Илья Попов
Крах всего святого
А что если они забрали зеркало?.. От этих мыслей Аль-Хайи едва не стало худо, и он невольно заскрежетал зубами от ярости; о, нет, он не позволит увести его сокровище прямо из-под носа, как раз за мгновение до того, как он достиг цели. Он найдет то, что искал. Найдет и заберет себе. Чего бы это ему ни стоило. И любой, кто попытается помешать ему в этом, сильно пожалеет.
Спустя время Аль-Хайи уже стоял в крепостном дворе. Взгляд его привлекло небольшое каменное здание – сложно сказать, чем именно; было это некое внутреннее чувство, натренированное многими годами путешествий и исследований. Так искусный кузнец первым делом обращает внимание не на человека, а на его меч, или опытный гурман может по запаху отличить произведение искусства от дешевой похлебки. Аль-Хайи вошел вовнутрь и похвалил сам себя за внимательность, когда увидел в стене небольшой проход.
Аль-Хайи зажег факел, который предусмотрительно взял с собой, пригнул голову и начал осторожно спускаться по крутым ступеням, тщательно вглядываясь во тьму и прислушиваясь к любому шороху – он потерял множество верных слуг и наемников из-за ловушек, что любили ставить в крепостях и усыпальницах, да и сам много раз едва не лишился головы, так что предосторожность лишней не будет. Тем более, что незваные гости могут быть еще здесь – и вряд ли встреча с ними обернется дружественной беседой.
Спустившись, Аль-Хайи очутился в узком низком коридоре, где его ожидала развилка из трех проходов, но, к счастью, он предвидел и подобные трудности. Аль-Хайи достал из кармана мешочек с сухим горохом, прошептал над ним нужные слова и высыпал горошины на пол – через несколько мгновений маленькие шарики затряслись и выстроились в линию, указывая верную дорогу. Так он проделывал каждый раз, когда коридор расходился, и, в конце концов, наткнулся на еще одну лестницу. Поднявшись, он перебрался через большую дыру, оказавшуюся очагом, попутно сверху донизу перепачкавшись сажей и пылью, и сквозь кухню вышел в длинный коридор.
Горох у него уже почти закончился, но он и не был более нужен – ноги будто сами собой несли хозяина. И вот, наконец, Аль-Хайи вышел в огромную полутемную залу, попутно перешагнув через несколько покойников – скорее всего, это и были друзья того паренька, найденного в роще. Вид их был весьма любопытен даже для богатого опыта Аль-Хайи, но едва он увидал то, что стояло посреди зала, как мысли его разлетелись, словно листья от порыва ветра, а грудь сдавило сладостной истомой. Kdh’aar’aS’shaawlO’rgh’amot… Но… Здесь?
Почти не дыша, Аль-Хайи подошел к зеркалу, обошел его по кругу и вгляделся в мастерски выполненную голову забытого бога. На страницах книги он нашел немало его изображений: некоторые были весьма схематичны и абстрактны, многие – попросту бессвязны и невнятны, но пара-тройка портретов, сделанных то ли великими мудрецами, то ли истинными безумцами, выводили образ Древнего весьма умело и детально; точнее, тот облик, что хотя бы отдаленно мог воспринять человеческий разум, эхо от эха его настоящей сущности, слепок от слепка его полной формы.
