Илья Свободин
Культ свободы: этика и общество будущего
8 Убеждения и истина
– Свобода слова
Давайте теперь перейдем от свободы информации к свободе ее содержимого. Этичность содержания информации сама собой исключает эмоциональность и прямо сосредотачивается на сути проблемы. Может ли быть неэтична суть проблемы? Этично ли, например, призывать к насилию? Наверняка нет. Но зато морально оправдано, если насилие – противодействие и борьба за свободу. А можно ли провоцировать толпу, кричать "пожар" и прыгать в окно? Вы меня смешите, друзья. Ну ладно, а тогда является ли насилием правда? Что, если кто-то умер, узнав о себе нечто такое, что ему не следовало знать? Грустно конечно, но подозреваю, это – его личные проблемы. До тех пор, пока информация ограничена близкими – лгать во благо можно сколько душе угодно. Обьективность, с другой стороны, сурова. Без правды, какой бы обидной и жестокой она не была, публичной сфере не обойтись. Полная правда – необходимое условие сопоставления картин мира и возможности договора. И даже если она показалась кому-то оскорбительной и унизительной – это еще не повод, чтобы ее скрывать. В свободном обществе нет политической "корректности", потому что нет политики. Зато есть этическая корректность – абсолютная правдивость, обоснованность, логичность и прочие качества достоверной и полной, а значит истинной информации.
Однако любая идея может оказаться ложной. Допустимо ли распространять ложные идеи? Ложные идеи, в отличие от ложных фактов, надо распространять обязательно, потому что только договор может решить проблему истинности. И даже если показалось, что она уже решена, всегда возможна ошибка. Так что истинность идеи всегда под вопросом. Кроме тех случаев, когда ее ложность видна сразу. Но если существуют заведомо ложные идеи, значит существует и насилие идей? Конечно – все, что прямо идет вразрез с ОЭ, есть идейное насилие. Но гораздо интереснее пограничный случай, когда ложность идеи вытекает не из ее содержания, а из ее формы. В некоторых случаях проблема истинности оказывается неотделима от способа распространения, а содержимое информации неотрывно от ее формы. Чтобы убедиться в этом, посмотрим на убеждения.
– Ложность убеждений
Всем нам, обитателям насильственного общества, свойственно иметь идеи о том как надо жить. Причем не именно нам жить, а "вообще", т.е. правильно. В истории оставили след несчетное множество всевозможных течений и учений, отстаивающих истинное понимание правильности и конца потоку не предвидится. Все это – чьи-то убеждения о свободном и справедливом устроении общества. Если длинно – ЛОБ. А короче – ложь.
Почему обязательно ложь? Разве человек не может конкретизировать ОБ более-менее правильно? Может. Но к убеждениям это не относится. Слово "убеждения" ничего не говорит нам о том, кто кого убедил. А это – принципиально важно. Потому что одно дело, когда человек сам себя убедил, и совсем другое – когда кто-то его. Разумеется, не надо быть чрезмерно проницательным, чтобы понять: убеждения – это когда человека убедили. Обольстительные проповедники, вдохновенные ораторы, пламенные трибуны. Это благодаря их усилиям маргинальные идеи превращаются в массовые идейные течения, направленные или на полную переделку действительности, или на всемерное ее укрепление. А также в общественное мнение, политический дискурс, расхожие истины и окончательную истину, диаметрально противоположную ОБ.
Для чего человеку убеждения? Свободному – незачем, но в условиях постоянного насилия избежать их трудно. Обманчивая идея дарит надежду, помогает вытерпеть несправедливость и способна придать жизни глубокий смысл. Особенно если она рисует вполне достижимую цель, обещающую несомненный успех. Убеждения – это инструмент поощрения к нужному действию – постройке общества. Как происходит постройка? Для начала – дальнейшим убеждением. Новое общество мирно втолковывается в голову всем остальным, кто вполне может быть и не хотел бы никакого нового общества. Так появляется другой смысл слова "убеждения". Они не живут сами по себе. Они требуют, призывают, заставляют, чтобы в них убеждали несогласных. Окончательным этапом постройки является принудительное вдалбливание убеждений в головы, раньше – посредством войн, революций и лагерей, ныне – голосований, законов и штрафов. Этот этап обязателен, потому что истинность ложного блага невозможно доказать, а терпение у убеждающих рано или поздно кончается.
