Илья Свободин
Культ свободы: этика и общество будущего
16 Этноцентризм
Дискриминация на основе биологических, внешне заметных признаков, ничем в принципе не отличается от любой другой, кроме того что она находится ближе к зоологическим корням и в силу этого не должна представлять серьезной угрозы этике. В животном мире самые опасные соперники – обычно представители своего вида. Зверюшки постоянно живут в окружение всевозможных других видов и подавляющее большинство из них не только не враждуют, но образуют взаимовыгодный экологический симбиоз. Так же придется жить и людям, когда наступит свобода – окруженными разными расами и видами, включая пришельцев с не менее красивых планет. Поэтому те, кто озабочен своим подвидом, на самом деле идут против природы, что особенно забавно, потому что именно природой они все и оправдывают. Так, они утверждают, что свой подвид гомо-сапиенса биологически запрограммирован на взаимопомощь и совместное выживание в борьбе с другими подвидами. Но сама эта идея – не более, чем выдумка подвидных идеологов. Человек запрограммирован на выживание самых близких родственников, да и эта программа в столкновении с этикой частенько сбоит. Взаимообразный альтруизм, используемый для оправдания биологически чистой этики – обычная кооперация, двигаемая собственным интересом. Обьективная этика не имеет ничего общего с видовой кооперацией, которая есть не что иное как дискриминация на основе этнического субьективизма, и привязана к генам только до той степени, до какой гены определяют наличие мозгов. Устойчивый этноцентризм, расизм, как и любой иной трайбализм, требует не общих генов, а устойчивой групповой морали, оправдывающей генное превосходство.
Однако не следует впадать в другую крайность и не замечать различий. Деление людей на виды, роды и отряды вполне может иметь и научно-практическую, и этическую ценность. Например с точки зрения лечения болезней, поиска наилучших методов образования и применения сил, самовоспитания и преодоления всевозможных генетически обусловленных склонностей в характере. Чем скорее и точнее люди научатся выявлять способности и склонности, тем проще им будет реализоваться в обществе и стать счастливыми. Главное, не доходить до того, что начинать себя идентифицировать иначе. Самоидентификация субьекта не как человека, а как биологической особи определенного вида, наделенной множеством отличительных видовых черт, плохо сочетается с этикой. Общее благо в таком случае автоматически (точнее биологически) заменяется на благо вида, требующее согласования – и это в лучшем случае! – с благами прочих видов, которые скорее всего окажутся настолько же разными, насколько разнятся сами виды. Но при этом настолько же несовместимо похожими, отчего их "согласование" рано или поздно начнет напоминать естественный отбор, отягощенный чисто гоминидными методами.
Реальность нынешнего общества полна сюрпризами, среди которых как расизм, так и антирасизм, как любовь к чужой расе, так и ненависть к своей, как насильственное уравнивание всех подряд, так и принудительное классифицирование одинаково этичных. Жизнь иногда бывает захватывающе интересна. Некоторые расы поголовно воруют, другие – насильничают, третьи – святые все как один. Будучи внешне разными, множество людей зачем-то стремятся эту разность подчеркнуть и внутренне тоже. То есть стереотип, оттолкнувшись от истории коллектива, в какой-то степени самореализовался и самоупрочился. Игнорировать его теперь бессмысленно, т.к. он отражает реальность. Что же делать? В обществе без власти нет нужды угождать и можно быть максимально обьективным не боясь обидеть. Реальность бывает обидна, но этика – на стороне реальности. Человек, оказавшийся высоко этичным, но вынужденный преодолевать стереотип своей расы, находится в обьективно, хотя и неоправданно, худшем положении. А тот, кто позорит свой стереотип – в лучшем. Так что ОЭ требует, с одной стороны, преодолеть биологию мозга и обьективно оценить невзирая на стереотипы, с другой – преодолеть биологию расы и стать выше любого возможного стереотипа.