Аль-Хайи не смел и надеяться отыскать хотя бы след культа одного из Великих Древних, но сомнений не было – стоило Аль-Хайи протянуть руку, и он дотронется до предмета, что может позволить хотя бы попытаться услышать голос К’хаара; обломка врат, что когда-то связывали меж собой эфиры и материи, служа проводником между вселенными. В книге Древнего называли еще тысячами имен: Повелитель Роя, Владыка Гнили, Межмирный Осквернитель, Чумный Император, Отец Улья, но все записи соглашались в одном – К’хаар один из самых могучих небожителей, крупнейший осколок Вселенского Хаоса. Все жалкие сущности, которым поклонялись дремучие язычники древности, не стоили и частицы той силы, коей он обладал; и даже куда более могучие боги – навроде Пророков, Айша или местных небесных демиургов – не стали бы вровень с К’хааром и вместе взятые. Пускай память о нем – как и о его собратьях, если так их можно назвать, ведь, конечно же, обозначить связь всех небытийных сил людским языком можно с очень и очень большой натяжкой – с веками угасла, но все еще тлеет в самых забытых уголках земли, а даже малый уголек можно раздуть до огромного пламени…
Аль-Хайи с трудом оторвал взгляд от зеркала, огляделся и заинтересованно хмыкнул, увидав криво выведенные знаки и огарки черных свечей. Кажется, разрозненные кусочки понемногу складывались в осмысленную картину. Что ж, если эти аахмаки – у Аль-Хайи язык бы не повернулся назвать местных суеверных неучей чуть более приличным словом – сумели сотворить хоть что-то при помощи столь примитивного обряда, то каких результатов сможет добиться Аль-Хайи со всеми его знаниями и книгой…
Откуда-то сбоку из темноты послышалось тихое рычание и быстрые шаги – к счастью, тело Аль-Хайи зачастую действовало быстрее разума. Он ушел в сторону, так что незримый нападавший захватил руками лишь воздух. Через мгновение Аль-Хайи стоял напротив невысокого мужчины, одетого в рваные лохмотья, вставшие колом от усохшей крови: из бока его торчало несколько оперений, бледно-синяя кожа почти просвечивала насквозь, глаза были полностью залиты черным, небывало длинные для человека пальцы заканчивались изломанными когтями, а подбородок разделился надвое, обнажая двойные ряды острых зубов, напиравшие друг на друга, подобно уткнутым в землю стрелам.
Хм, видимо, это как раз один из тех жалких червей, которые пытались обуздать силу неподвластную даже наиболее могучим магикам, не то, что простому обывателю. Неплохо было бы заполучить подобный экземпляр живьем – конечно, если это слово можно применить в сторону ожившего мертвеца – так, для изучения, но риск того не стоит. Самое главное – позаботиться о зеркале, а уж в подобных кадаврах недостатка не будет; улицы городов кишмя кишат нищими, что за лишнюю монетку согласятся пройти куда угодно. Аль-Хайи вытащил из-за пояса длинный кинжал – подарок Моро – и перебросил оружие из руки в руку, намереваясь уложить покойника одним точным ударом, но на этот раз окончательно. Однако через мгновение Аль-Хайи пришла кое-какая идея. Главное, не задеть язык или связки…
Подождав, пока тварь подойдет поближе, Аль-Хайи поднырнул под неуклюжий взмах когтистых лап и вогнал нож прямо в висок – через мгновение мужчина упал на пол и дернулся в последней агонии; Аль-Хайи же поспешил достать из сумки небольшой пузырек, чье содержимое стоило ему целое состояние. Аль-Хайи сбил печать, вылил ровно семь капель бесцветной маслянистой жидкости в разинутый рот мертвеца, убрал нож обратно в ножны, вынул книгу, перелистнул несколько страниц и принялся нараспев читать нужное заклинание.
Признаться, он никогда не был силен в некромантии, хоть когда-то и обучался у одного из опытнейших мастеров сей оккультной науки. Но тот верх, что Аль-Хайи смог достичь за множество попыток – заставить мертвеца слегка пошевелиться и произнести несколько бессвязных звуков, прежде чем дух вновь покинет мирское тело, так что вскоре Аль-Хайи бросил бесплодные попытки овладеть темным искусством и углубился в изучение других дисциплин. Однако сейчас он нутром чувствовал, что дело идет совсем иначе, будто сам Древний подсказывал Аль-Хайи нужные слова – они срывались с языка сами собой, не успевал он их осмыслить, кончики пальцев начало покалывать, голос его становился все глубже и тверже, и не успел Аль-Хайи прочитать и до середины, как мужчина принялся подергиваться, силясь приподняться, а как только Аль-Хайи произнес последний слог, покойный резко сел и склонил голову на бок, пялясь в пол пустыми рыбьими глазами.
– Я – Абдумаш Аль-Хайи ибн Зафар, тот, кто призвал тебя назад в этот мир и единственный, кто может тебя отпустить. Не я вызволил твой дух, но я вернул его назад, дабы ты ответил на мои вопросы. Назови мне свое имя! – потребовал Аль-Хайи, захлопнув книгу.
