Илья Попов
Крах всего святого
Спустя время Амадиу вывел коня на дорогу, не без труда вскарабкался в седло и направился на восток. Трактирщица не соврала, и вскоре он уже свернул на узкую тропку, что вела через густой подлесок, сквозь кусты и овраги; хоть трактирщица и уверяла, что ехать по ней придется всего три-четыре лиги, но дело уже близилось к вечеру, а Амадиу все еще вел мерина мимо густых крон, опасаясь, что конь может зацепиться копытом за какой-нибудь коварный корень случайный камень. Да уж, недаром визрийцы называют Фриданию «Зеленой страной».
Амадиу уже было подумал, что заплутал, когда-таки выехал к Аркхемскому монастырю. Он являл собой большое строение из крепкого камня, что точно караул оцепили высокие деревья, образовавшие полукруг; у приюта было два крыла – одно на востоке, другое западе – соединенные друг с другом узкой галереей с несколькими высокими острыми башнями. К ним же – вероятно, силами самих монахов и послушников – были пристроены несколько деревянных зданий, неказистых, но довольно ладных; монастырь окружала довольно крепкая стена; правда, местами камень уже успел осыпаться.
Ворота были раскрыты и Амадиу въехал вовнутрь. Во дворе трудились несколько человек: высокий статный парень с лицом ребенка колол дрова, пара стариков замазывали щели в стенах густым раствором под внимательным взором лысого монаха, невысокий человечек следил за курями, размахивая длинными прутиком, прочие же просто прохаживались по округе, греясь на солнце и наслаждаясь последними теплыми деньками.
Судя по всему, гости здесь бывали редко – Амадиу сразу же поймал на себе десяток заинтересованных взглядов, но ни один ни словом, ни делом не выдал свое любопытство.
– Я могу вам помочь?
Амадиу и не заметил, как пред ним вырос худощавый, но жилистый мужчина средних лет в монашеском одеянии – длинной черной мантии с широкими рукавами – и выбритой тонзурой. Судя по отсутствующим пальцам на левой руке и длинному шраму прямо посередь макушки, ранее он скорее орудовал сталью, а не словом.
– Добрый вечер, святой брат, – Амадиу слез с лошади и отвесил короткий поклон. – Я приехал к вам с небольшой просьбой, и, надеюсь, что вы сможете мне помочь.
Монах оглядел Амадиу сверху донизу и покачал головой:
– И вам того же, господин…
– Зовите меня просто… Маркел.
Амадиу и сам не знал, почему представился именем своего племянника – может быть, не хотел привлекать к себе лишнего внимания, а может смутно догадывался, что чем меньше человек узнает о причине его визита, тем лучше.
– Рад знакомству. Мое имя Туссэн. Что у вас за хворь… Маркел? Наши кельи полны, но, думаю, мы сможем найти для вас место. Мы всегда рады помочь обездоленным.
– Нет-нет, – поспешно ответил Амадиу. – Хвала богам, здоровье мое еще при мне, – произнеся это, он ненароком дотронулся поясницы, которую до сих пор чуть тянуло. – Дело в том, что я ищу одного человека – его зовут Фабрис, он бывший каменщик и прибыл к вам из Мьезы много лет назад. Понимаю, что срок достаточно большой, но позвольте задать вопрос – он жив? Я могу с ним поговорить?
– Фабрис жив, – после короткого молчания ответил Туссэн, но не успел Амадиу мысленно отпраздновать победу, как монах покачал головой и добавил. – Но, боюсь, я вряд ли смогу исполнить ваше пожелание. Наших послушников лучше не беспокоить лишними разговорами – да и сам Фабрис достаточно… скажем так, нелюдим и предпочитает одиночество.
– При всем уважении, святой брат, но я вынужден настоять. Клянусь богами, это важно, – мягко, но с нажимом произнес Амадиу. – Уверяю – я бы не попусту тратить ваше время и уже тем более досаждать вашим подопечным. Если Фабрис не захочет вести со мной разговор, я тотчас уйду.
