не ругал Луция, если у того что-то получалось не так, просто терпеливо объяснял всё снова и снова, то что было мальчику непонятно, а потом заставлял отрабатывать каждое движение до тех пор, пока оба не падали от усталости. Правда, он и не хвалил Луция за успехи, так что тот никак не мог взять в толк, насколько он уже научился?
Однажды Луций набрался храбрости и спросил гладиатора об этом. Рарок чуть заметно улыбнулся и сказал, что на арену ему, Луцию, пока рановато, но он может наняться охранять стада от волков. Однако, увидев, что парень приуныл, гладиатор рассказал, что на самом деле этот уровень выше солдатского, но ниже чем положено профессиональному телохранителю. Опыт, дело наживное, а задатки у него хорошие – учится Луций быстро, всё схватывает налету, обучение идёт, как надо. А чтобы не наступила пресыщенность однообразием тренировок, они начнут потихонечку осваивать копьё.
Тренировки с копьём осложнялись отсутствием такового. Достать во фруктовом саду достаточно длинную прямую палку оказалось нелегко. То, что удалось добыть, смахивало на дротик, к тому же далёкий от идеала – кривоватый и несбалансированный.
Рарок поморщился от такого приобретения и заменил неудавшиеся упражнения боем на палках. Это было даже лучше, динамичнее и веселее, но прибавило Луцию синяков.
Они потеряли счёт времени, да и какая разница? Всё равно в этом мире время течёт по-своему. Здесь могут пройти годы, а там всего лишь пара недель.
То, что с Рароком что-то неладно, Луций заметил, когда тот после дневного сна начал вскакивать, хватаясь за меч, и диким взором оглядывал сад, будто ожидая увидеть за каждым деревом по врагу. Сам Луций после тренировок спал, как младенец, а вот его наставник спал тревожно, часто ворочался и вскрикивал во сне. Луций, конечно спрашивал его, в чём дело, но Рарок отвечал что-то неопределённое, и чаще отмалчивался.
Это случилось на закате одного сонного дня. Обычно они поднимались до захода солнца, но Луций в этот раз плохо спал, и не проснулся вовремя. Он бы и тогда не проснулся, если бы кто-то не положил прохладную, слегка влажную ладонь ему на лоб.
Луций открыл глаза и увидел женщину средних лет, как бы состоящую из тумана. Она стояла рядом и улыбалась. По-видимому, ей хотелось поправить отросшие локоны мальчика, падающие на его лицо, и случайно разбудила его.
Луций не почувствовал страха при виде этого призрака, но когда он повернул голову и взглянул на то, что делалось вокруг, выяснилось, что сад полон такими же туманными фигурами. Это были женщины, мужчины и даже дети. Одни из них подвязывали ветки с плодами, другие поливали деревья, третьи собирали плодовую падаль, чтобы потом, по-видимому, отправить её в компост.
Никто не обращал внимание на двух лежащих на охапках листьев людей. Никто, кроме той женщины.
Луций оглянулся и встретился с совершенно стеклянными глазами Рарока. Гладиатор сидел, привалившись спиной к дереву, и лицо его было неподвижно, даже более того – безжизненно. Луций подумал даже, уж не умер ли его старший товарищ и наставник, но когда он приложил ухо к его груди, то услышал, что сердце гладиатора бьётся, но как-то слабо и неровно. Рарок, похоже, был в обмороке, но от чего? Неужели от вида призрачных людей?
Луций, наверно, тоже боялся призраков, но сейчас испугаться за себя не успел или просто забыл. Он испугался за товарища!
Рарока срочно надо было выводить из этого состояния. Его душа была неподалеку, но, как это бывает в таких случаях, её поразила временная слепота и она попросту не могла найти своё тело. Луций постарался припомнить всё, что слышал о том, как приводят в чувство потерявших сознание, и принялся за дело. Он даже не заметил, что все призраки куда-то исчезли. Пришлось ему, однако повозиться, прежде чем Рарок застонал, пошевелился и посмотрел на него осмысленно.