Почему убеждения ложны? Именно поэтому. Насилие как противодействие насилию – это одно. Насилие, как дорога к ОБ – другое. Чем требовательнее принципы, тем они неправильнее, тем скорее исчезает приставка "над" в определении действий как над-прагматичных. Если личная конкретизация ОБ – условие собственного смысла, обьективной пользы и личной моральной ценности, то навязывание своей конкретизации другим сразу же делает ее ложной, перечеркивая все упомянутое. Убеждение – это уже насилие. Переход грани между убеждением мирным и насильственным не только неизбежен, но и непринципиален. Дело в природе убеждения, оно – единственный способ обосновать применение насилия. В результате максимально убедительным оказывается само насилие.
Наконец, убеждения не имеют никакого отношения к истине, потому что если истина установлена путем процедуры, убеждать в ней не требуется. Убеждения – это всегда альтернатива истине. В условиях ложности любой воплощающей ОБ конкретной идеи, убежденность в своей правоте неотделима от убежденности в ней других – только так существует альтернативная истина. Истинность всего лишь означает, что убеждения оказались убедительны.
– Способы убеждения
Поэтому насилие информации – лучший способ верификации ложных идей. Идее надо лишь привлечь достаточно внимания, продвинуться достаточно далеко и распространиться достаточно широко. Истинным становится то, что упоминается наиболее часто теми, кто имеет наибольшее влияние, будь это мертвый мыслитель, живой публицист или вечно молодая телеведущая. Истина становится все более истинной по мере роста количества ее сторонников, килограммов изданных книг и даже от простого повторения. Ведь не может так быть, чтобы во всех этих многотомных собраниях сочинений содержалась не истина, а высосанная из пальца галиматья? В итоге истина превращается в народную мудрость и избавить от нее может только социальная катастрофа. После чего истиной становится галиматья противоположного толка. Мало кто способен сопротивляться насилию информации, но катастрофа радикально помогает. Жители страны рабочих и крестьян в этом плане являют собой прекрасный пример. Сколько им ни внушали коммунистические убеждения – ничего не вышло. Они были убежденными капиталистами. Но как только все изменилось и пришел капитализм, выяснилось, что у них теперь коммунистические убеждения.
Помимо катастрофы, полезным для продвижения идеи является облачение ее в яркие эмоциональные, а иногда и моральные одежды. Всевозможным идейным борцам, любителям власти и манипуляции, давно известна склонность людей терять рассудок, если задействованы чувства любви, заботы, верности, доверия и т.п. дорогие каждому вещи. Особо талантливые проповедники способны превратить человека в настоящее орудие защиты униженных и обездоленных. Даже философы страдают этой болезнью. Разве плохо звучит "уменьшение количества страданий в мире" или "увеличение общей суммы счастья для всех"? Прекрасно звучит. Социальная справедливость, лучшее будущее, счастье детей, гуманность. Звонкие и бессмысленные фразы. Лозунги. Абсолюты. Идеалы. Выразительные средства. Личное обаяние… От детей и сострадания недалеко ушел страх. Опасность, как моральным ценностям, так и сытому существованию, прекрасно способствует отключению головы и включению режима "Одобряем", "Карать" и "Запретить", а в клинических случаях – "Резать" и "Жечь". Воздействуя на эмоции, упирая на проблемы, обещая быстрые и эффективные решения, людей легко убедить в самых нелепых вещах. Я бы мог легко привести примеры нынешних подобных нелепиц, но боюсь показаться совсем уже сумасшедшим – настолько они стали общепринятыми.
