Илья Свободин
Культ свободы: этика и общество будущего
– Планирование
Но может быть в наследовании есть какая-то польза, помимо взращивания рафинированных элитариев? Может она позволяет видеть и планировать дальше? Делать серьезные капитальные инвестиции, невозможные иначе? Браться за решение глобальных проблем, недоступных мелким экономическим агентам?
Наоборот – принадлежащий одному собственнику капитал не способен эффективно функционировать. Управление им, принятие решений об инвестициях, равно как и проедание – дело профессионалов. Вообще, логика любого бизнеса приличного размера не вяжется с семейными делами. Горизонт планирования задается не прозорливостью хозяина, а размером оборота и спецификой отрасли, и этот горизонт по-всякому дальше горизонта семьи и наследников. В конце концов бизнес – это серьезная структура, а жизнь – хрупкая вещь. Только бизнес, независимый от прихоти фортуны в лице безвременной кончины или безалаберного отпрыска, может планироваться так, как требуется ему и обществу.
Наследование не только не помогает планировать дальше – оно мешает планировать дальше. Вспомним теорию игр. Только игрок заинтересованный в своей репутации и долгосрочном сотрудничестве, не будет обманывать. Но что помешает это сделать человеку, уходящему из жизни? Особенно если он знает, что уворованное успешно передаст детям? А вот если он вспомнит, что передать не получится, раз? И два, что его репутация отразится на репутации его детей, если они примут наследство, когда никто больше этим не страдает? Наследование разрушает долгосрочное планирование. Оно позволяет закончить игру, сохранив выигрыш и тем путает все долгосрочные планы партнеров.
Бизнес требует специализации. И интересы, и способности людей различаются – как владельцы крупного бизнеса могут полагаться тут на наследников? Человек например предпочел бы сохранить дело жизни, передав его кому-то увлеченному и бескорыстному, а не развращенным и бездарным детям, которые скорее всего разрушат созданное им в силу алчности и глупости, но не может сделать этого изза традиций и общественного мнения? Какое тут может быть планирование? Бизнес требует и определенной среды – не только этики, но и права, институтов и прочих культурных механизмов. Надо ли говорить, что все это – включая кадры – обеспечивает общество, а не отпрыски? Общество, а значит и отсутствие наследования, гарантирует бизнесу максимальные перспективы и возможность планирования.
Но возможно ли планирование и сами инвестиции без капитала? Как убеждает нас теоретическая обслуга богатых накопителей, если раздать бедным принадлежащее их хозяевам, весь капитал будет немедленно проеден, средства производства распроданы и наступит всеобщая разруха. Прилежные наследники, оказываются, стараются сберечь наследство, приумножить его и вложить в дело исключительно ради нашей общей пользы. Обслуге невдомек, что деньги никуда не деваются. Будучи розданы бедным, они увеличат спрос, который подтолкнет экономику в правильном направлении – туда, где производится то, что реально нужно. А если часть спроса окажется неудовлетворена, избыточным деньгам просто некуда будет деться, кроме как слиться в капиталы и пойти в производство. Только уже не в руки одного скопидома, а в общий котел. Практика народного капитализма показала возможность формирования крупных инвестиционных ресурсов из множества мелких. Слава богу банки уже научились собирать деньги вкладчиков не только для того, чтобы навсегда умыкнуть их. Капитал в одних руках – это извращение и экономическое оружие. В общих – здоровое средство прогресса.
4 Спасение души и свободы
– Кульминация этики
Несмотря на экономообразность вопроса о долгосрочном планировании, он на самом деле напрямую касается этики. Иными словами его можно переформулировать так – какова цель инвестиций, которые наверняка принесут доход после смерти инвестора? В чем их смысл, в чем смысл его бизнеса и заодно смысл его жизни?