– Ч-что это было? – спросил он и попытался встать, но тут же рухнул обратно.
– Ты потерял сознание, – объяснил Луций, натирая виски товарища половинками лимона.
Инстинктивно поняв, что дело всё-таки в призраках, он решил не распространяться на эту тему.
– А.. что там? – проговорил Рарок и указал подёргивающейся рукой куда-то за спину Луция.
Мальчик обернулся. За деревьями, в той стороне, где должен был быть дом, угадывалось какое-то зарево. Луций подумал было уж не пожар ли это, но дом был сплошь каменный, чему там гореть? Двум-трём циновкам? И вдруг до него дошло – портал!
Портал открылся совсем не там, где они ждали. Он открылся либо в самом доме, либо близ его!
– Рарок! – крикнул Луций, вне себя от возбуждения. – Вставай, надо бежать!
Но не тут-то было. Ноги не слушались гладиатора, разум, похоже, тоже тормозил. Рарок не вскочил, а встал, дрожа коленями, как старик. Он выпрямился только при помощи Луция, и, опираясь на него, медленно двинулся к цели.
Луций понимал, что надо бежать, а не плестись, но не мог бросить товарища. Рарок был его значительно тяжелее, к тому же мальчику приходилось нести два меча. Они шли медленно, почти ползли, но всё же двигались вперёд и сияющее пятно за деревьями приближалось.
Когда они вступили за калитку, ведущую из бесконечного сада в дом, то увидели, что портал «натянут» между колоннами по ту сторону бассейна. При других обстоятельствах Луций может быть подумал, что это красиво – огненно-радужная мембрана, отражающаяся в зазеленевшей воде. Но сейчас было не до того.
Мальчик совершенно выбился из сил. Когда он поставил ногу на ступеньку, то поскользнулся и упал на колено, больно ударившись о мрамор. В это время портал мигнул, как свечка в первый раз, и Луций с ужасом увидел, что огненно-радужная плёнка бледнеет! Он напряг последние силы, чтобы встать, но боль в колене заставила его опуститься обратно, на ступени.
Луций понял, что они не успеют и сейчас проход закроется у них на глазах, но в это время «ожил» Рарок. Ожил сильно сказано, потому что его по-прежнему шатало из стороны в сторону, но он забрал у Луция свой гладиус, и, используя его, как трость, выпрямился. Затем помог парню встать, быстро ощупал его колено, и, убедившись, что оно цело потащил Луция к порталу, который уже мигал вовсю, словно его задувало ветром. Перед тем, как он мигнул в последний раз, друзья перевалились через сияющий огненный край и полетели в неизвестность…
Луций думал, что сейчас будет падение, и он приземлится на что-то твёрдое, но его неожиданно схватили чьи-то руки, много рук! Потом из этих многих рук остались только две, но их силищи хватило бы на десятерых. Эти руки поставили мальчика на ноги и повернули туда-сюда, словно он был куклой. Луцию стало ясно, что его разглядывают. В это время зрение вернулось к нему самому, и он увидел близко к себе лицо, обрамлённое воистину львиной гривой и такой же впечатляющей бородой. Настоящий варвар!
– Рарок, – спросил это варвар с каким-то язвительным подозрением в голосе, – это ведь вроде не Леса! Ты ничего не перепутал?
В голове у Луция гудело, да ещё колено пульсировало болью, которая отдавалась во всём теле, мешая соображать. Он хотел что-то спросить, но у него не вышло. Точнее, вышло, но слова получались не те и окружающие их не понимали. Он и сам с удивлением отметил, что не понимает речь людей обступивших их с Рароком, а когда тот обратился к нему, то его слова тоже были для Луция непонятны. Сам не зная почему, мальчик обратился к лохматому варвару и спросил:
– Извини, друг, а это не ты тот самый Зигушка?
Его слова не были поняты, но вертикальный «лев» вздрогнул и посмотрел на парня с ещё большим подозрением.