Квази-моральность ложных идей усугубляется чувством "локтя" – личными связями в коллективе единомышленников, что удачно дополняет идейные моральные чувства. Теперь, какими бы нелепыми не оказались его принципы, если человек всегда следует им и ни при каких условиях не может поступиться, он думает, что ведет себя морально. А если отступает – его начинает мучить совесть. Во-1-х, стыдно перед товарищами по партии, он их подвел и совершил теоретическое насилие тем, что подверг сомнению идеалы. Во-2-х, стыдно перед собой – он же считал, что его принципы несут благо, а отступив, он, соответственно, предал его и сделал кому-то худо, даже если этот "кого-то" – выдуманный. Так убеждения подменяют обьективную этику групповой моралью и бездумной лояльностью. Нежелание становиться ренегатом и признавать свою неправоту оказывается сильнее любых фактов и любой логики.
Если в глубине души остаются сомнения, человек от них легко избавиться убеждая других. В самом деле – если другие так легко убеждаются – это не может быть случайно! Убеждения, словно зараза, выделяют гормоны убеждения. Так появляется сетевой политический маркетинг – взаимное убеждение, не знающее ни границ, ни здравого смысла. Убежденность приносит человеку специфическое наслаждение. Ибо он не только понимает истину, но и несет ее свет в темные массы. Удержаться глубоко убежденному от просветительской деятельности трудно. Пристыженные морально-ущербные массы проникаются энтузиазмом и сами становятся глубоко убежденными, несущими свет дальше. Убеждения таким образом, придают человеку моральный вес, а значит частично замещают собственную моральную ценность – его достоинство. Вам не приходилось замечать, что чем настойчивей, убежденней и активней человек, тем его мотивы подозрительнее, тем больше сомнений вызывает его этичность?
Интересным средством убеждения является тонкая и изощренная ложь, которую можно назвать насилием "смысла" – извращение и выхолащивание смысла слов, подмена тем, подтасовка контекста, изобретение терминов, навешивание ярлыков. Мысли не только нуждаются в словах, чтобы быть выраженными, но и сами зависят от них. Оформление в слова – часть процесса мышления. Использование неточных слов, примешивающих посторонний смысл, смещающих оценку и добавляющих ценностную нагрузку приводит к формированию совершенно иных мыслей, чем могли бы сложиться, если точно выразить ощущения и понимание реальности. Стоит, например, назвать рынок "свободным", как всякая мысль о рыночных силах отказывается проникать в голову. Стоит назвать результат боевых действий "геноцидом", как вмешательство в них сразу становится морально оправданным. Или стоит, например, назвать добрые семейные отношения "половым доминированием", как эти отношения начинают восприниматься совсем в ином свете, а у всех вокруг наконец открываются на это безобразие глаза. А уж если наказание преступника назвать "исправлением" или "реабилитацией", а тюрьму – "лечебно-трудовым профилакторием", то о мере и сроках этого "лечения" уже как-то неудобно и вспоминать.
Продолжением манипуляции словами является злоупотребление терминами – научными, какбы-научными или просто бессмысленными. Если засорение речи "чакрами", "аурами" и прочей "психотроникой" эффективно для убеждения людей безграмотных, то для обывателей далеко продвинутых в науках хорошо подходит приложение к обществу, например, кибернетики, синергетики, теории систем, не говоря о простой математике. Формулы, точные формулировки, академичность, аналитический стиль, таблицы и цифры – все это наукообразие, особенно растиражированное кастовой системой и подкрепленное ссылками на великих, древних и просто известных людей, легко сбивает с толку, подавляет способность к сомнению и, по моим наблюдениям, способно сломить абсолютно любую волю к сопротивлению. Человек чувствует себя невеждой, смущается, стесняется показать свою неграмотность и не может найти подходящих слов для ответа. За каждым термином ему начинает мерещиться глубокая истина, которую следует принимать не думая, ведь она уже принята многими другими – грамотными, знающими и без сомнения умными! Сюда же можно добавить и тяжелую, излишне дотошную, заумную манеру изложения, утяжеленную неподьемным весом томов. Человек осилил проблему и предьявил "решение" в трех 800 страничных томах – он просто не имеет права не быть правым! Не беда, что дело уперлось в давно известный неразрешимый парадокс – зато теперь мы еще лучше знаем об этом.