Только общество вечно. Создание чего-то непреходящего – какой-либо экономический или культурный результат – это в сущности вклад в общество. Разве люди, произведшие такой вклад, отдают его, завещают его детям? Как можно завещать свое изобретение, славу, имя? Но и деньги тоже – это оценка вклада в общество, это публичная, а не личная сфера. А как можно заменить деньгами личные отношения, участие в воспитании детей, создание семейной атмосферы? Зато вполне можно любить семью, положить на ее алтарь все свои душевные силы, вырастить детей, которым иможно гордиться – в том числе тем, что они сами добиваются успеха, что они состоялись как достойные члены общества – и при этом вложить все деньги в то дело, которое служит всему обществу, приносит пользу всем. Как призван приносить любой действительно ценный – и экономически, и культурно – результат.
Мы живем в эпоху, когда родо-племенные структуры давно разрушены и заменены индивидуально-коллективными. Разве не естественно заменить архаичное наследование истинным душеспасением – во имя человечества? Общество как целое нуждается во множестве вещей, выгода от которых лежит вне пределов жизни индивида. Разве не естественно было бы уходящему из жизни человеку посвятить плоды своих праведных трудов общему будущему? Например, тому, что плохо вписывается в практичный, расчетливый рынок – научным, инфраструктурным, культурным, творческим проектам? Причем тут количество потребностей таково, что человек мог бы свободно выбирать, что он считает самым важным и нужным, это стало бы его фактически второй жизненной целью – хоть и после жизни?
Выгода, которая главенствует в публичной сфере, может контролироваться рассудком только в том случае, если он этичен – если он помнит о вечном. Чувства, толкающие людей к поиску выгоды, не могут распространяться дальше смерти. "Чувство наследования" лежит за этим пределом, оно не могло появиться эволюционно. Только разум заглядывает дальше смерти. Таким образом, выгода, накопление, польза и прочие рациональные мотивы, становятся чисто разумными, когда время планирования выходит за пределы жизни. А значит жадность и корысть, перестают играть роль в таких расчетах. Но разум видит в будущем только общее благо. В будущем есть только потомки, все наследники в конце концов сливаются в один коллектив. Таким образом, накопление богатства с целью передачи по наследству – противоречит как "естественной" природе человека (чувству корысти), так и "искусственной" (разуму). Это просто болезнь, хоть и массовая.
Вылечиться можно лишь почувствовав себя человеком, осознав свою принадлежность к людям, а не к кучке таких же дегенератов. Человек – идентичность, рождающая обьективную этику. Отказ от наследования это ее проявление, в этом вся ее суть – успех общества и человечества, это явное постулирование общего блага в противовес личному эгоизму, рассматривающему окружающих как врагов семьи, рода, племени и прочих групп, не способных к самостоятельному существованию в публичной сфере.
Нет ничего удивительного в том, что некоторые заметные обладатели несметных богатств ближе к смерти начинают осознавать все эти очевидные вещи и наслаждаются редкой возможностью остаться в памяти потомков не только душегубом, но и душелюбом. Владея капиталом, достаточным для того, чтобы организовать о себе память недоступную даже миллиону смертных если они сложатся, эти неглупые люди используют его на всю катушку пользуясь их же глупостью. Создавая музеи, коллекции, университеты, благотворительные фонды и т.д. своего имени, они смотрят далеко вперед. Как раз туда, куда указывает обьективная этика. Но все же недостаточно. Потому что обьективная этика, в отличие от легковерных почитателей всего заметного и богатого, легко различит корыстные мотивы во всей подобной деятельности и отвергнет их как недостойные этичного человека. Я ни минуты не сомневаюсь, что наши достаточно далекие потомки еще посмеются над потугами этих благодетелей увековечить свои имена таким примитивным способом, и презрительно вычеркнут их из памяти человечества.
– Рынок "будущего"
Когда-то наследование являлось способом стабилизировать построение властных пирамид, придать им устойчивость и тем способствовать победе первобытного племени над врагами. Слава богу те варварские времена вот-вот закончатся. Не так долго осталось до того момента, когда нынешние уже почти цивилизованные племена перестанут экономически донимать друг друга, используя как оружие капиталы накопленные путем постыдного грабежа собственного и чужого населения.
Но как свободные люди будут распоряжаться плодами трудов тяжких? Накопленное не исчезнет, если просто сказать ему "нет".