Туссэн смерил Амадиу еще одним настороженным взглядом, и он уже было подумал, что ему придется раскрыть свою личину, чтобы поговорить с Фабрисом – но вот Туссэн направился к монастырю – пред тем наказав одному из праздно гуляющих послушников позаботиться о коне Амадиу – и взмахом руки предложил ему последовать за собой. Для начала Туссэн и Амадиу прошли общий зал, а после очутились в восточном крыле, где располагались кельи мирян. Амадиу не мог не заметить, что на некоторых дверях висят крепкие кованые засовы – но не изнутри, а снаружи. Из подобных комнат доносились громкие стоны, бормотание, крики или даже рычание, а один раз на дверь, мимо которой они проходили, словно бы кинулся дикий зверь – да с такой силой и столь яростным воем, что Амадиу невольно вздрогнул; и хоть древесина жалобно заскрипела, но, к счастью, выдержала.
– Не бойтесь, – произнес Туссэн, видимо, заметив выражение лица Амадиу. – Хоть часть здешних обитателей хворы не только телом, но и разумом, большинство из них не опаснее детей. Однако, увы, встречаются и исключения. Но вот в последнее время…
Туссэн умолк на полуслове, точно боясь, что сболтнул лишнего – но Амадиу разобрало любопытство.
– Что-то не так, брат Туссэн?
– Отчего-то многие наши подопечные последнее время чувствуют себя все хуже и хуже, – тихо произнес Туссэн, подождав, пока несколько его собратьев пройдут мимо и скроются за углом. – И я не про телесные страдания – их еще худо-бедно можно излечить или хотя бы ослабить муки – а про болезни, поражающие рассудок. Норрис – тот несчастный, чью комнату мы прошли – еще несколько месяцев назад страдал лишь от головных болей, что мы купировали отварами, да жаловался на ночные кошмары, власти над которыми, увы, у нас нет. Но вот совсем недавно брат Тимм услыхал в одном из коридоров какой-то шум – и наткнулся на Норриса, что голышом расхаживал по монастырю, что-то бормоча себе под нос. Выглядел он так, словно и не просыпался – мне уже приходилось быть свидетелем подобного явления, но попытка разбудить его закончилась для Тимма плачевно. Когда он дотронулся до Норриса, тот вдруг впал в такую ярость, что лишь семеро монахов, выскочивших на крики, сумели кое-как с ним справиться, правда, уже после того, как он сломал Тимму руку. Нам пришлось запереть Норриса в келье, чтобы он не навредил остальным, и с тех пор состояние его только ухудшается, несмотря на все наши старания и молитвы…
Туссэн умолк, задумчиво глядя пред собой, а Амадиу мысленно понадеялся на то, что Фабрис сохранил хотя бы толику разума и щепоть памяти. Наконец, Туссэн и Амадиу остановились у одной из келий. Пройдя вовнутрь, они очутились в небольшой вытянутой комнатке – прямо напротив находилось большое окно, около которого стояли невысокий стол и пара табуретов, а по правую руку располагалась кровать, на которой лицом к стене лежал худой мужчина, одетый в рубаху с заплатами на локтях и мешковатые штаны.
– Доброго дня, Фабрис, – произнес Туссэн.
Фабрис оглянулся через плечо, уселся на кровати и скинул босые ноги на пол. Он был старше Амадиу едва ли на десять-пятнадцать лет, но выглядел глубоким старцем. Худоба Фабриса походила на изможденность, небольшое лицо – как и шея с руками – покрывали коричневые пятна, а невидящие глаза были затянуты бельмами.
– Брат Туссэн? – произнес Фабрис робким, чуть дребезжащим голосом. – Я проспал молельню?
– Нет, до нее еще много времени. К тебе пришел гость, – Туссэн отошел в сторону и кивнул Амадиу.
– Прошу прощения, что потревожил, но мне нужно с вами поговорить, – произнес Амадиу. – Меня зовут Маркел. Я прибыл из Мьезы и хотел бы узнать…
Не успел он закончить, как Фабрис вздрогнул, точно от удара. Потом он вцепился побелевшими пальцами в кровать и мотнул головой:
– Уходите.