– Ло… Лорен, – ответил мертвец, подергивая головой, точно птица. Говорил он глухо и еле внятно, так что Аль-Хайи приходилось изрядно постараться, чтобы распознать хоть слово. Впрочем, оно и не удивительно – с таким-то распухшим языком, что вываливался на подбородок и сочился на грудь мутной слизью.
– Кто ты и что ты здесь делал?
Покойник ничего не ответил, замерев, словно статуя; и Аль-Хайи уже было подумал, что затея его все же провалилась, и этот аахмак вот-вот рухнет назад на пол, как тот начал говорить:
– Я… был… слугой. Я приехал вмес… те с господи… ном Отесом. Чтобы вы… чтобы призв… вызва…
– Вы хотели призвать Древнего? – Аль-Хайи кивнул в сторону зеркала и, не услышав ответа, добавил. – Того, кого вы называете Падшим? Отвечай!
– Да, – прохрипел мертвец. – Отпусти меня…
– Рано, – отрезал Аль-Хайи. – Откуда вы прознали про Древнего? Где нашли зеркало?
– Зе… зеркало выловил… рыбак. При… вез Отесу. Продал за пол… пол… серебра. А к тому… ночью… явилась… стрыгой. Она показала… рассказала… ему. Про него. Пад… шего.
Аль-Хайи взглянул в сторону полуразложившегося трупа стрыги, которая бесстыдно обнажила на свет три обвисших груди. При первом взгляде ее можно было принять за обычную женщину – но длинные когти быстро бы наказали неосторожного распутника за невнимательность. Любопытные существа – уже не люди, но еще не дикие твари, как, к примеру, массахи; кто-то говорил, что стрыги – могучие колдуньи, до неузнаваемости изменившие себя черной магией, а кто-то утверждал, что это совершенно отдельный вид, населяющий мир задолго до восхождения людского рода. И у той, и у иной стороны имелось немало последователей, но практически все теории и аргументы, их подтверждающие, были лишь домыслами и догадками.
К слову, Аль-Хайи как-то имел честь вести беседу с подобным созданием, чудом наткнувшись на нее в столице Арракана; тут же раскусив личину твари, он предложил ей сделку – столько юных, пышущих жизнью жертв, сколько она пожелает, взамен ее секретов. Свою часть уговора Аль-Хайи выполнил, но в ответ получил лишь горсть полунамеков, да щепоть старых баек; а в конце стрыга и вовсе попыталась перегрызть ему глотку. Однако после Аль-Хайи получил возможность не спеша изучить ее изнутри – любопытно, что сердец у нее оказалось два, причем одно явно сформировалось уже при....Так, не время предаваться воспоминаниям. Необходимо разузнать у мертвеца как можно больше, пока он еще может говорить.
– Зачем вы пытались пробудить Падшего? Что вы от него хотели?
– Отес бо… болел. Хотел веч… ную жизнь. И обещал нам… тоже. Отпусти меня.
«Что ж, вы получили то, что заслужили, – с презрением подумал Абдумаш. – Золото, сила, женщины… люди не меняются. Глупцам посчастливилось увидеть то, чего не стоят все их жалкие жизни вместе взятые – и как же они этим воспользовались?».
– Нет, – отрезал Аль-Хайи. – Что конкретно вы делали? Жертвоприношения? Ритуалы пробуждения? Пытались выйти с Древним на связь через сны? Отвечай!
– Да, – мертвец чуть покачнулся и изо рта его вылился очередной поток слизи и крови. – Похи… щали людей. Привозили… сюда. Отес сказал… нужный день будет в Проводы. А потом… потом пришли они. Убили… нас.
Проводы? Аль-Хайи вспомнил пир, после которого чуть не убили Матиаса. Весьма и весьма интересное совпадение… Или нет? День, когда солнце начинает идти на убыль – на память прикинув карту ночного неба, Аль-Хайи потер подбородок. Парад планет еще не начался, но, видимо, сон Древних уже куда слабее и мысли их уже начинают пробивать эфирную толщу…
– Кто были эти «они»? Ты знал их раньше? Назови мне их имена.
