Илья Свободин
Культ свободы: этика и общество будущего
Рынок: между сотрудничеством и соревнованием
Хорошо быть молодым ученым – перспективным, многообещающим! А еще лучше быть просто молодым и никому ничего не обещать… Как сейчас помню, диссертация по бухгалтерии стоила мне три кило здоровья. Только лягу – уже рассвет, а глаз так и не сомкнул. В голове вместо сна – кошмары, под подушкой – бумага и ручка, на столике – калькулятор. Но облегчить душу не получалось – цифры путались, баланс не сходился, а формулы так и лились на бумагу. В результате было неясно, то ли это явь во сне, то ли сон наяву. В общем, наука.
Диссер я успешно добил, а вот бессоница выжила. Кошмары тоже, с чем я вас сейчас и ознакомлю. А что делать? Экономика, как и любое другое боевое искусство, вызывает отвращение у всякого мирного ученого. Но избежать ее нельзя – грохот боев такой, что не до сна. От этого хочется взять в руки автомат и убить кого-нибудь. На худой конец – закрыть глаза и уснуть. Но не получается, даже не пытайтесь.
1 Личная "свобода" или социальное равенство?
Свободный рынок, а с ним и его основа – свобода в индивидуально-частной реинкарнации – в наше время вызывает у всех нормальных людей нездоровые эмоции. Если еще не так давно были люди, считающие капиталистов благодетелями, стоящими у истоков технологий, рождающими "инновации", создающими рабочие места и повышающими уровень жизни везде, где наступает сапог капитала, то сейчас в это верит только полный идиот. Если еще не так давно находились люди, считающие капиталистическое богатство заслуженным результатом упорного труда, целеустремленности, удачи и огромного ума, то сейчас такие наивные остались разве что среди самих богатых. Если еще не так давно встречались люди, считающие рынок образцом организации социальной системы, уничтожителем сословий и несправедливости, чудом спонтанного порядка и идеалом вольного общества, то сейчас над такими даже смеяться грешно.
Совсем иное дело социальное государство. Твердый порядок и государственная забота воплощают в жизнь моральные идеалы истинного равноправия, растоптанные свободным рынком. Но логика насилия ведет государство дальше – к постепенному превращению собственности из частной в общественную, а точнее в бюрократическую. И результатом, вместо рыночного социализма, становится государственный капитализм – тоже ужасы, но уже прикрытые не высокими словами о свободе, а высокими словами о справедливости. И подкрепленные не менее тяжелым сапогом государства.
Но как получается, что свобода частной инициативы выглядит отвратительно, а насилие организованной массы – высокоморально? С обоих сторон слышны взаимные обвинения. Богачи и обслуживающие их говоруны любят ссылаться на лень и зависть. Тупые бездельники просто не хотят работать. Эти вечные неудачники не способны проявлять инициативу и стремление к успеху. И, соответственно, "справедливость" завистливой толпы – отмазка для бесстыдного грабежа. Как будто богачи только и делают, что работают. Как будто богачи не тупы и не завистливы. Как будто их богатство не следствие связей и коррупции. С другой стороны прилавка упирают на жупел частной собственности. Капиталисты, финансисты и прочие паразиты видят только свою прибыль. Эти хищники готовы попрать самую небесную заповедь, не говоря о земном законе, ради своих привилегий. И, соответственно, социальное государство – единственный путь к справедливости. Как будто партийный бюрократ или отьевший брюхо люмпен видит чью-то еще выгоду, кроме своей. Как будто вообще выгода возможна не за счет других. Как будто уравниловка не есть самое омерзительное насилие – и одновремено прикрытие для привилегий бюрократов.
С самых истоков либеральной мысли свобода прочно, хотя и вынужденно, ассоциируется с рынком и индивидуализмом, в то время как насилие – с политикой и толпой. Попытки социалистов приклеить свободу к сказочным возможностям, даруемым всенародной властью, получились не очень убедительными, поскольку проигрывали гораздо более сказочным возможностям, демонстрируемым свободным рынком. На самом деле баланс прост. Государство – насилие, но и рынок – насильник ничуть не меньше. Как же организовать экономику чтобы было и свободно, и справедливо? Где найти третью альтернативу – и жадному одиночке, и завистливой толпе?
Пока свободная мысль блуждает в двух соснах этого тупикового, но "естественного" выбора, попробуем зайти с другого, научно-бухгалтерского конца.