Можно сказать – и говорят – что расовые различия обьективны, в отличие от всех прочих. Тут все дело в том, от чего мерить обьективность. Если с точки зрения биологии – безусловно. Раса – обьективная реальность, как бы нас не пытались убедить в обратном сторонники релятивистской таксономии и отрицатели очевидного, по крайней мере до тех пор, пока успехи евгеники, биоинженерии и генной терапии не позволят вывести действительно нового человека. Но с точки зрения этики, раса – субьективна, потому что обьективно только наличие разума и свободной воли. Их наличие (и вытекающее отвержение насилия) дает основания надеяться на правильную идентификацию их обладателей. Только этим люди отличаются от гомо-сапиенсов. Соответственно, "этический расизм" – единственно оправданный подход, а неэтический – просто животная способность сбиваться в стадо. Борьба с ним – часть борьбы за новую парадигму свой-чужой. Свой – это не тот, кто выглядит похоже, говорит похоже, верит похоже, думает похоже. Свой – это член семьи и круга друзей. Остальные, хоть неандертальцы, хоть кроманьонцы, если они точно следуют ОЭ – посторонние. Этический расизм – это обьективное признание расы, вида или этнической группы неспособными к договору, вследствие либо 1) отсутствия разума, либо 2) их единогласного коллективного отказа. В последнем случаем мы имеем дело с обьявлением войны, а поскольку до такого разумные люди не опустятся, подобный отказ как раз и служит тестом на наличие разума.
А как быть с остальными, с теми, кто еще не определился? Разум формируется коллективом и пока существуют разные коллективы, нелепо думать, что все во всем одинаковы. Людоеды-дикари очень милы и любопытны, но стоит ли жить с ними бок о бок? Стоит ли толерантничать? Насильно перевоспитывать и навязывать свои нормы? Конечно, если с ними можно разговаривать – надо попробовать договориться. Если же нет, и если они при этом не слишком осложняют нам жизнь, почему бы не оставить их в покое, где-нибудь подальше? С договором ведь проблема в том, что он требует максимально близкого, желательно одинакового положения сторон. Даже если гомо- разных видов, а также кстати пришельцы, желают договориться, желание еще не гарантирует соблюдения этого важного условия. Да и какая может быть между нами одинаковость? Как же быть? Как договариваться, когда мы такие разные? Я думаю, проблема преодоления оболочки и выравнивания договорных позиций преодолима со временем, если стороны стремятся к решению, ищут возможности, работают над собой, осваивают мировые культурные богатства и отказываются от устаревших культурных, религиозных и идеологических традиций. Что, верится, не составит труда, особенно в свете такой привлекательной этики, как обьективная.
17 Национализм
– Передовая и отсталая оболочки
Наши чертежи, дополненные поясняющим текстом, уже достаточно наглядно продемонстрировали, как свобода размывает коллективы до степени равномерного общественного бульона. Напротив, системное насилие мумифицирует их до степени окаменелости, препятствуя, хоть и безнадежно, формированию всечеловеческой общности. В наше время системное насилие наиболее часто материализуется путем национального государства – промежуточной, и, можно надеяться, одной из последних ступеней расширения коллектива. Нация – достаточно обширный и обособленный коллектив вполне случайных людей, оказавшихся исторически на одной территории и в силу этого разделяющих общие культурные нормы, что позволяет им выстроить самую сложную известную науке иерархию – государственную машину власти.
Одновременно, национальная культура, язык и традиции – наиболее передовая субьективная культурная оболочка обьективного этического ядра, передовая в смысле способности удержать наибольшую возможную общность, как в смысле размера коллектива, так и обьема норм. Впрочем, одно связано с другим. Большой коллектив без мощного, накопленного и временем, и множеством людей, этического ядра не обьединишь. Ведь люди вовсе не склонны менять свои привычки и тем более родные языки, чтобы влиться в дружную семью народов. Более того, люди сопротивляются этому – они предпочитают группироваться, организовывать диаспоры, этнические меньшинства, общины, землячества и тому подобные образования, нацеленные не только на сохранение собственной культуры, но и на получение социальных преимуществ – ведь группа, тем более сплоченная сильной культурой, почти гарантирует коррупционный капитал, что особенно наглядно проявляется в случае, когда подобные диаспоры имеют собственное материнское государство в другом месте. Государственная обьединяющая пропаганда – национализм – на этом этапе играет безусловно прогрессивную роль, способствуя размыванию диаспор и формированию максимально однородной, а значит и потенциально этичной, публичной сферы.
Однако, как и всякое преходящее историческое явление, национальное государство на определенном этапе вместо прогрессивной роли обречено играть регрессивную. Благодаря государственному системному насилию, национальная культура, вместо развития и слияния с другими культурами, приобретает черты групповой морали, цель которой – законсервировать нацию в традиционных культурных рамках, обособить и противопоставить остальным нациям. Вред от такого национализма тем выраженнее и больше, чем мельче нация.
