Илья Свободин
Культ свободы: этика и общество будущего
3 Моральные абсолюты
Абстрактные размышления приобретают особое значение в публичной сфере, где личное уступает место универсальному и всеобщему. Увы, размышления о добре и зле порождают истины, которые хоть и призваны играть роль дополняющих совесть моральных ориентиров, но на самом деле не всегда оказываются не только ориентирами, но даже приемлемо моральными. Однако каждый теоретик, включая релятивистов, считает свою мораль самой обьективной, что и логично – не может же он считать себя каким-то там релятивистом и вообще нехорошим человеком. Оперевшись на моральную интуицию и логические размышления, он изрекает простые и понятные максимы, которые проникают в простые души и становятся моральными абсолютами.
В чем причины неудач? Самая банальная – недостаточная емкость мозга, пытающегося в лоб разрешить парадоксы свободы. Вторая – моральный конфуз. Источник душевного порыва, ведущего к внезапному просветлению и далее к абсолюту – обычно не разум озабоченный свободой, а восстание чувств против мерзостей жизни. Стыд за сородичей, вина за все мировое зло, болезненно развитая эмпатия, обостренная совесть… Или представления о добре, взятые не из жизни, а из воспаленного воображения. Ну как иначе (кроме, конечно, преднамеренной диверсии) обьяснить непротивление злу, всеобщую любовь и правую щеку в дополнение к левой? Здесь важен факт самоотречения, он морален сам по себе, как морален альтруизм, жертва. Такова природа морали. Преодолевая себя, идеалист настолько проникается ее духом, что приобретает святость в собственных глазах и право сначала ожидать, а потом требовать того же от других. А потом и принуждать. Но иначе и быть не может! Жертвенный абсолют – это всегда самоотречение, это всегда отказ от какой-то части свободы, которая еще неизвестна и которая обязательно придет и подвергнет абсолют пересмотру. А свойство самоотречения – невозможность не ожидать такого же самоотречения от других. Иначе в чем его смысл?
Третья причина – творческий, научный или иной личный интерес, который будучи личным имеет мало общего с моральной истиной. Абсолюты сулят весомые плоды – разве не соблазнительно управлять людьми одними словами, без видимого насилия? Люди любят поводырей. Кому охота блуждать впотьмах, искать сермяжную правду, грузить голову парадоксами? Свобода, в принципе, тяжелая штука. Но интерес требует холодного рассудка – и тогда появляются и фальшивые абсолюты, и подогнанные под практические нужды. Им находятся разные обоснования – от волшебных до очевидных. Однако, чем проще и вдохновительней абсолют – тем он дальше от реальности, а чем ближе к реальности – тем непонятней и скучнее. Что может быть проще, например, всеобщего равенства? Научнее классовой борьбы за средства производства? Логичнее социал-дарвинизма? Благороднее социальной справедливости? Возвышенней демократии и прав человека? Эффективней свободного рынка? Друзья, я слышу ваше удивление – какое отношение к абсолютам имеют эти идеологии? Дело в том, что любые попытки "обьяснить" общество, найти его внутренние законы – это на самом деле создание моральных абсолютов, это описание подразумевающее предписание, и этот факт мы с вами чуть было не обнаружили в прошлом письме.
Моральный абсолют (т.и.к. нравственный закон, высший принцип, заповедь) – это идеал поведения, правило, требующее безусловного применения в жизни. Всякий абсолют соединяет несоединимое – универсальность и конкретность, отчего он обречен оставаться лишь лозунгом. Например, "стать свободным". Красиво? Увы, конкретные нормы не прилагаются. Не менее красивы "быть хорошим", "делать добрые дела", "стремиться к совершенству". Я, друзья, тоже отдал дань абсолютам – мне нравился, да и сейчас нравится, "отказ от насилия". К сожалению, его смысл требует целой книги!