Свободное общество не нуждается в сакральной собственности, освященной беспредельной жадностью – даже после смерти. В собственности вообще нет ничего сакрального. Поэтому вся сакральная собственность, которая мешает людям, если находится в незаслуженных руках, в конце жизни идет служить будущему – поступает тем, кто сейчас работает вне или на пределе рынка. Где выгода неочевидна, недостижима или неэтична. Так сформируется альтернативный рынок, на котором будут распределяться социальные приоритеты. Это распределение, в отличие от нынешнего государственного финансирования, когда власть раздает чужие деньги, станет добровольным, люди будут отдавать свои деньги, в соответствии со своими взглядами и желаниями, почти как на обычном рынке. Только покупать они там будут не личные потребительские блага, а будущие общие. Это будет истинной благотворительностью – прямой, личной и целенаправленной.
Люди, работающие в этих областях, избавятся от необходимости угождать сиюминутным меркантильным интересам, главенствующим на диком рынке или в кулуарах власти. Их успех будет определяться другими критериями. Ученым не надо будет унизительно выпрашивать гранты и кормить бюрократию выделяющую финансирование, им можно будет наконец заняться исследованиями, а не поиском того, что должно немедленно принести прибыль. Музыкантам и художникам не надо будет искать покровителей, меценатов и связи в тех госструктурах, что занимаются "поддержкой" культуры, а фактически раздают подачки приближенным. Искусство вырвется из власти толпы и обьятий торгашей, проталкивающих и навязывающих пошлятину. Оно найдет куда более правильный оценочный механизм – угождающие толпе останутся с толпой, а высокое искусство заимеет истинных ценителей – тех, у кого вкус соответствует добытому в жизни успеху. Общественная инфраструктура получит постоянный источник финансирования, образование станет бесплатным, а медицина приобретет возможность оказывать безвозмездные услуги – если в таких появится необходимость. Общественные блага, требующие долгих переговоров и неординарных решений, станут расти как после дождя. Но главное – изменятся моральные приоритеты. Накопление капиталов станет неприличным. Этика докажет, что люди способны творить благо сами по себе, без всякого принуждения.
Рынок "будущего" освобождается от минутных влияний и потребностей. Конечно, этичный обмен уже предполагает бесконечное планирование, но помня что реальность пока плохо сочетается с этикой, я допускаю, что горизонт планирования все же будет зависеть, например, от возраста человека. Молодежь нетерпелива, а зрелые загружены семьей. Но чем мудрее, тем дальше видно. Человек на пороге смерти думает только о вечном и способен оценить то, чем в другое время ему было недосуг заниматься. Такое "публичное наследование" – это практическое благо, которое дает возможность практического решения проблемы обьективности, пока она не стала менее трудной. До тех пор, пока люди и общество не научатся обьективно оценивать пользу любой деятельности и результата, публичное наследование компенсирует эту необьективность, позволяя хотя бы частично обеспечить непрагматичные общественные блага. Обьективность оценки получателя средств, его труда и продукта гарантирует, что он так же и даже больше заслуживает их, как и тот, кто удовлетворяет насущные потребности. Наконец те, кто приносит пользу, которую невозможно измерить быстро или в пределах любого разумного инвестиционного цикла, смогут быть оценены. Мы получаем механизм, гарантирующий оценку любых гуманитарных, моральных и других экономически "бесполезных" проектов, который сейчас финансируются государством через коррупционные схемы – гранты, лоббирование, связи, престиж и т.п.
Но как это будет работать? Не значит ли это, что деньги будут получать те, кто их не заслужил? Ведь только рынок способен оценить полезность продукта, труда и человека? Нет, потому что это – тоже рынок. Просто человек, давая деньги перед смертью на конкретные полезные дела, как бы покупает их от имени всего общества. Но разве с моральной точки зрения такая раздача средств не вредна? Не разрушает этику публичной сферы? Конечно, покупка эта своеобразна – обмен получается неэквивалентный, покупатель не получит практическую выгоду от покупки. Но, с другой стороны, эквивалентный, если считать полученное благо. Но что получает человек? Он получает обещания общей пользы. А обещания – это те же деньги! Как символично – личные обещания обмениваются на общественные! Принимая завещанное, продавец связывает себя долгом, от которого ему, как этичному человеку невозможно отказаться. Он обязан выполнить его – и значит принести обществу обещанную умершему пользу.
