Илья Свободин
Культ свободы: этика и общество будущего
16 Нормы и свобода
– Процедурная справедливость
Как мы могли убедиться выше, обьективная этика предъявляет к человеку поистине нечеловеческие требования. Но если она столь строга, как жить? Как будет выглядеть обьективное право? Какие практические нормы могут появиться на свет из столь строгого ФП? Например, полная открытость и правдивость никак не сочетаются, скажем, с игрой в покер. Значит ли это, что играть в карты станет неэтично? Конечно нет. Ведь правила покера тоже появились из договора! И что-то мне подсказывает, что этот договор был абсолютно свободным, можно сказать – исходил из ФП. А если это так, то и покер, несмотря на его кажущуюся неэтичность – вполне этичен. Ведь это только игра!
Но поскольку вся жизнь игра, пример покера показывает роль ФП в жизни. Покер – это процедура или комплекс норм, построенных с определенной, практически полезной целью, в данном случае – развлечения. Поведение людей при игре в карты подчинено ясным правилам, их нарушение наказуемо, а результат процедуры справедлив, потому что так было "оговорено в начале" – когда составлялись правила. Помимо покера, нормы охватывают и все остальные стороны жизни, образуя социальные институты, процедуры, роли, статусы и различные символические социальные сущности, например, водительские права или финансовый капитал, и порождая блага, необходимые людям, например, дорожное движение или свободный рынок. Уже слово "блага" намекает, что цель правил расходится с целью этики. Цели правил практичны и конкретны – они порождают для нас новые чудесные возможности. Цель самой этики бесполезна и абстрактна – свобода, а ее самое, пожалуй, конкретное воплощение – участие в ФП-договоре. Этой конкретикой этика прочно связана с правилами – она порождает сами правила. Бесполезная этика обеспечивает справедливую процедуру нахождения полезных процедур, что делает их результат таким же справедливым, как она сама.
Этика озабочена не целью процедуры, не ее результатом и следовательно не ее конкретной пользой. Она озабочена ее правильностью – ясностью и доступностью описания, его точностью и полнотой, исключающей неявные, неформальные возможности и привилегии, тем, как люди вступают в нее и принимают на себя ее нормы, как наказывается их нарушение. Что толку, что покер справедлив, если к столу допущены только избранные? Процедура – распределение прав и обязанностей, а значит со свободы выбора ролей, свободы их смены и выхода из игры, включая справедливость требований допуска, должна начинаться любая процедура – хоть покер, хоть экономика, хоть дорожное движение. Поскольку свобода – основа всякой справедливой процедуры, задача этики – обеспечить только эту свободу, а не то, каким нормам будет следовать выбравший их. Поэтому конкретные правила на первый взгляд вполне могут идти вразрез с обьективной этикой – например, утаивание информации в карточной игре, отношение к подвыпившим, но вполне ответственным водителям или наличие экономического неравенства участников рынка. Но все эти отклонения могут быть вполне этичны и справедливы, при условии, если их существование было материализовано честным договором. Более того, наличие в их основании этики позволяет исправлять правила, если выясняется – а оно обязательно выясняется – что не все было учтено на этапе их разработки.
– Волшебная черта
Почему обязательно? И почему вообще получается, что правила идут вразрез с этикой, пусть на каком-то небольшом отрезке времени или участке процедуры? А как же неуловимая черта? Разве свобода не то идеальное состояние, к которому мы все стремимся? Не все так просто. То есть стремиться мы стремимся, но к чему? Абсолютная свобода не поддается осмыслению. Она может означать одно из двух – или полный хаос, или полную неподвижность. Впрочем, одно не далеко от другого. Возьмем дорожное движение. Абсолютная свобода кого-то одного двигаться с максимальной скоростью, означает абсолютную свободу остальных оставаться неподвижными. Свобода всегда требует удовлетворения взаимоисключающих требований. В данном случае – эффективности и безопасности. А если брать рынок – свободной конкуренции и абсолютного равенства. Обьективная этика ищет то состояние, которое максимально удовлетворяет сразу все стороны и при этом никого в отдельности. Своеобразное динамическое равновесие. Полная, но постоянно ускользающая гармония.