Движение к единой культуре, как и выравнивание позиций этносов по отношению к договору, процесс обьективно мучительный. Человек неотрывен от своей культуры. Если родная культура предоставляет ему меньше возможностей, мы имеем уже упомянутый курьезный, но отнюдь не веселый случай "насилия оболочки". Например, валюта или язык. Чем меньше область их распространения – тем они слабее и тем сильнее ограничивают свободу их обладателей по сравнению с другими. Но с другой стороны, не всегда меньший по размеру коллектив обладает меньшим уровнем культуры – в истории завоеватели часто перенимали культуру побежденных. Но в любом случае, что делать? Даже если отвлечься от психологической боли и сосредоточиться на этике. Отказ от своей культуры в пользу чужой – этично ли это? Когда это прогрессивно, а когда нет? Осваивание "богатств мировой культуры" звучит обманчиво слащаво – на практике всегда кто-то проигрывает. Пропадают огромные культурные пласты, историческая память и тому подобные сокровища. Как же этично решить проблему обьединения культур? Может, надо следовать естественному процессу выживания сильнейшего, чтобы посмотреть кто победит? Но это же культурный геноцид! Все мы видим своими глазами нынешнюю культурную войну, ведущуюся параллельно экономической. Правда, в отличие от второй, в первой люди вроде не умирают. Если не считать прослойки интеллигенции, которая без своей национальной культуры жить не может. Но кого волнует судьба интеллигенции?
Как же быть? Я думаю, люди обречены договориться и найти компромисс – и с языками, и с валютами. Никто не достоин проиграть просто потому, что другая нация оказалась богаче или сильней. Ведь она вполне может оказаться до отвращения невежественной и упертой в своем пещерном национализме. Возможно, людям придется оживить и переиначить какой-нибудь мертвый язык? Нас всех должен утешить тот факт, что буквально через несколько тысяч лет практически никто не будет знать ни нынешних мировых языков, ни всего прочего, связанного с современными, прямо скажем, ущербными культурами. А что будет через миллион? Миллиард? Вот именно – только обьективная этика, пусть называться она будет уже иначе.
– Истоки национализма
Обьединение мелких народностей огнем и мечом – естественный способ появления наций, т.е. процесс исторический и неинтересный. В его основе лежат прагматические причины и оттого национализма при этом не возникает, он рождается потом, целенаправленными усилиями скрепить нацию спасая ее от возможного распада. Потому что бывает и обратный процесс – распад цивилизации на мелкие нации, сопровождающийся обязательным "пробуждением" национального самосознания и ярым национализмом. Поскольку тут явно прогресс идет вспять, интересны причины. Неудивительно, они сокрыты в групповой морали. Если отбросить внешнее давление (и даже диверсии нацеленные на ослабление конкурента) и взять только внутренние причины, то подобный процесс обособления одной этнической группы (будущей нации) от другой – результат недозрелой публичной этики, а конкретно – нежелания отказаться от стереотипов, целенаправленно разжигаемого нарождающейся или вырождающейся этнической элиткой. Жить бок о бок с непохожими людьми среднему жителю планеты все еще трудновато, и если у населения есть возможность обособиться, оно иногда попадается на эту удочку, наивно надеясь, что таким образом исчезнет этническая, а заодно и всякая иная эксплуатация. На самом деле конечно эксплуатация никуда не девается – свои кровопийцы не лучше чужих. Что касается этнического притеснения, то оно просто переходит на уровень выше, где теперь одни страны грабят другие. Единственный возможный плюс – насильственная культурная ассимиляция заменяется добровольной, что способствует накоплению этического потенциала, а не его разбазариванию.
Я не хочу говорить о совсем уж примитивном мотиве грабежей и прочей легкой наживы, когда под видом национальной вражды преследуются экономические интересы. А такое тоже бывает – национализм разжигается именно с целью захватить чужое, истребив или изгнав его хозяев.