– Не… не знаю. Отпусти-и-и…
– Скажи мне, кто и сколько…
– Отпусти меня! – выкрикнул покойник и принялся раскачиваться взад-вперед так сильно, что, казалось, того и гляди размозжит затылок о каменный пол. – Отпустиотпустиотпустиотпу…
– Я – Абдумаш Аль-Хайи ибн Зафар, отпускаю тебя Лорен! – еле-еле перебил вой мертвеца Аль-Хайи. – Пускай душа твоя вновь покинет этот мир. Прочь!
И не успел он произнести последнее слово, как мертвец тут же рухнул на бок. Мигом выкинув из головы этого червя, который даже после смерти так и остался ничтожеством, не способным ответить на несколько простейших вопросов, Аль-Хайи подошел к зеркалу и с сомнением оглядел его снизу доверху. Казалось, он предусмотрел абсолютно все – любую мелочь и препятствие, что возникнет у него на пути – но вот самая банальная вещь привела его в замешательство: как ему доставить артефакт до лодки? И думать не стоит о том, чтобы унести его на плечах. Но куда деваться – иногда даже великим умам приходится заниматься низменным трудом. Аль-Хайи вздохнул и отправился на поиски того, во что можно завернуть зеркало, чтобы дотащить его хотя бы волоком.
***
Амадиу разглядывал то, что осталось от некогда процветающей деревни. Огонь уже успел сожрать дома, выплюнув взамен черные остовы с провалившимися кровлями, напоминающие черепа, смятые ударом палицы. То здесь, то там лежали убитые жители, некоторые – со следами пыток. Вывернутые из суставов конечности, отрезанные ноздри, вбитые в глотки черенки лопат, выжженные глазницы и кишки, намотанные на заборы, были далеко не самым ужасным из того, что им довелось пережить.
Кое-кто сжимал в руках топор или мотыгу – среди покойников были даже несколько Мечей, получивших пускай и неумелый, но яростный отпор – однако нападение, судя по всему, застало крестьян врасплох, и большинство не успело даже одеться. Взрослые мужчины в одних рубахах, старики и старухи в длинном исподнем, полуголые женщины в разорванных платьях, в последнем объятии сжимающие своих детей, словно надеясь защитить их от стали. Амадиу поправил съехавший с носа шарф, но тонкая ткань едва ли помогала от запаха паленого мяса, въедавшегося прямо в ноздри – некоторые из селян встретили смерть прямо в собственном жилище.
Наконец-то Амадиу напал на след – длинный след из крови и слез, что оставлял за собой тот, кто некогда был не только его наставником, но и другом. Именно тот, кто принял Амадиу в ряды Мечей, тот, кто многие годы служил ему примером мужественности и добродетели. Признаться, втайне Амадиу молил богов, чтобы на Одрика наткнулся чей-то другой отряд, не желая поднимать меч против бывшего соратника, но теперь… Амадиу сжал кулаки, слыша, как скрипит кожа перчаток – умом понимая, что действовал так быстро, как мог, но все еще виня себя в смерти каждой безвинной жертвы.
– Магистр?.. – раздался из-за его спины взволнованный голос.
Амадиу оглянулся и увидел невысокого толстяка со свернутым на щеку носом, который сидел на крепенькой черной лошади – Меча по имени Клод, который так хотел походить на своего старшего собрата по оружию, что раздобыл даже точно такую же шапку из соболиного меха.
– Вы нашли его? – глухо спросил Амадиу и отвернулся от пепелища, чувствуя, как его начинает мутить.
– Там, за холмом, – Клод взмахнул рукой, чуть ли не подпрыгивая в седле от нетерпения.
Амадиу тряхнул поводьями и направил коня вслед за Клодом. Еще издалека Амадиу увидал высокий столб, врытый в землю, что окружили с три десятка Мечей – почти весь его отряд, за исключением нескольких разведчиков. При виде своего командира воины расступились, а когда Амадиу спешился и вошел в круг, вновь сомкнули ряды.