Движение – всегда насилие. Убегая от насилия, мы одновременно создаем насилие. Как же мы можем идти к черте, ведь черта – это предел? Волшебную черту можно вообразить в виде линии горизонта, или лучше дна фрактала, куда можно стремится, правда не особо приближаясь. Это граница между пространствами возможностей субьектов. И одновременно – цель, абстрактная и бессмысленная. Приближаясь, мы сами наполняем ее смыслом и делаем это с помощью норм. Придумывая социальные модели и институты, мы и приближаемся к черте, и одновременно удаляемся от нее, как идя к горизонту или погружаясь во фрактал, мы одновременно открываем новые пространства, отдаляющие нас от цели. Рождение новой свободы – это творческое создание новых возможностей, причем строго на черте. Если возможности появляются где-то сбоку – это не свобода, а насилие и несправедливость. Черта – что-то типа генератора возможностей, новые возможности словно вытекают из нее и расширяют пространство вокруг, делая субьектов все более независимыми друг от друга. Мы маркируем новое пространство нормами, чтобы оно не сжалось обратно. Мы запрещаем правилами насилие, чтобы оно не мешало создавать новые возможности.
Так рождаются средства устранения взаимного влияния, преодолевающие любые силы природы, делающие каждого максимально независимым от соседа. Единственный способ стать свободными – раздвинуть границу так далеко, что перестать ее замечать, сделать людей бесконечно далекими друг от друга, превратить их в абстракции. Фактически, поиск границы – это преодоление материи в самой общей форме, вплоть до уничтожения пространства, потому что пространство – одно на всех и мы так или иначе столкнемся с соседом, если не будем внимательны. Вот почему свобода так же бесконечна, а черта – глубока, как и сама обьективная реальность. А нормы – то, что из нее получается, когда мы ее раздвигаем. Отходы, так сказать, производства.
Так что отклонение норм от обьективной этики – кажущееся. Во-1-х, важно, как нормы были получены, а во-2-х, оно временное. Практическая польза обязательно устареет и заменится чем-то более совершенным и более этичным. И так будет всегда.
– Бесконечность правил
Обьективная этика требует полной формальности и строгих правил. Как ни грустно, это и есть свобода. Попасть в мир, где все возможно и все неизвестно, можно только следуя правилам. Правила – это дорога, позволяющая избежать насилия, потому что там где нет правил, есть только произвол, игра сил, несчастный случай и смерть. Но та же свобода требует выхода за правила. Новое невозможно, если следовать правилам, а свобода – это всегда новое и неожиданное. Результат – бесконечное движение от одних правил к другим, от старых – к новым, от насилия – к его запрету, а от запрета – к новым возможностям насилия. Сравните свободу с детерминизмом – обновление правил и движение вперед против неизменных законов и нелепой случайности.
Не сбиться с нужного направления помогает договор. Обьективность договорных норм не в их неизменности, а в том, что каждая новая норма оказывается ближе к свободе. Именно это и гарантирует правильная процедура. Для иллюстрации возьмем что-то конкретное. Например, запрет физического насилия. Вроде просто. Но вот беда, запрещая физическое насилие, мы никак не можем избавиться от нашего физического существования, которое по самой своей сути чревато лобовыми столкновениями, особенно при движении быстром. Как же быть? Всем нам надо перемещаться в пространстве и желательно на собственной машине. Такая поездка – это риск столкновения, т.е. ужасного физического насилия. Как его избежать? Очевидно принять норму, запрещающую поездку на машине. Эта норма – уже шаг к свободе, потому что она гарантирует нам отсутствие столкновения с машиной. Но это правило совсем не обладает обьективностью – на нынешний автомобильный взгляд. Та же свобода требует, чтобы мы могли ездить. Поэтому есть смысл принять закон, разрешающий движение, но, например, в одну сторону. Так мы заменяем прежнее правило несколькими новыми, более обьективными. Следующим шагом мы разрешаем некоторым ехать влево, а некоторым – вправо, но строго по своим сторонам. Идея понятна. Откуда мы знаем, какие правила принимать? Может нам помогают небеса? Нет. Нам помогает ФП – как людям надо, так они и договорятся. Только их договор делает новые правила более обьективными. И в конце из этого договора получится идеальное движение – бесконечно удобное и бесконечно безопасное. Даже если для этого потребуются бесконечные переговоры.