– Несвященная собственность
Как может быть практически организован рынок будущего мне гадать не с руки в силу слабости воображения. Подозреваю только, что он будет таким же свободным, как и само общество – выбор, куда и сколько дать, всегда останется за дающими. Бессмысленны и другие гадания о будущих деталях публичной сферы, но, признаюсь, очень уж соблазнительно помечтать. Тем паче, что жить в ту пору прекрасную мне точно не доведется.
Например, если каким-то образом собственность оказалась брошенной и бесхозной, ее вполне можно продать и выручку приложить всем поровну на счет. Или вообще изьять из обращения. Еще одним вариантом может стать "общественное наследство" – безвозмездный кредит каждому вступающему в жизнь. А как быть с недвижимостью и земельными угодьями? Наследники там выросли, хранят нежные воспоминания… как-то жестоко лишать людей детства. Я думаю, семейное гнездо вполне приемлемо оставить потомкам, если оно не слишком большое. В конце концов отчий дом иногда нужен всем, в трудные или радостные минуты. Отсюда кстати следует, что чрезмерную недвижимость не будет никакого смысла приобретать – скромность таким образом станет общей добродетелью.
Теперь о нерыночной, трастовой и иной тайной собственности, нарушающей работу рынка и всей публичной сферы. Это очаги субьективизма, рассадники клановости и бюрократии. Доступ к собственности в такой структуре не следует путать с карьерой в нормальной, рыночной компании, где честолюбец получает зарплату, но не становится собственником. В нерыночных структурах – церкви, благотворительных, государственных и другие организациях без хозяев – карьера дает доступ к материальным благам, не связанным с зарплатой. Поскольку на них не давит рынок, ничто, кроме совести, не мешает бюрократам пользоваться общей собственностью конторы, как своей личной.
Как бороться? Да просто! На этичном рынке любая структура должна иметь хозяев и их смена должна производиться рыночными методами, т.е. нормальным выкупом долей и прав. В прозрачной экономике с этим нет проблем – все права хорошо определены и разделены. Сама собственность может принадлежать конторе вечно, важно лишь, чтобы сама контора кому-то принадлежала. Поэтому всякие ничейные корпорации приватизируются и никакой "общей", "коллективной" и иной размытой собственности просто не будет. И тогда, кстати, возможно хозяевами церкви станут те, кто в это верит – прихожане, а служащие займутся их обслуживанием, а не чтением моралей об умеренности в выгоде и неумеренности в любви. Хотя, откуда в этичном обществе церковь? Возможно когда настанет пора вывернуть карманы, церковь покажет свое истинное лицо – и помрет заслуженной смертью. А впрочем… что это я размечтался?
***
Ну вот вроде все и сказал – даже пойдет в качестве завещания. Этакий наказ грядущим поколениям. Не подведите, потомки! Наказал, и легче стало – жил не зря, пусть наследство не оставил, зато уму разуму поучил. Да и от мыслей избавился, они ведь у меня вроде капиталов, только наоборот – не помогают, а мешают. Больше не надо думать о том, как их изложить, куда пристроить изложенное, куда выбросить непристроенное. Именно в такой момент становится видна бессмысленность всякого накопительства: нет наследства – нет проблем.
Культ свободы
Друзья!
Был в моей жизни период о котором неприятно вспоминать. Лишили меня недруги самого святого, что есть у человека – свободы. Был я чист перед совестью, только глуп как пенек и наивен как мотылек. За что и поплатился. Но пуще всего мне, лишенному, не хватало вас. Принялся я тогда писать вам письма, как натуральный псих. Да и то сказать – долго ли свихнуться от одиночества? Написал аж на целую монографию, с картинами и графиками. Запечатывал их и посылал – туда, в большой мир. И так мне становилось легко, словно не в неволе я вовсе сидел, а наоборот, это за стенами неволя, а внутри – свобода.