Уточним на полях, а что такое, вообще говоря, правило, норма? Это способ поведения и/или деятельности, который, в отличие от полезного обычая или нелепой традиции, несет в себе моральное, освободительное начало. И хотя это начало бывает трудно вычленить, оно тем заметнее, чем норма осмысленней. Целиком осмысленная норма – это описание действия, выраженное максимально явно, конкретно и даже желательно формально. Почему? Смысл, цель и содержание действия может быть самым разным, но его форма должна быть зафиксирована, поскольку это единственный способ его повторить.
Абсолюты искушают. Они придают смысл и зовут в будущее, указывая легкий, но неверный выход из мира насилия. Они – большое подспорье для занятых другими делами масс, потому что теперь каждый может, если захочет, следовать им не задумываясь. И поэтому идеало-творчество неостановимо. Идеалов можно придумать сколько угодно, ведь истины никто не знает, а в морали даже обычная логика заводит в тупик. Посмотрим на некоторые абсолюты и вообразим, что на них возразил бы вменяемый человек, искренне желающий быть этичным.
Бытовой трюизм: "Людям надо помогать".
Многие из вас, друзья мои, имеют жен. Надо ли помогать постороннему мужчине, страстно ее захотевшему?
Активно-золотое правило: "Поступай с другим так, как хочешь чтобы поступали с тобой".
Люди разные. Кто-то мечтает о сильной руке, а кто-то – о покорном слуге. Кому-то не хватает удовольствий, а кто-то от них смертельно устал. Кто-то пресыщен счастьем, а кто-то читал о нем в книгах. Как можно судить других по себе?
Пассивно-золотое правило: "Не поступай с другим так, как не хочешь чтобы поступали с тобой".
На первый взгляд – это то же самое. Однако пассивность куда лучше в моральном смысле. Потому что в итоге, когда осознаешь весь вред субьективности, оно сведется к совершенно иному правилу: "Не трогай другого вообще никак" или "Оставь другого в покое". Что уже противоречит самому правилу, да и мало кто хочет оказаться в условиях полного одиночества.
Абсолютная справедливость: "Относись к другому так, как он относится к тебе" или "Отплачивай за все сполна".
При таком отношении кроме подозрительности, мстительности и бесконечной вражды, ничего не получится. Ибо где узнать, "как" он относится? Как считать меру оплаты?
Утилитаризм: "Стремись принести максимальную пользу максимальному числу людей".
Вот полезный абсолют! Как, однако, узнать что полезно разным людям? Как совместить их пользу, если выяснится – а оно выяснится! – что их цели противоположны?
Категорический императив: "Поступай так, чтоб твой пример мог служить законом для всех".
Кто будет решать, годятся ли действия в качестве универсального закона для всех? Сам деятель? У некоторых деятелей в голове такие фантазии, что туда даже страшно заглядывать. Все вместе? Да с такими фантазиями никакой консенсус невозможен!
Несколько более разумны идеалы, озабоченные свободой. Впрочем, это не делает их менее ложными. Глубину доктрин священной частной собственности, естественных прав и самовладения мы уже оценили. Что можно сказать о свободе контракта? То, что она никак не учитывает информационное насилие, влияние на третьих лиц, экономическое неравновесие сторон. Отношение к любому человеку как к цели, а не средству? Если относишься к себе как к цели, другой автоматически становится средством и наоборот. Принцип неагрессии? Касается только физического насилия и условно – насилия против все той же священной собственности, первоначальное приобретение части которой было (сюрприз!) целенаправленно агрессивным, а остальное получено при помощи государственного насилия. Причем сам принцип неприменим к этому, самому важному насилию, поскольку приложение понятия "инициации" к насилию власти бессмысленно – власть была всегда. Ну и, наконец, сам идеал "свободы" – вообще универсальное оправдание самой гнусной подлости, ибо никто не знает как сочетать свою свободу со свободой всех остальных. Что касается правильных по виду фраз "совместимость свободы одного со свободой другого", "равная свобода каждого" и т.п., то все они останутся пустыми фразами до тех пор, пока некто не сформулирует, что значит "свобода", что значит "равная" и что значит "каждого".