– Но…
– Я сказал – уходите! Неме…
Фабрис согнулся пополам и забился в приступе свистящего кашля, а Туссэн дотронулся до локтя Амадиу.
– Я предупреждал. Пойдемте, не стоит тревожить несчастных попусту.
Не обратив внимания на его слова, Амадиу предпринял еще одну попытку:
– Я понимаю, что разговор может быть вам неприятен, но… Уже пострадало множество невинных людей, и вы единственный, кто может помочь не допустить новых жертв. Я прошу – сделайте это не для меня, но для тех, чьи жизни вы можете спасти. Думаю, вы уже поняли, зачем я приехал. Ведь так?
Фабрис упрямо хранил молчание, глядя перед собой пустыми глазами, и разочарованный до глубин души Амадиу уже повернулся к порогу, когда Фабрис вдруг произнес:
– Стойте… вы еще здесь?
– Да.
Фабрис пожевал губами и тяжело вздохнул. После он почесал заросший щетиной подбородок и произнес:
– Брат Туссэн, вы не могли бы оставить нас наедине?
Тот кинул подозрительный взгляд в сторону Амадиу, но все же вышел прочь. Едва за Туссэном захлопнулась дверь, как Фабрис произнес:
– Что именно вы хотите узнать?
– Все, что произошло в Мьезе на том острове,– Амадиу подставил поближе к кровати колченогий табурет и аккуратно присел. – Любые подробности.
– Что ж… – Фабрис ненадолго замолчал, точно собираясь с мыслями. – Я родился в семье потомственного камнетеса, и, кажется, молот с зубилом попали в мои руки еще раньше, чем отец выучил меня с ними управляться. Его самого водил в учениках мой дед, а под надзором его отца – моего прадеда Жана – в свое время было заложен первый камень в знаменитом Рианском соборе. Вы когда-нибудь там бывали?
Амадиу кивнул, на миг позабыв, что его собеседник слеп, но губы Фабриса все равно расплылись в грустной улыбке.
– Да, столь величественное сооружение, что дух захватывает. Какие капеллы… фрески… а формы – точно сами боги вели руки людей, что создали подобное. Увы, но прадед мой не успел закончить восточный шпиль и северное крыло – тиф забрал Жана, едва он отметил сорок лет. В нашей семье мужчин будто преследует злой рок – дед мой сорвался с недостроенной стены в сорок с половиной, наступив на шаткий камень, а отец не дожил до сорокалетия год, сгорев от лихорадки. Вот только я еще до сих пор мучаюсь, неведомо зачем…
Амадиу терпеливо выслушивал неторопливый рассказ Фабриса, не перебивая и не подгоняя его, боясь сбить с мыслей. Но тот и сам уже перешел к тому, за чем, собственно, Амадиу и приехал в Аркхемский монастырь.
– Но вы проделали столь долгий путь не для того, чтобы выслушивать байки о моей семье, верно? Мьеза… – Фабрис пожевал губы. – Было мне тогда двадцать лет – я только-только перешел из учеников в мастера и готов был взяться за любую работу, какую мог заполучить. А тут как раз подвернулся удачный случай – семья Отесов вместе с городским советом Мьезы решили отстроить замок, что пустовал после гибели хозяина.
– Что с ним случилось? – спросил Амадиу
– Увы, на этот вопрос ответа я не знаю, – вздохнул Фабрис. – Слухи ходили разные – кто говорил, что он холеры помер, кто утверждал, что в озере утонул, а кто-то сказывал, что просто пропал одной безлунной ночью… По родству люди эти корнями переплеталась с Отесами – пускай и была куда менее знатной и богатой ветвью – так что крепость вскоре перешла к ним. Те пообещали городским властям хорошую сумму за помощь в отстройке замка, а магистрат в свою очередь обратился в нашу ложу. И вот, спустя время, договорившись об оплате и подрядив мастеров из других цехов, мы уже плыли к острову – архитекторы, землекопы, каменщики, углежоги, плотники… А следить за строительством отправился господин Мартин Отес – младший брат герцога Джосса Отеса.