Убеждение может не обязательно быть целенаправленным и даже осознанным. Люди приучены природой подражать друг другу. Многие нормы и обычаи проникают внутрь разума незаметно, и чем незаметнее – тем они прочнее там закрепляются. То же относится и к картинам мира, которые иногда достаточно лишь демонстрировать. Если все окружающие придерживаются каких-то концепций, их хочется принять автоматически. На анализ у мозга может не быть ни времени, ни способностей, а тысячелетняя практика выживания требует не выделяться.
Особенно это относится к нормам, усвоенным социализацией в детстве. Такие убеждения – самые бессознательные и потому самые прочные. Чем раньше начинается внушение нужных картин мира, тем оно эффективней, что серьезно повышает роль образования. Вместо развития автономных моральных структур, независимости, критичности, стремления докопаться до истины и умения аргументировано спорить, беззащитному мозгу ребенка перекрывают кислород знаний и туда насильно вдалбливают догмы, ценности и табу, после чего промытые мозги перестают расти и оказываются неспособны полноценно работать. Искалеченный в детстве человек может даже превратится в полноценного зомби, отказывающегося распознавать не только красоту, но и элементарную логику. Такой способ индоктринации незаменим, когда человека надо превратить назад в животное – убедить в том, что его роль в жизни предопределена, цель задана, а сам он должен делать то же, что делают все, что положено, что необходимо. Примитивные истины – лучший способ оболванивания, поскольку сложное детям непонятно. Все это невозможно навязать свободному человеку, но поскольку человек не рождается сразу свободным, его вполне могут воспитать с нужными убеждениями. А по сути – истребить ростки разума, посеять и взрастить конформизм, покорность и подобострастие.
Все перечисленное повсеместно наблюдается вокруг нас и, надеюсь, ставит точку, если она еще не стояла, в данном вопросе. Убеждения – результат идейного насилия, активизирующего эмоции, предрассудки и стереотипы, утверждающего фанатизм, невежество и неуважение к несогласным. Друзья, сравните это с размышлениями – сомнения, анализ, сбор информации, дискуссии, независимость, беспристрастность!
– Компетентность и эксперты
Граничной проблемой убежденности/убедительности является привлечение научного авторитета, точнее авторитета науки. Научные знания, основанные на рациональном подходе к окружающему миру, на проверенной методологии, на точных эмпирических исследованиях, являются для многих людей истиной в последней инстанции. Преклонение перед наукой давно стало новой религией. И это понятно. Многие ли из нас способны даже приблизительно уразуметь, о чем говорится во всех этих головоломных текстах, пестрящих пугающими формулами? А между тем с точки зрения обьективной этики каждый из нас является равноправным участником договора об истинности всего вокруг, до самой последней вселенской мелочи. И если мы начинаем полагаться в этом принципиальном вопросе на экспертов – о какой истинности можно говорить? Мы же не полагаемся на экспертов в вопросах, которые касаются, скажем, наших личных дел? Под "нами" я имею в виду нас, друзья, а не тех, кто бежит к психологу чтобы уточнить пора ли разводиться или еще подождать.