Жизнь в обществе, не знакомом с обьективной этикой, не обходится без моральных идеалов. Должно же быть что-то во истину хорошее? Помимо избытка или недостатка мыслей, они выражают и личные этические предпочтения, можно сказать, составляют культурную основу средней несвободной личности, сформированной всеобщим моральным насилием. Найти путь к обьективной этике среди идеалов нелегко, особенно когда свои кажутся такими правильными, а прочие – смехотворными или варварскими. Но это только кажется! Абсолют требует принятия абсолютно всеми – иначе он так и останется чьим-то мнением. Но навязывание своего понимания морали – моральное насилие и первый знак его ошибочности. Абсолют, нравственный закон и прочая деонтология – не моральный механизм, а его подмена. Обьективная этика не может и не должна быть навязана или наложена. Она отвергает любые абсолюты.
4 Договор
– Неизбежность договора
Не парадокс ли тут? Обьективность этики означает универсальное и вечное понимание хорошего и плохого. Но ведь это и есть абсолют! И если его отвергнуть, что останется? Только свободный выбор каждого, без морального принуждения. Это – единственно возможная этика свободы, этика собственного выбора. Но это и возможность любого выбора, хоть хорошего, хоть плохого. Это свобода иметь свою собственную мораль. Или не иметь. Поэтому если есть свобода – нет морали? С другой стороны мораль требует выбора добра. Поэтому если есть мораль – нет свободы?
Одинокий разум безнадежно путается в поисках обьективности. Вся история абсолютов, порожденных разумом при подсказке или молчании совести, показывает тщету его усилий. Действительно, как совместить свободу и самопринуждение? Субьективность агента и обьективность результата? Вечность абсолюта и неизбежность нового? Универсальность этики и уникальность личности? Мы опять в тупике. Ни интуиция, ни рассудок не дают нам возможности найти выход.
Только этика, обьективная до степени обьективной реальности, позволяет разрешить этот парадокс. Этика, которую нельзя не выбрать. Какая это? Такая, которую человек выбирает сам, но одновременно согласованно с другими, причем выбирает не раз и навсегда, а постоянно, пока это требуется. Обьективность ее в том, что она вытекает из обьективной, хотя и не наблюдаемой напрямую реальности – единственно возможной черты в отношениях людей, которая гарантирует им общую свободу друг от друга и которую можно найти только совместно. Иными словами, моральная истина – вовсе не индивидуальное дело: договора – и обсуждения, и согласия – нельзя избежать. Но при этом следовать ему придется самому, без всякого принуждения. Участие в договоре – одновременно свободный выбор и выбор самой свободы, потому что единственная доступная человеку свобода – следовать такой этике, хоть хорошей, хоть плохой, чтобы оставаться свободным в обществе таких же свободных людей. Чтобы иметь постоянную возможность выбора. "Детерминизм" 3-го типа, человеческий.
Любая другая мораль – лишь форма насилия. Будучи связан договором, человек подчиняется не силе, а своей собственной личности, своему свободному "я", которое только так и может проявиться – в договоре с другими, в коллективе и обществе. Если подчиняться наложенному кем-то правилу, поклоняться внушенному кем-то абсолюту – это внешнее насилие, если следовать собственному внутреннему желанию, побуждению или стремлению – это выражение психических, биологических, физических и химических процессов. Иными словами, вне договора остается только "настоящий" детерминизм – или внешний, или внутренний.
Но зачем надо участвовать в договоре? Зачем вообще мораль? Вопрос усугубляется тем, что этика договора – вещь нетривиальная. Договор – не только собственный, но и чужой выбор. Придется следовать чужим правилам? Любая мораль – принуждение к себе, но следовать соглашению с другими – отказаться от части свободы своей воли. Следовать этике договора оказывается сложнее, чем следовать своему или "божественному" идеалу, потому что другие стороны договора – простые люди, такие же. Приходится и себя признать таким же, лишить какой-то части субьектности и автономии – способности определять свое поведение и свою мораль. Собственный моральный идеал создает иллюзию свободы – сам выбрал, сам следую. Договор – на грани внешнего принуждения, это почти насилие общества.