«Джосс Отес… Отец Эрбера. Так вот почему он отправился в тот замок. Наверняка услышал рассказ о гибели своего дяди и решил проверить остров лично», – подумал Амадиу. Фабрис вновь закашлялся и махнул рукой в сторону стола, где стояли графин и пара кружек. Когда Амадиу преподнес ему воды, Фабрис, не торопясь, утолил жажду и продолжил:
– Хоть Отес и был среди всех единственным знатным человеком, но общался со всеми на равных. Образованный был господин, я вам скажу – обучался в нескольких монастырях, но потом решил посвятить жизнь архитектуре, исчислению, живописи и прочим наукам и искусствам. Но и работы руками не чурался – вставал Мартин завсегда первый, а ложился последний, помогая по мере своих сил и пытаясь вникнуть во все тайны нашего ремесла. Как вы знаете, в отличие от прочих ремесленных, ложа строителей достаточно закрыта и не терпит сторонних глаз – но даже главный архитектор не мог не воздать скупую похвалу рвению Отеса, что впитывал знания, точно земля воду. И вот, расположившись в замке, уже на рассвете следующего дня мы принялись за работу. Прошло несколько дней и ничто не предвещало беды, но…
Лицо Фабриса исказила гримаса, точно воспоминания о тех днях вскрыли закостеневшую рану, а Амадиу затаил дыхание, стараясь не пропустить ни слова.
– Начались твориться странные вещи, которым мы поначалу не придавали значения. Чудные тени, что иной раз мелькали на стенах после заката, мы списывали на игру пламени, чьи-то тихие голоса, нашептывающие из мрака – на порывы ветра, а постоянные кошмары, терзающие нас по ночам – на усталость…
– Кошмары? – переспросил Амадиу. – Все, кто был в замке, видели дурные сны?
– Не все, но многие. И я был в их числе. Поначалу я думал, что чудные видения приходят лишь ко мне одному – но случайно проговорившись о них за трапезой, убедился, что не одинок.
– И что же вы видели?
– Как правило, это был один и тот же сон. Я приходил в себя и вдруг понимал, что нахожусь в незнакомом мне городе. С огромными зданиями, что исполинскими плитами пронзали небо, и опустевшими улицами, походившие на высохшие каналы, заполненные густым туманом – вытяни руку, и едва ли разглядишь собственные пальцы. Это был сон – но настолько реальный, что казался явью. Строения те – на ощупь гладкие и поблескивающие зеленоватым отблеском – были будто отлиты целиком из какого-то неведомого мне камня или металла, воздух же был спертый, затхлый, словно в могильнике. У домов не было ни окон, ни дверей, ни малейшей щелочки или желоба – я бродил между ними словно призрак, пытаясь докричаться хоть до единой живой души, но в ответ слышал только собственное эхо. А потом вдалеке начинал раздаваться рев… Сперва тихий – но с каждым мгновением он становился все громче и громче, словно в тысячи и тысячи труб разом задули чьи-то могучие глотки. После небо начинало темнеть, и город накрывала огромная тень. Я поднимал голову, и…
Фабрис закашлялся и снова указал на стол. Он осушил кружку в два глотка, вытер губы и продолжил:
– … и тут я просыпался, трясясь от страха и весь мокрый от пота. Спустя несколько дней, под самое утро, со двора послышались испуганные крики. Оказалось, что один из фресочников сбросился со стены – просто так, без какой-либо причины. А через несколько дней мы нашли помощника главного архитектора в собственной комнате с петлей на шее.
– Может быть, их убили? – предположил Амадиу.
– Несколько человек лично видели, как фресочник залез на стену и самовольно шагнул вниз, – покачал головой Фабрис. – А дверь в покои помощника была заперта изнутри на засов – нам даже пришлось прорубать ее топором. Но, как оказалось, это было только начало. Мы продолжили работу, и почти закончили ремонт молельни, когда Отес созвал всех нас вниз. Вид у него был взволнованный – он указал на одну из стен и попросил сломать ее молотом, утверждая, что за ней что-то есть. И действительно – едва упал последний камень и рассеялась пыль, как мы очутились внутри крохотной комнатки. Она была пуста – если не считать какого-то странного зеркала… и скелета, что лежал подле него, обнимая вещь, словно родное дитя.