Но ведь глупо пытаться сравниться с теми, кто явно знает о проблеме больше нас! Как же быть? Задача кажется такой же нерешаемой, как и все прочие задачи обьективной этики. Мы не можем быть равны ни в чем, а должны! На самом деле выход есть. Для начала нам следует понять, что наука, а точнее – научное сообщество – это малое подобие общества, а научный метод поиска истины – маленькая копия нашего общего договора. Ученые, точно как это требует ОЭ, лишь пытаются найти консенсус. И если ученые этичны, они это делают не полагаясь на всевозможные методы убеждения, не говоря о насилии, а используют здравый смысл, дополненный многими знаниями и логикой. Они публикуют статьи, где стараются быть максимально обьективны, и в доказательство приводят результаты, которые все желающие могут проверить независимо друг от друга. Не правда ли, отличный метод поиска консенсуса? И, учитывая, что доверие – обязательный компонент этики, до тех пор пока ученые этичны, мы, хотя бы в некоторых вопросах, вполне можем им довериться. Временно делегировать, так сказать, свои этические полномочия.
К сожалению, этичность ученых, несмотря на их несомненные обширные знания, все еще не вполне дотягивает до стандартов требуемых ОЭ. Что тоже вполне обьяснимо. Даже самые добросовестные ученые – граждане насильственного общества, бытие которых зависит как от господствующих в нем идей, так и от его несправедливой, аморальной практики. Даже в точной науке, поиску истины в которой помогает сама обьективная реальность, ученые умудрились создать множество проблем. Выше уже упоминалась информационная коррупция, которая выходит далеко за пределы поиска консенсуса – авторитетность не только средств публикации, должностей, университетов, но даже целых стран в огромной степени создана искусственно, а значит – насильственно. Кроме того, финансирование множества исследований заранее зависит от предполагаемого результата – поскольку производится, увы, коммерческим образом. Соответственно, "положительные" результаты имеют совсем иной вес, нежели "отрицательные". С самим консенсусом, разумеется, тоже не все гладко. Господствующие научные идеи имеют множество сторонников и уже в силу этого кажутся более истинными. Научный авторитет – а каждый ученый гордится своим авторитетом – неизбежно влияет на степень убедительности. Научная специализация приводит к тому, что сами ученые начинают полагаться друг на друга. А взять систему образования? А добавить естественные проблемы с личным связями и групповой моралью?
Внушительное здание научной истины, выстроенное поколениями честных, даже самоотверженных ученых, со временем дополнилось не менее внушительным зданием самой науки – научными и околонаучными структурами, обслуживающими потребности нынешних научных работников, которые вовсе не ограничиваются потребностью в поиске истины. В итоге, современная организация науки в такой мере превратилась в систему насилия, что ее обитатели иногда становятся обьектом насмешек. Но если бы люди осознали, к каким катастрофическим последствиям может привести наука окончательно отделенная от этики, им стало бы не до смеха! Пока наиболее невежественная часть общества возвращается к диким суевериям, погружаясь в постмодернизмы, релятивизмы и нью-эйджи, неэтичные эксперты все сильнее дискредитируют науку. Похоже, уже не осталось такой подлости для которой не нашлось бы "ученого", способного убедительно доказать ее нужность и полезность.
– Убеждение в свободе
В условиях системного насилия и повальной несправедливости избавиться от убеждений проблематично. Государственная реальность постоянно вызывает тоскливые мысли о свободе. Освобождение начинается с размышлений и пока существует власть, люди обречены размышлять. Но подменяя рассуждения убеждениями, люди порождают власть, а не уничтожают ее. Убежденность в своей правоте, подкрепленная активным ядром борцов за идею – это всегда зародыш новой власти, зародыш насилия, начинающегося с невинных мечтаний о справедливости и кончающегося истреблением неверящих и неверных. Мысли о свободе, чтобы вести в правильном направлении, не должны питаться ущемленными интересами. Такие мотивы непременно окрашивают мысли в насильственные цвета и чем сильнее ущемлен человек, тем радикальнее и необычнее цвета его убеждений.
Свобода не требует убеждения. Что общего между вербовкой сторонников и нахождением консенсуса, компромиссом? Между поиском истины и борьбой за ее уже готовый вариант? Договор предполагает единую, общую цель – свободу, будь то свобода повелевать, свобода подчиняться или свобода быть оставленным в покое. Свобода – необходимая предпосылка любого предположения о правильности. Никакая цель не может осуществиться без свободы. Истинность свободы неоспорима и в этом не надо никого убеждать. Равно как и в истинности ОЭ.