– Детерминизм свободы
Чтобы устранить ненужные сомнения, рассмотрим этот своеобразный, 3-го типа, детерминизм. Свобода воли индивида означает невозможность существования закона, определяющего его поведение – нет ничего, кроме его собственного выбора. Но верно ли это, когда таких индивидов двое? Что можно сказать о следующих двух утверждениях:
1) Человек обладает свободой воли, опровергающей любые законы поведения.
2) Человек не обладает свободой навязывать свою волю другим людям.
Первое описывает индивида, вырванного из общества, второе – возвращенного на место. На первый взгляд оно явно неверно – все вокруг только и делают, что навязывают свою волю. Но на самом деле верны оба эти утверждения. Просто они не имеют ничего общего с таблицей умножения или законами механики. Это – принципы организации общества свободных существ и их истинность сродни не законам детерминизма, а парадоксам свободы. В конце концов даже первое утверждение вызывает сомнения – нам всегда кажется, что мы знаем причину наших действий. Лишь оглядываясь назад мы можем с горечью обнаружить, что наши действия были совершенно бессмысленны. Аналогично, верность второго принципа заключается в том, что как бы одни люди не навязывали свою волю другим, это в конечном итоге всегда оказывается неудачным. Даже кратковременное физическое насилие не обладает способностью полностью подавлять волю. В более долгосрочной перспективе мы видим человеческую историю, неумолимо подтверждающую его правоту. Незыблемость принципов можно сравнить с неотвратимостью обьективной реальности – можно сколько угодно отрицать ее существование, но рано или поздно она напомнит о себе.
Но что за свобода без воли, спросите вы? Увы, да. Получается, что в случае хотя бы двух индивидов, появляются факты реальности, которые предзадают поведение. Если воля была у одного, у двоих ее уже нет. Свобода исчезает. Но была ли она на самом деле? Многие считают, что свобода воли обладает высшим приоритетом, что она лежит в основе общественной свободы, и любые ее ограничения – произвол и безобразие. Но на самом деле все прямо наоборот. Первично общество. Вне общества свободная воля сталкивается с такой реальностью, что от нее не остается и следа. Индивид – социальное существо. Только внутри общества он приобретает волю, которая теперь его мучает – она сама по себе не может появиться в условиях детерминизма. Ограничение своей воли одним – источник свободы другого и, соответственно, его собственной. И никакой иной свободы нет и быть не может – наш первый принцип на самом деле по порядку второй. Более того, он из него вытекает. Так факты обьективной реальности порождают необходимость, а должное следует из сущего. Детерминизм свободы.
Уточним, о каких фактах идет речь. Первый – существование свободы, в чьей реальности каждый может убедиться на примере собственной способности шевелить мозгами и руками. Второй – свобода одна на всех и одновременно – у каждого своя, это ж свобода, не что-нибудь как. Факт третий – чтобы свобода могла существовать, каждый должен ее ограничивать. Следовательно, свобода содержит в себе свою собственную необходимость и свое собственное отрицание – мы выбираем ее потому что не можем иначе, а выбирая, мы "создаем" и себя тоже! Ведь мы существуем как личности только благодаря свободе. Так свобода порождает себя одновременно с моральным, хотя на первый взгляд не так уж и страшным долгом – требованием безусловного участия в общем договоре. Парадокс детерминированности свободы можно выразить по другому: долженствование и бытие – это одно и тоже. Не только должное следует из сущего, но и сущее – из должного. Само существование свободного агента возможно только вследствие осознанной им необходимости его существования. А, разумеется, осознание необходимости существования, как и прочее познание фактов реальности, как и всякая иная деятельность, включая философские суждения о "независимости" фактов и мотивов – все это не прихоть, а долженствование прямо вытекающее из возможности существования свободного агента, само условие такого существования.