Прямо у столба стояли с десяток человек – в потрепанных плащах ордена, потемневших от сажи, и доспехах, покрытых засохшей кровью. Самые ярые фанатики, остатки тех, кто, несмотря на приказ капитула, до конца сохранил верность своему командиру. Один из них сжимал в руке горящий факел, прочие – мечи, топоры, цепы и молоты; но каждый с ненавистью оглядывал бывших собратьев, кои, по их мнению, выбрали неверную сторону.
Однако Амадиу интересовал лишь один из них. Высокий мужчина в изъеденном ржавчиной панцире, который возился у груды бревен, соломы и хвороста, сваленных у столба, тщательно поливая их маслом, точно все, что происходит вокруг, его не касалось. К столбу же была привязана юная девушка, которой было лет пятнадцать, не больше – некогда красивое округлое лицо было изувечено до неузнаваемости, превратившись в один огромный заплывший синяк, заместо глаз было две щели, текшие ручьями, а платье было разорвано, обнажая меленькие груди со ссадинами и ожогами.
– Одрик! – крикнул Амадиу.
Одрик вылил остатки масла на несчастную, отбросил в сторону мех и повернулся к Амадиу, кривя узкие губы ухмылке. Бывший великий магистр ордена Святых Мечей, а ныне – убийца и отступник, выглядел он преотвратно. Лицо его осунулось, ставши напоминать острый череп, обтянутый кожей, волосы – еще год назад ярко-черные, словно чернила – торчали длинными поседевшими клоками, а глаза почти впали вовнутрь, сверкая из черных впадин стальными огоньками. Одрик смерил Амадиу долгим взглядом и цокнул языком:
– И ты, Тома?
– Одрик Лорр, – произнес Амадиу, кладя ладонь на рукоять клинка, – от имени капитула ордена Святых Мечей я приказываю вам и вашим людям сложить оружие и проехать со мной в Алый Оплот, чтобы пройти братский суд за все преступления…
В ответ Одрик лишь расхохотался, откинув голову назад. Смех его напоминал лай бешеной собаки – визгливый и пронзительный, что особенно жутко слушался на фоне подвываний и всхлипов девушки. Закончив смеяться, Одрик схаркнул на землю желтоватый комок и вытер рот тыльной стороной ладони:
– Я не признаю никоего суда, кроме божьего. Я делаю праведное дело…
– Праведное?! – выпалил Амадиу и махнул рукой за спину, где еще дымились развалины. – Предать огню целую деревню – праведное дело?! Сколько человек ты убил сегодня? Тридцать? Пятьдесят? Сотню?
– Кретин! – рявкнул Одрик. – Как и все вы, – он обвел покрасневшими глазами окруживших его Мечей, – как и ваш лживый капитул, насквозь провонявший ересью и пороками! Вы – не воины, а трусы, ростовщики и пьяницы! Если плоть начинает гнить, ее необходимо резать. Если душу захватила ересь, то изгнать ее можно только через страдания. Ты знаешь, – он с ненавистью взглянул на девушку, отплевывая каждое слово, – что я нашел у этой твари?!
Одрик достал из кармана какую-то вещицу и кинул ее прямо под ноги Амадиу. Он наклонился – и через миг уже разглядывал небольшой самодельный амулет, представляющий из себя два скрещенных меж собой деревянных полумесяца, украшенных несколькими веточками омелы.
– Это всего лишь безделушка, – покачал головой Амадиу, поднимая глаза на Одрика, и бросил амулет обратно на землю, – сделанная руками ребенка. Ты и впрямь уничтожил целое поселение из-за подобной ерунды?
– Ерунды? – поперхнулся Одрик. – Ерунды?! Это, – он ткнул узловатым пальцем в амулет, – плевок в лица богов! Она еретичка, а то и чернокнижница! А вся деревня – вся! до последнего пастуха! – знала об этом и покрывала ее. И ты думаешь, хоть один из тех отбросов раскаялся в содеянном? Нет, даже под пытками все они…
И тут Амадиу вдруг кое-что понял. И мысль эта ударила ему в голову, точно окованный железом обух. Одрик не пытается выкрутиться, чтобы спасти собственную жизнь и не изображает умалишенного – он и впрямь верит в собственные слова. Он взаправду думает, что все это – сожженные дотла селения, мучения невинных и убийства младенцев, коим не свезло родиться с родимыми пятнами – он делает во имя богов.