2 Мотивы рынка
Что движет человеком в условиях освобожденного от морали рынка? Нужда? Жадность? Зависть? Честолюбие? Без сомнения. И чем богаче общество, тем удельный вес примитивной нужды меньше, а "высоких" мотивов, соответственно, больше. Никакое вечно нуждающееся животное не способно беспредельно накапливать ресурсы, стремясь к победе в бесконечной рыночной борьбе. Людям, однако, не хочется признаваться в том, что они просто довели животные мотивы до совершенно безумных пропорций. Они выдумывают пирамиды "потребностей", обманывая себя, что это, дескать, вовсе не жадность и не зависть виноваты. Это, дескать, такие специфически высокие потребности – самореализация, раскрытие талантов, поиск внутренней гармонии, нахождение собственного (даже слишком собственного) "я".
В принципе, зависть или честолюбие – неплохие стимулы для работы и успеха. Стремление доказать, что человек не хуже других и вполне достоин своей судьбы. Однако только этих мотивов недостаточно для нормальной экономики. Опираясь на подобные мотивы, люди создадут только "рынок" насилия. Все таланты на этом рынке сведутся к талантам обставить конкурента, надежно втоптав его в самое дно, и тем доказать, что ты сильнее и способнее. Неважно как. Важно лишь, чтобы это выглядело приемлемо – т.е. вписывалось в некие рамки. Что возможно в двух случаях – или действительно обыграть оставаясь в рамках, или обыграть подправив рамки. Но заметьте – если первично стремление обыграть, то рамки автоматически оказываются вторичны. И поскольку иных ограничителей насилия нет, оно оказывается ограничено весьма ограниченно. Очевидно, доказывать что человек достоин своей судьбы, да и вообще что угодно, в условиях гибких рамок бессмысленно. Не удивительно, что с таким скудным набором мотивов усилия государства по укреплению рамок становятся оправданы и моральны, как и всякое насилие в борьбе со злом. Это лишь ответ на завистливый рынок.
Если отбросить научные прикрасы и вскрыть настоящие, истинно "высокие" потребности нынешнего гомо-экономикус, то, как бы красиво ее не называли, главной его социальной потребностью будет стремление к максимальному наращиванию собственной ценности – что есть Закон Постоянного и Неуклонного Повышения Ценности №1. Закон этот коренится в эгоистичной природе социального животного, а расцветает пышным цветом в обществе всевозможного насилия – то есть в нынешнем. В стае этот мотив выражался в стремлении вверх по лестнице рангов – вплоть до первой ступени, дальше которой животная фантазия не распространялась. Его можно назвать первенством или главенством. В обществе возможностей, да и лестниц, гораздо больше. Но как бы много их не было, мотив тот же – забраться повыше, придавив остальных. В примитивных обществах главным средством была физическая сила, дополненная организаторскими способностями – сколотить ватагу и победить в неравной схватке. В более культурных обществах давить можно не только физически. Можно давить культурой, авторитетом, традициями. Можно давить моралью. Видов насилия не счесть, как не счесть и видов социальных лестниц. Чем например, информационное насилие, со всеми его атрибутами – монополией СМИ, моральным авторитетом, поклонением – хуже экономического, с его капиталами, средствами производства и доступом к печатному станку? Но какое бы насилие мы не взяли, в его основе будет лежать все тот же старый мотив – первенство, победа в схватке, поражение соперников. Мотив ведет к насилию и пока мотив не изменится, свобода останется фантазией. Там же в фантазиях останется и простое человеческое счастье, потому что победить может только один, в то время как проиграть придется всем остальным.
Причем рынок только безуспешно пытается дать выход этому мотиву. Ибо победа над другими требует насилия более жесткого и прямого, чем он может позволить. Безнадежность эгоистичного мотива в деле окончательной и бесповоротной победы собственного рыночного "я" очень хорошо видна, если принять во внимание суть обмена, суть рынка. "Делать деньги", если делать их честно, а не просто отнимать, можно только удовлетворяя потребности. Но тем самым деляга, в соответствии с парадоксальной природой ценности, лишает себя будущего заработка. Стало быть, удовлетворять потребности надо так, чтобы ненароком не удовлетворить. А еще лучше – взрастить и обострить. Надо обманывать! Надо обирать! Это и есть "свободный" рынок – рынок с фальшивыми целями и невидимыми рамками.
Наверняка свобода выглядела бы гораздо привлекательней, если б делала людей счастливыми. Способна она на это? Конечно, ибо в основе свободы лежит совсем иной мотив – общего блага. Согласитесь, легко стать счастливым, если принести всем чуточку пользы! ОБ выражается через признание обществом, востребованность, полезность, нужность. Эти слова даже на слух звучат приятнее. Конечно, новый мотив не может работать в старом обществе. Что толку стремиться быть полезным людям, если они просто пользуются этим в собственных эгоистичных целях, и вместо благодарности втаптывают идеалиста в грязь? Только этика открывает дорогу к свободному и счастливому обществу. Она изгоняет насилие, заменяя старый мотив на новый.