– Вы не выяснили, кем был покойник? Может быть тот, кто владел замком ранее?
– Нет, при нем не было ничего, что помогло бы его опознать. Некоторые сказали, что неупокоенные останки и есть причина всех бед и необходимо их захоронить, чтобы усмирить бродячий дух. Но едва мы дотронулись до костей, как они рассыпались в прах, который мы все же закопали во дворе чуть позже, пока Отес, что забрал зеркало себе в покои, изучал находку. После этого случая некоторые всерьез начали говорить о том, что замок проклят, но господин Отес все же сумел уговорить нас продолжить строительство, пообещав заплатить каждому вдвое больше. Тем же вечером, Нарон – один из скульпторов – точно обезумел. Он бился головой о стены, в кровь раздирал лицо ногтями и кидался на любого, кто пытался его успокоить. Кое-как мы сумели связать его и запереть, чтобы утром послать в город за лекарем, но… Когда Нарон, наконец, затих – а случилось это почти перед самым рассветом – мы зашли в комнату, чтобы его проведать, и обнаружили несчастного уже бездыханным. Он откусил себе пол языка и захлебнулся кровью, – Фабрис ненадолго замолчал, точно воздавая дань усопшему, и продолжил. – Это было последней каплей – Отес обещал засыпать золотом любого, кто останется, но не меньше полудюжины человек попросту сбежали, а спустя несколько дней мы обнаружили пропажу еще десятка. Но не все… некоторые считали все это чередой случайностей, а кто-то – в том числе и я – соблазнился наградой. Мы продолжили работать, хотя нужно было бежать – бежать и не оглядываться…
– Вы упомянули про некое зеркало…
– Эта вещь, – Фабрис с шумом сглотнул слюну, – походила на зеркало, но не былаим в той мере, какой мы представляем, хотя поначалу, конечно, никто из нас об этом не догадывался. Материал, из которого была сделана та вещица… я не уверен, но он походил на тот, из которого был выстроен город в моих снах – темно-зеленый, почти черный, по которому отплясывали зловещие огоньки факелов и свечей, точно болотные духи, что заманивают в топи неосторожных путников. Что нас сразу удивило, так это то, что как бы мы не вглядывались в плоскую гладь, не могли увидеть отражения – ни себя, ни чего бы то ни было. А вот он – создание , чья голова венчала зеркало – он, казалось, наблюдал за нами…
– Кто он? – спросил Амадиу, сам не зная, действительно ли он хочет ли услышать ответ.
Фабрис вцепился пальцами в кровать и несколько мгновений громко дышал, точно делая над собой усилие, а после тихо произнес.
– К’хаар.
– К… К’хаар? – переспросил Амадиу, впервые слыша это имя.
Фабрис содрогнулся и сжался в комочек, точно Амадиу произнес нечто ужасное. Через мгновение Фабрис выпрямился – губы его сжались в нитку, а на лбу выступила вена:
– Да, но… Прошу – никогда больше не упоминайте это имя вслух. Никогда… Во всяком случае – при мне.
– Хорошо, хорошо, – поспешно ответил Амадиу и осторожно спросил. – Но кто это? Дух? Колдун? Некое чудовище?
– Я не знаю, – покачал головой Фабрис, – но у меня есть одна догадка. Вы наверняка же слышали о так называемых Падших?
Амадиу рассеянно кивнул. Безусловно, он знал о тех, кого называли Падшими. В священных писаниях о них упоминалось лишь несколько раз: «… великий бог света Феб вместе со своими ангелами пошел на тех, кого ныне зовем мы Падшими… и поглотила их Бездна и никогда более не увидят они земную твердь… но спать они будут; и да не поманят силы их род людской – ибо проснувшись, опровергнут они мир в первородную тьму…». Там же вскользь описывалось, что Падшие были темными богами, которые властвовали на земле многие тысяч лет – но практически все сочинения делали это мельком и без подробностей.