Что же дальше? А дальше правил становится так много, что человек не сможет помнить их все. Точнее сказать, правил становится бесконечно много, и вместо следования правилам, становится легче следовать принципу. Более того, чем больше правил, тем менее они нужны – при всем желании человек не только не узнает их все, большая часть ему просто не понадобится. И мы уже на этом пути! Хотя мы только еще мечтаем о свободе, власть позаботилась о том, чтобы мы вкусили прелесть подобной ситуации – законов у нас столько, что их не помнят даже специально обученные люди. И вероятно, правильно – многие давно вышли из употребления. Уже, например, забыт запрет на трупоедение. Или на сжигание ведьм. Они не нужны, потому что человек, слава богу, научился обходиться без них.
Но что же все это значит? Что все сказанное выше – пустая болтовня? Ни правила, ни договор не нужны? А нужен только один принцип? Это какой же?
– Излишнесть законов
Насчет болтовни вам виднее, друзья мои, но что касается принципа, то это разумеется ФП. Вообразите – полная свобода, с формальными нормами на все случаи жизни, включая все возможные виды карточных игр, а из слепого раба правил человек превратился в зрячего морального агента, который их не замечает. Мы получили мир, где абсолютно этичные люди следует прямо ФП – он наконец материализовался вживую.
Чтобы лучше понять это, обратимся к рисованию, которым мы сегодня что-то долго пренебрегали. Накопление норм, происходящее с течением времени, напоминает конус (рис. 2.2). Каждая норма – база для пяти следующих, более правильных и точных. Рост количества норм приводит к расширению личной "свободы" каждого, понимаемой как пространство возможностей ограничиться уникальным набором норм. Чем больше норм – тем дальше, независимее и свободнее друг от друга люди. Фрактал как бы расталкивает людей, которые разделяют все меньше общих норм по мере удаления друг от друга (рис. 2.3). Если сначала все нормы едины для всех, то со временем растет уникальность людей – каждый способен усвоить все меньшую долю норм и выбирает ее индивидуально и все более свободно. Пространство норм приобретает структуру – оно выделяет этическое ядро, обязательное для всех, и все более произвольную культурную оболочку. Периферийные нормы несут практическую и эстетическую нагрузку, а чем ближе к ядру – тем ближе к чистой этике. Ведь как бы много не было норм, все они базируются на чем-то одном. А как еще можно обеспечить взаимопонимание и справедливое взаимодействие? Со временем ядро уменьшается и в бесконечном пределе, куда зовет нас ОЭ, сужается до единственного обязательного правила, ФП, который, как вулкан, постоянно извергает новые и новые нормы. Все пространство норм становится его продолжением, выражением и застывшим пеплом.
Аллегория несколько преувеличена. Конечно, знание ФП никогда не сможет заменить знания конкретных норм. Аллегория подчеркивает главное – свободным людям не нужны запреты, а значит и законы. Свободный человек и послушание, даже закону, несовместимы. Автономный уникальный разум, руководствующийся универсальным принципом, всегда найдет возможности взаимодействия с посторонними без насилия. Он, вероятно, не сумеет воспользоваться какими-то возможностями, но зато избежит проблем. Отсюда исчезновение безусловных запретов – когда люди совсем перестают соприкасаться, всякое взаимодействие становится результатом осознанного выбора, т.е. выбора, несущего сознательно выбранные запреты, а не безусловные. В этом – противоречие с обязательностью и всеобщностью закона, как формы насилия. Нормы обязательны, но лишь тогда, когда выбранная деятельность под них подпадает. Если человек, скажем, не увлекается ездой на машине, правила обгона его никак не касаются, правильно?
На рис. 2.4, получившимся расширением рис. 1.8 (отмечен квадратом) в обе стороны – попытка изобразить это более изящно. Традиционное общество – общество традиционного насилия, а нормативное – конституционной власти и позитивного права, в которым мы имеем счастье пребывать. В начале наши позитивные нормы базируются на традициях, но вытесняют их и быстро растут в количестве вместе с давлением власти, которая регулирует каждый вздох. Их число достигает пика и когда рождается договор, позитивное право постепенно заменяется обьективным. Сперва новые нормы тоже частично основываются на предыдущих, но в какой-то момент происходит качественный скачок и безусловные запреты начнут отмирать, тогда как полезные нормы – продолжат умножаться. Рисунок показывает как через насилие власти, из неуправляемого животного, не понимающего законов, потому что они ему еще не нужны, получается свободный человек, не пользующийся законами, потому что они ему уже не нужны.