Кажущаяся несочетаемость принципов разум не смущает. Оба они – его порождение и одновременно – определение. Они показывают, что не только разум и свободная воля – синонимы, но также разум и общественная свобода. Каким образом? Виновата способность разума к познанию. Первый принцип проверяется тем, что познав "закон" своего поведения, разум нарушает его умышленно. Второй – познав его суть, разум подчиняется добровольно, он сам ограничивает свою волю. Первый принцип описывает преодоление разумом природы, второй – самого себя. В результате никакого парадокса нет, зато есть свобода. А способность к размышлению является ее необходимым условием.
– Роль договора
Это и есть этика, реализуемая договором, потому что оба принципа могут работать только в договоре. Роль его двояка. Во-1-х, согласовать самоограничение всех. Остаться свободным, ограничивая себя, можно только при условии, что все остальные поступают точно так же. Способность договора охватить и уравнять абсолютно всех – следствие удивительного свойства разговора. Слово синоним разума, оно заменяет действие и эта замена – необходимое условие свободы. Без обсуждения и согласования неустойчивая точка баланса взаимного давления была бы эквивалентна динамическому равновесию реально действующих сил. Как это следует, например, из правила – "делай ему как он тебе". Разумеется, никакой свободы такое деятельное "равновесие" не обеспечивает. Что толку, если два барана уперлись лбами и не могут сдвинуться с места? Сущность баланса и смысл черты – ее нельзя переступать, но ее можно искать и поддерживать мирным договором, иначе черта превратится в линию фронта.
Во-2-х, найти практические правила поведения, нормы, приемлемые для всех. Самоограничение без договора никогда не будет работать, оно потребует выдумывания абсолютов. Но абсолюты – лишь неудачный договор, несостоявшийся разговор, попытка морального принуждения. Даже убедительная книга с изложением нового привлекательного абсолюта – не что иное, как пассивная форма такого насилия. Свобода не получится из "осознания" необходимости абсолюта и согласия с его требованиями. Так получится только отказ от свободы. Мало ли какая у кого возникнет необходимость и какая кому приглянется мораль.
Тут возникает сомнение. Почему нельзя пойти дальше, научно разработать модель свободного общества и обойтись без хлопотного и не очень практичного договора? Или нельзя положиться на чье-то озарение, откровение и высший закон, открытый таинственным внутренним взором сумрачного гения? Во-1-х, один субьект никогда не найдет ничего обьективного. Более того, человек сам по себе, полностью автономно, в принципе не может познать реальность. Любое познание начинается с другого – пока он не увидит такого же, он будет думать, что окружающий мир ему снится. Договор – единственное средство познания реальности. Во-2-х, никакая фиксированная схема, алгоритм, модель или формула не может проложить нам дорогу к свободе, потому что свобода непредсказуема и ей противен всякий детерминизм. Человек, слава богу, не автомат. В-3-х, результаты всякого научного поиска, даже коллективного, если их собираются навязывать обществу, требуют согласия всех, кого они затрагивают.
Но разве результат договора – не абсолют, ограничивающий поведение? В принципе – да, нормы найденные договором выглядят как абсолюты – их нельзя нарушать, им даже надо поклоняться. Но, во-1-х, результат договора – согласие, а не навязанная или навязчивая идея. Каждый принимает участие, вносит лепту и соглашается с результатом. Во-2-х, нормы всегда можно пересмотреть. Факт согласия не означает конец света. Жизнь течет и единственная правильная мораль – та, которая идет в ногу со временем. И без постоянного договора тут не обойтись. Общество – это договор!
Но раз договор неизбежен, значит он принудителен? Да, потому что вне договора есть только принуждение. Нет, потому что принуждение к участию в договоре не гарантирует его результата. Согласие может быть только следствием свободной и доброй воли.