Вглядываясь в покрасневшее лицо бывшего друга, искаженное гримасой злобы, Амадиу не видел пред собой прежнего Одрика – мудрого и справедливого, что готов был отдать свой плащ безродному бродяге, замерзающему под дождем. Теперь перед Амадиу стоял совершенно другой человек – истинный безумец, чье стремление нести волю божью превратилось в одержимость. Амадиу не мог понять лишь одного – как именно это произошло? Когда был сделан тот шаг, что отделял Святого Меча от меча карателя?
До этого момента Амадиу до последнего надеялся достучаться до Одрика, уговорить его уладить дело миром, сдаться, но теперь понимал, что лишь один должен уйти из круга на своих двоих, тогда как второй останется на земле. Но все же – не столь от веры, сколь от отчаяния – Амадиу предпринял последнюю попытку:
– Все кончено, Одрик, – устало проговорил Амадиу. – Отпусти девушку, отдай мне меч – и я клянусь, что суд пройдет честно, а орден вынесет справедливый приговор. Прошу тебя…
Одрик умолк, глядя на Амадиу запавшими глазами. В душе последнего всколыхнулась надежда – он уже подумал, что произошло чудо, и слова его возымели силу, как Одрик выхватил из рук стоявшего рядом с ним воина факел и бросил в девушку.
Вой боли, казалось, вознесся до самих небес. Амадиу хотел, но не мог отвести взгляда от пламени, пожирающего несчастную, глядя, как ее молочная кожа покрывается огромными пузырями, а почерневшие прогалины на месте лопнувших глаз смотрят прямо на него, словно моля о помощи. Огонь еще лизал длинные волосы, когда, наконец, девушка издала последний хрип и обвисла на веревках.
– Я отпустил ее, – нарушил тишину хриплый голос Одрика, – отпустил в лучший мир, где ее грешная душа, быть может, найдет свое прощение. Ты ведь просил об этом, Тома?
Все до единого Мечи из отряда Амадиу устремили на него взгляды – одно слово, и через мгновение Одрик рухнет на землю с болтом в сердце, но нет. Последний удар должен быть нанесен только рукой Амадиу. Не произнеся ни слова, Амадиу достал меч, отстегнул ножны и скинул их на землю. В ответ Одрик тоже вытащил клинок – к слову, подаренный ему Нелем – и сделал шаг в сторону Амадиу. Цепь Мечей немного расступилась, освобождая место двум бывшим друзьям.
– Каким богам ты служишь, Тома? – процедил Одрик.
– Тем же, что когда-то служил и ты, – ответил Амадиу. – И я не припомню, чтобы они говорили нам убивать невинных людей.
Не успел он закончить, как Одрик ринулся вперед и рубанул снизу вверх, метя распороть Амадиу от паха до шеи, да с такой скоростью, что тот едва успел уйти от удара и кое-как отвести последующие. Да, хоть выглядел Одрик и ужасно, но дрался не хуже прежнего – видимо, сил ему придавала переполняющая его злоба.
– Пускай сегодня я и отправлюсь к богам, но хотя бы заберу тебя с собой, – ухмыльнулся Одрик, видя, как Амадиу тяжело переводит дыхание. – Ты предлагал мне пройти ваш «суд». А готов ли ты к настоящему суду, Тома? Суду пред ликами богов? И я буду твоим обвинителем.
Амадиу только стиснул зубы и вновь поднял меч. Спустя несколько мгновений, когда лязг стали утих, они снова стали друг напротив друга. Из царапины на скуле Одрика сползла капля крови, но его сапог чуть не переломил Амадиу хребет – падая на землю, он едва успел каким-то чудом отвести лезвие Одрика, метившее прямо в сердце Амадиу.
– Это я учил тебя сражаться, Тома, – каркнул Одрик. Хоть он и пытался сделать вид, что ничуть не устал, но пряди на его висках намокли, а слова перемежались жадными вдохами. – Когда я впервые пролил кровь, ты еще лежал под сердцем у матери. Все твои трюки придумал я, думаешь, сможешь поразить меня хотя бы одним из них?