Но все в этом мире, большой он или малый, подходит к концу. А значит пора и нам расстаться. Кончается мое заточение, иссякают чернила. Все что мучило меня неясностью – прояснилось, невысказанностью – высказалось, больше мне добавить нечего. Давайте на прощание, если вы не против, окинем взором тот путь, что проделала наша мысль – из темницы невежества к свету знаний. Спросим себя, туда ли мы попали?
1 Теория
•
Начнем с главного. Что такое свобода?
О свободе можно говорить бесконечно, поскольку она необьятна и не постигается разумом непосредственно, напрямую. Каждый свободный человек волен дать свое определение свободы и в этом тоже заключается свобода. Поскольку точное определение свободы невозможно, ее можно определить от противного, например, как противоположность насилию, или как противоположность детерминизму. Но в любом случае можно определенно сказать, что свобода присуща мирозданию и, более того, все движение, что происходит в нем, в конечном итоге направленно к свободе. Эта направленность проявляется в появлении и накоплении непредсказуемого, нового – в том, что мы называем "эволюцией" материи. В этом отличие свободы от случайности.
•
Любое определение от противного неполно.
Тогда что такое детерминизм?
Это противоположное свободе свойство мироздания – закономерность, повторяемость, регулярность. Оно проявляется в том, что одинаковые процессы при одинаковых условиях всегда приводят к одинаковому результату. Причем даже случайный результат на самом деле подчиняется законам вероятности. Человек, когда является частью процесса, ощущает его как принуждающую силу, воздействие, заставление, влияние, насилие. А свободу человек ощущает как собственную волю, способность преодолевать детерминизм и создавать то, чего еще не было.
•
Однако наука доказывает, что свобода – фикция, ибо все в мироздании подчиняется законам. Ощущение свободной воли – просто хитрая иллюзия. На самом деле воли нет, у всякого действия есть причины.
Так ли это?
Разумеется нет. Свобода воли – реальна так же как реально существование собственного "я". Одно без другого невозможно. Что касается законов, наука ограничена детерминизмом, потому что все остальное не поддается анализу. Нетрудно догадаться, что "остальное" – как раз и есть свобода и все что с ней связано. Например, этика.
•
А что такое этика?
Этика помогает выработать правила деятельности разумных существ. Человека, как частичку реальности, влечет к свободе, но одного влечения для появления этики недостаточно. Необходим разум, познающий причинно-следственные связи. Знание последствий позволяет человеку ставить цели и действовать осмысленно. Правильные действия делают мир свободнее. Можно сказать, что этика – это проявления свободы в обществе, это свобода дополненная разумом.
•
Некоторые ученые настаивают, что правила этики, так как они очевидно существуют, вытекают из обьективных законов, например законов эволюции, выживания, конкуренции/кооперации и т.п. Ученые опять ошибаются?
Да. Тот, кто начинает с обоснования этики генами, гормонами, эволюцией или теорией игр, обычно заканчивает оправданием любых гнусностей. Из законов не может вытекать ни свободы, ни этики. Может вытекать только ложная этика, оправдывающая насилие во имя выживания, благополучия и т.п. Подобная этика не может быть обьективной, поскольку она всегда служит субьекту – человеку или группе. Обьективная этика может быть основана только на свободе.
•
Почему такая этика называется "обьективной"?
Потому что свобода обьективна так же как и детерминизм, это две стороны обьективной реальности.
•
Но тогда значит этика закономерно вытекает из реальности.
Разве это не противоречие?
Этика вытекает из обьективной реальности и одновременно – не вытекает. Это один из многих парадоксов свободы, благодаря которым она не поддается изучению. Этика требует улучшить, усовершенствовать реальность. Очевидно, такая цель и следует из существующей реальности, и отрицает ее.
•
Как же долженствование может вытекать из фактов реальности? Как быть с проблемой "есть/должно", над которой философы бьются веками?
Да, существуют факты реальности, из которых следует долженствование. Эти факты – следствия самой свободы. Но поскольку свобода не поддается изучению, из этих фактов нельзя дедуктивно вывести никакие этические нормы. В результате мы имеем моральный долг, но не имеем никаких указаний на то, каков он.
•
И какие же это факты реальности?