Смысл подобного национального "строительства", если говорить о чисто практических аспектах и не трогать социальную эволюцию, не в борьбе за свободу и справедливость, а в возможности бывших угнетенных сформировать собственную верхушку, кандидаты в которую и являются разжигателями всего процесса. Поскольку кандидатами движет не высокая идея, а звуки собственного голоса, культурные пастыри своим естественным эгоистичным желанием воспитать себе паству порождают политических вождей, а культурное пространство неизбежно скрепляется системным насилием. Или вожди призывают на помощь пастырей и они вместе творят национальную идею, но так или иначе скрепленную насилием. В итоге, как и во всяком большом несвободном коллективе, в национальном государстве интересы низов подменяются классовыми интересами верхов. Продвижение национальных интересов не терпит этики ни в каком виде. Если в мелких коллективах люди еще оглядываются на совесть, то нации ее не могут иметь в принципе. Чем обьясняется этот феномен? Просто размерами или тем, что верхушка всегда и везде – наиболее бессовестный тип людей? Я думаю вторым. В конце концов размер коллектива не имеет значения до тех пор пока он не начинает действовать как целое, а такое без верхушки невозможно. Верхушка же, как давно доказано, образуется только из людей отьявленной бессовестности, страдающих (а вернее заставляющих страдать других) всеми возможными формами нарциссизма, макиавеллизма, авторитаризма и психопатии.
– Дефективность национализма
В наше время национализм пока еще остается вьевшимся в кровь, формирующим важную часть культурной идентичности каждого представителя гомо-сапиенс. Духовная общность, укрепленная традициями или идеологическим насилием, неизбежно противопоставляет одни нации другим. Однако моральный вред национализма особенно проявляется, когда национализм вырождается в свою наиболее зловещую форму – нацизм. Это когда чужих воспринимают не просто как соперников или даже врагов, а как нелюдей, низший тип человека. Происходит это вполне закономерно – ведь чтобы выстоять в борьбе необходимо твердо уверовать в собственные не только правоту, но и превосходство. А поскольку с моральным превосходством в данном случае туговато, на первый план выходит всякое иное, от культурного до биологического. И тогда своя нация обьявляется высшей, чистокровной, б-гоизбранной, богоносной или правоверной, а другие – низшими, рабскими, гойскими и неполноценными, которых можно не только честно побеждать в конкуренции, но и прямо стирать с лица земли.
Национальная, как и любая иная коллективная идентичность не способна в долговременном плане улучшить публичную этику – все это достигается медленным разумно-историческим процессом – но зато способна подвигнуть народ на жертвы ради верхушки. Сплочение нации вокруг национальной бутафории, если оно сопровождается разжиганием национальной гордости, национальной обиды и других нездоровых чувств, т.е. по сути коллективистских и ксенофобских групповых инстинктов, есть прямое разрушение публичной сферы. Одно из самых ярких выражений этой деятельности, если конечно не брать войну – олимпийские игры и прочие чемпионаты, где выход агрессии сочетается с небывалым подьемом национальных чувств. Если индивидуальные виды спорта, да и сама физкультура хотя бы полезны физиологически, массовые и игровые, помимо голой коммерции, низводят человека до уровня стада, что с завидной регулярностью проявляется на каждом стадионе. Но разве этика свободы требует запрета спорта и самоограничения до такой степени? Разумеется нет. Если людям нравится входить в раж и воодушевляться до инфаркта – их дело. Важно, чтобы не возникали устойчивые группы болельщиков видящие в других таких же личных врагов. А так – пусть болеют, мне не жалко.
Национализм неотделим от лжи. Он подпитывается национальной гордостью, которая как правило основывается на исторических мифах и которая неизбежно способствует межнациональной розни. Придавленных системным насилием граждан пичкают иллюзиями об национальном характере, о геройстве предков, о победах и свершениях. И лишенный возможности самореализоваться, не сумевший воспитать собственную человеческую уникальность, коллективист-националист упивается сказками о славном прошлом, отождествляя себя с героями и черпая в этом утешение от личных неудач. Народная память и святость традиций – это всегда и везде благодарность за то, что коллектив все еще жив, что он выстоял в борьбе с другими. В этом конечно есть моральное зерно. Но, помня о тех, кто помог выжить, не следует отрываться от всего человечества – любая традиция, в конечном итоге является общечеловеческой. Мы все, слава богу, живы вместе. Если же зарываться вглубь веков, ограничиваясь только "своими", не только выкопается постыдная, невыносимая подлость, глупость и жестокость, но и расцветет лютая ненависть к таким же жестоким врагам, потомки которых – сюрприз! – живут рядом и возможно, тоже чтят свои священные традиции.
Не знаю как вы, друзья, но я терпеть не могу историю. В увлечении историей есть что-то ненормальное. Прошлое – это вообще всегда зло, потому что добро только впереди. Чем больше узнаешь историю, тем противнее становится. Да и может ли быть иначе? Гомо-сапиенс – самый кровожадный и омерзительный хищник, вся его "история" – беспрерывная цепь гнусностей, предательства, ужаса. Изучение истории дает только одно – понимание полной бесперспективности будущего. Говорят, что история ничему не учит. А чему хорошему она может научить? Человек – не автомат, изучение его прошлого не даст и не может дать никаких закономерностей. Но зато оно дает все основания не доверять людям. А некоторым она также дает все основания ненавидеть их и творить новое зло.