Амадиу сплюнул на землю, перехватил меч и больше никто из них не произнес ни слова. Все знали, что Одрик прав – он был едва ли не самым искусным бойцом ордена и научил Амадиу не одному десятку финтов, но, как уже успел убедиться Тома, кое-что оставил при себе. От скорой смерти Амадиу спасала лишь разница в возрасте и собственная проворность, но если с каждым замахом он чувствовал, как рука его деревенеет, а мышцы начинает сводить от усталости, то Одрик лишь больше распалялся, и атаки его становились все яростнее.
Одрик вдруг оступился, раскрывшись для удара, но мысль о ловушке пришла в голову Амадиу только после того, как он нанес удар. С легкостью его парировав, Одрик вдруг закружился и через мгновение меч Амадиу упал в сторону. Послышалось несколько громких вздохов, лицо Одрика разрезала победоносная улыбка, но Амадиу сделал, возможно, единственное, что могло спасти его от гибели – схватился двумя руками за лезвие клинка Одрика и резко дернул на себя, чуть не вырвав у того оружие.
Но Одрик успел опомниться и через мгновение его кулак прилетел Амадиу в подбородок – тот пошатнулся, но устоял, успев перехватить руку Одрика за мгновение до того, как он нанесет второй удар. Несколько мгновений они стояли, вцепившись друг в друга мертвой хваткой и пожирая соперника глазами – Амадиу чувствовал, как сталь уже вспорола перчатки и начала резать пальцы, пуская теплую вязкую кровь.
Он рванул Одрика на себя, резко откинул голову и через миг лоб Амадиу прилетел точно в лицо Одрика. Послышался хруст, из сломанного носа хлынула кровь, Амадиу же, не мешкая, тотчас ударил еще раз и еще – хватка Одрика чуть ослабла, Амадиу высвободил руку и потянулся к ножнам с кинжалом, что висели на поясе Одрика.
Несколько мгновений Одрик еще держал меч, с ненавистью глядя в глаза бывшему другу, словно не понимая, что уже мертв. Но вот взгляд его начал затухать, пальцы ослабли, а ноги подкосились. Одрик выронил меч, упал на колени и взглянул на рукоять собственного ножа, торчащую у него под ребрами. Он криво ухмыльнулся и попытался вытереть кровь, ручейком стекающую изо рта на подбородок.
– Ты… всего лишь.... – пробормотал он, откашливаясь на землю алыми каплями, – глу… глупец. Мы… будем… гореть… вместе, предатель. Ты…
Остаток фразы застыл у него в горле, превратившись в хрипящий свист, и Одрик Лорр, бывший великий магистр ордена Святых Мечей, рухнул на землю, глядя в небеса остекленевшими глазами. Послышалось несколько восторженных криков – самый ярый из них принадлежал Клоду – но Амадиу не слышал ничего, кроме последних слов Одрика и не видел никого, кроме бледного лица бывшего друга, которого только что убил собственными руками.
– Магистр, – на плечо Амадиу легла чья-то ладонь. – Что нам делать с остальными?
Он обвел взглядом людей Одрика, что побросали оружие испуганно глазели на тело мертвого командира. Думается, смерть его выбила из Мечей последние остатки духа – теперь выглядели они скорее жалко, напоминая осиротевших птенцов, что жались друг к другу у хладного тела матери. Но вот только эти же птенцы не так давно жгли, резали и кололи. Первым желанием Амадиу было отдать короткий приказ, чтобы каждый из убийц поплатился за свои злодеяния прямо здесь и сейчас… но нет.
– Закуйте в цепи и найдите в деревне пару повозок, – ответил Амадиу, поднимая с земли ножны. – Передохнем до утра, предадим земле мертвых и направимся в Алый Оплот. Их судьбу будет решать капитул, а не мы.
– Не думаю, что эти выродки нас бы пожалели, – проворчал кто-то.
– Мы – не они, – отрезал Амадиу и пошел прочь, оставляя за спиной и Мечей, и Одрика.