Это факты наличия у человека воли, способности познавать мир и возможности действовать. Иными словами – существование личной свободы.
•
И как из них возникает долженствование?
Напрямую. Человек должен инициировать волю, познавать мир и менять его своими действиями. И за эти осознанные, свободные действия он должен нести ответственность. А значит изменения мира должны быть к лучшему. Так из факта существования свободы вытекает существование добра. Иначе говоря, свобода лежит в основе всех благ/ценностей.
•
Но можно ведь не следовать этому долженствованию?
Нельзя. Человек – активный субьект, он не может не действовать, а действуя, он следует или законам детерминизма, или свободе. Выбрать детерминизм нельзя – это не выбор, а следование принуждению, силам. Соответственно, у нас есть только один "выбор" – следовать свободе.
•
Выходит, мы подчиняемся свободе так же как и детерминизму?
Подчиняемся, но не так же. Детерминизм принуждает нас силой, подчиняет нас закономерностям. Свобода "принуждает" нас добром – отрицает закономерности, но налагает ответственность. Мы подчиняемся свободе свободно, т.е. подчиняемся и одновременно делаем это по своему выбору.
•
Это какая-то несуразица!
Да, свобода внутренне противоречива, в этом ее прелесть. Ее даже невозможно толком определить.
•
Но если свобода никак не определяется, как же можно найти правильное поведение?
Так же как и с определением свободы – от противного! Нам легче увидеть старое чем новое, плохое чем хорошее и безобразное чем прекрасное. Нам легче понять что есть зло, чем что есть добро, страдание – чем счастье, а насилие – чем свобода. Все мы чувствуем свою свободу, но особенно хорошо мы чувствуем ее тогда, когда нас ее лишают!
•
И как же отсюда вытекают нормы этики?
Насилие – всегда следствие детерминизма, законов природы. Чтобы найти нормы этики необходимо научиться отказываться от всякого насилия, преодолевать его. Полный отказ от насилия – универсальное требование обьективной этики.
•
А почему насилие вытекает из законов природы? Разве нельзя чинить насилие по собственной злой воле?
Нельзя. Человек обладает разумом, а разум "выбирает" свободу. Только когда человек следует инстинктам или подчиняется внешним силам, он творит зло.
•
Но разве разум стремится к свободе? У многих разум, например, ищет новых путей творить зло!
Не надо путать разум с рассудком – эволюционной машиной, нацеленной на выживание. Разум – это инструмент коллективного познания и поиска нового. Познавая окружающий мир, разум преодолевает его детерминированность, используя знания для утверждения свободы. Если субьект живет так как ему говорят инстинкты, подчиняется своим прихотям, следует указаниям других – это развитое, рациональное, детерминированное животное, не более. Только тот, кто осознанно стремится к свободе – человек.
•
Как же можно отказаться от насилия?
Жить то надо!
Преодоление детерминизма, в том числе смерти, бесконечная задача, на решение которой нацелены усилия всякого сообщества разумных существ.
•
Но как же все таки отказаться от насилия сейчас? Как правильно себя вести? Как творить добро?
Единственный путь – участвовать во всеобщем договоре и следовать моральным нормам выработанным согласием всех членов общества. Только соглашаясь с чем-то добровольно, люди отвергают насилие.
•
А разве люди не могут сговориться, чтобы творить зло?
Или ошибиться? Или обмануть?
Могут, если не будут следовать обьективной этике. Она – единственная гарантия договора. Этика требует, чтобы стороны договора следовали своему "чувству" свободы, искали абсолютную справедливость, стремились к устранению всякого насилия, к такой ситуации, когда каждый – и при этом все вместе – были бы полностью независимы друг от друга, чтобы каждый мог стать самим собой. Такая ситуация отражает обьективное состояние общества, когда его члены находятся на максимально возможном "социальном" расстоянии друг от друга – они никак не влияют друг на друга и максимально свободны друг от друга. Иными словами, они превращаются в "идеальных посторонних" – каждый зависит только от всех остальных сразу и ни от кого в отдельности.
•
Это какая-то абстракция! Как она может реально осуществиться, да еще быть обьективной?