Мотив ОБ обьединяет пользу всех с тем же личным удовлетворением, с той же реализацией способностей. Человек опять хочет доказать всем, что он достоин – и своей судьбы, и общества таких же достойных людей. Увы, обьективная оценка результатов деятельности, и соответственно человека, требует вечности. Но человек не вечен. Очевидно, личное и общественное не сочетаются идеально, и в случае недооценки этичный человек скорее готов дать обществу кредит, чем воспользоваться его кредитом в собственных целях. Общество все же более обьективно. Остается рассчитывать на потомков – личное счастье невозможно без осознания того, что дело жизни будет оценено потом. А обратная ситуация, переоценка (переоцененность), подвергает риску достоинство, и следовательно успех в тленном мире этичный человек не ставит слишком высоко. В обоих случах, текущая оценка обществом не может являться единственным и окончательным критерием счастья. Мотив первичен. Важно принести пользу. Ее оценка и результирующие социальное положение – дело вторичное.
Что касается нужды, зависти и прочих позорных пятен капитализма, свободное общество наверняка будет намного богаче – ведь блага будут доставаться всем. Да и деньги будущего, привидевшиеся нам ранее, выведут эти пятна с корнем.
3 Этичная конкуренция
Свободный рынок, вопреки фантазиям его поклонников, не существует сам по себе. Это не есть нечто, не зависящее от человека, нечто, существующее обьективно в природе – этакое спонтанное, надо только убрать руки и оно возникнет само собой на пустом месте. Нет никакого спонтанного, самовоспроизводящегося порядка. Рынок – добровольный, честный, свободный обмен ценностями – это дитя общества зачатое разумом. И, как и все прочие производные разума, дитя трудное, болезненное и крайне хрупкое. Рынок возможен только в очень точных, строгих и всеобьемлющих условиях – а именно, когда уважается договор, когда сила заменяется правом, когда порядочность становится нормой поведения. Ни право, ни договор, ни тем более порядочность не живут где-то в природе. Их рождение и бытие требует тяжелых умственных усилий, долгого накопления этики и культуры, развития справедливых социальных институтов. Свободный от этики рынок, будучи предоставлен самому себе, быстро выродится в войну всех против всех, потому что его свободу некому будет беречь. А загнанный в рамки насилия государственной власти, он превратится в олигархический гулаг, потому что некому будет унять аппетиты верхушки, которые куда легче реализуются без всякого рынка. Не к этому ли замечательному положению дел мы идем быстрым шагом?
Что же такого в рынке есть, что нужно холить и лелеять? Первое конечно – эквивалентность обмена, второе – новые деньги, ну а третье – честную конкуренцию, за неимением лучшего термина. Оставив первое на позже, а второе – насовсем, обратимся к третьему.
Возможна ли честная конкуренция? Конкуренция – это конфликт интересов, когда каждый преследует противоположную цель. Откуда в такой ситуации возьмется уважение к правилам, этике? Уважение к правилам означает общую цель, а это уже сотрудничество! Но без конкуренции не будет и рынка! Рынок предоставляет выбор, выбор ведет к состязанию альтернатив, а значит появляется проигравший, третий участник обмена, точнее неучастник – тот, кому не удалось поучаствовать в обмене, потому что его предложение не нашло ответа. Как учесть его интересы, да и прочие интересы третьих лиц, называемые бухгалтерским словом "экстернальность"? Очевидно, только отказом от выбора!
Свобода старательно отрицает сама себя, но мы уже давно привыкли к этому. Конкуренция без конкуренции – такой же парадокс, как и равенство без равенства, а выбор без выбора. Этичный рынок требует одновременно обеих противоположностей. Но все эти словесные ухищрения вряд ли прибавят ему привлекательности. Как же быть? Вероятно, конкуренция без конкуренции возможна – через все тот же загадочный и непрактичный эквивалентный обмен. Ведь он как раз и означает, что третий участник действительно участвует. Кроме того, каждый участник этичного рынка уникален, т.е. сравним и несравним одновременно. Оригинальность собственного продукта – уже знакомое нам требование свободы, это свобода конкретизации ОБ. Подобие похожей конкуренции уже существует – правда пока в искусстве, что вполне обьяснимо – истинное искусство далеко от ресурсов и близко к вечности. В искусстве побеждает каждый, но по своему. Проигравших нет – победа одного не означает, что остальные проиграли. Осталось только научиться находить ОЦ и тогда оценка "победителя" деньгами станет просто мелкой формальностью. Ведь ОЦ требует вечности, а значит вопрос об окончательной победе или поражении всегда открыт. И "победа", и "поражение" просто исчезают из лексикона.