Клод было увязался за Амадиу, но вскоре отстал, без слов поняв, что ему необходимо побыть одному. Отойдя как можно дальше и выйдя в колосящееся поле, Амадиу рухнул прямо на землю, обхватил голову руками, и задался в беззвучных рыданиях. Так паршиво он не чувствовал себя с тех пор, как в последний раз поцеловал холодный лоб отца, перед тем, как его опустили в земь. Всего один удар – жестокий, но необходимый – в сердце друга, перечеркнул жизнь на до, и после. Да, Амадиу не мог поступить иначе – но что с того? Легче ему от этого не стало. Амадиу долго сидел на холодной земле и лишь только к вечеру сумел подняться на ноги, разомнуть затекшие конечности и поковылять к своему отряду.
Что же до Мечей, сопровождающих Лорра, то девятерых из них капитул приговорил к казни, двух – за одного из которых вступились знатные сородичи, а второй, совсем юный парень, примкнул к Одрику едва ли не за пару дней до его смерти, раскаялся так искренне, что сумел вымолить себе спасание – к пострижению, а последний покончил с собой по пути в Алый Оплот, изловчившись пустить кровь утаенным в сапоге кинжалом. С тех пор прошло много лет, но тень Одрика и его деяний до сих пор лежала на всем ордене, заставляя простых людей вздрагивать при виде алых плащей, будто думая, что вышитый меч падет на их голову, а пламя пожрет то, что осталось. И, увы, слишком многих братьев привлекала подобная репутация…
– … магистр! … магистр! Великий магистр!
Вырванный из объятий тревожных снов, Амадиу еще несколько мгновений лишь слепо моргал, пока мир перед его глазами не сошелся в единую картинку. Он присел на кровати и едва не порезал руку о меч, лежавший рядом – взглянув на него, Амадиу тут же припомнил все события предыдущего дня – спор с советом, арраканца, зеркало… и того, чей голос Амадиу и не думал услышать. При одной лишь мысли о зеркале и тому, что оно показало, Амадиу покрылся липким потом, и ему пришлось положить руки на кровать, чтобы унять дрожь.
– Что случилось? – спросил Амадиу, натягивая. Коул, стоявший у двери, выглядел препаршиво. Нижние веки его набухли, щеки покрывала жесткая щетина, а под глазами нарисовались огромные черные круги; видимо, прошлую ночь он все же пробыл на ногах. Однако Амадиу ошибся.
– То зеркало, что арраканец привез с острова – оно пропало…
– Пропало?! – Амадиу вмиг выпрямился, глядя прямо в лицо брату, который хоть и был почти на полторы головы выше великого магистра, будто бы разом потерял в росте несколько футов.
– Я не смыкал глаз всю ночь, клянусь, как вы и приказали. Но незадолго до рассвета я услыхал снизу какой-то шум – я было подумал, что это крысы, так как он более не повторился, но через несколько мгновений я почуял странный запах, а в воздухе заиграли какие-то мелкие белесые пылинки. Опомнился я уже лежа на полу у двери со взломанным замком и, едва заметив кражу, сразу же направился к вам.
«Аль-Хайи, – подумал Амадиу и со злостью ударил себя кулаком по ноге. – Мерзавец! Я так и знал, что нужно было заковать его в цепи сразу, как только он сошел на берег. Сонная пыль? Не иначе чужеземец алхимик, а то и вовсе чародей… Хорошо, вряд ли он успел выехать из города, перехватим его у ворот. И пусть только попробует лишний раз дернуть рукой или произнести незнакомый слог…».
– Где были остальные?
– Батист обещал сменить меня после полуночи, а Корин…
– Понятно, – оборвал Коула Амадиу, даже не сомневаясь, что у этих двух найдутся какие-нибудь очередные оправдания. С ними можно разобраться позже. Главное сейчас – найти арраканца и вернуть зеркало.
Почти каждый, кто встречался на пути Амадиу и Коула, провожал их недобрым взглядом, а то и крепким словом, но Амадиу был слишком зол, чтобы придавать тому значение. Уже на подходе к площади он заметил Корина и Батиста – братья стояли в окружении нескольких десятков горожан, которые осыпали Мечей проклятиями и бранью. Хоть Амадиу и спешил, но не мог оставить соратников, тем более, что один из них уже обнажил клинок, а среди толпы мелькали ножи, серпы и молоты. Не без труда пробившись к центру свары, Амадиу встал рядом с Мечами и обвел толпу взглядом.