Такая ситуация – конечная цель, абсолютная свобода. Несмотря на то, что она недостижима, практическая свобода заключается и достигается в движении к этой цели. На этом пути человек улучшает реальность и делает мир свободнее – свобода задает нам направление. Что касается абстракций и обьективности, любое понятие или концепция суть абстракция, но она обьективна, если соотносится с тем, что реально, независимо от субьекта, существует.
•
И что, описанная выше социальная свобода тоже существует независимо от нас?
Как ни парадоксально это звучит, но наше собственное существование обьективно. Аналогично, обьективно существование других людей, а значит – обьективно и существование границы/расстояния между людьми.
•
Но отношения между людьми, а значит и свобода и насилие, всегда зависят от субьективного мнения!
При чем тут обьективность?
Все что мы видим в этом мире – следствие субьективного мнения. Иного нам не дано. Но это не значит, что обьективности нет. Обьективность как раз и есть следствие всеобщего согласия, фактически договора. Ибо только то, что обьективно существует, может быть основой для консенсуса. Существует ли время? Размерности пространства? Законы природы? Да, если разные разумные существа независимо друг от друга способны прийти к этим идеям. Один человек может ошибиться, все – никогда. Это и есть единственный абсолютный критерий истины, которым удостоверяется все вокруг, включая законы, открытые наукой.
•
Это все – законы реальности, а мы говорим об отношениях между людьми!
Но если мы все согласны, что обьективная реальность и ее законы существуют независимо от нас, нет никакой причины останавливаться перед свободой. Обьективность этики – точно такое же следствие всеобщего согласия. Если бы истинная этика не была обьективна, она не могла бы быть нормативной, люди не подчинялись бы ее нормам. Договор – и добровольное согласие – делает нормы этики не только истинными, но и обязательными. В противном случае они превращаются в моральное насилие.
•
Но если каждый волен быть самим собой, как же можно договориться? Разве свобода не означает, что каждый сам выбирает что хорошо и что плохо?
Это – еще один парадокс свободы. Да, каждый волен иметь свое особое мнение и это – общее мнение, с которым каждый обязан согласиться. Свобода каждого – единственное возможное основание для всеобщего консенсуса и в то же время свобода каждого возможна только если все согласятся с этим.
•
Получается, обьективная этика – все тот же социальный контракт?
Это иной подход к социальному контракту. Он не только обьясняет прошлую моральную эволюцию общества, но и указывает направление в будущее. Он делает явным и осознанным поведение, которое лучшие представители человечества практиковали неявно и неосознанно. Правильный социальный контракт – реальная основа свободного общества, а не гипотетическая модель, призванная оправдать насилие власти.
•
Социальный контракт предполагает, что люди сознательны и отказываются от части собственных интересов.
С какой стати они будут соглашаться?
С той, что альтернатива – выбор насилия. Обьективная этика требует общего согласия и ради этого – отказа от части интересов, ущемляющих свободу других. Таким образом будут найдены практические этические нормы, включая и нормы самого договора, т.е. его процедуру. Контракт бесконечен, как и движение к свободе.
•
А в чем проблема, что альтернатива согласию – насилие?
Некоторым нравится насилие!
Опять пятью пять! Участие в договоре – единственный путь обрести свободу и, следовательно, стать человеком. Животное может оставаться животным, но человек ищет смысл своего существования и единственный способ, каким он может быть найден – в расширении свободы. Творя и создавая новое, преодолевая детерминизм, человек создает свободу для себя и для других, реализует свое предназначение на земле, находит таким образом свое "я". Так своим творчеством он вкладывает смысл в неуловимое и абстрактное понятие "свобода".
•
Получается, в отказе от своих интересов и заключается смысл жизни?
Настоящий интерес каждого – как человека, а не животного – не выжить, а внести вклад в общее дело, общую свободу. Каждый человек уникален, но его уникальность реализуется через общее благо всех. Поэтому так важна роль договора. Оценка каждого из нас возможна только посредством других, путем договора с ними. Договор – единственный способ учета интересов всех, а уникальные интересы каждого взятые все вместе и составляют неуловимую общую свободу.