Славная история всякой нации славна ровно до той степени, до какой ее разукрасили, а то и создали из ничего, возродив язык, традиции и остальные сказки. Лакировка истории всегда ограничивается моментом появления нации, обычно сильно отодвинутым в прошлое. Истинная история интересна только ученым, зато художественная нужна буквально каждому гражданину. Она не только превращает его в гордую шестеренку национальной машины, противостоящей чуждому враждебному миру, но и, если судить по его сияющему лицу, делает из него человека. Но на самом деле, конечно, она лишает его обьективно человеческого. Цепляние за прошлые обиды и торжества, победы и поражения – как правило на 50% с гаком выдуманные – наносит ему моральную травму и не пускает в будущее. Единственный выход из гордиева узла взаимных претензий – не принесение выборочных коллективных извинений, до которых кто-то умный уже додумался, а полное взаимное покаяние и прощение за все жестокости, сотворенные в прошлом людьми друг другу. И этот выход будет гарантированно работать только при одновременной ликвидации национальных общностей, равно как и любых неформальных групп/идентичностей, которые лелеют свои славные истории. Ибо пока они существуют, их члены, своей поддержкой общности, своей национальной самоидентификацией, принимают на себя коллективную ответственность за содеянное предками.
Здесь будет уместно коснуться вопроса о коллективной ответственности, а равно и о вине, за членов своей формальной или неформальной группы или коллектива. Всякая идентичность несет с собой причастность, откуда рождаются как ответственность за злодеяния, так и гордость за благие дела. В этом разрезе необходимо отделять два типа идентичности – добровольную и нет. Разумеется, именно в первом случае человек несет полную меру и коллективной вины, и коллективной ответственности, даже если сам не участвует в конкретных злодеяниях. А если участвует, то к коллективной добавляется еще и личная. Так что тут вопрос несложен. В случае же недобровольной идентичности, как вина, так и гордость не слишком уместны, однако это не значит, что человек полностью избавлен от них. Как же нам быть? Даже человек, несвободный от своей идентичности – например, этнической, культурной или религиозной, которые вьелись на уровень психологической зависимости – должен найти в себе силы осознать и осудить злодеяния, творимые его группой/коллективом. Так, если идентичность и не устраняется, то устраняется ответственность. Увы, подобное бывает так же трудно, как и избежать участия в злодеяниях. Агрессивная группа часто уничтожает всех, осмелившихся выступить против. Тем не менее в данном случае у нас нет выбора – ведь если никто не выступает против, то группа так и будет творить злодеяния. А значит насилие в данном случае не может служить оправданием злодейств. Единственное, что можно сделать в этом случае – оценить уровни иерархии и распределить ответственность пропорционально им.
Национализм, национальные символы, национальная гордость и прочая национальная мишура исчезнет как кошмарный сон гораздо быстрее, чем ожидается. Нации уже размываются и начинают заменяться пан-мировыми сообществами по линии "цивилизаций", "демократических ценностей", поп-культуры, религии или еще чего-то такого же глобального. Идет формирование всеобщего культурного пространства, наднациональной оболочки и всечеловеческого коллектива, а в дальней перспективе и единого этического ядра. Двигают процесс, не удивительно, интересы верхушек. Глобализация приводит к их интернационализации – формированию мировой "элиты", которой свои бывшие национальные интересы все менее интересны, по крайней мере как это видится мне с самого низа. И это хорошо для публичной этики – вне конкуренции власть наконец выродится до конца, потому что ни расти, ни стремиться ей будет некуда. Разложившаяся, окончательно лишенная культуры, она скатится в мессианство и духовную пустоту, выявив всю свою лживую сущность, чем наконец откроет людям глаза на дорогу к обществу без власти.
Друзья, справедливо критикуя национализм, не будем забывать, что тотальный экономизм пока не формирует глобальное нравственное поле, требуемое этике. Реальность – атомизированная масса индивидов, живующих только ради своих брюха, кармана и шкуры, что и является целью вырождающейся верхушки. Пока национализм противостоит этой тенденции, его можно рассматривать как подспорье героической морали, пусть и исторически обреченное.