– ФП как ответ
Куда же дальше ведет нас изобилие норм? В сторону окончательного отмирания любых запретов, даже практически полезных. Пользу можно будет получить, обходя запрет! Смена правил и движение к свободе будут ускоряться. Может даже приближаться к скорости света.
Сравните. В обществе принуждения системное насилие оформляется позитивным правом, подавляющим автономию и уравнивающим всех подряд. Право служит арбитром в борьбе – его скрупулезная точность, последовательность, определенность и твердость являются необходимыми качествами для выполнения этой функции. С внедрением в массовое сознание ФП, более эффективно и удобно будет полагаться на свою моральную интуицию, которая одновременно станет одинаковой у всех, всеобщей. В свободном обществе нет политической борьбы, тупиковых конфликтов и застарелой вражды, стороны сами стремятся к компромиссу, ищут общий подход. В таких условиях арбитр, дотошность и строгость становятся излишними. Люди находят линию поведения все более автономно. Простой пример. Ограничение скорости действует для всех, но по-разному. Если основываться на насилии, то необходимо четкий запрет и постоянный контроль. Если опираться на этику, получится диапазон рекомендуемых скоростей – от неопытных до профессионалов. Каждый выбирает ту скорость, которая оптимальна как для него, так и для окружающих. Баланс, все одинаково довольны. С одной стороны мы имеем жесткий закон, принудительно вбиваемый властью в головы инфантильных подданных, с другой – ориентир для автономии и самоограничения. С одной стороны – бездумье, обман и страх наказания, с другой – взаимное удовольствие, честность и чувство ответственности. С одной – насилие и аморальность, с другой – этика и свобода. Две моральные парадигмы и два вида права. Причем в одной рост количества норм приводит к углублению приобретенной коррупции, а в другой – к укреплению врожденной этичности.
Этот результат – следствие парадоксальности правил. Запрещая что-то, они дают свободу. Но когда правил бесконечно много, запрет не отличим от его нарушения. Другой парадокс – с бесконечностью теряет смысл универсальность. Правило – шаблон поведения, на который человек опирается, чтобы лишний раз не напрягать мозг в поисках нужного курса действий. Это лишь заменитель, шаг в правильном направлении, применение чужого и не слишком пригодного решения в личной, уникальной ситуации. Правило лишь временно заменяет идеал. Но чем уникальнее и этичнее люди, тем больше они полагаются не на чужие нормы, а свою способность пользуясь ФП быстро придумать и согласовать нужное правило. Которое, однако, окажется не менее универсальным, чем уникальным. Вся жизнь человека превращается в одно сплошное следование ФП. Он стал аналогом абсолютной свободы, до которой мы наконец добрались.
Но как бы заманчиво не выглядели наши уже традиционные фантазии о будущем, они не должны туманить наш взор и лишать ясного представления об этике, как о системе строгих норм, подлежащих беспрекословному и при этом абсолютно добровольному выполнению, равно как и способах их получить и улучшить!
17 Итоговая черта
Если мне опять не изменил склероз, то это все, что я хотел сказать об обьективной этике. В ближайшем рассмотрении она должна выглядеть именно так. Ручаться за правильность, я конечно не могу, вне договора. Самое приятное, что ОЭ не так запутана, как кажется. Она, если честно, примитивна. Надо просто хотеть свободы. Это правильно потому, что насилие – неправильно. Вот, в двух словах, вся ее суть.
Однако примитивность этики не должна нас успокаивать и вводить в заблуждение. Примитивно еще не значит легко! Мы не можем точно сказать, что такое насилие, как выглядит свобода или какова на ощупь справедливость. Особенно в отношениях неизвестно с кем, где даже совесть, бывает, пасует. Ведь человек, которого не видишь, не слышишь и не знаешь – это и не человек вовсе. Что о нем беспокоится? Приходится выкручиваться, искать способы, напрягать и чувства, и разум, и волю. Но этика сама облегчает нам эту задачу. Она проводит черту – и мы понимаем, когда переступаем ее. И эмоционально, стыдом, угрызениями совести, и рассудком, когда видим – что-то не так, это уже перебор. А если самим не получается – то когда сталкиваемся с посторонним мнением, обоснованным или эмоциональным. Ибо вместе с чертой, этика снабдила нас всевозможными моральными "механизмами", служащими путеводителями в ее лабиринтах и противоядием от ее парадоксов.