Однако богословы, исследующие подобные тексты, расходились в мнениях: кто-то считал, что Падшие – некие языческие боги, которым люди поклонялись много лет назад. Кто-то утверждал, что Падшие – первые ангелы, предавшие Феба и низвергнутые им за это в бездну. Однако ни в одной строчке нельзя было найти имена этих сущностей, кем бы или чем бы они не были. Но если этот… это нечто и есть одно из них… Холодная дрожь пробежала по спине Амадиу, когда он подумал, что кто-то может впустить в мир одно подобное существо.
– Тогда я еще не знал этого имени, – продолжил Фабрис, – но с первого же взгляда на зеркало я почуял в нем что-то зловещее, неестественное. То, что лучше не тревожить. Я – а заодно и еще несколько человек, которые видимо, чувствовали то же самое – предложили утопить зеркало в озере, но господин Отес пропустил наши слова мимо ушей. Напротив – его так восхитила эта безделица, что он проводил рядом с ней целые дни, позабыв обо всем на свете. Удивительно, но все странности тут же прекратились – мы соотнесли это с упокоением души несчастного и, воспарив духом, вновь принялись за работу. Отес же со временем перестал выходить из комнаты, пропуская даже трапезы. Еду он просил приносить к себе в покои – и, едва забрав поднос, вновь запирался изнутри. Как-то раз под ночь, принеся ему пищу, я решил выяснить, чем он занимается – я наклонился, прижал ухо к замочной скважине и услышал, как Отес что-то бормочет взволнованным шепотом. Но спустя мгновение меня прошиб холодный пот – ведь кто-то ему отвечал…
Фабрис надолго замолчал, а Амадиу попытался осмыслить его слова. Признаться, услышь он эту историю не так давно – счел бы рассказчика умалишенным. Но теперь, после того, что он увидел в Мьезе, рассказ Фабриса не казался таким уже невероятным. Тем временем, тот вновь начал говорить – и голос его звучал еще тише и печальней обычного.
– В ту же ночь я рассказал обо всем несколько друзьям, и мы приняли решение отплыть в город на рассвете. Увы, было уже поздно… Ранним утром я пошел будить приятелей – так как осталось нас не больше пары дюжин, из общей залы мы перебрались в отдельные спальни – но не нашел ни единой души. Поначалу я был весьма раздосадован, думая, что меня попросту забыли, но страшная догадка ждала меня на кухне, куда я пошел, услыхав чьи-то голоса. Но то, что я увидел… – Фабриса передернуло. – Кровельщик по имени Серж разделывал своего земляка тесаком прямо на полу, словно свиную тушу. «Что ты творишь?» – в ужасе вскричал я и тут он повернул голову. В его глазах не было ничего – ни страха, ни ярости – лишь полное безумие, поглотившие его душу. «Ты… – забормотал Серж. – Ты тоже с ними? Я знаю, я знаю, ты тоже…» и двинулся в мою сторону. Я попытался сбежать и наткнулся на одного из слуг Отеса – в руках его был колун, который только каким-то чудом не снес мне голову. Я выбежал в коридор и помчался прочь, а те двое сошлись в страшной схватке…
Фабрис задался в очередном приступе кашля. Вода не помогла – лишь через время он смог отдышаться, смахивая с глаз выступившие слезы.