Однако, насколько описанная утопия применима на практике? Куда девать, например, азарт борьбы и прочие сильные ощущений, заложенные нам в гены эволюцией и отсутствие которых не только обеднит нашу жизнь, но и превратит ОБ в нечто унылое и скучное, стремиться к чему совсем не хочется? Не говоря о том, что страдать действительно яркой оригинальностью дано избранным, а иначе в ней и смысла никакого нет?
Я думаю, люди будущего найдут какой-нибудь выход. Например, введут небольшую искусственную конкуренцию. Если личные жизненные цели согласуются договором, то их достижение вполне может быть организовано соревновательно, как в картах. Участники карточной игры, если конечно это дружеская игра, а не способ обобрать до нитки, имеют общую цель – развлечься. Организовать рынок можно таким же образом. Точнее – похожим, чтобы не подвергать этику опасности, а человека искушению. Тогда искусственная конкуренция превратится просто в своего рода игру.
Мотив такого соревнования так же отличается от нынешней экономики, как дружеская пулька от азартной лихорадки казино. Неэтичная конкуренция нацелена на устранение конкурента. Но если устранить соперника – с кем состязаться? Игра требует партнеров. Компании на рынке вполне могут проиграть и даже разориться – почему бы и нет? Но поскольку тут же будет создана новая, факт разорения не меняет смысла соревнования. Проигрыш не затрагивает людей, поскольку само участие в соревновании приносит общую пользу. Участники не стремятся захватить рынок и вытеснить проигравших в вечное небытие. Они наконец сосредоточатся на творчестве, продукт которого становится достоянием и проигравших. Т.е. в треугольнике договора (два конкурента и потребитель-судья) проигравший не страдает, а участвует в выигрыше, радуясь новому результату, который движет общество вперед.
Спекулянт, коммерсант, предприниматель, бизнесмен и подобный деловар исчезнет как класс. В этих расширителях узких мест экономики не будет нужды. Движущей силой общества станут люди создающие новое, в т.ч. новое в организации предприятий и процессов обмена. Карьера и продвижение по службе перестанут быть целями в себе. Целью станет реализация собственного творческого потенциала в создании ОБ. Почему сейчас не принято оглашать размер, а кое-где и источники, своих доходов? Потому что это стыдно. Совесть противится и неравенству, и эгоизму которым пропитан рынок. В этичном рынке доход станет предметом гордости.
Искусственная конкуренция очевидно нарушает принцип эквивалентности обмена. Если есть победители и проигравшие, усилия последних, вероятно, пропали зря – их работа, потраченное время и вложенные ресурсы не принесли той пользы какую должны бы. И тем не менее, честное соревнование предпочтительнее – как и всякое движение. Эквивалентность – не менее загадочна чем ОБ. Кто знает, в чем оно? Возможно проигравшие в соревновании на самом деле своим проигрышем принесли пользу всем – и возможно даже большую, чем если бы формально эквивалентно обменяли свой продукт в отсутствии соревнования! К сожалению, такие тонкости наука пока учесть не в состоянии, поэтому примем, что возможны любые варианты – как этичная конкуренция, так и идеальный обмен. Будущее решит.
4 Возможности и изобилие
Однако, это еще не все. Скажем, как быть в случае распределения ограниченного ресурса? Есть продукт и два покупателя. Как учесть интересы того, кому не досталось? А подобная дефицитность будет всегда, поскольку нужда есть сформированная потребность. Например без горячей воды в кране едва ли можно нормально жить, хотя еще пару веков назад о ней не мечтали. Соответственно, люди становятся несчастными, когда видят насколько они обделены по сравнению с другими, а не потому что им "действительно" чего-то не хватает. Тут мы сталкиваемся с ситуацией конкуренции не между производителями, а между потребителями. Как ни печально, в дело вступают деньги (которые таки пришлось ограничить), которые худо-бедно сигналят обществу важность потребителей – точно как ныне с той разницей, что поскольку неравенство больше не будет искажать рыночные веса сторон, потребности каждого будут куда более справедливо оценены. А проигравшие получат заменитель – такой же хороший, но дешевле.