– Кто договаривается
Причем воли всех сразу. Человек не может быть ни свободным, ни моральным в одиночку – это и бессмысленно, и невозможно. Равно, он не может быть таковым в составе группы, противостоящей другим аналогичным группам – это тем более бессмысленно. А можно предположить ситуацию, когда люди настолько свободны друг от друга, что даже не знают о взаимном существовании? И индивидуально, и как члены племен, например обитающих в далеких тропических лесах? Предположить конечно можно, но нельзя утверждать, что эти люди свободны. Парадокс в том, что свобода требует отсутствия всякого взаимного влияния и одновременно – полного взаимного познания. Одно невозможно без другого! В самом деле, можем ли мы считать себя свободными, если за нами наблюдают разумные существа с другой планеты? Мы должны быть абсолютно уверенны в том, что никто не пользуется нашим невежеством, а значит договор о свободе должен охватывать абсолютно все разумные существа – даже те, о чьем существовании мы не подозреваем. Все мы – члены одного дружного общества, даже если это общество не имеет границ.
Договор – в некотором роде квинтэссенция и логическое завершение идеи общей воли, когда-то популярной у социальных философов. Договор символизирует единство помыслов, союз душ, общее понимание смысла существования и сути общества. Путем договора люди слагают усилия, чтобы достичь общей цели, пусть эта цель и выглядит максимально прозаично – всего лишь договориться. Но за этой трудно достижимой целью скрывается товарищество, солидарность и все то хорошее, что скрепляет общество, то, на что упирают в своем видении идеального общества анархисты, социалисты и коммунисты – люди не только конфликтуют и соперничают, им также свойственны сплоченность и сотрудничество. Но в отличие от социальных утопий, в которых ради пущей пользы, общего блага или высшей цели авторы согласны обобществить не только средства производства, но и жен, договор реализует свойственное людям чувство единства в целях поиска максимальной свободы каждого – и выявлением всех граней насилия, и разграничением прав собственности, и возможностями справедливой оценки каждого. Общая воля, а с ней и общий консенсус, не может быть ничем иным, кроме как признанием личной свободы. По существу, больше договариваться не о чем. Вернее, пытаться-то можно, но договориться – вряд ли.
Одновременно договор – квинтэссенция собственной воли. Согласие – это добровольно принятое обязательство. Другого, собственно, свободный человек и не признает. А его выполнение требует личных моральных усилий. В отношениях между посторонними людьми нет никакого иного мотива, который имел бы более высокую моральную значимость, чем верность, в частности верность собственному слову. Никакая нравственность невозможна без верности, будь то принципам, долгу или договору. Любые другие субьективные моральные мотивы – любовь к ближнему, правдивость, вежливость, скромность, законопослушание и т.п. могут быть достаточно легко нарушены при наличии более сильного противоположного морального мотива – например, необходимости добра, жертвы ради "высшего блага". И при этом человек даже не будет особо мучиться. Но ничто не может оправдать предательства и измены, наиболее наглядно выражающимися в нарушении слова. Клятвопреступление так и осталось самыми подлым деянием со времен дикого альтруизма. Оно неискупаемо. Верность и есть, в некотором смысле, "высшее благо". Так что договор не лишает человека автономии. Правда теперь она не значит, что человек сам, независимо от всех решает, что хорошо и что плохо. Такая автономия чревата субьективизмом и релятивизмом. Автономия лишь значит, что он сам отвечает за свое решение, что он сам выбирает следование договору. Совесть и рассудок ведут его не к автономной морали, презирающей мнения других, а к диалогу с ними.
Так кто же в итоге договаривается? Любое этичное существо, то что способно отвечать не только за себя, но и за всех, нести в себе заботу сразу о всем обществе. Можно сказать, что субьект договора – абстрактный индивид, символизирующий общество, его нравственное начало. Ну а черта между ними символизирует общую для всех свободу.