– Я забился в самый дальний уголок кладовой, укрылся за мешками с песком, и, трясясь словно лист, слушал, как те, с кем вчера я делил пищу и кров, ходят по замку, верша расправу друг над другом. Стоны раненых и предсмертные крики сменялись диким хохотом и песнями на неведомом мне языке. Я молился богам и всем святым, плакал, закусив рукав, чтобы меня не услышали – не помню, сколько времени мне пришлось прятаться, но вот наступила тишина… и, признаться, она напугала меня еще больше. Но все же я решился выйти наружу – и, бродя по коридорам, прилипая башмаками к липким лужам, спотыкаясь о покойников, и смотря на престранные письмена, выведенные кровью на стенах, наконец, вышел наружу. Кто-то окликнул меня сверху – я поднял голову и увидал Отеса, что стоял в окне башни. Он что-то прокричал – я не разобрал слов из-за высоты и ветра – но спустя мгновение Отес прыгнул. Он лежал весь изломанный, а среди хрипов, что вырывались из его рта вместе с кровью, я смог разобрать лишь одно слово: «К’хаар…». Отес испустил дух у меня на руках, но не успел я сделать и шаг, как он открыл глаза – что стали черными, словно залитые смолой – и вцепился мне в лодыжку. Тело его начало изменяться, кожа лопаться, а до не естества раскрытый рот потянулся к моей ноге… Я не знаю, как меня еще не покинули силы – но я схватил с земли камень и опустил на голову Мартина. И еще раз. И еще. И еще… остановился я лишь тогда, когда мышцы уже начало сводить, а то, что лежало передо мной, меньше всего напоминало человека…
Фабрис замолчал, глядя слепыми глазами прямо сквозь Амадиу. Он хотел было задать еще несколько вопросов, как Фабрис вдруг продолжил:
– Полный решимости, я нашел во дворе молот и направился в покои Отеса, чтобы раз и навсегда положить конец тому злу, что принесла эта вещь. Комната была буквально завалена книгами и свитками, а стены и пол были исписаны непонятными мне знаками и буквами. Зеркало, вокруг которого на полу стояли несколько погасших свечей, стояло прямо передо мной – конечно, быть может, то была игра воображения, но мне показалось, что уродливая башка смотрит на меня со снисхождением, точно смеясь над жалкой букашкой, которая пытается бросить вызов гиганту. Прошептав молитвы, я взмахнул молотом и… он разлетелся на куски, а я рухнул на пол. Поднимаясь на ноги, я ненароком взглянул прямо в темно-зеленую гладь, и если раньше она не показывала ничего, то теперь на нем появилась какая-то дымка. Я пригляделся, а потом… потом… Это стало последним, что я увидел в своей жизни. Что было дальше, я не помню – очнулся я уже в Мьезе, под замко́м и ослепший на оба глаза.
– Что же вы увидели в том зеркале? – спросил Амадиу, но Фабрис лишь медленно покачал головой.
– Увы, но даже при всем желании я не смог бы рассказать вам о том, что предстало перед моими глазами. Это… это как заставить рыбу описать полет под облаками или попробовать объяснить глухому мелодию. Но я могу сказать лишь одно – есть вещи, которые не предназначены для людского разума. Вещи, что стоят за гранью нашего понимания, они… они…
Фабрис взмахнул рукой, точно у него закончились слова.
– Вы никому не рассказывали о случившемся?
– О, и не один десяток раз. Вначале городским властям, потом священнослужителям, а дальше меня допытывали люди ордена. Первые клялись снять с меня шкуру живьем и колесовать, вторые грозили мне вечными мучениями в бездне, коли я не покаюсь, а Мечи обещали оскопить и отправить на костер, но я снова и снова рассказывал одну и ту же историю… Ту правду, что все так хотели услышать. В конце концов, меня признали умалишенным – к бурному недовольству Отесов, которые, как я слышал, винили меня в смерти Мартина и даже предлагали золото за то, чтобы меня отдали в их руки. Но вместо этого я отправился доживать свой век в этот монастырь. Не сказать, что я был сильно против – я готов был отправиться куда угодно, лишь бы быть подальше от того проклятого места. Первые ночи здесь меня вновь мучали кошмары – каждую ночь я видел несчастных, что нашли на острове вечный покой. Они тянули ко мне руки, а лица их были искажены предсмертными гримасами. Они точно спрашивали: почему именно ты? Почему ты выжил? Почему не помог нам? Почему сбежал? Почему…
Лицо Фабриса скривилось, словно он вот-вот расплачется, и он вдруг выкрикнул во всю мощь своих легких:
– Я не мог спасти их, понятно?! Не мог! Даже если бы я попытался! Я… я…
Он обхватил голову руками и наклонился к полу, будто бы стараясь спрятаться от тех воспоминаний; скрыться от того, что заставляло его не спать по ночам, терзая себя.