Откуда он возьмется? Свобода невозможна без достаточных возможностей, однако использование некой возможности почти всегда отнимает эту возможность у других. Например, взяв самую красивую девушку в жены, некто лишил этой возможности всех остальных. Таким образом любое действие затрагивает чужую свободу, делает кому-то хуже и в конечном итоге является ничем иным как насилием. Поскольку без действий и пользования возможностями никак не обойтись, граница между свободой и насилием проходит там, где использование одной возможности оставляет достаточно других возможностей. В нашем примере, красота субьективная – а значит прочие девушки ничуть не менее красивы, и все остальные имеют прекрасные шансы жениться. Похоже природа мудрее экономики – она всегда оставляет достаточно возможностей. В экономике сейчас не удается найти общую границу между "достаточно" и "скудно" – в то время как у большинства "скудно", у избранных более чем "достаточно". На этичном рынке эта граница ощущается моральной интуицией и закрепляется договором. Свобода всегда оставляет шанс вместо упущенной возможности найти новую – гораздо лучше. И здесь тот же смысл, что и в случае искусства – нас спасает оригинальность производителей, гарантирующая невозможность существования абсолютно уникальных возможностей. Каждая возможность и уникальна, и универсальна – в точности как и ее производитель.
Однако, если с заменителем обнаружились проблемы, дружеское соревнование плавно превращается в смертельную схватку. Да и возможна ли честная конкуренция в условиях жесткого дефицита ресурсов? Очевидно, есть некий минимальный уровень благосостояния, ниже которого ситуация становится "катастрофической", вновь встает вопрос выживания, а свобода превращается в нескорую мечту. Можно предположить по крайней мере два необходимых условия для этичного рынка:
1) стабильный уровень благосостояния, удовлетворяющий все базовые потребности, т.е. с большим запасом снимающий вопрос выживания;
2) уровень механизации/автоматизации/роботизации достаточный, чтобы сделать тяжелую или неприятную работу легкой и приятной. Или по крайней мере достаточно привлекательной.
Второе условие ставит меня в тупик, поскольку я совершенно не представляю себе каков должен быть этот уровень. А может ли так случиться, что даже в отсутствии всякой механизации люди будут добросовестно работать на тяжелой работе? Мне кажется – вполне. Человеку вообще больше свойственно работать, чем бездельничать. Пытка бездельем – куда хуже пытки трудом, особенно если деятельный мотив – сотворить что-то полезное, а не заработать на кусок хлеба. Более того, физическая работа не только закабаляет, но и освобождает – например, от проблем с лежачим образом жизни. Иными словами, можно предположить, что в условиях достаточного благосостояния, требование механизации станет не слишком существенным.
Поэтому есть смысл сосредоточиться на первом условии. Возможна ли описанная в нем ситуация? Абсолютно. Если дефицитность – нормальное состояние ресурсов вообще, это никак не относится к конкретным из них. Конкретные вполне могут быть в избытке, причем такое положение на самом деле абсолютно естественно. Или точнее, было естественно, пока за дело не взялся нынешний рынок, способный сделать дефицит буквально из всего. Посмотрите на эволюцию животного мира. Всякое живое существо потребляет множество ресурсов, но критически дефицитен из них только один – именно тот, который и ограничивает бесконечный рост популяции. Тут, для общности, я включаю в понятие "ресурс" и безопасность – отсутствие хищников. Эволюционируя, животные приобретают способности находить ресурсы и эффективно их использовать. Преодолевая дефицит одного ресурса, популяция упирается в следующий. Единственный способ окончательно побороть дефицит – либо бесконечно производить ресурсы, либо искусственно ограничить рост популяции. Учитывая, что и то, и другое уже давно практикуется цивилизованными людьми, нет никаких непреодолимых причин, чтобы все ресурсы необходимые для выживания не были в изобилии. Это значит, кстати, что наблюдаемый дефицит всякой всячины – заслуга цивилизации.
Иными словами, мы имеем искусственный дефицит. В этом, собственно, суть экономического насилия – это ловкие манипуляции ресурсами, приводящие к ситуации, когда изобилие ресурсов искусственно превращается в их дефицит. Ибо только так можно выжать из неимущих все, что имущим не хватает для полного счастья. Универсальные экономические законы – лишь выдуманная "обьективная" основа экономического насилия, неограниченная жадность – настоящая обьективная. Например, если кто-то найдет способ незаметно присвоить половину воздуха, будет ему стыдно показываться на глаза людям? Будет его мучить совесть за всех, кто дышит через раз? Конечно нет. Он будет только рад. Ведь он создал благо – он дарит людям возможность дышать. Вы уже готовы платить ему? В этом и сокрыт "обьективный" механизм. Создать дефицит легче всего манипулируя сознанием людей – основная масса и потребностей, и ресурсов созданы искусственно. К счастью, с базовыми потребностями дело обстоит несколько иначе, что дарит нам робкую надежду.