У человека множество органов чувств – некоторые ученые насчитали семь, а некоторые дошли до двадцати. Но каким местом мы чувствуем свободу? Об этом ученые молчат. Вот нам и приходится за них отдуваться, самим разбираясь в этих механизмах. Если попробовать художественно изобразить некоторые из них (на остальные у меня не хватило фантазии), получится что-то типа рис. 2.5. Горизонтальная линия, помеченная как "0" – та самая черта, отделяющая субьектов договора. Как видно из рисунка, совесть – большой, но не точный механизм, мешающий субьекту вторгаться в чужое пространство и бесцеремонно возвращающий его назад. Нейтральность и т.д. – ключевые характеристики договорных и жизненных позиций в отношениях с посторонними людьми. Терпимость и деликатность корректируют субьекта, помогая находить общий язык в сложных ситуациях. Эгоизм и альтруизм (не механизмы, а помехи!) сталкивают субьекта с линии и уводят в сторону, но самоограничение сдерживает их, а также управляет терпимостью и деликатностью. Достоинство служит якорем, не позволяя отклоняться далеко. Стремление к справедливости толкает в сторону баланса, однако баланс этот не всегда бывает правилен – он фиксируется исторически, идеологически или как-то еще – когда достигнуто приемлемое распределение насилия. Но рано или поздно, когда осознается несправедливость ранее приемлемых норм, они пересматриваются и баланс сдвигается в правильную сторону – ближе к черте.
Черта также символизирует идеальный договор. Чтобы увидеть его, вообразите насилие от человека в виде стрелок вверх от черты (А), а к человеку – вниз (Б). Пусть длина стрелок отражает силу воздействия. Человек обычно сопротивляется внешнему насилию, однако силы его не бесконечны. Маленькие стрелки Б он может победить легко, а крупные – вряд ли. На такое способны только герои. Стрелки А тоже встречают сопротивление и, что очевидно, сильные люди не только хорошо отражают стрелки Б, но и могут производить большие стрелки А.
Как перейти к договору? Надо ограничить насилие. Начнем со стрелок Б. Легко видеть, что каждый хотел бы в сущности одного – чтобы насилие к нему исчезло. Т.е. приемлемый уровень Б – не героический, а минимальный, доступный каждому, да еще и стремящийся к черте. Сложнее обстоит дело со стрелками А. Во-1-х, насилие к другим людям – обычно следствие насилия или внешнего, или нашей природы, т.е. стрелки А и Б связаны между собой и поэтому отказ от насилия требует некоторого усилия. В-2-х, человеку свойственно лучше чувствовать насилие по отношению к себе, отчего стрелки А имеют тенденцию хотеть быть больше. В-3-х, сильным насилие выгодно. Поэтому здесь договор идет трудно и приемлемый уровень А высок – люди способны согласовать лишь отказ от самого вопиющего насилия. Но это пока! Ибо стрелки А и Б – это одни и те же стрелки, только для разных людей. А значит договор устраивающий всех лежит там, где совпадают приемлемые уровни А и Б – на черте!
***
Этот последний рисунок, честно говоря, угнетает. Как можно жить под таким невыносимым моральным гнетом? К чему стремиться, когда все пространство целей и действий сжимается в одну точку? Чего хотеть, если все полезное, выгодное и сладкое запрещено? Не знаю, друзья мои. Как-то же мы с вами живем?
Вечно Ваш,
УЗ
PS. Может, наверное, показаться, что человек – это робот, запрограммированный кем-то на поиск свободы. Механизм – это расчеты, формулы и чертежи, законы динамики, психологии и медицины. Тут дело вот в чем, друзья мои. Ни один механизм не работает сам по себе. Каждый механизм надо не только сделать, но еще завести и включить. Кроме природы конечно, та работает сама. Вопрос скорее в том, почему мы включаем эти механизмы? Что подсказывает нам иную правильность и заставляет отказываться от заложенного природой порядка? Откуда в нас нечто, что фактически ставит нас на один уровень с самой природой?