– Вы сделали все, что могли, – мягко произнес Амадиу и дотронулся до плеча Фабриса. – Нет нужды винить себя в том, что случилось.
Он сделал несколько глубоких вдохов и пригладил редкую шевелюру.
– Вы приехали сюда не просто так, верно? Так значит… значит, кто-то снова пробудил его?
Амадиу ничего не ответил, но, похоже, его молчание говорило само за себя. Фабрис растянулся на постели и отвернулся к стене, Амадиу же тихо попрощался – в ответ Фабрис не произнес ни звука – и выскользнул в коридор, где его ждал брат Туссэн.
– Наверное, это был очень важный разговор, раз вы приехали лично, господин великий магистр, – вдруг произнес Тусэн, ведя Амадиу к выходу.
– Так вы меня узнали?
– С первого взгляда, – улыбнулся Туссэн. – Сразу после того, как я вернулся с войны, но до того, как принял постриг, вы приезжали на День Урожая в город, где я остановился. Помнится, праздник удался на славу…
Проходя по коридорам, Амадиу более не обращал внимания ни на крики, ни на стоны, ни на болтовню Туссэна, лишь изредка кивая. Мысли Амадиу крутились только вокруг рассказа Фабриса. Безусловно, Амадиу слышал о том, что ведьмы и колдуны способны общаться со злыми духами, но вызвать самого… Амадиу даже в мыслях не хотел произносить это имя, точно боялся, что может привлечь на себя внимание Падшего. Видимо, кто-то все же сумел обнаружить зеркало. Быть может, и сам Отес? Необходимо как можно скорее вернуться в Мьезу и проникнуть в замок, чтобы выяснить все лично.
Амадиу рассеянно попрощался с Туссэном, вышел во двор и уже направился к конюшням, как вдруг громкие крики – несколько мужчин побросали работу и указывали ввысь пальцами, раскрыв рты. Амадиу поднял голову и увидел Фабриса, стоявшего в окне. Не успел Амадиу сделать и шаг, как Фабрис прыгнул вниз, нелепо взмахнув руками. Амадиу лишь осенил себя полукругом и отвел взгляд от распростертого на земле тела, пока выбежавшие на шум монахи пытались успокоить мечущихся по двору послушников.
Глава 17
… теперь я вижу картины не только во сне, но и наяву, глядя в эту манящую темную поверхность… Я будто бы воочию ощущаю все, что происходит вокруг меня в такие моменты. Миг – и я стою посреди бескрайней снежной пустыни рядом с диковинными зверьми, таращась вместе с ними в небо, и вижу, как его разрезают огненные хвосты падающих звезд.
А после я уже нахожусь в жертвенном кругу вместе с уродливыми людьми с чернильной кожей, что отплясывают вокруг грубого алтаря из темно-зеленого металла, чьи прожилки точно подмигивают в такт безумному танцу; я ощущаю тяжелый запах крови, когда один из этих дикарей выводит в круг голую девушку, разрезает ей грудь длинным кривым ножом и воздевает еще бьющееся сердце к замысловатому идолу, напоминающему клубок переплетенных меж собой змей.
Потом я вижу затопленный город – который, судя по размерам, должны были построить настоящие великаны – покоящийся на самом дне океана и наблюдаю за длинными безволосыми тварями, снующими меж толстыми шпилями; видом своим они напоминают помесь человека, рыбы и лягушки, а в лапах сжимают костяные трезубцы.
А еще… еще я вижу себя. Точнее, того, кем я мог бы стать – прославленным путешественником и исследователем, открывшим столь далекие земли, что на них еще не ступала нога человека. Или же знаменитым на весь мир архитектором, чьи творения еще при жизни считают за чудеса света.
Но в каждом моем видении есть одна повторяющаяся деталь – чей-то голос, что обращается ко мне на неизвестном языке; при том звучит он прямо в моей голове. И если поначалу это был еле слышный шепот, сравнимый с дуновением ветра, то с каждой ночью он становится все громче и громче…