Откуда у меня такая убежденность? От здравого смысла конечно – как и у вас. А иначе и быть не может! Как только здравомыслящий человек узнает об ОЭ, он сам захочет следовать ей. Этика позволяет отделить добро от зла и дарит удивительную ясность, хотя и украшенную парадоксами. Правда, тут есть свои сложности. Узнать об этике пожалуй мало. Чтобы следовать ей необходимо три условия – знание, умение, желание. Если человек не знает об ОЭ, ему необходимо просвещение и образование. Если человек знает, но не может, ему необходима помощь. Если он знает и может, но не хочет – мы знаем, кто это. Трем условиям примерно соответствуют три типа детерминизма. Знания и все, что относится к рыночному договору, преодолевает природный детерминизм – насилие окружающего живого и неживого мира. Умение (воля) помогает преодолеть себя, побороть инстинкты выживания/борьбы и заключить договор. Это детерминизм 2, социальный. Желание же стать человеком возникает под воздействием "детерминизма" свободы, о котором мы уже говорили. ОЭ, к сожалению, никак не помогает ни с первым, ни с третьим. А вот с договорной основой и выбором ОБ была неясность. Так что можно надеяться ОЭ с этим покончит раз и навсегда.
Кстати, возможно уместно будет для еще большей ясности, определить что такое зло. Про добро мы говорим давно и много, а вот про зло все как-то между делом и впопыхах. Чуть раньше мы второпях приравняли зло к детерминизму на основании просто того, что он – антипод свободы. Но есть нюанс. Сам по себе детерминизм – не зло. Он морально нейтрален, так же как и свобода. Животные подчиняются ему и неплохо живут. Приобретя возможность выбора, мы приобрели возможность придавать всему окружающему моральную окраску, смысл. Но смысл этот существует только в рамках нашего выбора. Договариваясь и следуя договору, мы выбираем, и следовательно творим, добро. Выбирая детерминизм – творим зло. Но что, если "выбирать" его нам приходится недобровольно, подчиняясь силе? Предел сопротивления мы чувствуем сами, лично. Иногда выбор есть, иногда – нет. Сажем, легкий голод или страх можно побороть, причем даже оставаясь практически целиком спокойным, нейтральным и обьективным. А сильный? Зависит от человека. Но тогда, если предел у каждого индивидуальный, как отличить истинное зло? В этом сила зла, причина его неистребимой власти – не выбрать его можно только всем вместе, договорившись и четко прочертив границу. Потому самое первое настоящее, истинное зло – это осознанный отказ от договора, от определения границы. Ни подчинение силам природы (детерминизм 1), ни подчинение социальному насилию (детерминизм 2 в предельных случах) не являются злом, поскольку эти силы не оставляют нам реального выбора. Но даже простое уклонение от договора без всякого причинения кому-либо заметного вреда, нежелание вникать в этику, отгораживание от всех – зло. Не говоря о том, что только участвуя в договоре человек может "отгородиться" по-настоящему – так, что его "отсутствие" предоставит всем свободу.
Эта мысль напомнила мне о вас, друзья мои. Что-то давно вы молчите, пропали куда-то. Не злоупотребляю ли я вашим терпением? Не слишком ли я увлекся? Обьективность требует признать, что многое из написанного, выглядит как попытка убеждения, даже как информационное насилие. Но это не так. Мы занимались размышлениями, но разве я вас пытался в чем-то убедить? Конечно нет, тем более что это мне вряд ли бы удалось, с моим-то склерозом. Я конечно старался выглядеть обьективным, но не для того чтобы вас убедить. Я только помогал вам распознать свою внутреннюю свободу, обнаружить то духовное начало, которое ведет к добру. Вы же и без меня все это знаете, верно?
